Антоний и Клеопатра.
Действие пятое.

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Под Александрией. Лагерь Цезаря.

Входят: Цезарь, Агриппа, Долабелла, Меценат, Галл, Прокулей и другие.

Цезарь. Отправься к нему и убеди его одеться. Скажи ему что в настоящем безнадежном его положении дальнейшие его проволочки не более, как издевательства над нами.

Долабелла. Скажу, государь (Уходит. Появляется Дерцет, держа обнаженный и окровавленный меч Антония).

Цезарь. Что это значит? Кто ты такой и как дерзаешь являться перед нами в таком виде?

Дерцет. Мое имя - Дерцет. Я служил Марку Антонию и был предан ему, как лучшему из господ должен быть предан действительно хороший слуга. Пока он мог держаться на ногах и говорить, я только затем и дышал, чтобы при случае пожертвовать за него жизнью, сражаясь против его врагов. Угодно тебе будет взять меня к себе? Если "да", я и тебе, Цезарь, буду тем-же, чем был для Антония; не угодно? возьми и мою жизнь.

Цезарь. Что хочешь ты этим сказать?

Дерцет. Только то, что Антоний умер.

Цезарь. Такой великой причине скорби следовало-бы наделать более шума; земному шару следовало-бы согнать на улицы целые стаи львов, а горожан в вертепы львов. Смерть Антония не то, что смерть частного человека; в его имени заключалась целая половина мира.

Дерцет с такою твердостью, какая была доступна только его великому сердцу. Смотри, вот его меч, выхваченный мною из его раны; смотри, меч обагрен его благородною кровью.

Цезарь. Вы опечалились, друзья. Да накажут меня боги, если такое известие не в состояния подернуть влагой цезарские глаза!

Агриппа. Как странно, однако, что природа позволяет нам проливать слезы над тем, чего мы так ревностно добивались.

Меценат. Достоинства и недостатки находились у него в полном равновесии.

Агриппа. Никогда человеком еще но управлял более возвышенный дух; но вы, боги, не правда-ли, прибавите к его недостаткам еще несколько других, чтобы мы-то могли чувствовать себя людьми. Цезарь тронут до слез.

Меценат. Он поневоле вынужден видеть свое изображение в таком громадном зеркале.

Цезарь. О, Антоний, до этого довел тебя я! Но мы ведь отсекаем больные члены у нашего тела. Я был поставлен в необходимость видеть или твое жестокое падение, или свое. Мир для нас двоих был слишком тесен, и мы вдвоем в нем-бы не ужились. Но теперь позволь такими же драгоценными, как кровь сердца, слезами оросить прискорбный факт, что наши непримиримые созвездия на столько разъединяли то, что было между нами общего, что ты, мой брат, мой соучастник во всех великих помыслах, деливший со мною управление государством, мой товарищ в войнах, правая рука собственного моего тела, сердце, в котором развивалась каждая моя мысль, каждое побуждение моего сердца, пал жертвою наших разногласий. Послушайте, друзья мои... или нет? лучше поговорим об этом в другое, более удобное время.

Входит Гонец.

Поручение, возложенное на этого человека, так и проглядывает в его лице; однако, послушаем, что он скажет (Гонцу). Откуда ты?

Гонец. Теперь я бедный египтянин. Царица и повелительница моя, нашедшая убежище в последнем, что у неё осталось, то есть в гробнице Антония, желает узнать дальнейшие твои намерения, чтобы заранее приготовиться ко всему, что ее ожидает.

Цезарь. Скажи, чтобы она не впадала в уныние. Скоро через кого-нибудь из наших приближенных она узнает, насколько великодушно и милостиво наше решение. Жестокосердым Цезарь быть не может.

Гонец. Да благословят тебя боги (Уходит).

Цезарь как нибудь не победила нас своею смертью. Жизнь её в Риме будет ведь, служить нам вечным триумфом. Ступай, и как можно скорее дай нам знать, как ты ее найдешь и что она говорит.

Прокулей. Не замедлю этого сделать (Уходит).

Цезарь. Ступай с ним и ты, Галл (Галл тоже уходить) Где Долабелла! Пусть он тоже поможет Прокулею.

Агриппа и Меценат. Долабелла!

Цезарь. Нет, не зовите его: я вспомнил что уже послал его по делу и он скоро воротится. Пойдемте в мою ставку там вы увидите, как неохотно решился я на эту войну, как спокойно, как миролюбиво я выражался в своих письмах. Пойдемте; я покажу вам все, что касается этого дела (Уходят).

