Бесплодные усилия любви.
Действие пятое.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

СЦЕНА I.

Другая часть парка.

Входят: Олоферн, Натаниель и Тупица.

Олоферн. Satis quod sufficit.

Натаниель. Славлю Бога за вас, ваша милость; ваши рассуждения за обедом были остры и убедительны; забавны без неприличия, остроумны без натяжки, смелы без наглости, учены без педантизма и новы без ереси...Я беседовал quondam с одним из товарищей короля, именуемым, называющимся или прозванным дон Адриано де Армадо.

Олоферн. Novi hominem tanquam te: он высокомерен, речь его резка, язык остер, взор надменен, походка торжественна; обращение, вообще, тщеславно, странно, напышенно. Он слишком щеголеват, щепетилен, неестествен, странен, слишком иноземен, если могу так выразиться.

Натаниель. Весьма оригинальный и меткий эпитет! (Заносит выражение в свою записную книжку).

Олоферн. Нить его болтовни ссучена тоньше, нежели основа его доказательств. Терпеть не могу этих фанатичных чудаков, этих неуживчивых и придирчивых собеседников, этих исказителей правописания; он говорит dout когда должен сказать doubt; det, когда должен выговаривать debt: d, е, b, t, а не d, e, t; он мямлит: cauf вместо calf, hauf вместо half; вместо neighbour, выговаривает nebour; neigh сокращает в ne. Это отовратительно (он произнес бы "отвратительно"), это доводит до лишения рассудка. Ne intelligis, domine? Это может взбесить, свести с ума.

Натаниель. Laus deo, bone intelligo.

Олоферн. Bone?.. Надо бы сказать: bene. Немножко увечите Присция. Но это еще может сойти.

Входят: Армадо, Мошка и Башка.

. Videsne quis venit?

Олоферн. Video et gaudeo.

Армадо (Мошке). Несмысленные...

Олоферн. Почему несмысленные, а не "неосмысленные"?

Армадо. Мужи мира, приятно встретиться с вами!

Олоферн. Весьма боевой синьор, наш привет!

Мошка (Башке). Они участвовали на большом язычном пиру и наворовали с него крох.

Башка. О, они долго питались из корзины словесных отбросов! Я удивляюсь, как еще твой господин не проглотил тебя вместо слова, потому что ты на целую голову короче, чем, например, honorificabilitudinitatibus. Тебя легче проглотить, чем изюм из горящей водки.

Мошка. Молчи; свалка начинается.

Армадо (Олоферну). Милостивый государь, ведь вы образованный человек?

Мошка. О, да, он учит детей по букварю. Что будет, если е и б сложить обратно, с ударением на первой букве?

Олоферн. Бе, бе, отрок мой, с протяжением звука.

Мошка

Олоферн. Quis, quis? Кто подразумевается под твоим созвучием?

Мошка. Если говорю я - то, конечно - вы.

Олоферн. Я...

Мошка. Вот вы и сами подтверждаете это.

Армадо. Клянусь солеными волнами Средиземного моря это ловко: быстрый выпад остроумия: раз, два, вперед - и проткнул! Это услаждает мне разум; неподдельное остроумие!

Мошка. И преподнесенное ребенком старцу, у которого свое-то состарилось.

Олоферн. Но в чем риторическая фигура?

Мошка. В рогах.

Одофевн. Ты споришь, как ребенок. Поди, подгоняй свою юлу.

Мошка. Подарите мне один ваш рог, чтобы устроить ее, и я стану подгонять вашу гнусность circum circa. Юла из рога рогоносца!

Башка. Еслибы у меня был всего на все один только пении, я отдал бы его тебе на пряник! Вот вознаграждение, полученное мною от твоего господина, бери, о грошевый кошель ума, о скромность с голубиное яичко! О, еслибы небу было угодно, чтобы ты был бы хотя моим побочным сыном! Что за счастливым отцом ты сделал бы меня! Валяй! У тебя ума с навозную кучу, до конца ногтей, как говорится!

Олоферн. О, усматриваю исковерканную латынь: навозная куча вместо ungaem.

Армадо. Собрат по учености, pracambula. Отделимся от этих невежд. Это вы обучаете молодежь в школе, что на вершине горы?

. Или mons, возвышенности.

Армадо. Пусть так, если вам угодно, вместо горы.

Олоферн. Обучаю, бесспорно.

Армадо. Милостивый государь, королю угодно и желательно доставить развлечение принцессе в её шатре, на склоне этого же дня,- что грубою толпою зовется: пополудни.

Олоферн. Выражение "склон дня", весьма чтимый синьор, подходящее, соответственное и равнозначущее для послеполуденного времени. Это слово хорошо выбрано, подведено; оно красиво и точно, уверяю вас, синьор, уверяю вас.

Армадо. Король - благороднейшая личность и, верьте мне, мой близкий, весьма хороший друг... Я не стану распространяться насчет нашей короткости... Позволяю себе напомнить вам о лишней вежливости... Прошу вас, накройтесь... Среди весьма важных и многозначительных дел... имеющих громадную важность... Но, это в сторону... Я должен вам заметить, что его величеству бывает иногда угодно упираться на мое бедное плечо и поигрывать вот так, с моим внешним приростом, усами... Но милочка мой, оставим это в стороне. Однако, я не басни плету: его величеству было благоугодно излить некоторые особые милости на меня, воина, человека постранствовавшего, видевшего свет; но это в сторону. Дело в том, что... Но, милейший мой, прошу сохранить это в тайне... Король желает, чтобы я угостил принцессу, эту милую цыпочку каким нибудь прелестным представлением, или зрелищем, или пантомимой, или фарсом, или фейерверком. Теперь, слыша, что пастор и ваша любезная личность мастера на такие штуки, на такие скоропалительные потехи, если можно так выразиться, я сообщаю вам обо всем, с целью просить вашего содействия.

Олоферн. Синьор, вы можете вывести перед нею "Девять героев..." Мессир Натаниель, дело идет об устройстве какого-нибудь представления, какого нибудь зрелища на склоне этого дня, при нашей помощи, по воле короля и этого любезного, достославного и весьма ученого дворянина... И это перед принцессой; я полагаю, что ничего не может быть лучше, как "Девять героев".

Натаниель. Где вы найдете девятерых людей, способных их представить?

Олоферн. Иосией будете вы; я или этот почтенный господин изобразит Иуду Маккавея; этот парень, в виду громадности его членов или суставов, будет великим Помпеем; паж - Геркулесом...

Армадо

Олоферн. Хотите меня выслушать? Он будет представлять Геркулеса в его малолетстве: его enter и его exit будут состоять в удавлении змея, и я подготовлю защитительное слово на этот предмет.

Мошка. Славно придумано! Так, что если кто вздумает свистать, вы можете крикнуть: "Браво, Геркулес! Ты давишь теперь змею!" Таким путем можно обращать обиду с приятность, хотя немногим это удается.

Армадо. А прочих героев?..

Олоферн. Я представлю троих.

Мошка. Трижды геройский человек!

Армадо. Сказать вам нечто?

Олоферн. Мы слушаем.

