Антоний и Клеопатра.
Действие третье.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

В Сирии.

С торжественным видом входят: Вентидий, в сопровождении Силия и других римлян, вождей и солдат. Перед ним несут труп Пакора.

Вентидий. Наконец-то, несмотря на твои стрелы, Парфия, ты побеждена! Наконец-то счастье сделало меня мстителем Марка Красса... Пусть несут труп царского сына перед нашим войском... Ород, ты заплатил нам Пакором за Марка Красса.

Силий. Благородный Вентидий, пока меч твой дымится еще парфянской кровью,- преследуй беглецов; гонись за ними в Мидию, Месопотамию, во все убежища, по которым рассеялись побежденные. И тогда твой великий вождь Антоний возведет тебя на триумфальную колесницу и украсит голову твою венками.

Вентидий. О Силий, Силий! Я сделал довольно. Подчиненный - заметь себе это хорошенько - не должен ужь слишком отличаться. Вникни, Силий: лучше оставаться бездеятельным, чем своими действиями завоевать себе слишком широкую славу, в отсутствии того, кому мы служим. Успехи Цезаря и Антония основаны более на доблестях их подчиненных, чем на их собственной личности: Соссий, один из воинов Антония и мой предместник в Сирии, утратил милость Антония вследствие того именно, что слишком быстро приобрел славу. Тот, кто на войне оказывает более подвигов, чем его полководец, становится полководцем своего полководца. А честолюбие - эта добродетель воина - должно скорее предпочитать поражение победе, которая омрачает его славу. Я-бы мог сделать больше для блага Антония, но это обидело-бы его, и в этой обиде исчезли-бы все мои заслуги.

Силий. Вентидий, ты одарен качествами, без коих не отличишь воина от его меча. Будешь-ли ты писать Антонию?

Вентидий. Я его уведомлю о том, что мы сделали его именем, этим чудодейственным военным кличем в битвах: расскажу, как, благодаря его знаменам и хорошо оплаченным войскам, обратились в бегство парфянские кони.

Силий. Где он теперь?

Вентидий. По дороге в Афины: там мы появимся перед ним, как только позволит нам бремя добычи... И так - вперед! (Уходят).

СЦЕНА II.

Рим. Во дворце Цезаря.

С разных сторон входят: Агриппа и Энобарб.

Агриппа

Энобарб. Они покончили с Помпеем, который уже уехал; остальные трое печатями скрепляют договор. Октавия плачет от горя, что должна покинуть Рим; Цезарь грустит, а Лепид, со дня Помпеева пира, страдает, по словам Менаса, бледной немочью.

Агриппа. Благородный Лепид!

Энобарб. Достойный человек! О! Как он любит Цезаря!

Агриппа. Да, и обожает Марка Антония!

Энобарб. Цезарь - ведь это Юпитер человечества!

Агриппа. Но Антоний? Ведь это бог Юпитера!

Энобарб. Что говорить о Цезаре? О, его ни с кем не сравнить!

Агриппа. А Антоний? Это чудная птица Аравии!

Энобарб.Захочешь похвалить Цезаря, скажи: Цезарь - и довольно.

Агриппа

Энобарб. Цезаря он любит больше; но любит также и Антония. О, ни сердца, ни языки, ни цифры, ни писатели, ни певцы, ни стихотворцы не могли-бы выразить, вообразить, оценить, описать, воспеть, исчислить его любовь к Антонию! Но что касается Цезаря - на колени, на колени и благоговей!

Агриппа. Он любит обоих.

Энобарб. Они его крылья, а он их жук. Поэтому... (Трубы). Это призыв на коней! Прощай, благородный Агриппа! Достойный воин, прощай, желаю тебе счастья!

Входят: Цезарь, Антоний, Лепид и Октавия.

Антоний. Разстанемся здесь, Цезарь.

Цезарь. Ты лишаешь меня большей части меня самого: люби-же меня в ней... Сестра, будь всегда такой женой, какой я постоянно воображал тебя в мечтах: всегда на высоте самых широких моих обещаний. Благородный Антоний, пусть этот образец добродетели, избранный нами как цемент нашей дружбы для более прочного её скрепления, не послужит для неё тараном, способным сокрушить крепость. В противном случае лучше-бы было, когда-бы мы обошлись без этой связи, если она перестанет для нас быть одинаково дорогою.

Антоний. Не оскорбляй меня своим недоверием.

Цезарь. Я сказал все.

Антоний. Как-бы ты подозрителен ни был, ты не найдешь ни малейшего повода для беспокойства, которое, кажется, овладевает тобою. Затем да хранят тебя боги и склонят сердца римлян ко всем твоим делам! Нам нужно здесь расстаться.

Цезарь. Будь-же счастлива, дорогая сестра, будь счастлива! - да будут благорасположены к тебе стихии и да наполнят радостью твой дух! Будь счастлива.

. Благородный брат мой!

Антоний. Апрель в её глазах! Это - весна любви, и вот уже дождь, возвещающий ее. Утешься!

Октавия. Брат, будь благосклонен к дому моего мужа и...

Цезарь. Что такое, Октавия?

Октавия. Я скажу тебе на ухо.

Антоний. Ея язык не слушается сердца, а сердце не владеет языком; колеблется, как лебединый пух на волнах сильного прибоя, не уклоняясь ни в ту, ни в другую сторону.

Энобарб (тихо Агриппе). Неужели Цезарь плачет?