СЦЕНА II.

Александрия. Комната в мавзолее.

Входят: Клеопатра, Хармиона и Ира.

Клеопатра. Мое отчаяние начинает утрачивать свою горечь. Что значит быть Цезарем? Разве он само счастие? Нет, он только раб счастия, исполнитель его прихотей. Какое, напротив, величие - совершить то, что полагает конец всем другим делам, что связывает руки неприятным случайностям, оковывает превратность, погружает в непробудный сон и навсегда избавляет от жажды грезы, служащей кормилицей как для нищего, так и для Цезаря.

Входят: Прокулей и Галл; за ними следуют воины.

Прокулей. Цезарь шлет царице Египта привет и предлагает ей обдумать, что ей угодно было-бы у него попросить.

Клеопатра. Как твое имя?

. Прокулей.

Клеопатра. Мне Антоний говорил о Прокулее и советовал мне ему довериться. Но обман не страшен, когда доверие ужь бесполезно. Если твоему властелину желательно, чтобы царица стала нищей, скажи ему, что она уже из одного приличия не может попросить менее царства. Если ему угодно будет подарить мне для моего сына завоеванный римлянами Египет, в его подарке окажется так много моей-же собственности, что мне останется благодарить; его за это на коленях.

Прокулей. Не впадай в уныние. Твоя судьба находится в царственных руках. Доверься вполне моему повелителю и не бойся ничего. Он так преисполнен доброты что она изливается на всех нуждающихся в ней. Позволь мне сообщить ему, что ты отдаешься в его власть, и ты найдешь в нем повелителя, который осыплет тебя благодеяниями, как только ты обратишься к его милосердию.

Клеопатра. Прошу, передай ему, что я раба его счастия что я передаю ему завоеванное им величие, что я ежечасно изучаю науку покорности и что взглянула-бы на него с радостью.

Прокулей. Прекрасная царица, я это ему передам. Будь покойна; я знаю, что о твоем несчастии жалеет сам виновник его.

Галл. Видишь, как легко овладеть её мыслями.

(Прокулей с двумя солдатами по приставленной лестнице влезает в окно и становится позади Клеопатры. Солдаты, отодвинув засовы, отворяют двери).

Стерегите ее до прибытия Цезаря (Уходит).

Ира. Царица.

Хармиона. О Клеопатра! Ты, царица, взята в плен!

Клеопатра (вынимая кинжал). Скорее, верные руки, скорее ко мне на помощь!

Прокулей (обезоруживая ее). Остановись, остановись, царица. Не наноси себе такого страшного вреда; этим я не предаю тебя, а спасаю.

. Как! Ты отнимаешь у меня даже орудие избавления? Ведь даже и собак избавляют от слишком сильных мучений.

Прокулей. Клеопатра, не оскорбляй самоубийством великодушие моего повелителя. Дай ему выказать перед светом все свое великодушие, все благородство; смертью-же своею ты навсегда лишишь его этой возможности.

Клеопатра. О смерть, где-же ты? Приди ко мне, приди; скорее, и возьми себе царицу; одна она стоит целых сотен детей и нищих!

Прокулей. Государыня, успокойся!

Клеопатра. Послушай, я не стану есть, не стану пить, и если нужны еще пустые слова, добавлю: - я не стану спать, но помимо воли Цезаря сокрушу бренное обиталище моей души. Слушай, я не хочу, чтобы меня, как рабу, приковали к его победоносной колеснице, не хочу, чтобы глупая Октавия бичевала меня своими целомудренными взглядами. Я не позволю, чтобы меня выставляли на показ жестокосердой римской черни! Лучше пусть мне послужит могилой первая попавшаеся грязная яма в Египте! Лучше бросьте меня совершенно нагую в тину Нила и пускай меня там растерзают до смерти водяные мухи и отвратительные нильские чудовища! Лучше обратите высочайшую из пирамид моей родины в виселицу и, закованную в цепи, повесьте меня там!

Прокулей. Воображение рисует тебе все эти ужасы без всякого повода со стороны Цезаря.

Входит Долабелла.

Долабелла. Прокулей, то, что ты сделал, уже известно Цезарю, и он требует тебя к себе. Что же касается до царицы, надзор за нею поручен мне.

Прокулей. Этому, Долабелла, я очень рад. Прошу, обращайся с нею поласковее (Клеопатре). Я готов передать Цезарю все, что тебе угодно.

Клеопатра. Скажи ему, что я желала бы умереть.

Прокулей

Долабелла. Благородная царица, слыхала ты обо мне?