Армадо. Если это не сладится, мы сыграем фарс. Прошу вас последовать за мною.

Олоферн. Via! Почтенный Тупица, ты не проронил ни слова все время.

Тупица. И не понял тоже ни одного, ваша милость.

Олоферн

Тупица. Я готов принять участие в пляске или в чем там еще... Могу бить в бубны перед героями и заставить их плясать в хороводе.

Олоферн. Туповат ты, честный Тупица, для нашей игры. Идем (Уходят).

СЦЕНА II.

Часть парка перед шатром принцессы.

Входят: Принцесса, Катарина, Розалина и Мария.

Принцесса. Милые мои, мы можем обогатиться до нашего отъезда, если продолжатся такие щедрые подарки: дам хотят замуровать алмазами. Смотрите, что я получила от влюбленного короля.

Розалина. Ваше высочество, ничего более не было прислано при этом?

Принцесса. Не было-ли чего? Да, было столько любви в стихах, сколько может поместиться на листе бумаги, исписанном с обеих сторон, на полях и повсюду; а на печати было имя Купидона.

Розалина. Это было средством заставить рости этого божка, а то он уже пять тысяч лет ребенком.

Катарина. И в то же время - это лукавый, несчастный висельник!

Розалина. Ты никогда не подружишься с ним: он убил твою сестру.

. Он обрек ее на меланхолию, грусть, уныние; так и скончалась она; а будь она ветрена, как ты, такого же веселаго, игривого, податливого нрава, она успела бы сделаться бабушкой, прежде нежели умереть. Так выживешь и ты, потому что легкие сердцем долговечны.

Розалина. Что за темный смысл в твоем намеке, мышенок, на мою легкость?

Катарина. Я разумею легкость черной красоты.

Розалина. Посвети свои слова поярче, чтобы их поняли.

Катарина. Не загаси света совсем, снимая со свечи: мне придется кончить речь в тени.

Розалина. Да ты и всегда действуешь в тени.

Катарина. А ты иначе, будучи легковесной.

Розалина. Да, во мне менее веса, поэтому я и легковесна.

Катарина. Менее веса... Ты не придаешь мне никакого веса, вот что.

Розалина. На то причина: неизлечимого не лечат.

. Обе отличились. Прекрасно разыграли схватку остроумия. Но, Розалина, ты тоже получила подарок: от кого и что?

Розалина. Извольте, объясню. Будь мое лицо столь прекрасно, как ваше, мой подарок был бы так же велик, но взгляните и на это. Я получила и стихи, благодарю за них Бирона. Строфы верны, и еслибы их содержание было так же верно, я оказалась бы прекраснейшей богиней на земле: меня приравнивают к двадцати тысячам красавиц. О, какой портрет мой начертал он в своем письме.

Принцесса. Схожий во всем?

Розалина. Лишь в буквах имени, но не в описании достоинств.

Принцесса. Так вы прекрасны лишь, как его чернила? Хорошо заключение!

Катарина. Прекрасна как буква Р на прописях.

Розалина. Держись с своим карандашем! Я не хочу умирать твоей должницей, моя красная воскресная отметка, моя золотая буква! О, еслибы у тебя лицо не было так испещрено этими О!

Катарина. Оспа тебе за эту шутку! Проклятие всем насмешницам!

Принцесса. Но что прислано тебе от прекрасного Дюмэна?

Катарина. Эта перчатка, ваше высочество.

. Но он прислал, наверное, пару?

Катарина. Да, ваше высочество, и сверх того еще тысячу стихов от верного поклонника: великое дело излияние лицемерия и пошлый набор отъявленных глупостей.

Мария. А Лонгвиль прислал мне это, вместе с этим жемчугом: письмо длиною чуть не в полмили!

Принцесса. Да, кажется. И не желала-ли ты в душе, чтобы ожерелье было подлиннее, а письмо покороче?

Мария. О, да, или чтоб не разнять мне моих рук.

Принцесса. Мы девушки умные, если смеемся так над нашими поклонниками.

Розалина. Они особенно глупы тем, что покупают такою ценой наши насмешки. Я помучаю еще этого Бирона ли моего отъезда, О, еслибы я могла нанять его на недельку как заставила-бы я его ластиться, просить, умолять, выжидать минуты, подстерегать благоприятное время, тратить свое щедрое остроумие на безцельные стихи, подчинять свои услуги вполне моим причудам и даже гордиться тем, что я поставляю себе в гордость его унижение! Я хотела-бы влиять на него роковым образом до того, что он стал-бы моей игрушкою, а я его судьбою!

Принцесса. Никто не вязнет так крепко, однажды попавшись, как умница, потерявший рассудок: безумие, высиженное мудростью, опирается на нее и на школьную ученость, а собственная красота ума красит ученого глупца.

Розалина. Молодая кровь кипит не так неудержимо, как степенность рвется к похотливости.

Мария. Безумие выступает не так резко у глупцов, как у умников, потому что, когда их ум мутится, они ищут всячески в силе своего ума доказательств в пользу своего заблуждения.

Входит Бойе.

Принцесса. Сюда идет Бойе, и с веселым лицом.

Бойе

Принцесса. Какие новости, Бойе?

Бойе. Готовьтесь, ваше высочество, готовьтесь! К оружию, женщины, к оружию! Уже на коне враги вашего спокойствия! Любовь приближается под личиной и во всеоружии учености. Вас хотят поймать врасплох; соберитесь-же с духом, приступите к своей обороне или спрячьте свои головы, как трусы, и бегите отсюда.

Принцесса. Святой Денис на святого Купидона! Кто-же они, мчащиеся на нас? Поведай, лазутчик, поведай!

Бойе. Я хотел сомкнуть глаза на полчаса под прохладною сенью смоковницы, как вдруг мой предположенный отдых был нарушен: я увидел, что под эту-же сень направляются король и его товарищи. Я пробрался осторожно в соседние кусты и оттуда подслушал то, что вы услышите: они прибудут сюда вскоре переодетые; вестником их будет миловидный и лукавый паж, который хорошо заучил наизусть свою роль посланца. Они втолковали ему и движения, и выраженье: "Так должен ты говорить, так держать свой стан". И они боялись при этом, как-бы он не растерялся в вашем величественном присутствии. Король говорил ему: "Тебе придется увидеть ангела, но ты не страшись, а говори смело". Мальчик отвечал "Ангел не что дурное: я испугался-бы, еслибы она была дьяволом". Все рассмеялись на это, похлопали его по плечу, ободряя еще более смельчака своими похвалами. Один потирал себе локти, вот так, хохотал и клялся, что не было сказано лучшего словца до сих пор; другой щелкал пальцами, с криком: "Ну, поступим так, будь, что будет!" Третий подскакивал, восклицая: "Все идет на лад!" Четвертый вертелся на носках и свалился. Тогда и все попадали на землю, так надрываясь от усердного хохота, что среди этого дурачливого припадка, ради обуздания их глупости, показались у них суровые слезы печали.

Принцесса. Но, что-же, что-же? Они хотят придти к нам?