Агриппа. Лицо его затуманилось.

Энобарб. Этот туман обезобразил-бы и лошадь, тем более человека.

Агриппа. Ну, Энобарб! Когда Антоний узнал о смерти Юлия Цезаря, то чуть не ревел; плакал он и при Филиппи, узнав о смерти Брута.

. Дело в том, что в том году он действительно страдал здоровым насморком: стонал о том, что сам охотно губил. Поверь его слезам, когда я сам заплачу.

Цезарь. Нет, дорогая Октавия,- ты всегда будешь получать обо мне сведения; никогда время не опередит моих мыслей, улетевших за тобой.

Антоний. Довольно, брать, довольно! Я поспорю с тобой в любви. Я обниму тебя, а затем оставляю тебя на волю богов.

Цезарь. Прощайте, будьте счастливы!

Лепид. Да освещают блестящий путь вам все созвездия неба!

Цезарь. Прощайте, прощайте! (Целует Октавию).

Антоний. Прощай! (Трубы. Расходятся).

СЦЕНА III.

Александрия. Дворец.

Входят: Клеопатра, Хармиона, Ира и Алексас.

Клеопатра. Где вестник?

Алексас. Он почти боится войти сюда.

. Вздор, вздор! Подойди сюда.

Входит вестник.

Алексас. Милостивая царица, и Ирод иудейский не осмелился-бы поднять на тебя взоры, когда ты гневаешься.

Клеопатра. Я хочу добыть голову этого Ирода. Но как сделать это, когда уехал Антоний, от которого я могла ее требовать? Приблизься!

Вестник. Многомилостивая царица...

Клеопатра. Видел-ли ты Октавию?

Вестник. Да, царица...

Клеопатра. Где?

Вестник. В Риме. Я мог рассмотреть её лицо: она шла между братом своим и Марком Антонием.

Клеопатра. Она такого-же роста, как я?

Вестник

Клеопатра. Слышал, как она говорит? Какой у неё голос: резкий или низкий?

Вестник. Я слышал её голос: он скорее низок.

Клеопатра. Это вовсе не красиво; она не может ему долго нравиться.

Хармиона. Ему нравиться? О, Изида, это невозможно!

Клеопатра. Конечно, Хармиона: глухой голос и рост карлицы... Есть величие в её походке? Припомни, если только ты когда либо видел величие.

Вестник. Она ползает, а не ходят; её походка все одно, что её покой: у ней более тела, нежели одушевления: это скорее статуя, чем живая женщина.

Клеопатра. Правда-ли?

Вестник. Правда, или я совершенно не умею наблюдать.

Хармиона. В целом Египте нет и трех человек, у которых наблюдательность была-бы вернее.

Клеопатра

Хармиона. Чрезвычайно.

Клеопатра. Скажи, пожалуйста, сколько ей лет?

Вестник. Царица, она была вдовой.

Клеопатра. Вдовой?!. Хармиона, слышишь?

Вестник. И я думаю, что ей все тридцать!

Клеопатра. Запечатлелось ли у тебя в памяти её лицо? Круглое оно или продолговатое?

Вестник. Круглое до невозможности.

Клеопатра. Большая часть таких - глупы... какого цвета её волосы?

Вестник. Темные, и её лоб низок,как можно только представить себе.

Клеопатра

Хармиона. Отличный человек.

Клеопатра. Правда, и мне очень жаль, что я была с ним так жестока... Э, да если ему верить, это сокровище не бог знает что из себя представляет...

Хармиона. Решительно ничего, царица!

Клеопатра. Он, без сомнения, видел величие и должен понимать в нем толк.

Хармиона. Видел ли он величие! Добрая Изида! Он, служивший вам так долго!

Клеопатра. Я хочу сделать ему еще вопрос, дорогая Хармиона. Но все равно: ты приведешь его туда, где я буду писать: все еще может уладиться.

Хармиона. Ручаюсь тебе в этом, царица (Уходят).

СЦЕНА IV.

Афины. Дворец Антония.

Входят: Антоний и Октавия.

Антоний. Нет, нет, Октавия, только не это: это еще было-бы простительно, как тысячу другого подобной-же важности; но он затеял новую войну против Помпея; он составил завещание и прочел его всенародно. Еле-еле упомянул он обо мне; между тем, там, где он не мог не отозваться обо мне с уважением, он говорил холодно и нехотя; он очень скупо отмеривал мне похвалу; лучшие случаи для похвалы он обходил или рассказывал о них сквозь зубы.

. О, добрый друг мой! Не вер всему, или, если ужь хочешь всему верить,- то не все принимай близко к сердцу. Если произойдет эта ссора,- никогда не увидишь ты более несчастной женщины, чем я! Быть между двумя врагами и молиться за обоих! Добрые боги насмеются над моими молитвами, когда я буду просить: о, благословите моего супруга, моего мужа! И тотчас уничтожая эту мольбу, буду громко кричать: благословите моего брата! Победу мужу, победу брату,- одна молитва уничтожает другую, и нет середины между этими крайностями.

Антоний. Милая Октавия, пусть любовь твоя склонится на ту сторону, которая делает наиболее усилий, чтобы ее завоевать. Если я утрачу свою честь,- и утрачу себя самого: и лучше бы было тебе лишиться меня, чем сохранить обезчещеннаго. Но, впрочем, ты можешь быть между нами посредницей, как ты этого хочешь. А пока я буду делать приготовления к войне, и эти приготовления будут сдерживать твоего брата. Употреби же в дело все свое благоразумие. И так твои желания услышаны.