Клеопатра. Не могу ответить положительно.

Долабелла. Ты наверное меня знаешь?

Клеопатра. Какая важность в том, слыхала ли я о тебе, знаю я тебя или нет? Ведь вы хохочете до слез, когда дети или женщины рассказывают свои сны.

Долабелла. Я тебя не понимаю.

Клеопатра. Я видела во сне, что император Антоний... О, боги, пошлите мне еще такой же сон, чтобы я еще раз могла увидеть такого человека!

Долабелла. Если тебе так угодно.

Клеопатра. Лицо его было светло, как небо, и на этом небе сияло солнце и месяц, во время своего течения озарившие маленький земной шар.

Долабелла. Создание прекрасное, как само совершенство...

Клеопатра что, если бывало нужно устрашить, потрясти земной шар, он рокотал, словно гром небесный. Для щедрости его никогда не наступала зима, а длилась вечная осень, тем более приносившая новых плодов, чем более их поживали; его наслаждение и радости постоянно,словно дельфины, изгибали спину над стихией, в которой проживали. Его цветами украшались венцы и короны; острова и даже целые царства, словно мелкая монета, сыпались из его карманов.

Долабелла. Клеопатра...

Клеопатра. Как ты думаешь, существовал или мог когда-нибудь существовать такой человек, какой мне приснился?

Долабелла. Нет, царица, не мог.

Клеопатра. Нет, лжешь, и боги это слышат! Если же есть или был когда нибудь такой человек, он не далеко оставить за собою всякое сновидение. В создании чудных форм природа, конечно, не может спорить фантазией, так как у неё недостает материала, но, создав Антония, она все-таки превзошла фантазию, совершенно затмила все её призрачное творчество.

Долабелла. Твоя потеря, добрейшая царица, так-же велика, как ты сама, и ты ее пересилишь соответственно её тяжести. Пусть я никогда ничего не добьюсь, если твоя скорбь не отозвалась так сильно в моем сердце, что и оно разрывается на части.

Клеопатра. Благодарю. Известно тебе, как думает распорядиться мною Цезарь?

Долабелла. Мне хотелось бы, чтобы ты узнала его намерения, а между тем мне противно их тебе высказывать.

Клеопатра. Нет, прошу тебя, говори.

Долабелла. Как он ни благороден...

Клеопатра

Долабелла. Да, царица, заставит. Я это знаю.

Голоса за сценой. Давайте дорогу! Цезарь идет!

Входят:- Цезарь, Галл, Прокулей, Меценат, Селевк и свита.

Цезарь. Которая-же царица Египта?

Долабелла. Царица, это император (Клеопатра преклоняет колена).

Цезарь. Встань: ты не должна преклонять колена, прошу тебя, встань... встань, царица Египта.

Клеопатра. Я должна повиноваться моему повелителю: таково решение богов.

Цезарь. Отгоняй от себя черные думы, и хотя перечень твоих нанесенных нам оскорблений сроднился с нашею плотью, но мы готовы смотреть на них, как на простые случайности.

Клеопатра. Единственный властелин мира, я не могу вполне обелить перед тобою моего дела. Напротив, я сознаюсь что не была чужда слабостей, которые и до меня нередко позорили наш пол.

Цезарь. Знай, Клеопатра, что нам приятнее смягчить твои проступки, чем их увеличивать. Если ты не станешь противиться нашим намерениям,- а они относительно тебя как нельзя более милостивы,- перемена, окажется для тебя даже выгоднее. Если-же ты, напротив, следуя примеру Антония, вздумаешь набросить на нас тень жестокосердия, ты сама уничтожишь мои добрые намерения и подвергнешь детей той жалкой участи, которую я готов отвратить, если ты положишься на меня. Встань, я удаляюсь...

. Можешь идти, куда тебе угодно. Мир принадлежит тебе, и он весь для тебя открыт. Нас-же, побежденных тобою, ты можешь развешивать как вздумается, словно щиты или трофеи. Вот, доблестнейший мой властелин...

Цезарь. Во всем, что касается Клеопатры, ты сама будешь моею советницею.

Клеопатра. Вот опись золота, серебра и всех других принадлежащих мне драгоценностей. Тут обозначено все, не пропущено ни одной безделушки. Где Селевк?

Селевк. Здесь, государыня.

Клеопатра. Это хранитель моей казны. Спроси у него, и он ответит тебе головою, что я ничего не утаила для себя. Говори-же правду, Селевк.