Бойе. Придут, придут. И нарядились они московитами или русскими. Я догадываюсь, что они намереваются поболтать, полюбезничать, потанцовать; каждый из них изложит свой любовный иск перед своей избранницей. И каждый узнает свою по поднесенному им ей подарку.

Принцесса. Вот как! Проведем-же этих любезников. Сударыни, мы все наденем маски, и ни один из них, несмотря на все свое ухаживанье, не удостоится увидеть лица ни одной дамы... Слушай, Розалина, ты наденешь мой подарок и король будет любезничать с тобой, принимая тебя за свой предмет. Бери это, милая, и давай мне свое; так Бирон примет меня за Розалину... А вы обе обменяйтесь тоже своими подарками, для того, чтобы ваши поклонники ухаживали-бы ошибочно, благодаря этому обмену.

Розалина. Хорошо, и выставим наши подарки повиднее.

Катарина. Но что у вас за цель при этих переменах?

Принцесса. Цель та, чтобы расстроить предположенное ими. Они действуют лишь ради насмешливой потехи, а я хочу отплатить насмешкой за насмешку. Они откроют своя затаенные мысли не истинным своим возлюбленным, и мы посмеемся над ними при первой-же нашей встрече, когда будем приветствовать их и беседовать с ними уже с открытым лицом.

Розалина. Но можем мы танцовать с ними, если они нас пригласят?

. Нет; хоть умирать, а не двинем ноги; не окажем тоже снисхождения и их заученным речам, а когда они заговорят, отворотимся в сторону.

Бойе. Но такое презрение поразит сердца ораторов и разлучит их память с ролью.

Принцесса. Я того и хочу, и я уверена, что, сбившись раз, они забудут и остальное. Нет ничего забавнее, как сбить забаву забавой и присвоить себе замышленное ими, а нам остаться при своем. Так мы одержим верх, расстроив устроенную против нас игру, а они, осмеянные вполне, удалятся с позором. (Звуки труб за сценой).

Бойе. Звучат рога. Надевайте маски; ряженые идут. (Все дамы надевают маски).

Входят: Король, Бирон, Лонгвил и Дюмен в русских костюмах и масках. Мошка, музыканты и свита.

Мошка. Приветствие роскошнейшим красотам в мире.

Бойе. Красота пока не роскошнее тафты.

Мошка. "Священное собрание прелестнейших дам, которые... (Дамы оборачиваются к нему спиною), которые когда либо обращали... свои спины... к смертным очам!"

Бирон (подсказывает). Свои очи, подлец, свои очи!

Мошка. "Обращали свои очи к смертным очам! Но..."

Бойе. Не хватает тебя более, это видно.

Мошка. "Небесные духи, по благости вашей, удостойте не смотреть"...

Бирон. Посмотреть, мерзавец!

Мошка. "Удостойте посмотреть вашими лучезарными как солнце очами... как солнце очами"...

Боце. Оне не ответят на такое воззвание; говори лучше: лучезарными, как дочери, очами.

Мошка. Оне не слушают меня, и это меня сбивает.

Бирон. Такой-то ты мастер? Пошел вон, мошенник!

Розалина

Бойе. Что вам угодно от принцессы?

Бирон. Ничего, кроме мирного и приветливого свидания.

Розалина. Чего они хотят?

Бойе. Только мирного согласия и приветливого свидания.

Розалина. Что же, они это получили; пусть уходят.

Бойе. Она говорит, вы получили это и можете уйти.

Король. Скажи ей, что мы омерили много миль, чтобы пройтись с нею в танце на этой лужайке.

Бойе. Они говорят, что отмерили много миль, чтобы пройтись с вами в танце по этой лужайке.

Розалина. Не то: спроси их, сколько дюймов в миле; если они отмерили несколько миль, то им не трудно знать меру одной.

Бойе. Если вы, для прихода сюда, мерили мили и даже много миль, то принцесса желает узнать от вас: сколько дюймов в миле?

Бирон. Скажи ей, что мы измеряли их только тяжелыми шагами.

Бойе. Она слышит сама,

Розалина. Сколько тяжелых шагов, при прохождении вами стольких тяжелых миль, насчитывали вы на протяжении одной мили?

Бирон. Мы не считаем ничего, что тратим для вас. Наша преданность так обильна, так беспредельна, что мы можем употреблять ее без всякого счета. Соблаговолите показать нам светило вашего лика, чтобы мы, подобно дикарям, могли покланяться ему.

. Мое лицо только луна, да еще затуманенная.

Король. Счастливые облака, заволакивающия его так! Удостой, светлый месяц, вместе с этими твоими звездами, озарить, прогнав эти облака, наши прослезившиеся глаза.

Розалина. О, пустой челобитчик! Проси чего побольше: ты молишь теперь лишь об отражении месяца в воде.

Король. Так протанцуйте с нами хотя одну перемену. Ты пригласила меня просить; моя просьба поэтому не неуместна.

Розалина. Пусть заиграет музыка... Скорее принимайтесь... (Музыка играет). Нет... не надо танцев. Так меняюсь я подобно месяцу.

Король. Вы не хотите танцовать? Что за причуда?

Розалина. Вы застали полнолуние, а теперь уже другая фаза.

Король. Но месяц все-же остается месяцем, а я его слугою. Музыка играет. Удостойте последовать за нею.

Розалина. Наш слух и следует.

Король. Но пусть делают-то же ваши ноги.

. Если вы чужестранцы и зашли сюда случайно... мы не хотим быть невежливыми. Дайте руки... но танцовать мы не будем.

Король. Зачем же и подавать руку?

Розалина. Только затем, чтобы расстаться по-дружески. Раскланяемся, милые, и кончим этот танец.

Король. Отмерьте нам поболее, не будьте так рассчетливы.

Розалина. Не можем отпустить более за эту цену.

Король. Оцените себя сами. Чем можно заплатить за ваше общество?

Розалина. Только вашим отсутствием.

Король. Это немыслимо.

Розалина. Тогда нельзя нас и купить. И так, прощайте! Двойной приветь вашей маске и в полраза вам!

Король. Если вы отказываетесь танцовать, то хотя побеседуемте еще.

. Разве в стороне.

Король. Это мне еще приятнее (Отходят,разговаривая).

Бирон. Белорукая госпожа, позвольте на одно сладкое слово...

Принцесса. Соты, молоко, сахар. Вот целых три.

Бирон. Тогда еще тройку, если вы так скупы: мед, молодое пиво, мальвуазия. Славно брошены кости?.. Вот вам полдюжины сладостей.

Принцесса. Седьмая сладость, прощайте! Если вы фальшивите, я не играю более с вами.

Бирон. Одно слово наедине!

Принцесса. Только не сладкое.

Бирон. Ты ворочаешь мне желчь.

Принцесса. Желчь?.. Это горько.

Бирон. Значит кстати (Отходят в сторону).

Дюмэн. Позволите вы мне обменяться с вами словом?

Мария. Говорите.

Дюмэн. Прекрасная дама...

Мария

Дюмэн. Позвольте мне сказать вам еще столько же в сторонке, а затем я прощусь (Отходят, разговаривая).