Октавия. Благодарю тебя, супруг мой! Да поможет всемогущий Юпитер мне, слабой, очень слабой женщине, примирить вас. Война между вами - это все равно, если-бы мир раздвоился и эту страшную пропасть пришлось бы наполнить трупами.

Антоний. Как только увидишь, где собственно берет начало вражда, туда и устреми свое неудовольствие: ибо вины наши никогда не могут быть настолько равны, чтобы твоя любовь равно колебалась бы между ними. Приготовься к отъезду; выбери себе свиту и сделай распоряжения, какие найдешь нужными (Уходят).

СЦЕНА V.

Афины. Другая комната.

Энобарб и Эрос входят с разных сторон.

Энобарб. И так, друг Эрос...

Эрос. Странные новости, Энобарб.

Энобарб. Что-же именно, друг?

Эрос. Цезарь и Лепид воевали с Помпеем.

Энобарб. Это старо... Что-же вышло из этого?

Эрос. Цезарь, воспользовавшись услугами Лепида в войне против Помпея, отринул его, как товарища; он не захотел уступить ему его долю военной славы; не удовольствовавшись этим, он обвинил его в предварительной переписке с Помпеем и захватил его в плен на основании собственного своего обвинения. И так бедный триумвир в заточении, до тех пор, пока смерть откроет ему двери темницы.

. И так, о мир, у тебя остались теперь только две пасти. И хотя бы ты бросил в эти пасти всю пищу, какую имеешь, они все-таки будут скрежетать зубами один против другого. Где-же Антоний?

Эрос. Гуляет по саду... давит ногами сухие сучки, восклицая: дурак этот Лепид! и грозит удавить вождя, который убил Помпея.

Энобарб. Наш многочисленный флот уже снаряжен

Эрос. Против Италии и Цезаря. Да, вот еще: Домиций, наш полководец, требует тебя к себе немедленно. Я мог-бы о своих новостях рассказать после.

Энобарб. Наверно по пустякам, но все равно. Веди меня к Антонию.

Эрос. Следуй за мной (Уходят).

СЦЕНА VI.

Рим. Дворец Цезаря.

Входят: Цезарь, Агриппа, Меценат.

Цезарь. Он поступил так из презрения к Риму. Но это не все; вот в подробностях все, что произошло в Александрии. На площади возсел он на высоком серебряном помосте вместе с Клеопатрой на золотых престолах; у ног их сидел Цезарион, которого они называют сыном моего отца, со всеми незаконными детьми, рожденными с тех пор от их разврата; он передал Клеопатре правление Египтом: затем провозгласил ее самодержавной царицей Нижней Сирии, Кипра и Лидии.

Меценат. И это всенародно?

Цезарь. На обширной площади, где происходят игры. Там-же он провозгласил сыновей своих царями царей: Александру он отдал Великую Мидию, Парфию и Армению; Птоломею назначил Сирию, Киликию и Финикию. Она же в этот день появилась в наряде богини Изиды, и говорят, она часто в этом наряде показывалась народу.

Меценат. Надо сообщить обо всем этом в Риме.

. Рим, пресыщенный таким множеством его беспутств, лишит его своего уважения.

Цезарь. Народ знает все это и принял, однако, присланные им обвинения.

Агриппа. Кого же он обвиняет?

Цезарь. Цезаря! Он жалуется, что по отнятии у Секста Помпея Сицилии, ему не выделили следуемой части острова; потом он говорит, будто одолжил мне корабли, которых я не возвратил ему. Наконец он недоволен, что Лепида исключили из триумвирата и что мы удержали за собой все его доходы.

Агриппа. Необходимо ответить на это.

Цезарь. Это уже сделано и вестник отправлен. Я ему пишу, что Лепид сделался слишком жесток, что он зло употреблял своей властью и заслужил свое смещение; что из завоеванного мною я готов уступить ему его часть с тем, однако, чтобы и он мне уделил мою часть Армении и других завоеванных им государств.

Меценат. Он никогда на это не согласится.

Цезарь. В таком случае и я не соглашусь на его требования.

Входит Октавия.

Октавия. Привет Цезарю! Привет тебе, полководец! Привет дорогому брату!

Цезарь

Октавия. Ты никогда не назовешь меня так, у тебя нет на это причины.

Цезарь. Зачем-же ты так подкралась к нам? Ты являешься не так,как следует сестре Цезаря; жене Антония должно бы предшествовать войско, и задолго до её появления ржанье лошадей должно было бы оповестить его, придорожные деревья должны быть покрыты народом, истомленным нетерпением видеть ее возможно скорее. Да, пыль, вздымаемая бегущим за нею народом, должна была бы вознестись столбом к самому небу... Но ты явилась в Рим, как простая торговка, предупредив все проявления нашей любви, забыв, что часто любовь без проявлений остается неузнанной. Мы встретили бы тебя и на море, и на суше, приветствуя тебя новыми торжествами на всем твоем пути!

Октавия. Добрый мой брат, я без всякого принуждения явилась таким образом; я сделала это по собственному желанию. Мой супруг, Марк Антоний, узнав, что ты приготовляешься к войне, сообщил мне эту горестную для моего слуха весть; поэтому я испросила позволение вернуться сюда...

Цезарь. И он быстро дал на это позволение, потому что ты была помехой между ним и его распутством.