Селевк. Государыня, лучше лишиться языка, чем на свою беду утверждать неправду.

Клеопатра. Что-же я утаила?

Селевк. Достаточно вещей, чтобы выкупить все, что значится в описи.

Цезарь. Не красней, Клеопатра. Я одобряю твою предусмотрительность.

Клеопатра. Смотри, Цезарь, смотри, как все переходят на сторону сильных. Мои слуги делаются теперь твоими слугами, а переменись мы положением, твои сделались бы моими. Неблагодарность Селевка доводит меня до бешенства... О раб, ты настолько-же верен, как покупная любовь!.. Ты пятишься передо мною назад? Подожди! Ручаюсь, что ты даже побежишь, но я поймаю твои глаза, если-бы у них были даже крылья!.. Бездушный негодяй! Раб! Собака! О, какая необычайная низость!

. Добрейшая царица, позволь тебя попросить...

Клеопатра. О Цезарь, как горек этот позор! Все то время, ко?да ты, высочайший повелитель, удостоиваешь меня, униженную так страшно, своего посещения собственный мой слуга увеличивает сумму моих скорбей, присовокупляя к ней собственную свою злобу. Да, добрый Цезарь, предположим даже, что я утаила несколько женских безделушек, ничтожных вещиц, которые обыкновенно дарят незначительным друзьям; положим даже, что я скрыла несколько драгоценностей для людей или для Октавии, чтобы тем снискать их заступничества, но скажи, следовало-ли изобличать меня в этом, да еще облагодетельствованному мною человеку?.. О боги, это унижает меня более, чем самое падение! (Селевку). Удались отсюда, или иначе слезы гнева брызнут из под моего несчастия, как из под пепла... если-бы ты в самом деле был муж, ты пожалел-бы меня.

Цезарь. Селевк, удались (Селевк уходит).

Клеопатра. Мы, великие мира сего, нередко терпим нарекания за то, что делается другими; когда же нас постигнет падение, мы ответим и за чужия деяния, и за свои. В этом случае мы вполне достойны сожаления.

Цезарь. Клеопатра, мы не намерены включать в список наших приобретений ни того, что ты сказала, ни того, что значится в описи. Пусть все это остается при тебе; располагай этими вещами как знаешь. Цезарь не торгаш; он не станет торговаться с тобою о том, что продается купцами. Поэтому успокойся, и пусть мрачные думы не служат тебе темницею. Нет, добрейшая царица, мы намерены поступить относительно тебя так, как ты сама нам посоветуешь. Не мори-же себя голодом; спи спокойно. Мы так о тебе заботимся и так тебя жалеем, что навсегда останемся твоим другом... Прощай!

Клеопатра. Постой еще, властелин мой и повелитель.

Цезарь. Нет, нет, прощай (Уходит со свитой).

Клеопатра. Милые мои, он старается успокоить меня льстивыми речами, чтобы заставить меня изменить чувству уважения к себе... Но послушай, Хармиона... (Шепчет ей на ухо).

Ира. Кончай скорее свои дела, царица; светлый день уже миновал, и нас ожидает мрак ночи.

Клеопатра. Возвращайся скорее, Хармиона. Я давно уже отдала приказание, и слуги, вероятно, забыли то, что нужно. Ступай, поторопи.

Хармиона

Входит Долабелла.

Долабелла. Где царица?

Хармиона. Вот она (Уходит).

Клеопатра. Долабелла.

Долабелла. Царица, в силу высказанного тобою желания и ради моей привязанности к тебе, я спешу сообщить тебе, что Цезарь отправляется через Сирию, а через три дня и тебя вместе с твоими детьми отправит вперед в Рим. Извлекай из моего сообщения какую тебе угодно пользу; я-же исполнил твою просьбу и сдержал свое обещание.

Клеопатра. Я навсегда остаюсь твоею должницею, Долабелла.

Долабелла. А я твоим слугою. Прощай, царица; я обязан сопутствовать Цезарю.

Клеопатра. Благодарю тебя. Прощай (Долабелла уходит). Ну как тебе это нравится? И тебя, египетская куколка, так-же, как меня, станут выставлять в Риме на показ. Чтобы мы были заметнее, гнусные ремесленники, в грязных передниках, с треугольниками и с молотками, поднимут нас на руки, и мы, обвеваемые их смрадным дыханием, должны будем впивать в себя их отвратительные испарения.

Ира. Боги этого не допустят!