Катарина. Как видно, ваша маска сделана без языка.

Лонгвиль. Я знаю, сударыня, почему вы это говорите.

Катарина. О, говорите, почему. Скорее, я хочу знать.

Лонгвиль. У вас двойной язык под маской и вы хотите уступить половину его моей немой маске.

Катарина. Голландец спрашивал: телятина, ведь это тоже, что теленок?

Лонгвиль. Теленок, прекрасная дама?..

Катарина. Нет, прекрасный синьор - теленок.

Лонгвиль. Поделим это слово.

Катарина. Нет, я не хочу быть вашей половиной; берите целым и выростите его; он может стать быком.

. Смотрите, как вы запутываетесь сами в этих едких насмешках! Неужели вы хотите наставлять рога, целомудренная особа? Не делайте этого.

Катарина. Так помирайте теленком, прежде чем выростут у вас рога.

Лонгвиль! Но одно словечко с вами наедине, прежде чем я умру.

Катарина. Но мычите тише, не то мясник услышит ваш голос (Отходят в сторону).

Бойе. Языки у насмешливых женщин остры, как незаметный край бритвы, перерезывающий невидимый волосок. Оне неуловимы, до того тонки их выходки, их фантазия крылата, она проворнее стрел, пуль, ветра, мысли, самых быстрейших вещей.

Розалина. Ни слова более, девушки; конец, конец.

Бирон. Клянусь небом! мы все отбиты однеми насмешками!

Король. Прощайте, неразумные женщины; у вас мало смысла (Уходят: Король, Мошка, Бирон и пр. Тоже свита и музыканты).

Принцесса. Двадцать. Прощайте! мерзлые московиты! неужели это тот выводок умников, которым так восхищаются?

Бойе. Это свечи, которые задуты вашим нежным дыханием.

Розалина. Их остроумие толстовато: опухлое, опухлое, жирное, жирное!

Принцесса

Розалина. О, все они были в таком жалком состоянии! Король был готов заплакать ради ласкового слова.

Принцесса. Бирон налагал на себя всякие заклятья.

Мария. Дюмэн был весь к моим услугам, как и его шпага. Ведь она не остра? сказала я, и мой слуга тотчас умолк.

Катарина. Лонгвиль говорил, что я гнету его сердце, и знаете, как он назвал меня?

Принцесса. Тошнотой, быть может?

Катарина. Вот именно.

Принцесса. Уходи, если ты болезнь!

Розалина. Ну, люди поостроумнее их ходили в форменных шапках! Но, слушайте: король поклялся мне в любви.

Принцесса. А юркий Бирон обязался любить меня.

Катарина. А Лонгвиль так и родился быть мот слугою.

Мария

Бойе. Ваше высочество и прекрасные дамы, внимайте мне; они тотчас-же будут снова здесь в своих собственных обличьях, потому что невозможно, чтобы они переварили ваше жестокое обращение.

Принцесса. Неужели они воротятся?

Бойе. Непременно, непременно, Господь это знает, и будут прыгать от радости, хотя и хромают от ваших побоев; поэтому обменяйтесь подарками и, когда они появятся, расцветите как душистые розы на этом летнем воздухе.

Принцесса. Как расцвести? Как расцвести?.. Говори понятнее.

Бойе. Красавицы в масках - это розы в почках; без масок оне показываются во всей своей нежной окраске, как ангелы, выступающие из-за облаков, или как распустившиеся розы.

Принцесса. Прочь, колебания! Но как нам поступать, если они возвратятся в своем собственном виде для ухаживания за нами?

Розалина. Милостивая принцесса, если вам угодно принять мой совет, будем продолжать смеяться над ними, как под маскою, так и открыто. Пожалуемся им на приходивших сюда дураков, одетых московитами, в безобразном наряде; будем недоумевать, кто-бы это был и с какой целью такое нелепое зрелище, такой пошло составленный пролог, такие грубые фигуры были выведены сюда, к нашему шатру.

Бойе. Сударыни, уходите. Любезники уже близко.

Принцесса. Скорее к нашим шатрам, бежим, как дикие козы, через поле (Уходят: Принцесса, Розалина, Катарина и Мария).

Входят: Король, Бирон, Лонгвиль и Дюмэн в своих обыкновенных платьях.

Король. Любезный синьор. Бог в помочь! Где принцесса?

Бойе. Ушла в свой шатер. Угодно вашему величеству дать мне поручение к ней?...

Король

Бойе. Я готов: готова. и она, я знаю это, ваше величество (Уходит).

Бирон. Этот молодец подклевывает остроты, как голуби зерно, и потом произносит их снова, когда Бог пасть. Он торговец словцами и разносит свой товар по посиделкам, угощеньям, сборищам, ярмаркам, базарам; а нам, продающим оптом, как то Господу известно не дано такого уменья показывать товар лицом. Этот любезник подцепляет ловко женщин; будь он Адамом, он соблазнил-бы Еву. Он мастер тоже резать жаркое, шепелявить: это он делает вежливее поцелуя ручкой; он обезьяна моды, щеголь щепетильный, который, при игре, ругает кости лишь приличными словами; поет и тенором - очень скверно, но как, церемониймейстер, превосходит всех. Дамы называют его: милый; ступени, по которым он всходит, лобзают ему ноги. Таков этот цветок, улыбающийся всем, выказывая зубы, белые, как моржевая кость. И всякий, кто хочет умереть со спокойной совестью, платит ему должное, называя его сладкоязычным Бойе.

Король. Типун на его сладкий язык; желаю ему этого от всего сердца за то, что он сбил пажа Армадо в его роли!

Бойе вводит Принцессу, за нею Розалина, Мария, Катарина и свита.

Бирон. Смотрите на этот выход! Приличие, чем было ты, пока этот человек не научил тебя? И чем ты теперь?

Король. Приветствую вас, прекрасные принцессы. Желаю вам ясного дня!

Принцесса. Ясно и с градом. это не вяжется между собой, мне кажется.

Король. Составьте мою речь лучше, если можете.

Принцесса. Нет, приветствуйте меня получше, я разрешаю вам это.

Король. Мы пришли вас навестить и желаем проводить вас в наш дворец. Соблаговолите на это.

Принцесса. Я останусь при этом поле, а вы при вашей клятве. Ни Бог, ни я,- не жалует клятвопреступников.

Король

Принцесса. Напрасно вы назвали достоинство; следовало сказать: недостоинство, потому что ничто благое не склоняет человека на измену клятве. Нет, клянусь моей девственной честью, до сих пор чистой еще, как непорочная лилия, я лучше перенесу целый мир мучений, чем решусь быть гостьею под вашим кровом,- до того ненавистно мне стать причиной нарушения обетов небу, данных столь чистосердечно!

Король. Но вы прожили здесь в таком запустении, не видя никого, не посещенные никем, и это стыд для нас.

Принцесса. О, нет, ваше величество, не так, клянусь вам. Мы забавлялись здесь, у нас была приятная потеха - отсюда только что ушло целое общество русских.

Король. Как, ваше высочество'? Русских?

