Разбойники.
Четвертое действие

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Разбойники. Четвертое действие (старая орфография)

ЧЕТВЕРТОЕ ДЕЙСТВИЕ.

Первая сцена.

Сельская местность около замка Мооров. Разбойник Моор. Косинский в отдалении.

Моор. Ступай вперед и доложи обо мне. Ты не забыл, что должен говорить?

Косинский. Вы граф фон-Бранд, приехали сюда из Мекленбурга, а я ваш слуга... Не безпокойтесь, я хорошо сыграю свою роль. До свиданья. (Уходит).

Моор. Привет тебе, родная земля! (Целует землю). Родное небо! Родное солнце! И вы, родные поля и холмы, леса и ручьи! Всем, всем вам мой сердечный привет!.. Какой отрадой дышит воздух моих родных гор! Какое блаженство струится из них навстречу несчастному изгнаннику! (Подходит ближе). Смотри, даже и ласточкины гнезда на дворе сохранились... А вот и садовая калитка! и тот уголок у забора, где я часто подстерегал и дразнил ловчого... Вон та долина, где я, воображая себя Александром Великим, вел в бой свои войска, а рядом тот зеленый холм, где развевалось мое победное знамя. (Улыбается). Золотые детские дни вновь оживают в душе страдальца... Тогда я был так счастлив, так беззаботно весел... а теперь... теперь остались одни обломки моих замыслов! Сюда мечтал я войти когда-нибудь великим, прославленным человеком... здесь пережить вновь свое детство в цветущих детях Амалии... Здесь, здесь быть идолом своего народа... Но враг позавидовал мне! (Вздрагивает). Зачем вернулся я сюда? Чтобы меня, как узника, звук цепей пробудил от грез о свободе?... Нет! Я возвращусь к своим страданиям!.. Узник отвык уже от света, но сон свободы озарил ему, как молния, ночь, и после того она стала еще темнее... Простите, родные долины! Когда-то вы видели мальчика Карла, и мальчик Карл был счастливым мальчиком; теперь вы увидели мужа, полного отчаяния. (Быстро поворачивает назад, но вдруг останавливается и смотрит печально на замок). Не повидавшись с ней, не бросив на нее ни одного взгляда... когда только одна стена отделяла меня от Амалии... Нет! Я должен ее видеть... должен его... хотя бы это грозило мне гибелью! (Возвращается назад). (Быстро направляется к замку). Мучьте меня днем, терзайте меня ночью ужасными сновидениями, но не отравляйте мне этой единственной радости! (Останавливается у ворот). Что это? Что со мной? Будь же мужем, Моор!.. Смертельный страх... предчувствие чего-то ужасного... (Входит с замок).

Вторая сцена.

Галлерея в замке. Разбойник Моор и Амалия входят.

Амалия. И вы думаете, что узнаете его изображение среди этих портретов?

Моор. О, наверно! Его образ всегда был жив передо мной (Проходя мимо портретов). Не этот... и не тот... не этот... Нет, его здесь нет.

Амалия. Как? вглядитесь хорошенько! Я думала, вы знали его...

Моор. Родного отца я знаю не лучше, чем его! По кроткому выражению его лица я отличил бы его от тысячи. Это не он.

Амалия. Я удивляюсь. Вы не видали его восемнадцать лет и все-таки...

Моор (быстро с мимолетным румянцем). Вот он! (Стоит, )

Амалия. Чудный человек!

Моор (погруженный в созерцание портрета). Отец, Отец! Прости меня!.. Да, чудный человек! (Утирает себе глаза). Божественный человек!

Амалия. Вы, кажется, принимаете в нем большое участие?

Моор. Чудный человек... и он уже умер?

Амалия. Умер! Исчез, как исчезают паши лучшия радости... (Берет ею нежно за руку). Милый граф, на земле нет счастья.

Моор. Правда, правда... и вы уже поспели сделать это печальное открытие? Ведь вам нет и двадцати трех лет.

Амалия. Я я его сделала. Все живет только для того, чтобы печально умереть. Мы приобретаем только для того, чтобы с болью в сердце вновь утратить.

Моор. И вы уже утратили что-нибудь?

Ничего! Все! Ничего... Идемте дальше, граф!

Моор. Отчего вы так спешите? Чей это портрет там, направо? У него такое несчастное лицо.

Амалия. Этот портрет налево? Это сын графа, теперешний владелец... Идемте же, идемте!

Моор. А этот портрет направо?

Амалия. Вы не хотите пройти в сад?

Моор. А этот портрет направо?.. Ты плачешь, Амалия?

Амалия (быстро уходит).

Моор. Она любит меня! Любить меня!.. Все её существо начало возмущаться, предательския слезы покатились из глаз. Она любит меня! Несчастный, заслуживаешь ли ты этого? Не стою ли я теперь здесь, как осужденный перед плахой? Не та ли это кушетка, на которой я утопал в блаженстве в её объятиях? Но отцовския ли это залы? (Пораженный изображением отца). Ты, ты... гневный пламень в твоих глазах... Проклятие, проклятие, отвержение! Где я? В глазах темнеет... это кара Божья!.. Я, я убил его! (Убегает).