Клеопатра. Нет, будет так, Ира! Нас, словно непотребных женщин, схватят грубые ликторы; дрянные рифмоплеты охрипнут, распевая о нас; придворные комедианты выведут нас на сцену, станут представлять наши пиры в Александрии. Антония вынесут на сцену пьяным, а какой-нибудь писклявый мальчишка насмеется над моим величием, придав мне и вид, и движения уличной потаскушки.

Ира. О, боги!

. Все это будет, будет непременно.

Ира. Я никогда этого не увижу; я знаю, что мои ногти сильнее моих глаз.

Клеопатра. Да, это вернейшее средство их перехитрить и расстроить все их заранее обдуманные замыслы.

Входить Хармиона.

Что скажешь, Хармиона? Милые, нарядите меня, как царицу. Принесите лучшие мои украшения. Я опять отправлюсь на Цидне - встречать Марка Антония... Ступай, Ира... Итак, Хармиона, мы решились покончить; послужи мне еще несколько минут, а затем гуляй на свободе до страшного суда. Принеси мой венец и все остальное (Ира уходит). Что там за шум!

Входит один из стражей.

Страж. Пришел какой-то поселянин с фигами, он непременно хочет тебя видеть.

Клеопатра. Впусти его (Страж уходит). Какому жалкому созданию приходится иногда совершать самые благородные деяния! Вот, например, этот ничтожный человек несет мне свободу. Решение мое неизменно: во мне более не осталось ничего женскаго. Теперь я от головы до ног тверда, как мрамор, и изменчивая луна уже более не моя планета (Страж вводит поселянина: у того в руках корзина).

Страж. Вот он.

Клеопатра. Оставь нас одних; уйди (Страж уходит). С тобою красивая нильская змейка, причиняющая смерть без всяких страданий?

Поселянин. Со мною, но не советую тебе ее трогать. След, оставляемый её жалом, бессмертен, и тот, кто от неё страдает, оправляется редко, даже почти никогда.

Клеопатра. Помнишь-ли какой-нибудь случай, чтоб от неё умерли?

Поселянин. Видел я, как умирали от неё многие:- и мужчины, и женщины. Вот не дальше, как вчера, слышал я об одном таком случае. Укушена была прекрасная женщина, правда, любившая немного прихвастнуть, чего, конечно, не следовало бы делать женщине... да и то хвастать только честным образом. Ну, вот, она рассказывала, как умерла оттого, что ее ужалила змея, и какие боли она при этом чувствовала... Она, не шутя, отзывалась об этой змейке, очень хорошо, но ведь того, кто вздумал бы верить всему, что говорят женщины, не спасла бы и половина того, что оне делают. Одно только стоит выше всякого сомнения, а именно то, что змейка эта - самая злая змейка.

Теперь ты можешь нас оставить.

Поселянин. Желаю тебе натешиться ею вдоволь.

Клеопатра. Прощай.

Поселянин (ставя корзину на пол). Смотри только, не забывай, что змея - все-таки змея.

Клеопатра. Хорошо, хорошо, прощай.

Поселянин. Видишь-ли, змее поверить нельзя, когда она не в руках у благоразумных людей. Помни, что в змее нет ровно ничего добраго.

Клеопатра. Не бойся; мы будем осторожны.

Поселянин. И прекрасно. Не давайте ей ничего, потому, что она не стоит корма.

Клеопатра. Она съесть меня.

Поселянин. Нет, ужь не считайте меня таким дураком, чтобы я не знал, что и сам дьявол не съест женщины. Женщина - блюдо богов; это я знаю... если только дьявол не приправил ее по своему... А сказать правду, чти мерзавцы дьяволы делают богам много пакостей через женщин, потому, что из каждого десятка женщин, созданных богами, пятерых непременно перепортят дьяволы.

. Хорошо, ступай.

Поселянин. Право, так. Желаю, чтобы эта змейка доставила вам как можно более удовольствия (Уходит).

Ира возвращается, неся корону, порфиру и т. д.