Принцесса. Да, ваше величество, и таких любезных, вежливых, умелых в обращеньи.

Розалина. Принцесса, говорите правду. Было не то, ваше величество: моя принцесса, по современному обычаю, из вежливости хвалит незаслуживающее похвалы. Действительно, мы четверо встретились с четверыми в русской одежде. Они пробыли здесь с час, потолковали много, но в течение этого часа, ваше величество, они не наградили нас ни одним удачным словом. Я не решусь назвать их дураками, но, думаю я так, что, когда им захочется пить, то дураки охотно возьмутся за питье.

Бирон. Эта острота суховата для меня. Прелестная, милая красотка, ваш ум обращает умные вещи в глупые. Когда мы устремляем наилучше видящие глаза на величавое небесное око, то свет их погибает от света. Ваше свойство в том-же роде: для вашего выспреннего уровня умные вещи кажутся глупыми, богатые бедными.

Розалина. Вы, значит, умны и богаты, потому что на мой взгляд...

Бирон. Я глуп и совершенно беден?

Розалина. Такое вырывание слов у меня с языка не дурно только потому еще, что вы берете лишь принадлежащее вам.

Бирон. О, я весь ваш, со всем, что я имею!

. Весь глупец мой?

Бирон. Меньше не могу дать.

Розалина. В какой вы были маске?

Бирон. Где?.. Когда?.. Какая маска? О чем вы меня спрашиваете?

Розалина. Ну, ну, та маска, тот лишний футляр, который скрывал худшие черты за лучшими.

Король. Мы обнаружены: оне засмеют нас совсем!

Дюмэн. Признаемся и обратим все в шутку.

Принцесса. Вы поражены, ваше величество? Почему вы так приуныли?

Розалина. Помогите, поддержите ему голову! Он обмирает! Почему вы так бледны? Верно, морская болезнь... Еще бы, прибыть из Московии!

Бирон. Так шлют созвездия нам кару за клятвопрест?пление! Какой медный лоб выдержит это долее?.. Здесь я красавица; изощряй свой ум на мне, сокрушай меня насмешкою, уничтожай издевательством, пронзай своим едким остроумием мое невежество, режь меня на куски твоими ловкими выходками,- и я никогда более не приглашу тебя на танец, не стану ухаживать за тобою в русской одежде! О, никогда не положусь я более на писанные речи, ни на выразительность языка школьника-мальчишки; никогда не приду в маске к моей подруге, не буду объясняться в стихах, подобных песням слепого арфиста! Тафтяные фразы, шелкотканные выражения, трижды бархатистые гиперболы, щепетильная изысканность, педантические уподобления,- все эти летния мухи раздули во мне причудливую напыщенность. Я отрекаюсь от них; клянусь здесь этой белою перчаткой, - а что за белая ручка под нею, Господи! - что отныне мои любовные признания будут выражаться лишь сермяжными "да" и дерюжными "нет". И, для начала... Девушка!.. помоги мне, Боже!.. моя любовь к тебе здорова, без сучка и задоринки.

Розалина. Без "без", прошу вас.

Бирон. Это у меня еще остаток прежнего бреда. Будь снисходительна к недужному: это пройдет мало-по-малу. Разсудим потихоньку... На этих трех надо написать: "Господь, помилуй нас!" Они заражены и в самом сердце: проказа там и занесена вашими очами. Эти господа посещены недугом, да и вы от него не свободны, потому что я вижу на вас Божии отметки.

Принцесса

Бирон. Мы уже проиграли, не добивайте нас. Розалина. Позвольте, как может быть, что вы проиграли, когда ведете иск?

Бирон. Молчите; я не хочу иметь дела с вами.

Розалина. И я, если будет по моему.

Бирон (к другим). Говорите за себя, мне нет более силы.

Король. Прекрасная дама, научите нас, чем загладить наш проступок.

Принцесса. Самое лучшее - покаянием. Были вы здесь недавно переряженным?

Король. Был, принцесса.

Принцесса. И действовали сознательно?

Король. Да, прекрасная дама.

Принцесса. Что же нашептывали вы на ухо вашей даме, когда были здесь?

Король. Что я ценю ее более всего на свете.

. Но если она ответит вам, вы отвергнете ее?

Король. Нет, клянусь честью!

Принцесса. Тише, тише, берегитесь! Однажды уже нарушив свои обеты, вы не затруднитесь сделать это снова.

Король. Презирайте меня, если я нарушу эту клятву.

Принцесса. И буду, поэтому сдержите ее... Розалина, что нашептывал тебе на ухо этот русский?

Розалина. Ваше высочество, он клялся, что я ему дороже зеницы ока, что я драгоценнее всего света, прибавляя, сверх того, что женится на мне или же умрет, любя меня.

Принцесса. Пошли Бог тебе счастья с ним! Благородный синьор готов честно сдержать свое слово.

Король. Что вы разумеете, принцесса? Клянусь моей жизнью, моей честью, я никогда не давал такого обета этой даме.

Розалина. Клянусь небом, давали! И в залог того вы дали это мне... но возьмите это обратно.

Король. И мою преданность, и это я поднес принцессе; и я узнал ее по этой драгоценности на её рукаве.

. Извините, ваше величество, эта вещь была на ней... А синьор Бирон влюблен в меня, за что я ему благодарна. Что же, берете меня или свой жемчуг обратно?

Бирон. Ни то и ни другое. Отказываюсь от обоих... Я вижу всю проделку... Здесь был заговор... Оне узнали преждевременно о нашей затее и решили расстроить ее, как рождественский фарс... Какой нибудь вестовщик, угодник, ловкий паяц, сплетник, прихлебатель, лакей, улыбками сморщивший свое лицо до времени и принаровившийся смешить принцессу, когда она в расположении духа, пересказал о нашей затее. Узнав ее, дамы обменялись нашими подарками, а мы, смотря лишь на эти приметы, ухаживали за ложной вывеской... И вот, для вящего ужаса, уже нарушив наши обеты, мы преступили клятвы вновь: и вольно, и невольно. Это верно так... и не вы-ли (обращаясь к Бойе) передали о нашей выдумке, чтобы сделать нас обманщиками? Не вы-ли знаете мерку следа, оставляемого ножкою принцессы, но вы-ли готовы хохотать по одному знаку её глаз? Не вы-ли стоите между её спиною и огнем, держа поднос и болтая шутливо? Вы сбили нашего пажа... Говорите, что хотите, умирайте, когда вздумаете, саваном вам будет женская рубашка. Вы поглядываете на меня искоса, да?.. Вот взгляд, разящий как свинцовый меч!

Бойе. Как резво,каким махом пронесся он по арене!

Бирон. А ты настигаешь меня... Тише, я свое кончил.

Входит Башка.

Добро пожаловать, истая умница! Ты расстроил славную схватку.

Башка. О, Боже мой, ваша милость, там желают знать, могут-ли войти три героя или нет?

Бирон. Как? Их только трое?

Башка. Нет, ваша милость, а только выйдет очень хорошо, потому что каждый представит троих.

Бирон. А трижды три - девять.