Октавия. Не говори этого, брат.

Цезарь. Я всегда слежу за ним, и каждая новость о его деяниях переносится ко мне ветром... Знаешь ли ты, где он теперь?

Октавия. В Афинах.

Цезарь. Нет, жестоко оскорбленная сестра моя: Клеопатра только поманила его и уже вернула себе. Он отдал свою власть в руки развратницы, и оба они в настоящее время сзывают всех царей земли на войну против меня. Он возстановил уже Бокха, царя Либии, Архелая, царя Капподокии, Филадельфа, царя Пафлагонии, фракийского царя Адаласа, царя Мальха Аравийского, царя Понта, Ирода иудейского, Митридата, царя комагенского, Полемона и Аминта, царей Мидии и Ликаонии, и еще множество властителей второстепенных земель.

Октавия. О, я несчастная! Сердце мое должно делиться между двумя родственниками, тяжко обвиняющими друг друга!

Цезарь Не поддавайся неизбежным требованиям времени, так сурово омрачающим твое счастье; но не будь равнодушна к ходу вещей, определенных судьбой. Приветствую тебя в Риме - тебя, все,что есть у меня самого дорогого. Ты была оскорблена выше всякой меры; великие боги, чтобы оказать тебе правосудие, выбрали меня и всех тебе преданных людей своими орудиями. Утешься-же, и будь навсегда желанною здесь гостьей.

Агриппа. Добро пожаловать.

Меценат. Добро пожаловать, дорогая Октавия. Всякое римское сердце жалеет и любить тебя. Один только прелюбодей Антоний, разнузданный развратник, отверг тебя и отдал свое могущество в нечистая руки, которые заставляют его возстать против нас.

Октавия. Правда-ли это?

Цезарь. Совершенная правда. Сестра, добро пожаловать: прошу тебя, будь терпелива... моя обожаемая сестра!.. (Уходят).

СЦЕНА VII.

Лагерь Антония близь Акциума.

Входят. Клеопатра и Энобарб.

Клеопатра. Будь уверен, я заплачу тебе.

Энобарб. Да за что-же, за что, за что?..

Клеопатра. Ты возстал против моего участия в этой войне и сказал, что считаешь ее неприличной.

Энобарб. А что-же, она прилична? да, прилична?

. Но если не существует какой-либо особой причины, почему-же я не могу здесь присутствовать лично?

Энобарб (всторону). Я бы знал, что ответить: если-бы мы взяли на воину коней и кобылиц вместе, кони сделались-бы совершенно бесполезны, потому что кобылицы умчали-бы за собой коней с всадниками.

Клеопатра. Что ты там ворчишь?

Энобарб. Твое присутствие может только стеснять Антония; развлекать его сердце, его мозг, его время, которые должны быть свободны. Его уже обвиняют в легкомыслии, а в Риме уже говорят, что войну эту ведут твои прислужницы с евнухом Фотином.

Клеопатра. Провались этот Рим и пусть отгниют все языки, болтающие против нас! Я ведь тоже несу на себе все тягости этой войны, и я должна, как царица моего государства, явиться на ней настоящим мужем. Перестань-же мне противоречить: я не останусь назади.

Энобарб. Отлично! Я кончил. Вот и повелитель идет сюда!

Входит: Антоний и Канидий.

Антоний. Не странно-ли, Канидий, что он мог из Тапента и Брундузиума так скоро переплыть Ионийское море и овладеть Ториной? - ты слышала это, милая?

Клеопатра. Быстрота никого не изумляет так, как ленивых.

Антоний. Превосходное замечание, сделавшее-бы честь и самому умному мужчине; оно умеряет мое недоумение... Канидий, сразимся-же с ним на море.

Клеопатра

Канидий. Почему-же именно на море?

Антоний. Потому что он угрожает нам на нем.

Энобарб. Но ведь и ты вызывал его на битву...

Канидий. Да, и ты вызвал его на битву при Фарсале, где Цезарь мерялся силами с Помпеем. Но он отверг твои предложения, найдя их невыгодными, ну так теперь отвергни его предложения!

Энобарб. Твой флот снаряжен не важно; твои матросы - жнецы, погонщики мулов, все люди, взятые насильно. Флот-же Цезаря обладает моряками, которые часто побеждали Помпея; его кораблями легко управлять; твои - тяжелы. Никакого стыда для тебя не будет отказаться от битвы на море, когда ты вполне готов принять ее на суше.

Антоний. На море! на море!

Энобарб. Высокочтимый вождь! Ты, значит, сведешь на нет славу, приобретенную тобою на суше; ты разъединишь войско, состоящее из пехоты, поседевшей в боях; оставишь в бездействии твое заслуженное и признанное искусство; ты отстранишь от себя средства, ведущия к успеху, и только для того. чтобы отдаться игре случая и безумного счастья, ты отказываешься от верного и прочного успеха.

Антоний. Я буду сражаться на море.

Клеопатра. У меня шестьдесят кораблей; у Цезаря они не лучше моих.

Антоний

Входит Вестник.

Какие вести?

Вестник. Слухи справедливы; враг близко; Цезарь взял Торину.

Антоний. Возможно-ли, чтобы он сам?.. Это невероятно! Странно, что его войско уже там!.. Канидий, ты примешь начальство над девятнадцатью сухопутными легионами и двенадцатью тысячами всадников... Мы-же отправляемся на корабли... Идем, моя Фетида!

Входит Воин.