Франц. Моор (входит, погруженный в глубокую думу). Прочь этот образ! Забудь его, трусливая баба! Перед кем трепещешь ты? С тех пор, как граф бродит в этих стенах, мне все кажется, что адский шпион крадется по моим следам... Я где-нибудь встречался с ним! В его диком, загорелом лице есть что-то величественное, знакомое мне, что приводит меня в трепет... И Амалия не равнодушна к нему! Разве не останавливает она на этом молодце постоянно своих нежных взглядов - она, которая так скупа на них для всех других? Разве но уронила она несколько слезинок в вино, которое он за моей спиной выпил с такой жадностью, как будто хотел проглотить вместе с вином и стакан? Я это видел, видел в зеркало моими собственными глазами. Эй, Франц! Берегись! За этим кроется какое-нибудь опасное чудовище! (Смотрите испытующе на портрет Карла). (Вздрогнув). Ад и черти! Это Карл! Теперь все его черты вдруг ожили передо мной... Это он! Несмотря на эту личину!.. Он, он! Смерть и проклятие! (Ходит взад и вперед быстрыми шахами). Разве я для того но спал ночей, для того сносил скалы, выравнивал пропасти, для того возстал против всех природных чувств человеческих, чтобы под конец этот бездомный бродяга испортил мое искуснейшее сооружение... Тише! Тише! Теперь дело стало за пустяками... Я и без того уи погряз по уши в смертных грехах... Теперь было бы глупостью плыть назад, когда берег остался так далеко позади!.. о возвращении теперь нечего и думать... Само бесконечное милосердие разорилось бы, если бы вздумало принять на себя мои долги... Итак, вперед, как подобает мужу... (Звонит). Пускай-ка он тоже отправится к праотцам! Мертвые мне но страшны!.. Даниель! Эй, Даниель!.. Кажется, они и его подучили против меня. Он глядит так подозрительно.

Входит Даниель.

Даниель. Что прикажет мне мой повелитель?

Франц. Ничего. Ступай, наполни этот кубок вином! Поскорее! (Даниель уходите). Подожди, старик, я тебя поймаю! Я уставлюсь тебе в глаза так пристально, что твоя виновная совесть побледнеет сквозь личину! Он должен умереть!.. Тот глупец, кто доводит дело только до половины и потом отходит в сторону и праздно глазеет, как пойдет оно дальше.

Даниель входит с вином.

Франц. Поставь его сюда! Смотри мне в глаза! Отчего твои колена подгибаются? Ты дрожишь! Признавайся, старик! Что ты сделал?

Даниель.

Франц. Выпей это вино!.. Что?.. Ты медлишь?.. Признавайся скорее! Что ты положил в вино?

Даниель. Боже упаси! Я? в вино?

Франц. Ты положил в вино яду? Отчего ты побледнел как снег? Признавайся! Признавайся! Кто дал тебе его? Не правда ли, тебе дал его граф? граф?

Даниель. Граф? Иисус-Мария! Граф мне ничего не давал!

Франц (схватывает его). Я тебе так сдавлю горло, что ты у меня посинеешь, седой лжец! Ничего? А, что вы затеваете вместе? Он, ты и Амалия? О чем вы все время шепчетесь друг с другом? Говори сейчас же! Какие тайны доверил тебе граф?

Даниель. Видит всеведущий Бог: граф не доверял мне никаких тайн!

Франц. Ты станешь еще отрицать? Какие козни затеяли вы, чтобы убрать меня с вашей дороги? Задушить меня сонного? Или перерезать мне горло во время бритья? Извести меня вином или супом? Признавайся! Признавайся! Я знаю все.

Даниель. Да поможет мне Господь так же в нужде, как я теперь говорю вам одну голую правду.

Франц На этот раз я прощаю тебя. Но слушай! Граф все-таки давал тебе денег? Он жал тебе руку сильнее, чем это в обычае? Ну, например, так, как жмут руку старым знакомым?

Нет, никогда, мой повелитель.

Франц. Он, наверно, говорил тебе что-нибудь в таком роде, что он знает тебя, что ты должен его знать, что у тебя когда-нибудь спадет завеса с глаз. Что... что? Он не говорил тебе ничего такого?*

Даниель. Ни единого слова.

Франц. Что известные обстоятельства удерживали его?.. что часто приходится надевать маску, чтобы обмануть своих врагов?.. что он хочет отомстить, жестоко отомстить?

Даниель. Ни одного звука о чем-либо похожем на это.

Франц. Как? Совсем ничего? Подумай хорошенько!.. Что он хорошо знал старого барина... даже близок был с ним... что он его очень любил... любил, как сын.

Даниель. Кое-что в таком роде, я припоминаю, он действительно говорил.

Франц. (Побледнев). Да? Он говорил? Разсказывай же! Он сказал, что он мой брат?

Даниель (изумленный). Что, мой повелитель?.. Нет, этого он не говорил. Но когда он шел с барышней по галлерее - я в это время сметал пыль с картин - он вдруг остановился неподвижно перед портретом покойного барина, словно пораженный громом. Барышня указала на портрет и сказала: "Чудный человек!" - "Да, чудный человек!" ответил он, утирая глаза.

Франц.

Даниель. Господь Бог да вознаградить вас за это! И я всегда честно служил вам.

Франц. Я это-то и хотел тебе сказать. За всю твою жизнь ты никогда не противоречил мне, потому что ты знаешь хорошо, что обязан повиноваться мне во всем, что я тебе прикажу.

Даниель. От всей души во всем, что не против Бога и моей совести.

Франц. Глупости! Глупости! Не стыдно тебе? Старый человек и верит детским сказкам. Это все глупые выдумки. Я твой господин. Меня накажут Бог и совесть, если только вообще они существуют.

Даниель (всплеснув руками). Милосердное небо!

Франц. Во имя твоего послушания! Понимаешь ты это слово? Во имя твоего послушания я приказываю тебе, чтобы завтра же графа не было более в живых!

Даниель. Святый Боже! За что же?

Франц. Во имя твоего слепого послушания! И ты должен это исполнить.

Даниель. Я? Помоги мне Матерь Божия! Я? Чем согрешил я, старый?

Тут некогда раздумывать. Твоя судьба в моих руках. Выбирай! Хочешь ли томиться всю жизнь в самом глубоком из подземелий замка, где голод принудит тебя глодать собственные кости, а жгучая жажда заставит тебя пить собственную воду? Или ты предпочтешь есть мирно твой хлеб и иметь покой в твоей старости?