Башка. Нет, ваша милость; позвольте, ваша милость, надеюсь, что не так. Не считайте нас за рехнувшихся, ваша милость, будьте благонадежны; мы знаем, что знаем, и я надеюсь, что трижды три...

Бирон. Не девять.

Башка. Если не ошибаюсь, ваша милость, то знаю, сколько это выйдет.

Бирон. Клянусь Юпитером! Я всегда считал, что три тройки составляют девять.

Башка. О, Боже, ваша милость, худо было бы, еслибы вам пришлось снискивать себе хлеб счетоводством.

Бирон. Но сколько же выйдет?

Башка. О, Боже, ваша милость, сами эти лица, сами актеры, ваша милость, покажут вам, сколько их выходит, а что до меня, то они говорят, что я изображу только одного человека... и еще беднягу... великого Помпиона, ваша милость.

Бирон. Ты один из героев?

Башка. Им захотелось счесть меня достойным великого Помпиона. Сам я, право, не знаю степени его достоинства, но представить его должен.

Бирон

Башка. Мы устроим это преотлично, уже постараемся (Уходит).

Король. Бирон, они пристыдят нас, не допускай их сюда.

Бирон. Мы уже закалены против стыда, ваше величество; притом нам даже выгодно показать актеров похуже короля и его товарищей.

Король. Я говорю, пусть они не приходят.

Принцесса. Нет, добрый государь, позвольте мне теперь настоять на своем. Забава еще смешнее, когда составлена не с этой целью, и когда старания все наладить пропадают от самого усердия устроителей; их неудачные попытки создают причины к смеху, как все, высоко задуманное и гибнущее при своем рождении!

Бирон. Отличное описание нашей забавы, государь!

Входит Армадо.

Армадо. Помазанник! Испрашиваю такой траты твоего нежного королевского дыхания, сколько потребно его на пару слов,

Говорит с королем, вручая ему бумагу.

Принцесса. Это служитель Божий?

Бирон. Почему вы спрашиваете это?

Принцесса. Он говорит не так, как созданный по подобию Божиему.

Армадо говорится, на fortuna della guerra. Желаю вам душевного мира, велико-королевское сочетание! (Уходит).

Король. Сюда явятся герои в хорошем составе: Армадо представит Гектора троянскаго; тот парень - великого Помпея; приходский пастор - Александра; паж Армадо - Геркулеса; педант - Иуду Маккавея. И когда эти четыре героя удачно сыграют первое представление, все четверо сменят костюмы и представят остальных пять.

Бирон. Их пятеро и в первом представлении.

Король. Ты ошибаешься, это не так.

Бирон. Педант, хвастун, подзаборный пастор, дурак и мальчишка. Как ни бросать костей в novum, у целаго мира не выпадет подобной пятерки, в которой каждый хорош в своем роде.

Король. Корабль под парусами и идет уже сюда.

Приносят кресла для короля, принцессы и пр. Появление Девяти Героев. Входит Башка, наряженный Помпеем.

Башка. "Я Помпей...

Бойе. Лжешь, не он.

Башка. "Я Помпей...

Бойе. С головой леопарда на колене.

Бирон. Верно сказано, старый пересмешник. Я желаю подружиться с тобою.

Башка. "Я Помпей, прозванный высоким...

Дюмэн. Великим.

Башка. Да, великим... "Помпей, прозванный великим и который часто в поле, с тарчем и с щитом, заставлял утомиться врага. Странствуя по берегу, я зашел сюда случайно и слагаю свое оружие к ногам этой прекрасной французской девицы..." И если теперь, ваше высочество, скажете мне: "Благодарствуй, Помпей",- я свое справил.

Принцесса. Великое спасибо, великий Помпей!

Башка"великом".

Бирон. Закладываю свою шляпу против полпенни, что Башка был наилучшим из героев.

Входит Натаниел, наряженный Александром.

Натаниель. "Когда я в мире жил, я был властителем мира. На восток, запад, север, юг распространял я свое победное могущество. По моему гербу видно, что я Ализандр.

Бойе. Ваш нос говорит: нет, неправда. Он стоит слишком прямо:

Бирон. А ваш нос пронюхал это, рыцарь с тонким обонянием!

Принцесса. Но вы смущаете победителя. Продолжай, почтенный Александр.

Натаниель. "Когда я в мире жил, я был властителем мира..."

Бойе. Весьма верно; ты был этим, Ализандр.

Бирон. Великий Помпей...

Башка. К вашим услугам, я, Башка.

Бирон. Уведи завоевателя, уведи Ализандра.

Башка (Натаниэлю). О, ваша милость, вы низвергли Ализандра победоноснаго! Сдернуть с вас за это размалеванное платье, и ваш лев, который держит булаву, сидя на судне, будет передан Аяксу, девятому герою. Завоеватель и оробел в речи! Уходи со стыда, Ализандр. (Натаниель удаляется). Конечно, вам не могло понравиться... Глуповатый, но добрый малый; человек честный, но, знаете, скоро теряется! А сосед он, право, прекраснейший... и мастер играть в шары. Но, что до Ализандра... увы! сами видели: роль ему не по плечу... А вот идут другие герои Эти выскажут свое по другому.

Принцесса. Отойди в сторону, почтенный Помпей.

Входят: Олоферн, наряженный Иудой, и Мошка, наряженный Геркулесом.

Олоферн"Великий Геркулес, изображаемый этим крошкой, убил своею палицей Цербера, этого трехголового canus. А когда он был еще малюткой, ребенком, сморчком, то удавил змея в своих manus. Quoniam, он показан здесь в своем несовершеннолетии; ergo, я являюсь с этой апологией". Выходи поважнее и проваливай. Мошка уходит.

Олоферн. Я Иуда...

Дюмэн. Иуда!

Олоферн. Не Искариот, милостивый государь. Я Иуда, по прозванию Маккавей...

Дюмэн. Подстриженный Иуда Маккавей выйдет просто Иуда.

Бирон. Лобзающий предатель! Как стал ты таким Иудой?

Олоферн. Я Иуда...

Дюмэн. Тем постыднее для тебя, Иуда.

Олоферн. Чего вы желаете, милостивый государь?

Бойе. Чтобы Иуда повесился.

Олоферн. Покажите, сударь, пример; вы подревнее.

Бирон. Основательно: Иуда повис на древе.

Олоферн. Я не хочу, чтобы меня оскорбляли в лицо!

Бирон. Потому, что у тебя нет лица.

. А это что?

Бойе. Головка цитры.

Дюмэн. Головка шила.

Бирон. Мертвая голова в кольце.

Лонгвиль. Лицо на старой римской монете, же истертое.

Бойе. Эфес Кесаревого меча.

Бирон. Профиль св. Георгия на застежке.

Дюмэн. Но на свинцовой застежке.

Бирон. И пристегнутой к шапке зубодера. А теперь продолжай, мы уяснили твою личность.

Олоферн. Нет, вы уничтожили мою личность.

Бирон. Неправда. Мы надавали тебе столько личин.

Олоферн. Но обличили только себя.

Бирон. Будь ты и львом, мы поступили бы одинаково.