Что скажешь, друг?

Воин. О, доблестный царь, не принимай сражения на море: не отваживайся плыть на прогнивших досках. Нежели перестал ты верить этому мечу и вот этим моим ранам? Предоставь египтянам и финикийцам плавать как утки; мы-же привыкли побеждать стоя на ногах, сражаясь нога к ноге.

Антоний. Хорошо, хорошо. Идем-же (Уходят: Антоий, Клеопатра и Энобарб).

Воин.Клянусь Геркулесом: кажется, я прав!

Канидий. Да, воин. Но его действиями уже не управляет больше разумная воля. Нашего вождя водят самого, и мы теперь только рабы женщин.

Воин. Ты командуешь сухопутными легионами и всей конницей, не так-ли?

Канидий. Марк Октавий, Марк Юстей, Публикола и Целий начальствуют на море; я-же командую всеми сухопутными силами. Быстрота Цезаря превосходить всякое вероятие.

Воин. Когда он сам находился еще в Риме, его войска пробирались уже маленькими отрядами и таким образом ввели в заблуждение всех лазутчиков.

Канидий

Воин. Некий Тавр.

Канидий. О, я его знаю.

Входит Вестник.

Вестник. Антоний требует Канидия.

Канидий. Время полно событий и рождает их каждую минуту (Уходят.)

СЦЕНА VIII.

Равнина близь мыса Акциума.

Входят: Цезарь, Тавр, вожди и воины,

Цезарь. Тавр!

Тавр. Повелитель?

Цезарь. Не принимай битвы на суше; сдерживайся; не давай битвы, пока мы не кончим её на море; не отклоняйся ни в чем от распоряжений, написанных на этом свитке. Наша победа зависит от их точного исполнения (Уходят).

Входят: Антоний и Энобарб.

Антоний. Поставим конницу по сю сторону поляны, ввиду цезарева войска; оттуда мы будем в состоянии видеть число его кораблей и сообразно с этим действовать (Уходят).

Энобарб. Погибло, погибло, все пошло прахом! Я больше не мог выдержать! Антониад, адмиральский египетский корабль, повернул и обратился в бегство с шестьюдесятью другими парусами; глядеть на них - все равно, что ослепнуть!

Входит Скар.

Скар. О, боги, и богини и все небожители, помогите!

Энобарб. Чем ты смущен?

Скар. Лучшая треть мира погибла от легкомыслия. Мы процеловали царства и области.

Энобарб. В каком положении битва?

Скар. С нашей стороны все признаки чумы, предшествующие смерти! Эта беспутная ведьма, эта египетская кобыла,- задуши ее проказа! В разгаре битвы, когда оба успеха походили на близнецов одного возраста, если наш не был еще постарше... не знаю, какой июньский овод ужалил эту корову! Она подымает паруса и обращается в бегство!..

Энобарб. Я был свидетелем этому: мои глаза занемогли от этого зрелища, и я не мог выдержать более.

Скар. Как только она повернула борт, благородная жертва её чар, Антоний, встряхивая своими морскими крыльями, как потерянная утка, мчится за ней, бросая битву в самом разгаре. Я никогда не видел более позорного дела. Опытность, мужество, честь никогда еще не покушались так сами на себя.

Энобарб. Увы! Увы!

(Входит Канидий).

Канидий. На море наше счастье выбилось из сил и плачевно идет ко дну. если-бы наш полководец оставался тем, чем он был прежде, все еще было-бы хорошо. О, он нам самым предательским образом подал пример бегства!

Энобарб

Канидий. Они бежали к Пелопонезу.

Скар. Дорога в Пелопонез хорошая. Отправлюсь туда и я выжидать событий.

Канидий. Я сдам мою конницу и легионы Цезарю. Шесть царей уже показали мне пример.

Энобарб. Я все-таки последую еще за раненым счастьем Антония, не смотря на то, что разум мой вместе с ветром несет меня в другую сторону (Уходят).

СЦЕНА IX.

Александрия. Во дворце.

Входит Антоний с несколькими слугами.

Антоний. Слышите! Земля требует, чтобы я не попирал её более! ей стыдно носить меня! Приблизьтесь, друзья! Я так страшно опоздал в этом мире, что навсегда потерял дорогу... Там есть у меня корабль, нагруженный золотом; возьмите его и разделите между собой; бегите от меня и передайтесь Цезарю.

Слуги. Бежать? Никогда!

Антоний. Я сам бежал и научил других спасаться и показывать спину. Ступайте, друзья, я-же решился избрать такой путь, на котором вы мне не нужны: уезжайте. Мои сокровища в пристани, возьмите их! О, я стремился к тому, на что не могу теперь смотреть без краски стыда! Даже мои волосы возмутились, ибо седые упрекают черные в опрометчивости, а черные проклинают пугливость и глупость седых! Уезжайте; я вас снабжу письмами к некоторым друзьям, которые расчистят вам дорогу ко вниманию Цезаря. Прошу вас, не имейте-же такого грустного вида и не возражайте мне; воспользуйтесь желанием, порожденным моим отчаяньем; покиньте того, кто сам себя покинул. Скорее в пристань! Я вручу вам этот корабль с его богатствами. Оставьте меня, прошу вас! Умоляю вас, покиньте меня! Я потерял право приказывать и потому прошу вас! Я сейчас последую за вами (Садится).

Входят: Эрос, потом Клеопатра, поддерживаемая Хармионой и Ирой.