Даниель. Как, ваша милость? Жить в мире и покое, совершив убийство?

Франц. Отвечай на мой вопрос!

Даниель. Мои седые волосы! Мои седые волосы!

Франц. Да или нет?

Даниель. Нет!.. Боже, сжалься надо мной!

Франц (хочет итти). Хорошо... Ты будешь иметь нужду в этом.

(Даниель удерживает его и падает перед ним на колени).

Даниель. Сжальтесь, барин! Сжальтесь!

Франц. Да или нет?

Ваше сиятельство, мне сегодня исполнилось семьдесят один год. Я всегда почитал отца и мать и никогда умышленно не делал никому зла ради выгоды, я твердо и честно держался своей веры, я прослужил в вашем доме сорок четыре года, и жду теперь себе мирной кончины... Ах, барин, барин! (обнимает его колени). А вы хотите отнять у меня последнее утешение перед смертью, вы хотите чтобы совесть не дала мне прочесть моей последней молитвы, чтобы я сошел в могилу чудовищем перед Богом и людьми? Нет, мой добрый., мой хороший барин! Вы не захотите этого от семидесятилетняго старика.

Франц. Да или нет? К чему эта болтовня?

Даниель. Я буду отныне служить вам еще усерднее, буду служить как простой поденщик, буду раньше вставать и позже ложиться, буду поминать вас в своих молитвах, а Бог услышит молитву старика.

Франц. Послушание лучше жертвы. Слышал ли ты когда-нибудь, чтобы палач стал кобениться, когда ему приходится приводить в исполнение приговор?

Даниель. Ах, да!.. Но убить невинного...

Франц. Не должен ли я тебе давать отчет? Разве смеет топор спрашивать у палача, почему он должен ударить того, а не этого?.. Но, видишь, как я добр к тебе: я предлагаю тебе награду за то, что ты и так обязан исполнить.

Даниель. Но я надеялся остаться христианином, исполняя свои обязанности.

Франц. Без возражений! Я даю тебе еще целый день на размышление. Обдумай еще раз. Счастье или несчастье? Слышишь? Понимаешь? Высшее счастье или величайшее несчастье? Я сумею придумать тебе невероятное наказание.

Даниель (после некоторого раздумья). (Уходит).

Франц. Искушение было сильно, а он не родился мучеником своей веры... Милости просим, господин граф! По всем видимостям, завтра вечером вы в последний раз поужинаете! Все зависит от того, как смотреть на вещи, и тот дурак, кто смотрит невыгодно для себя. У отца его, который, может-быть, выпил лишнюю бутылку вина, явилась прихоть - и из этого возник человек, а между тем, наверно, о человеке при этом менее всего думалось. Теперь у меня является прихоть - и благодаря ей один человек околеет, и, конечно, уж в этом больше смысла и обдуманности, чем там, при возникновении человека. Будь проклята глупость наших мамок и нянек, которые портят наше воображение страшными сказками и запечатлевают в нашем мозгу отвратительные картины Страшного суда, так что невольный ужас заставляет дрожать даже мужчину, убивает его самую смелую решимость и сковывает его пробуждающийся разум цепями суеверной тьмы... Убийство! Целый ад возстает при этом слове... а между тем... природа забыла сделать лишняго человека... у ребенка, не перевязали пуповины... и вся волшебная игра теней исчезает. Было нечто и стало ничем... Разве это не то же самое почти, что: ничего но было и ничего не осталось? А из-за ничего не стоит и слов терять... Человек возникает из грязи, бродит несколько мгновений по грязи, сам производит грязь и опять обращается в грязь, пока, наконец, не прилипнет в виде грязи к подошвам своего потомка. И вот конец песне... вот весь грязный кругооборот человеческого назначения. Итак... счастливого пути, милый братец! Пусть чахоточный проповедник о совести выгоняет из публичных домов старых баб и терзает на смертном одре ростовщиков... ко мне он никогда не получит доступа!

(Уходит).

Третья сцена.

Другая комната к замке. Разбойник Моор и Данис входят с разных концов.

Моор (торопливо). Где барышня?

Даниель. Ваше сиятельство! Позвольте бедному человеку попросить вас кой о чем.

Моор. Изволь. Что тебе надо?

Даниель. Немного и в то же время очень много... Позвольте мне поцеловать вашу руку.

Моор. Нет, не надо, добрый старик! (обнимает его). Ведь ты годишься мне в отцы.

Даниель.

Моор. Не надо.

Даниель. Я должен! (Схватывает его руку, быстро взглядывает на нее и падает перед ним на колени). Милый, добрый Карл!

Моор (пугается, но, спохватившись, говорит холодно). Друг, что говоришь ты? Я не понимаю тебя.

Даниель. Отрицайте! Притворяйтесь! Пусть, пусть! А все-таки вы мой добрый, дорогой мальчик... Господи Боже, дождался же я, старый, этой радости... Дурак я, не узнал вас сразу... И вот вы вернулись, а старый-то барин уже умер, а вы здесь опять... Как я, слепой осел (ударяет себя по голове) сразу вас... Ах, Боже мой! Да кто бы мог подумать!.. О чем я каждый день молился со слезами... Иисусе Христе! Вот он опять стоит передо мной живой, в старой комнате!

Моор. Что это за речи? У тебя, должно-быть, лихорадка? Или ты хочешь сыграть передо мной роль?