Бойе. Но он только осел, поэтому отпустите его. И так, любезный иудей, прощай! Чего ты еще ждешь?

Дюмэн. Окончания своего имени.

Бирон.То есть осла к Иуде? Дадим его: Иуда-осел, уходи!

. Это не великодушно, не благородно, не вежливо...

Бойе. Посветите господину Иуде, не то он еще споткнется.

Принцесса. Увы, бедный Маккавей, как его осмеяли!

Входит Армадо, наряженный Гектором.

Бирон. Прячь голову, Ахилл! Идет Гектор во всеоружии.

Дюмэн. Хотя все шутки падут на мою же голову, я потешусь теперь!

Король. Гектор был лишь троянцем к сравнении с этим.

Бойе. Но Гектор ли это?

Дюмэн. Мне кажется, Гектор был не так складен.

Лонгвиль. Ноги у него слишком длинны для Гектора.

Дюмэн. Икры толще, несомненно.

Бойе. Да он и в связках пополнее.

Бирон. Не может быть,чтобы это был Гектор.

Дюмэн. Он или божество, или живописец, потому что творит рожи.

Армадо. Всемогущий Марс, сильнейший из всех носящих копья, дал один дар Гектору...

Дюмэн

Бирон. Лимон.

Лонгвиль. Начиненный гвоздикой.

Дюмэн. Нет, надтреснутый.

Армадо. Молчать!.. Всемогущий Марс, сильнейший из всех носящих копья, дал один дар Гектору, наследнику Илиона, человеку столь крепкогрудому, что он мог сражаться, с утра и до ночи, вне своего шатра. Я этот цвет...

Дюмэн. Эта мята.

Лонгвиль. Эти заячьи лапки.

Армадо. Любезный Лонгвиль, подтяните ваш язык.

Лонгвиль. Я должен, напротив, отпустить ему поводья, потому что он мчится на Гектора.

Дюмэн. Но Гектор сам борзой!

Армадо. Доблестный воин умер и сгнил; милые цыплята, не тревожьте костей в могилах. Когда же он дышал, то это был муж... Но я должен продолжать свою роль (Обращаясь к принцессе). Ваше прекрасное высочество, благоволите склонить ко мне чувство слуха!

Бирон нашептывает что-то Башке.

Принцесса. Говори, храбрый Гектор. Мы очень довольны.

. Боготворю чудную прелесть твоей туфли!

Бойе. Он любит ее с фута.

Дюмэн. Не можот с ярда.

Армадо. Гектор далеко превосходил Аннибала...

Башка. Она обогнала их, брат Гектор, обогнала; два месяца уже на пути.

Армадо. Что ты мелешь?

Башка. Чего тут! Если вы не честный троянец, бедняжка хоть пропадай. Она готова: младенец уже возится у неё в утробе, а он ведь ваш.

Армадо. Ты меня позоришь перед властительными лицами? Ты умрешь за это.

Башка. Тогда Гектора отдерут, за то что Жакенета от него затяжелела, и повесят, за то что он убил Помпея.

Дюмэн. Неоцененный Помпей!

Бойе. Знаменитый Помпей!

Бирон. Более великий, чем великий, великий, великий великий Помпей! Громадный Помпей!

Дюмэн. Гектор трепещет.

Бирон. Помпей возбужден. Подбавьте жару! Подбавьте жару! Подстрекайте их! Подстрекайте!

Дюмэн. Гектор вызовет его на бои!

Бирон. Разумеется, если у него в груди найдется крови поболее чем надо, чтобы напоить блоху.

. Клянусь северным полюсом, я вызываю тебя!

Башка. Не буду я драться дубьем, как какой северянин, а изрублю его, и совершу это мечом. Позвольте мне взять опять мое оружие.

Дюмэн. Очистите место разъяренным героям!

Башка. Я буду драться в рубашке.

Дюмэн. Отважный Помпей!

Башка. Ваша милость, дайте, я вам помогу расстегнуться. Разве вы не видите, что Помпей разоблачается для боя? Что-же вы? Вы срамите свою репутацию.

Армадо. Синьоры и воины, извините меня. Я не буду сражаться в рубашке.

Дюмэн. Вам нельзя отказываться, Помпей вызывает вас на это.

Армадо. Милые мои, не могу и не хочу.

Бирон. Но по какой причине?

Армадо. Сказать вам голую истину, у меня нет рубашки. Я не ношу белья из покаяния.

Бойе. Да, на него было это возложено в Риме, за то, что у него не водится белья. И с тех пор, могу поклясться, он и не носит на себе ничего, кроме кухонной тряпки от Жакенеты; и носит он ее на сердце, как залог любви.

Входит Меркад.

Меркад. Господь да хранит ваше высочество!

Принцесса

Меркад. Сожалею о том, принцесса, и вести, принесенные мною, тяжко мне выговорить... Король, отец ваш...

Принцесса. Скончался... неужели?

Меркад. Так точно. В этом моя весть.

Бирон. Герои, уходите; сцена становится мрачною.

. Что до меня, я теперь перевожу дух. Сквозь щелку умеренности сверкнул им луч погибели; но я оправдаю еще свою воинскую честь.

Герои уходят.

Король. Что порешит ваше высочество?

. Бойе, готовьте все; я хочу отправиться в этот-же вечер.

Король. О нет, принцесса; прошу вас, останьтесь.

Принцесса наши несдержанные выходки. Если мы выказали себя слишком смелыми в беседах с вами, виною тому ваша снисходительность... Прощайте, достойный государь! Огорченное сердце не владеет послушною речью; извините-же меня, если я выражаю так кратко мою благодарность за столь легко удовлетворенные вами мои притязания.

Король. Короткость времени заставляет и все события спешить к концу, и часто срочный час решает то, чего не мог разрешить продолжительный разбор дела. Хотя скорбь на челе дочери несогласна с улыбками любви, желающей достигнуть цели своих священных домогательств, но если шла уже однажды речь о любви, то печаль не должна отклонять таких предначертаний. Оплакивать утраченных друзей не будет столь здравым и полезным, как радоваться вновь приобретенной привязанности.

Принцесса. Я вас не понимаю и моя скорбь удвоивается.

Бирон нрав противоположно нашему направлению; и если что было в нас смешно, то потому, что любовь полна неразумных выходок, легкомысленна, как дитя, вертлява и тщеславна; она вселяется взглядом, и потому, как взгляд полна различных образов, обычаев, изменяющихся по мере перехода взора с одного предмета на другой. Если в ваших небесных глазах, пестрая личина легковесной любви, принятая нами на себя, не шла к нашим обетам и нашей степенности, то разве не эти самые небесные глаза, прозревшие наши проступки, вызвали нас на такое дело? На основании этого, сударыни, если наша любовь вызвана вами, то и заблуждения, совершенные ею, ваши. Мы оказались вероломными, изменив однажды для того, чтобы быть вечно верными тем, кто вынуждает нас к тому и другому, то-есть, верными вам, красавицы. И наше клятвопреступление, греховное по существу, очищается таким образом и становится благим делом.