Эрос. Добрая царица! пойди-же, утешь его.

Ира. Пойди к нему, дорогая царица.

Хармиона

Клеопатра. Дайте мне сесть!.. О, Юнона!

Антоний. Нет, нет, нет, нет, нет!

Эрос. Взгляни-же на нее, Антоний.

Антоний. О, нет! Гадко! Противно!

Хармиона. Царица!..

Ира. О, добрая царица!

Эрос. Антоний, Антоний!

Антоний. Да, Эрос, да! Антоний при Филиппе держал свой меч, как танцовщик, тогда как я поражал худого и сморщенного Кассия; я-же покончил и с безумным Брутом! Он действовал чужими руками и ничего не смыслил в сложных делах войны! А теперь... что-же это?

Клеопатра. Ах... помогите!

Эрос. Царица, Антоний, царица!

Ира. Да подойди-же к нему! Поговори с ним! Он без памяти от горя.

Клеопатра. Ну, поддержите меня... О!..

Эрос

Антоний. Я изменил славе! Позорное отступление!

Эрос. Царица, Антоний!

Антоний. О, до чего довела ты меня, египтянка! Смотри, я не могу скрыть своего смущения, оглядываясь назад на обломки моей славы!

Клеопатра. О дорогой мой друг! Прости моим пугливым парусам! Я не могла подумать, что ты последуешь за мной.

Антоний. Ты хорошо знала, египтянка, что сердце мое всеми нитями своими прикреплено к твоему кормилу, и что ты увлечешь меня за собою. Ты отлично знала, что вполне завладела душой моей и что одного знака твоего достаточно было-бы заставить меня отступиться от самого веления богов.

Клеопатра. О, прости...

Антоний. Теперь я должен послать смиренную мольбу к этому мальчишке; я должен хитрить и прибегать к всевозможным низким уверткам... я, который играл половиной мира, который созидал и разрушал его счастье!.. Ты знала, до чего сильно завладела мною. как знала и то, что мой меч, обезсиленный моей страстью, во всем послушен тебе.

Клеопатра. О, прости, прости.

Антоний. Не плачь, говорю себе; одна твоя слеза стоит всего; что можно выиграть и потерять. Дай мне один поцелуй... и это меня вознаградит за все... Я послал наставника детей наших; вернулся-ли он? Меня, моя дорогая, как будто давит какой-то свинец... Вина, эй! И за ужин! счастье мое знает, что чем более преследует оно меня, тем более я над ним издеваюсь! (Уходят).

СЦЕНА X.

Лагерь Цезаря в Египте.

Цезарь. Позовите посланного Антония! - знаешь ты его?

Долабелла. Цезарь, он учитель его детей! Суди-же, до какой степени он ощипан, если посылает тебе такое жалкое перо из своего крыла,- он, который несколько месяцев тому назад рассылал царей своими послами!

Входит Эвфроний.

Цезарь. Подойди и говори.

Эвфроний. Как-бы ничтожен я ни был, но я являюсь от имени Антония;недавно еще я был ничто в его судьбе, не более, как забытая росинка, притаившаеся на листке мирты,- ничто в сравнении с этим обширным морем.

Цезарь. Пусть так. Говори о данном тебе поручении.

Эвфроний. Антоний приветствует в тебе властителя его судьбы и просить о позволении жить в Египте; вслучае отказа, он уменьшает свою просьбу и молит тебя о дозволении дышать между землей и небом, как частный человек, в Афинах. Это его личная просьба. Что касается Клеопатры, она признает твое величие, подчиняется твоему всемогуществу и умоляет для своих детей венца Птоломея, совершенно зависящего теперь от тебя.

Цезарь. Я глух к просьбам Антония. Что-же до царицы, я согласен ее выслушать и удовлетворить её просьбу, с условием, чтобы она выгнала из Египта своего опозоренного любовника, или отняла у него жизнь. Исполнить она это,- и её просьбы не будут напрасны. Таков мой ответ им обоим.

Эвфроний. Да помогут тебе боги!

Цезарь. Проводите его из нашего лагеря! (Эвфроний удаляется). (Тирею). Вот случай испробовать силу твоего красноречия. Уезжай скорее: освободи Клеопатру от Антония: обещай ей от моего имени все, что она потребует; даже прибавь еще, если найдешь нужным: женщины, даже совершенно счастливые, не слишком тверды, а несчастье сломит и целомудреннейшую из весталок. Докажи-же нам свое уменье, Тирей; что-же касается вознаграждения, назначь его сам за свои труды,- и это будет для меня законом.

Тирей

Цезарь. Обрати внимание, как переносит Антоний свое падение, и выследи все движения, которые указывают на его помыслы.

Тирей. Исполню, Цезарь (Уходят).

СЦЕНА XI.

Александрия. Во дворце.

Входят: Клеопатра. Энобарб, Хармиона и Ира.

Клеопатра. Что нам делать, Энобарб?

Энобарб. Помечтать, да и умереть.

Клеопатра. Кого следует в этом винить? Антония или меня?

Энобарб. Конечно, одного Антония, который из своей страсти хотел сделать хозяина своего разума! Что за дело, что ты обратилась в бегство из этой страшной битвы, из этих возставших друг на друга рядов? Он-то зачем последовал за тобой? Зуд его страсти не должен-бы был смущать его, как военоначальника, в ту важную минуту, когда столкнулись две половины мира и когда вопрос лшел о его державе. Позор и несчастие было для него следовать за твоими бегущими парусами и бросить в разгаре битвы ошеломленный флот.