Даниель. Ах, нехорошо так обижать старого слугу!.. А этот рубец! А? Разве вы не помните? Великий Боже! Как вы меня тогда напугали... ведь я вас всегда так любил - и это причинило бы мне такое горе... Вы сидели тогда у меня на коленях... помните?... там, в круглой комнате... Экой я дурень! Где же вам это помнить!.. Конечно, вы уж забыли... и часы с кукушкой, верно, забыли, которые вы так любили слушать?.. А кукушка-то, представьте себе, разбилась, вдребезги разбилась... старая Сусанна уронила ее, когда мела комнату... Ну, так вот, вы сидели у меня на коленях и закричали: но!.. а я побежал принести вам лошадку... Господи Иисусе! Как мог я, старый осел, вас оставить... и вдруг слышу ваш крик, прибегаю, а вы лежите на полу, и кровь так и бежит... Матерь Божия! Меня точно ушатом холодной воды окатили... Но так всегда бывает, когда но смотрят за детьми во все глаза. Господи Боже! А если бы в глаз попало... Как на грех и ручка-то правая... В жизнь свою, сказал я себе, ни одному ребенку не дам больше в руки ножа или ножниц, или чего-нибудь острого... По счастью, еще барин с барыней тогда уехали... Это тебе вперед наука, сказал я себе... Боже! Боже! Ведь я мог бы потерять место. Бог да простит вас, безбожный ребенок!.. Но славу Богу! Ручка у вас зажила, остался только маленький рубец.

Моор. Я не понял ни одного слова из твоего рассказа.

Даниель. Да! Да! Разсказывайте! Славное было тогда времячко! Помните, как я тайком откладывал для вас пирожные и сахарные булочки, ведь я вас всегда больше всех любил... А помните, что вы мне сказали тогда, в конюшне, когда я вас посадил на рыжую лошадку старого барина и покатал по лугу? "Даниель, сказали вы, когда я вырасту большим, я сделаю тебя своим управляющим, и ты будешь ездить со мною в карете"... А я смеялся и отвечал вам: если, благодаря Бога, я буду жив и здоров, и вы не будете стыдиться старика, я попрошу вас освободить мне тот домик, внизу в деревне, который давно уже стоит пустой... Я хотел развести там виноградничек и обзавестись под старость своим хозяйством... Да, смейтесь, смейтесь! Обо всем этом вы уже позабыли, барин!.. Стариков-то, видно, не охотно признают, держат себя с ними гордо... а все же вы мой золотой барин... правда, вы были немножко безпутны... не в обиду будь вам сказано!.. Молодая-то кровь всегда такова... Но со временем все это проходит.

Моор Да, Даниель, не хочу больше притворяться. Я твой Карл, твой погибший Карл. Скажи мне, что делает моя Амалия?

Даниель (плача). Дождался же я, старый грешник, такой радости! А покойный-то барин понапрасну плакал!.. Ложитесь с миром в могилу, старые кости! Мой барин жив, мои глаза видели его.

Моор. И он исполнит свое обещание, возьми это себе в награду за рыжую лошадку! (Подает ему тяжелый кошелек). Но думай, что я забыл старика.

Даниель. Что вы? Тут слишком много. Вы ошиблись.

Моор. Нет, не ошибся, Даниель. (Даниел хочет упасть на колени). Встань! Скажи мне, что делает моя Амалия?

Даниель. Бог наградил меня! Бог наградил меня! Ах, барин!.. Ваша Амалия... О, она не переживет этого, она умрет от радости!

Моор (с живостью). Она не забыла меня?

Даниель. Забыла? Что вы говорите? Вас забыть?.. Вы бы посмотрели, что с ней было, когда пришло известие о вашей смерти, что распустил наш барин...

Моор. Что ты говоришь? Мой брат...

Да, ваш братец, его милость, ваш братец... в другой раз я побольше разскажу вам об этом, если будет время... А как славно она его обрывала, когда он каждый Божий день делал ей предложение и хотел сделать ее барыней! О, я пойду к ней, я должен ее известить (хочет итти).

Моор. Стой! Стой! Она не должна ничего знать! Никто не должен знать, и мой брат также...

Даниель. Ваш брат? Нет, нет он не должен знать! Совсем не должен!.. Если только он уже не знает больше, чем должен знать... Да, да, на свете есть скверные люди, скверные братья, скверные господа... но я за все золото моего господина не соглашусь быть скверным слугой... Барин-то считал вас умершим.

Моор. Гм!... Что ты там бормочешь?

Даниель (тише). И, конечно, если так непрошенно возстают из мертвых... Ведь ваш братец был единственным наследником покойного барина.

Моор. Старик! Что ты там бормочешь сквозь зубы, как будто у тебя вертится на языке какая-то страшная тайна, которую ты и хочешь сказать, и боишься. Говори яснее!

Даниель. Нет, я буду лучше от голоду глодать свои старые кости и пить от жажды свою собственную кровь, чем соглашусь заслужить себе благоденствие убийством. (Быстро уходит).

Моор (очнувшись, после долгого молчания). Обманут, обманут! Точно молнией озарило мне душу. Мошенническая проделка! Ад и небо! Ты но при чем, отец! Мошенническая проделка! Разбойником, убийцей сделался я из-за мошеннической проделки! Брат оклеветал меня! Мои письма подменивались, подделывались... а его сердце было полно любви... О, я глупец... его отцовское сердце было полно любви... О, злодейство, злодейство! Мне стоило только броситься со слезами к его ногам!... О, глупец, глупец, глупец!.. (Бьет головой об стену). Я мог бы быть счастлив.. О, мошенничество, мошенничество! Счастье мое украдено, мошеннически украдено у меня!.. Он даже и но сердился! В его сердце не было и мысли о проклятии... О, злодей! Мерзкий, подлый злодей!

Входит Косинский.

Где ты пропадаешь, атаман? Кажется, ты хочешь остаться здесь надолго?

Моор. Живо! Седлай лошадей! До захода солнца мы должны быть за границей.

Косинский. Ты шутишь?

Моор. (Повелительно). Живей! Живей! Не медли! Брось все остальное! И чтобы ни один человек не заметил тебя. (Косинский уходит).