Принцесса. Мы получили ваши письма, полные любви, ваши подарки, выразители любви, и нашим девичьим рассудком отнесли все это к любезностям, забавной шутке, вежливости, своего рода угощенью и средству провести время. Ничем более, по отношению к нам, мы этого не считали, вследствие чего и отвечали на вашу любовь тем-же способом, потешаясь.

Дюмэн. Наши письма, ваше высочество, содержали нечто повыше шутки.

Лонгвиль

Розалина. А мы понимали их по-своему.

Король. Но, в эту последнюю минуту, согласитесь подарить нас любовью.

. Мне кажется, такой срок слишком краток для того, чтобы заключить вековечный договор. Нет, нет, ваше величество: вы слишком изменяли, слишком повинны в нежном грехе; поэтому, если, ради моей любви (которой пока нет) вы готовы на все, то вот что вы сделайте: я не доверяю вашим клятвам, но удалитесь немедленно в какую-нибудь пустынную, заброшенную обитель, вдаль от всех мирских удовольствий; пребудьте там, пока двенадцать небесных сновидений не совершат свое годичное теченье, и если эта суровая, отшельническая жизнь не изменит предложения, которое вы делаете теперь сгоряча; если стужа, пост, дурной кров и тонкая одежда не заставят поблекнуть пышный цвет вашей любви, но он вынесет испытание и останется любовью, тогда, по прошествии года, тогда приди потребовать ох меня по своим законам и, клянусь этой девственной рукою, теперь сжимающей твою руку, я буду твоей... А я, с настоящей минуты, замкнусь, печальная, в своем унылом жилище, проливая скорбные слезы над памятью усопшего отца. Если ты не согласен на это, разъединим наши руки, не связав ничем сердца друг у друга.

Король. Если я не вынесу этого, или даже чего более способного укротить спокойствием мои силы, пусть рука смерти сомкнет внезапно мои глаза! С этого времени, сердце мое в твоей груди.

Бирон. А что-же мне, моя любовь? что-же мне?

. Вы также должны быть очищены; ваши грехи тяжки; вы заражены проступками и клятвонарушением; поэтому, если вы домогаетесь моей благосклонности, вы должны прожить двенадцать месяцев и без отдыха отыскивать печальные постели больных людей.

Дюмэн. А что-же мне, моя возлюбленная? Чего пожелаешь мне!

Катарина. Жены?.. Нет, бороды, доброго здоровья и прямоты. Желаю с тройной нежностью вам этих трех вещей.

Дюмэн

Катарина. Нет еще, синьор, но в продолжение двенадцати месяцев с одним днем, я не буду обращать внимания на речи гладколицых ухаживателей. Прядите, когда король явится к моей госпоже; тогда, если у меня окажется в запасе любовь, я уделю вам из неё кое-что.

Дюмэн. Я буду твоим искренним и верным слугою до тех пор.

Катарина

Лонгвиль. Что Мария скажет?

Мария. По прошествии двенадцати месяцев, я сменю свое черное платье на верного друга.

Лонгвиль

Мария. Тем он похож на вас: немного таких длинных между молодыми.

Бирон. О чем задумалась моя дама? Милая, взгляни на меня, всмотрись в мои глаза, окна моего сердца, которое ждет ответа на свою смиренную мольбу. Наложи на меня какой-либо подвиг ради твоей любви.

Розалина. Часто слыхала я о вас, мессир Бирон, прежде нежели увидела вас; широкая людская молва зовет вас человеком пропитанным насмешкой, готовым на едкие сравнения и издевательства, которые простираются вами на все, попадающееся вам на зубок. Для того чтобы искоренить эту полынь из вашего плодовитого мозга и тем завоевать меня (без этого я не буду вашей), не угодно-ли вам, в продолжение двенадцати месяцев, изо дня в день, навещать онемелых больных и беседовать лишь со стонущими страдальцами? Вы должны будете стараться всеми силами вашего ярого остроумия, заставлять усмехаться страждущих недужных.

Бирон

Розалина. Но это средство для усмирения язвительного ума, все влияние которого зависит от распущенности внимающих ему с хохотом тупоголовых слушателей. Успех остроты в ухе того, который слушает, а не на языке того, который ее сочинил. Следовательно, если слух недужных, оглушенный звуком их собственных стонов, отзовется на ваши праздные шутки, то продолжайте их и я приму вас с вашим недостатком; если-же больные не захотят вас слушать, то откажитесь от такого свойства ума и я, найдя вас избавленным от сказочного недостатка, буду очень рада вашему исправлению.

Бирон. Двенадцать месяцев! Ну, будь, что будет; я буду острить двенадцать месяцев в больницах.

Принцесса

Король. Нет, ваше высочество, мы проводим вас.

Бирон. Наши ухаживания кончаются не так, как в старых комедиях: Жак не женится на Жанне. А вежливость могла-бы заставить наших дам покончить всю забаву, как в комедии.

Король

Бирон. Слишком продолжительно это для пьесы.

Входит Армадо.

Армадо. Любезный государь, дозвольте мне...

. Не наш-ли это Гектор?

Дюмэн. Доблестный троянский витязь!

Армадо. Я облобызаю твой монарший пальчик и прощусь; я дал обет: я поклялся Жакенете, что буду пахарем три года ради её сладкой любви. Но, досточтимое ваше величество, не благоугодно-ли будет вам выслушать диалог, сочиненный двумя учеными мужами в восхваления филина и кукушки? Он должен был декламироваться в конце нашего представления.

. Зовите их скорее, мы прослушаем.

Армадо. Ей, вы! приближьтесь.

Входят: Олоферн, Натаниел, Мошка, Башка и пр.

. С этой стороны Hiems, зима; с этой - ?ег, весна. Одна представлена филином, другая кукушкой. ?ег, начинай.

ПЕСНЯ.

I.

Весна. Когда пестрые маргаритки и синия фиалки, и серебристо белый полевой кресс, и желтая буквица разцвечивают красою наши дуга, тогда, на каждом дереве, кукушка издевается над женатыми, потому что поет: "Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!.." О, страшное слово, неприятное для всякого супружеского уха!

II.

Когда пастухи играют на соломенных свирелях и часы возвещаются пахарям веселыми жаворонками, когда парятся голуби, грачи и галки, а девушки белят свои летния сорочки, тогда, на каждом дереве, кукушка издевается над женатыми, потому что поет: "Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!.." О, страшное слово, неприятное для всякого супружеского уха!

III.

ночам лупоглазый филин: "Ту-гу! Ту-уит! Ту-гу!" Веселая песня, пока жирная Жанна заваривает котелок.

IV.

Когда кругом громко воет ветер и речь пастора заглушается его кашлем, и птицы сидят, нахохлившись, в снегу, и нос у Марианны краснеет и перхнет, а в кострюле шипят печеные яблоки, тогда поет по ночам лупоглазый филин: "Ту-гу! Ту-уит! Ту-гу!" Веселая песня, пока жирная Жанна заваривает котелок.

Армадо. Слова Меркурия грубы после песень Аполлона. Идите вы сюда, а мы - туда (Уходят).