Клеопатра. Тише, прошу тебя.

Входят: Антоний с Эвфронием.

Антоний. Так это его ответ?

. Да, Антоний.

Антоний. Итак, царица воспользуется его милостями, если принесет меня в жертву?

Эвфроний. Да, так он сказал.

Антоний. Она должна знать об этом.- Пошли-же молокососу Цезарю эту седеющую голову,- и он до самых краев наполнит твои желания царствами.

Клеопатра. Эту голову, Антоний!

Антоний. Вернись к нему; скажи ему, что на челе его цветут розы юности; что мир вправе ожидать от него великих подвигов: его деньги, его корабли, его легионы могли-бы, конечно, принадлежать и трусу; что его соратники могли-бы победить так же счастливо и под начальством ребенка, как и под начальством Цезаря. Почему я и прошу его забыть на время блестящия преимущества его положения и помериться с удрученным Антонием мечами, один на один. Я напишу ему это. Ступай за мной (Уходят).

Энобарб. Да, какже! Как это вероятно, чтобы победоносный Цезарь обезоружил свое счастье и согласился на смешное единоборство с таким воителем! Я вижу, что человеческая рассудительность исчезает вместе с его счастьем, и внешния достоинства в минуту падения увлекают за собой внутренния. Как мог он возмнить, зная все обстоятельства, что благоденствие Цезаря станет мериться с его обездоленностью! Цезарь, ты победил и его разум!..

Входит слуга.

Слуга. Посланный от Цезаря.

Клеопатра. Как! Без соблюдения всяких приличий! Видите, милые, перед увядшей розой затыкают нос те, кто обожал ее, когда она была лишь расцветающей почкой... Введи его.

Энобарб. Моя порядочность начинает со мной ссориться (всторону). Преданность, верная безумцу, сама чистое безумие. И однако, кто имеет достаточно мужества сохранить преданность павшему властителю,- побеждает победителя и завоевывает место в истории!

Клеопатра. В чем воля Цезаря?

Тирей. Выслушай ее наедине.

Клеопатра. Здесь только друзья; говори смело.

Тирей. Быть может, они также друзья Антония.

Энобарб. Антонию их нужно не меньше, чем Цезарю, а без этого и мы для него бесполезны. Если угодно Цезарю наш вождь готов с радостью сделаться его другом. Что касается нас, ты знаешь, мы принадлежим тому-же, кому и он, и в таком случае будем преданы и цезарю.

Тирей. Пусть так. Выслушай-же меня, знаменитая царица; Цезарь умоляет тебя забыть настоящее твое положение и помнить только, что он - Цезарь.

Клеопатра. Это царское великодушие. Продолжай.

Тирей. Ему известно, что ты связана с Антонием не любовью, а страхом.

Клеопатра. О!

Тирей. И потому раны, нанесенные твоей чести, возбуждают в нем сострадание, как незаслуженно причиненные грубой силой.

Клеопатра. Цезарь - бог, и ему известна вся истина; моя честь не изменяла, она была побеждена.

Энобарб (про себя). Чтобы в это поверить, надо спросить Антония... Бедный, бедный, ты даешь течь по всем направлениям и нам ничего не осталось больше, как предоставить тебя твоему крушению, ибо все, что у тебя есть наиболее дорогого, тебя покинуло (Уходит).

Тирей. Что передать от твоего имени Цезарю? Он ждет твоих просьб, чтобы их исполнить. Он был бы рад, если-бы ты пожелала взять его счастье, как палку для опоры; но как-бы воспламенилось его рвение, если-бы он узнал через меня, что ты покинула Антония и отдалась под покровительство владыки мира.

. Как тебя зовут?

Тирей. Меня зовут Тиреем.

Клеопатра. Благожеланный вестник! Скажи великому Цезарю, что я через тебя целую его торжествующую руку; скажи ему, что я готова сложить к его ногам свою корону и пасть ниц перед ним; скажи ему, чтобы он устами своими возвестил мне судьбу Египта,

Тирей. Ты выбрала наилучший путь. Когда мудрость воюет с счастьем и первая отваживается только на возможное, никакая случайность не может сломить ее. Дозволь мне, как милость, запечатлеть мое уважение на руке твоей.

Клеопатра. Часто отец твоего Цезаря, мечтая о завоевании царств, напечатлевал лобзания свои на этом недостойном месте, и поцелуи сыпались тогда как дождь.

Входят: Антоний и Энобарб.

Антоний. Клянусь Юпитером громовержцем! Она выказывает ему благосклонность! Кто ты, негодяй?

Тирей. Точный исполнитель повелений самого достойного послушания и самого могущественного человека.

Энобарб. Отхлестает он тебя!

Антоний"что прикажешь?.." Отсохни ваши уши! Я ведь еще Антоний!..

Появляются слуги.

Схватить этого шута... и высечь его...

Энобарб. Удобнее играть со львенком, чем с умирающим львом.

. Месяц и звезды! Высечь его! если-бы даже здесь было двадцать величайших данников Цезаря, и если-бы я увидел, что они так нагло распоряжаются рукой этой женщины... Как зовут ее с тех пор, как она перестала быть Клеопатрой?.. Высечь его, друзья; секите его, пока не увидите, как лицо его искривится и он не завопит о пощаде, как мальчишка!.. Уведите его.

Тирей. Марк Антоний...