Моор. Я убегу отсюда. Малейшее промедление может довести меня до бешенства, а он все-таки сын моего отца... Брать! Брать! Ты сделал меня несчастнейшим человеком на земле... За что?... я никогда не обижал тебя... ты поступил со мной не по-братски... Пожинай спокойно плоды твоего преступления... пусть мое присутствие не отравляет тебе наслаждения. но ты поступил со мной не по-братски. Пусть тьма скроет твой поступок навеки, и смерть не тревожит его.

Входит Косински.

Косинский. Лошади оседланы. Можете садиться, если хотите.

Моор. Жестокий человек! К чему так скоро? Неужели я не увижу её больше?

Косинский. Я разседлаю лошадей, если вам угодно. Вы сами приказали мне спешить.

Моор. Только один раз! Еще одно последнее прости! Я хочу выпить до дна яд этого блаженства, и тогда... Подожди, Косинский! Еще десять минут... позади двора... а там мы отправимся.

Четвертая сцена.

Сад.

Амалия. Ты плачешь, Амалия? Каким голосом сказал он это! Каким голосом!.. Точно вся природа сразу помолодела вокруг меня... Погибшая весна моей любви опять расцвела при звуках этого голоса... и соловей запел, как тогда... итак же чудно дышали цветы... и я счастливая опять была в его объятиях... А! вероломное сердце! Ты хочешь оправдать нарушение твоей клятвы! Нет, нет! Прочь из моей души преступный образ!.. Я не нарушила своей клятвы, о, мой единственный! Прочь из моей души преступные, безбожные желания! В сердце, где царит Карл, не должен внедряться ни один человек... Но почему же душа моя стремится против моей воли к тому чужеземцу? Почему он всюду неотступно следует за образом моего единственного?.. Ты плачешь, Амалия?.. Я убегу от него, убегу!.. Пусть никогда больше мои глаза не увидят этого чужеземца!

Разбойник Моор отворяет садовую калитку.

Чу! Как будто скрипнула калитка? (замечает Карла и вскакивает). Он! Куда бежать мне?.. Ноги мои точно приросли к земле, я не в силах бежать... Не оставь меня, милосердный Боже!.. Нет, ты не вырвешь у меня моего Карла! В моей душе не могут вместиться два божества. (Вынимает портрет Карла). О, мой Карл, будь ты моим ангелом-хранителем от этого чужеземца, нарушителя моего покоя! На тебя, на тебя одного буду смотреть я... и не брошу ни одного безбожного взгляда на него. (Сидит молча, устремив неподвижный взгляд на портрет).

Моор. Это вы? И так грустны? На портрете блестит ваша слезинка? (Амалия не отвечает). Кто этот счастливец, из-за которого ангельские глаза проливают слезы? Могу ли я взглянуть? (Хочет посмотреть портрет).

Амалия. Нет. да... нет!

Моор (отшатнувшись). А! Но заслуживает ли он такого обоготворения? Заслуживает ли?

Амалия.

Моор. Я бы стал ему завидовать!

Амалия. Молиться на него, хотели вы сказать.

Моор. Ах!

Амалия. О, вы бы любили его... в его лице, в его глазах, в его голосе было так много... похожого на вас... что я так люблю.

Моор. (смотрит в землю).

Амалия. Здесь, где вы стоите, стоял он тысячи раз... и рядом с ним та, которая поме него забывала все на свете... здесь его взгляд облетал окрестную природу... казалось, она ощущала на себе благосклонный взгляд своего лучшого произведения и сама хорошела под этим взглядом... здесь, с этого куста срывал он розы, срывал розы для меня... здесь, здесь держал он меня в своих объятьях, прижимал свои пылающия уста к моим...

Моор. Его уж нет?

Амалия. Он плавает по бурному морю, и любовь Амалия сопровождает его... Он странствует по безлюдным, песчаным пустыням - любовь Амалии покрывает зеленью горячий песок под его ногами, заставляет двести дикий кустарник... полуденное солнце жжет его обнаженную голову, северные снега студят подошвы его ног, дождь и град хлещут ему в лицо - но любовь Амалии убаюкивает его и среди бури... Моря и горы разделяют любящих... но души их вырываются из душной тюрьмы и встречаются в раю любви... Вы, кажется, опечалились, граф?

Моор. Слова любви напомнили мне и мою любовь.

Амалия (побледнев). Вы любите другую?.. Горе мне! Что я сказала?

Моор. Она считала меня умершим и осталась верна мертвому... Она узнала, что я жив, и пожертвовала для меня венцом святой. Она знает, что я странствую по пустыням в нужде и страданиях, и её любовь сопровождает меня в пустыне, разделяет со мной мои страдания. Ее так же зовут Амалией, как и вас.

Амалия. Как завидую я вашей Амалии!

Моор. О, она несчастная девушка! Она любит погибшого, и её любовь никогда не получит награды.

Нет, она будет вознаграждена на небе. Ведь говорят же, что есть лучший мир, где страдающие утешатся и любящие встретятся друг с другом.

Моор. Да, мир, где спадут все покровы и любящие с ужасом узнают друг друга... вечностью зовется он... Моя Амалия несчастная девушка.

Амалия. Несчастна, когда вы любите ее?

Моор. Несчастна, потому что любит меня! Что, если бы я был убийцей? Что, если бы ваш возлюбленный на каждый ваш поцелуй мог насчитать вам по убийству? Горе моей Амалии! Она несчастная девушка.

Амалия (радостно вскакивая). А! Какая же я счастливица! Мой возлюбленный - отражение божества, а божество - это сама кротость и милосердие! Он но в состоянии обидеть и мухи... его душа так же далека от кровавых мыслей, как далек день от ночи.

Моор (быстро отворачивается и смотрите неподвижным взглядом в дал).

Амалия (начинает петь, играя на лютне).