Клеопатра. Подай порфиру; надень на меня корону... Я жажду бессмертия. Мои губы уже не увлажатся соком египетских гроздий... Добрая моя Ира. скорей, скорей... Мне чудится, будто меня зовет голос Антония; я будто вижу как он выпрямляется, чтобы похвалить меня за благородный мой поступок, слышу, как он зло издевается над счастьем Цезаря, над тем счастьем, которое боги иногда посылают людям, чтобы чем-нибудь оправдать впоследствии свою беспощадную кару. О, горячо любимый супруг, я спешу, спешу к тебе! Мое мужество даст мне теперь право называться твоею женою! Я вся огонь и воздух; остальные-же стихии я предоставляю нисшим слоям жизни... Кончили вы? Если кончили, придите в последний раз прикоснуться к теплоте моих губ. Прощай, добрая Хармиона! Прощай, Ира! Мы расстаемся надолго, надолго (Целует их; Ира падает и умирает). Что, это значит? Неужто и у моих уст такое-же смертоносное жало, как у ехидны? Отчего упала ты, Ира? Если ты и природа могли так легко, так тихо расстаться друг с другом, удар смерти не более, как ласковый щипок любовника. От этого щипка хоть и больно, но его все-таки желаешь получить... Она недвижима! Умирая, ты как будто говоришь миру, что с ним не стоит прощаться.

Хармиона. Разлейся дождем, черная туча, чтобы я могла сказать, что и сами боги плачут.

Клеопатра. Мне будет стыдно, если она первая встретит кудрявого Антония. Он примется ее распрашивать, наградит ее поцелуем, которого я жажду, как небесного блаженства. Приди, смертоносная, пресмыкающаеся гадина, и разом рассеки своими острыми зубами запутанный узел жизни. (Вынимает из корзины змею и припускает ее к груди). Да будь-же позлее, ядовитая дурочка; отравляй меня скорее. О, если-бы ты могла говорить, ты непременно назвала-бы цезаря недогадливым ослом.

Хармиона. О, звезда востока!

Клеопатра. Тише, тише! Разве ты не видишь, что у груди моей младенец, усыпляющий сосанием свою кормилицу?

Хармиона. О, сердце мое, разорвись на части!

Клеопатра. Это ощущение сладостно, как бальзам, нежно и кротко, как воздух... О, мой Антоний! (Прикладывает к руке другую змею). Припущу и тебя. Зачем медлить еще? (Падает на ложе и умирает).

Хармиона таких царственных глаз. Корона на тебе покосилась; поправлю ее, а затем и сама в путь-дорогу!

Входят несколько стражей.

1-й страж. Где царица?

Хармиона. Тише! Смотри, не разбуди ея.

1-й страж. Цезарь прислал...

Хармиона. Слишком медленного гонца (Прижимает к себе змею). Иди ко мне, змейка! Кончай скорее!.. Я едва тебя чувствую.

1-й страж. Подойдем поближе. Я вижу, что здесь не совсем ладно: цезарь обманут.

2-й страж. Он прислал Долабеллу. Позовите его.

1-й страж. Что-же это такое! Разве вы хорошо поступили, Хармиона?

Хармиона. Поступок превосходный, вполне достойный царицы, считающей в числе своих предков множество царей... Ах, воины! (Падает и умирает; входит Долабелла).

Долабелла. Что здесь такое?

. Все мертвые.

Долабелла. Да, цезарь, ты тревожился недаром. Ты сейчас прибудешь сюда, чтобы увидать, что совершилось именно то, что тебе так хотелось предотвратить.

Голоса за сценой. Дорогу, дорогу цезарю!

Входит Цезарь со свитою.

Долабелла. Ты, цезарь, слишком проницательный авгур. Чего ты боялся, то и случилось.

Цезарь

Долабелла. Кто последний был с ними?

1-й страж. Какой-то олух крестьянин, принесший царице фиг. Вот и корзина.

. Оне, стало-быть, умерли от яда?

1-й страж. Вот эта, то-есть, Хармиона была еще жива. Она стояла на ногах и говорила. Когда я вошел, она поправляла корону на голове умершей царицы, потом вдруг сама задрожала и упала,

Цезарь заманить другого Антония в могучия сети своей красоты.

Долабелла. Вот на груди выступили капли крови и заметна маленькая припухлость. То же самое и на руке.

1-й страж. Ее ужалила змея. Вот на листьях фиг заметна та слизь, какую ехидна оставляет за собою в пещерах Нила.

. Весьма вероятно, что она умертвила себя именно чтим способом. По рассказам её врача, она часто расспрашивала о легчайших способах умереть. Поднимите ее на руки вместе с ложем, а прислужниц вынесите совсем из мавзолея. Положим царицу рядом с Антонием, и ни в одной другой гробнице не окажется такой прославленной четы. Такие великие события, как это, поражают даже тех, кто в них виновен, и сострадание к их судьбе будет жить на скрижалях истории так-же долго, как само сострадание. При погребении должно присутствовать все наше войско, а затем - в Рим. Все распоряжения, по этому торжественному поводу, Долабелла, я поручаю тебе. (Все уходят).

Конец.