Антоний. Тащите его, а когда высечете, верните сюда, Этот раб Цезаря будет моим послом к нему (Слуги уводят Тирея). - Ты была уже отцветшею на половину прежде, чем я тебя узнал... А!.. Разве я для того докинул в Риме брачное ложе, даже не смяв его ни разу? Разве я для того отказался от мысли иметь законных наследников от лучшей жемчужины женщины в мире, чтобы быть обманутым тварью, не гнушающейся даже рабами?

. Мой дорогой...

Антоний. Ты всегда была лицемеркой... Но когда мы углубляемся в пороки, о жалкий жребий! мудрые боги закрывают наши глаза; они погружают наш чистый разум в нашу собственную грязь; они заставляют обожать наши собственные заблуждения и смеются над нами, когда мы гордо шествуем к нашей погибели!

Клеопатра

Антоний. Когда я встретил тебя, ты была остывшим куском на тарелке мертвого Цезаря... Что говорю ея!.. Ты была объедком Кнеё Помпея, не считая уже других сладострастных увлечений, не внесенных в списки народной молвой!.. Ибо я уверен, что если ты и способна понимать,что такое добродетель, ты все-таки её никогда не знала!

Клеопатра. К чему все это?

. Позволить какому-то негодяю, сотворенному лишь для получения подачки с возгласом: "да вознаградят вас боги" так просто обращаться с подругой игр моих, с её рукой,- этой царственной печатью, с этой заложницей веры великих душ!.. О, зачем я не на вершинах Базанских, чтобы я мог реветь громче рогатого стада! потому, что неистовство мое доходит до бешенства. И выражать его по человечески,- значило-бы подражать осужденным, приносящим с веревкой на шее благодарность палачу за его стремительность!..

(Тирей возвращается в сопровождении слуг).

Высекли его?

1-й слуга

Антоний. Кричал он? Умолял о пощаде?

1-й слуга. Он молил о пощаде.

. Если отец твой еще жив,- пусть сожалеет, что ты не родился дочерью; а ты будешь жалеть, что следовал за счастием и за победами Цезаря, потому, что тебя за это избили: с этих пор белые ручки женщин да награждают тебя лихорадкой; трепещи при одном их виде. Возвращайся-же к Цезарю и расскажи ему о приеме. Не забудь ему передать, что он бесит меня своим нелепым высокомерием и пренебрежением ко мне. Презирая меня таким, как я теперь, он забывает, кем я был. Он бесит меня в ту минуту, когда я готов так легко пасть, потому что благодатные созвездия, руководившие мною до сего времени, выступили из своих орбит и озарили огнями свои адские бездны! Если мои слова и мои действия ему не понравятся, скажи, что у него есть Гиппарх, мой отпущенник, и что он может сечь его, терзать или даже повесить, чтобы со мною расквитаться. Настаивай на этом сам а убирайся с рубцами на спине! (Тирей уходит).

Клеопатра. Ты кончил?

Антоний

Клеопатра. Подождем, пока ты кончишь.

Антоний. Чтобы польстить Цезарю, ты обмениваешься глазками с шутом, застегивающим ему пряжки!

. Не узнать меня до сих пор!

Антоний. Разве ты для меня не лед?

Клеопатра жизнью! Пусть вторая умертвит Цезариона! Пусть погибнуть ох этой ледяной бури все плоды моего зачатия и мои египтяне! И да останутся все они без погребения, доколе мухи и насекомые Нила не погребут их, пожирая.

Антоний. Довольно, я удовлетворен. Цезарь остается под Александрией. Там я буду биться против его счастья. Наши сухопутные силы держались стойко; наш рассеянный флот снова собрался и готов к мстительной морской битве. Где-же ты, моя храбрость?.. Слушай, царица: если я еще раз вернусь с июля битвы, чтобы облобызать уста твои, то вернусь, покрытый кровью. Я с мечем моим иду готовить события для летописей. Есть еще надежда!

Клеопатра. Узнаю опять моего героя!

. Мое сердце! Мышцы мои, дух мой утроятся - и я буду биться без пощады. Прежде, когда дни мои текли беззаботно и покойно, побежденные покупали у меня свою жизнь шуткой, но, теперь... я буду скрежетать зубами и посылать во мрак бездны всех, кто попробует противиться мне... Идем, проведем еще одну радостную ночь; пусть созовут ко мне всех моих опечаленных сподвижников; да наполнятся кубки! Насмеемся еще раз над полунощным звоном!

Клеопатра. Сегодня день моего рождения; я думала отпраздновать его тихо и грустно; но так как друг мой снова стал Антонием, я хочу быть снова Клеопатрой.

Антоний

Клеопатра. Пусть позовут к благородному Антонию всех его сподвижников!

Антоний. Созвать! Я хочу говорить с ними; а сегодня вечером пропитаю вином их раны. Идем, моя царица! Во мне есть еще силы! Завтра в разгаре боя я заставлю смерть влюбиться в меня, потому что буду соперничать в ревности с её зачумленной косой (Антоний, Клеопатра и слуги уходят).

. Теперь он готов уничтожить молнию! Придти, в бешенство, это значит выгнать из себя страх. В таком состоянии духа и голубь кинулся-бы на ястреба. И я вижу, что мужество нашего вождя черпает силу в ослаблении мозга; а когда мужество живет на счет разума - оно пожирает копье, которым сражаются. Пойду подумаю, как-бы покинуть его (Уходят).