Иль в тебе нет, Гектор, сожаленья,

Если ты стремишься так в сраженье,

Где Ахилл троянцам грозно мстит?

С сыном смерть навек тебя разлучит.

Кто же чтить богов его научит?

Кто направить меч его и щит?

Моор и играет)

Дай мне меч, супруга дорогая!

Отпусти туда, где сеча злая!

(Бросает лютню и убегает).

Пятая сцена.

Местность на опушке леса. Ночь. Посредине сцены старый развалившийся замок.

Разбойники (поют, лежа на земле).

Грабить, жечь, кутить, буянить --

Так вся жизнь идет у нас.

Завтра могут нас повесить,

Будем дружно пить сейчас!

Мы жизнь свободную ведем.

Жизнь, полную отрады.

Мы здесь в лесу глухом живем,

Нам дождь и ветер ни по чем,

И солнца нам не надо!

Бог воровства защитой нам,

Сегодня у попа кутим,

А завтра у купчины,

О том, что ждет нас, не грустим,

Знать не хотим кручины.

Удастся нам вина достать

И промочить им глотку,

Тогда на все нам наплевать,

Готовы чорта братом звать

И вместе с ним пить водку!

Вопль убиваемых людей.

Плач одиноких матерей

И стон предсмертной муки

Для нас веселья звуки.

Когда заревет кто, завидев топор,

И падает мертвый, как муха,

Тот вид веселить и ласкает наш взор,

Тот звук нам приятен для слуха.

Когда жь придет и наш черед,

Палач нас ждет жестокий.

Готовься в путь далекий!

Глоточек вина на дорожку... а там

Марш-маршем, ура! полетим к небесам.

Швейцер. Уже ночь, а атамана все еще нет.

Рацман. А обещал к восьми часам быть опять среди нас.

Швейцер. Если с ним случилось что худое... Товарищи! Мы подожжем замок и перебьем всех до последняго младенца.

Шпигельберг (отводит Рацмана в сторону). На два слова, Рацман!

Шварц (Гримму). Не разослать ли нам шпионов?

Гримм. Оставь его! Увидишь, он выкинет такую штуку, что нам всем стыдно станет.

Швейцер. Попал пальцем в небо, чорт возьми! Он ушел от нас не в таком настроении, чтобы собирался выкинуть какое-нибудь мазурничество. Разве ты забыл, что он сказал, когда вол нас через поле? "Если я узнаю, что кто-нибудь из вас украл хотя одну репу с этого поля, то клянусь моим именем, он оставит здесь свою голову". Мы не смеем здесь грабить.

Рацман Что ты хочешь сказать?.. Говори яснее!

Шпигельберг. Тише! Тише! Право, я не знаю, какие у нас с тобой понятия о свободе, если мы день-деньской работаем как запряженные волы и при этом все время толкуем о независимости? Мне это не нравится.

Швейцер (Гримму). Что затевает там эта пустая голова?

Рацман (тихо Шиниелебериу). Ты говоришь об атамане?

Шпигельберг. Тише же! Тише!.. У него есть уши между нами... Атаман, говоришь ты? А кто сделал его нашим атаманом? Не сам ли он присвоил себе это звание, которое принадлежит мне по праву? Разве для того ставим мы на карту нашу жизнь, чтобы в конце концов иметь честь быть крепостными рабами?.. Крепостными, когда мы могли бы быть князьями!.. Ей Богу, Рацман, мне это всегда не нравилось.

Швейцер (остальным). Да, вот ты так настоящий витязь - убивать камнями лягушек!.. Ему довольно чихнуть, чтобы ты от страху спрятался в мышиную норку.

Шпигельберг (Рацману). Да... и я давно уже думаю: надо это изменить. Рацман! если ты тот, за кого я тебя всегда считал... Рацман! его наполовину уже считают погибшим... Рацман! Мне кажется, что его час пробил!.. Как, у тебя нет даже настолько мужества, чтобы понять смелый намок?

Рацман.

Шпигельберг. Понял?.. Следуй же за мной! Я заметил, в которую сторону он ускользнул... Идем! Два пистолета редко дают промах, и тогда... мы можем резать без стеснения... (хочет увлечь его).

Швейцер (выхватывает с яростью нож). А! Каналья! Ты кстати напомнил мне о богемских лесах!.. Не ты ли, баба, начал тогда нюнить, когда закричали: неприятель! Я тогда же поклялся своей душой... Пропадай, убийца! (закалывает Шпигельберга).

Разбойники (в смятении). Стой! Стой! Швейцер!.. Шпигельберг!.. разнимите их!..

Швейцер (бросает нож в сторону). Вот тебе... Околевай!.. Успокойтесь, товарищи!.. Не тревожьтесь из-за такой безделицы... Эта каналья всегда точил зубы на атамана, а у самого нет ни одного рубца на всем теле... Повторяю вам, вы должны быть довольны... А! Мошенник! Нападать на мужчин исподтишка! исподтишка!.. Разве мы для того работаем до седьмого пота, чтобы потом исчезать из этого мира, подобно каким-нибудь подлецам! Каналья! Разве мы для того лезли в огонь и дым, чтобы в конце концов околеть, как крыса?

Гримм. Но, чорт возьми, товарищ, что такое было между вами?.. Атаман разсвирепеет.

Швейцер. Об этом предоставь мне самому позаботиться... А ты, безбожник (Рацману), ты был его сообщником!.. Прочь с глаз моих!.. Шуфтерле поступал так же, зато он и висит теперь в Швейцарии, как предсказал это атаман... ел).

Шварц (вскакивая). Слушайте! Пистолетный выстрел! Другой! Го-го! Атаман!

Гримм. Подождите! Должен быть еще третий! (Раздается еще выстрел).

Шварц. Это он! Он! Спасайся, Швейцер! Ответимте ему! (стреляют).

Входят Моор и Космиский.

Швейцер (идет навстречу им). Привет тебе, атаман!.. Я немножко тут распорядился без тебя. (Подводит его к трупу). Будь судьей между мною и им - он хотел исподтишка убить тебя.

Разбойники (в изумлении). Как? Атамана?

Моор (погруженный в раздумье, непостижимый перст небесного мстителя! Не он ли первый начал напевать мне соблазнительную песню?.. Посвяти этот нож богине мести, Швейцер! Это сделал не ты.

Швейцер. Ей Богу, это сделал я, и, клянусь дьяволом, это не худший из моих поступков. (Отходит недовольный в сторону).

Моор (в раздумье). Понимаю тебя... Небесный Промысел... листья опадают с деревьев... приближается и моя осень... Уберите его с моих глаз! (Труп Шпигельберга уносят).

Гримм. Отдай нам приказания, атаман! Что нам теперь делать?

Моор. Скоро... скоро все исполнится... Дайте мне мою лютню... Я потерял самого себя с тех пор, как побывал там... Дайте мне лютню... Я должен вернуть себе прежнюю силу... Оставьте меня!

Разбойники. Уже полночь, атаман.

Моор. А все-таки это были только театральные слезы... Я должен прослушать римскую песню, чтобы мой спящий дух снова пробудился... Мою лютню... Уже полночь, говорите вы?

Шварц. Скоро наступит. Наши веки точно свинцом налиты. Три дня уже, как никто не смыкал глаз.

Моор. Разве благодетельный сон может спускаться и на глаза мошенников? Отчего же он бежит от меня? А ведь я никогда но был трусом или негодяем... Ложитесь спать... Завтра днем мы отправимся в путь.

Разбойники. Покойной ночи, атаман! (Ложатся на землю и засыпают).

Моор (берет лютню и начинает играть).

Брут *)

Мой привет вам, мирные долины!

К ним последний римлянин идет,

С мест, где на смерть билися дружины.

Где свободы рушился оплот.

Кассий, где ты?.. Рим мы потеряли!

В битве пал весь лучший войска цвет.

Смерть! лишь ты утешишь все печали!

В мире Бруту места больше нет.

Цезарь.

Чьи шаги я слышу в отдаленье?

Кто идет, как гордый властелин?

Если мне не изменяет зренье,

Тот пришелец - Рима гражданин.

Тибра **) сын, откуда ты явился?

Все ль стоит попрежнему мой Рим?

Бедный Рим! Он Цезаря лишился!

*) Песня изображает разговор римлянина Брута с духом Юлия Цезаря. Рим в течение нескольких веков был свободным государством. Но затем один римский полководец, по имени Юлий Цезарь, прославившийся своими победами в войнах и достигший большой силы, стад стремиться к царской власти. Тогда несколько римлян, желавших сохранить Риму свободу, составили заговор и убили Цезаря. В числе заговорщиков был молодой римлянин Брут, который пользовался особой любовью Цезаря. Как предполагают, Брут, сам того не зная, был сыном Цезаря. После смерти Цезаря произошла война между сторонниками Цезаря и защитниками свободы. Защитники свободы, во главе которых стояли Брут и Кассий, были разбиты, и Рим подпал власти племянника Цезаря, Октавия Августа, провозгласившого себя императором. Брут и Кассий с отчаяния убили себя. Перев.

**) Тибр - река, на берегу которой стоит Рим. Перев.

Брут.

Страшный призрак, ранами покрытый!

Кто, мертвец, призвал тебя сюда?

Не ликуй, что Брут идет разбитый!

В царстве тьмы сокройся навсегда!

Там, на поле битвы, догорает

Кровь свободы доблестных друзей.

Цезарь! Рим наш древний погибает!

Брут навек уходить в мир теней!

Цезарь.

Ах! удар смертельный и от Брута!

Брут и ты? Ты на меня возстал?

Сын! То был отец твой! Мир ведь целый

Я б тебе в наследство передал!

Брут, узнай о подвиге великом:

Ты отцу кинжалом грудь пронзил!

Знайте все о подвиге великом --

Брут отцу кинжалом грудь пронзил.

Ты узнал, что здесь меня держало,

Что уйти мне в мир теней мешало.

Брут, прости! Я к мертвым отойду!

Брут.

Стой, отец! Ты был велик и славен!

Одного я только в мире знал,

Кто величьем Цезарю был равен,

И его ты сыном здесь назвал.

Только Цезарь Рим мог уничтожить!

Только Брут мог Цезаря сгубить!

Там где Брут, там Цезарь жить не может.

Вместе нам и в мире том не быть!

(Кладет лютню и начинает ходит взад и вперед, погруженный в глубокую думу).

комедия!.. Но к чему же тогда это пламенное стремление к счастью? К чему эти мечты о недостигнутом совершенстве? Это вечное отсрачивание неисполненных замыслов?.. Если одно слабое нажатие этой жалкой вещи (подносит пистолет к лицу) сравнивает мудрого с глупцом, труса с храбрым, честного с мошенником?.. Но если даже в бездушной природе везде такое божественное согласие, отчего же разумная человеческая природа искажается этим противоречием?.. Нет, нет! Я верю, что существует нечто высшее, потому что я но испытал еще счастья. Не думаете ли вы, что я стану дрожать? Вы, души убитых мною? Нет, я не задрожу. (Содрогается). Ваши жалобные предсмертные крики, ваши посинелые липа, ваши страшные, зияющия раны - только звенья одной неразрывной цепи судьбы и в конце концов зависят от моего воспитания, характера моего отца, крови моей матери. е ко лбу дуло пистолета). Время и вечность связаны теперь друг с другом одним мгновением!.. Страшный ключ, запирающий позади меня тюрьму жизни и открывающий передо мной обиталище вечной ночи, скажи мне, о, скажи мне, куда, куда поведешь ты меня?.. Чуждая, неведомая страна... Человеческое мужество слабеет перед этим образом, и воображение рисует нашему легковерию странные тени... Нет, нет! Мужчина не должен колебаться. Каково бы ты ни было, безымянное Неведомое, пусть только мое я останется верным себе!.. Каково бы ты ни было, я перенесу туда себя самого... Я сам ношу в себе свое небо и свой ад.

Если ты заключишь меня в каком-нибудь выжженном мире, где передо, мной будет разстилаться одинокая пустыня и вечная ночь, я насолю мертвую пустыню образами своего воображения; вечный досуг я наполню разсматриванием запутанной картины мирового горя... Или, может-быть, путем целого ряда новых рождений и новых бедствий ты доведешь меня постепенно до полного уничтожения? Но разве я не могу в том мире так же легко разорвать нить жизни, как в этом? Ты можешь обратить меня в ничто, но не можешь лишить меня этой свободы. Итак, я умру от страха перед полной мучений жизнью? Дам страданию победить меня?.. Нет, я буду терпеть. (Отбрасывает в сторону пистолет). Моя гордость победит мои муки. Я выполню свое назначение до конца. (Становится все темнее).

(выходит из лесу). Чу! Чу! Как страшно кричит сова... в деревне пробило полночь... Злодейство спит теперь... Никто не подслушает меня в этой глуши. (Подходит к замку и стучит).

Моор (тихонько отступая назад). Что это значит?

Голос (из замка). Кто там стучит? Это ты, Герман, мой ворон?

. Это я, Герман, твой ворон! Подойди к решетке и ешь (кричат совы). Как страшно кричат твои ночные товарищи, старик!.. Что? Вкусно?

Голос.

Герман. Тише! Слушай! Как будто кто-то храпит? Ты ничего не слышишь?

Голос. Что? Разве ты слышишь что нибудь?

. Ветер жалобно свистит в расщелинах башни... Ночная музыка, от которой со страху защелкаешь зубами... Слушай! Слушай! Мне все кажется, что кто-то храпит поблизости... Ты здесь не один, старик...

Голос. Ты ничего не видишь?

Герман(Хочет бежать).

Моор (в ужасе выступает вперед).

Герман (с криком). О, Боже!

Моор. Стой, говорю тебе!

. Беда! Беда! Все открыто.

Моор. Стой! Говори! Кто ты? Что ты здесь делал? Говори!

Герман. Сжальтесь, сжальтесь, ваша милость! Выслушайте меня... только одно слово... прежде чем убьете меня.

Моор Что я услышу?

Герман. Вы запретили мне это под страхом смерти... но я не мог иначе... не смел иначе поступить... есть Бог в небе... ведь это ваш родной отец... мне было жаль его... Теперь убейте меня!

Моор. Здесь какая-то тайна... Говори скорее! Я хочу все знать.

Голос Горе! Горе! Это ты говоришь, Герман? С кем говоришь ты, Герман?

Моор. Там есть еще кто-то... Что здесь происходит? (Бежит к башне). Может-быть, там узник, забытый людьми?.. Я разобью его цепи!.. Голос... Опять... Где же дверь?

. О, сжальтесь, ваша милость... не идите дальше... из сострадания пройдите мимо! (Загораживает ему дорогу).

Моор. Четыре замка!.. Прочь! Я должен все выяснить... В первый раз зову тебя на помощь, воровство! (Вынимает инструменты и ешетчатую дверь. Из глубины выходит старик, высохший, как скелет).

Старик. Сжальтесь над несчастным! Сжальтесь!

Моор ( Голос моего отца!

Старик Моор. Благодарю тебя, Господи! Настал день моего избавления.

Моор. Дух старого Моора! Что потревожило тебя в твоей могиле? Унес ли ты с собой на тот свет какой-нибудь грех, который закрыл перед тобой райския врата? Я закажу по тебе обедни, чтобы вернуть твою блуждающую тень в родные места. Зарыл ли ты в землю золото вдов и сирот, и оно заставляет тебя бродить, стеная, в этот полночный час? Я вырву подземное сокровище из когтей дракона, хотя бы он стал изрыгать на меня тысячекратное пламя и скалить свои острые зубы... или ты пришел ответить на мои вопросы и разрешить мне загадки вечности? Говори! Говори! Я человек не робкой души.

Я не дух. Ощупай меня, я живу еще, живу жалкой, несчастной жизнью!

Моор. Как? Разве ты не был погребен?

Старик Моор. Я был погребен... но в склепе моих предков лежит вместо меня дохлая собака, а я... целых три месяца уже томлюсь я в этом мрачном подземелье, куда не проникает ни один луч солнца, ни одна теплая струя воздуха, где не посещает меня ни один друг, где только каркают вороны, да по ночам кричать совы...

Моор.

Старик Моор. Не проклинай его!.. Это сделал мой сын Франц.

Моор. Франц? Франц?.. О, вечное горе!

Старик Моор. только один пустой отзвук отвечает мне. Поэтому, если ты человек, если у тебя есть человеческое сердце...

Моор. Это обращение могло бы и диких зверой вызвать из их логовищ!

Старик Моор. Я лежал на одре болезни, только-что начал немного поправляться после тяжелой болезни, когда ко мне привели человека, который сказал мне, что мой старший сын погиб в сражении, и передал мне меч, окрашенный его кровью, и его последнее "прости", и сказал, что мое проклятие ввергло его в отчаяние и заставило его искать смерти.

Моор (быстро отворачивается).

Старик Моор. Слушай дальше! Это известие лишило меня чувств. Должно~быть, меня сочли за мертвого, потому что, когда я пришел в себя, я лежал ужо в гробу, завернутый в саван, как покойник. Я стал царапать крышку гроба. Она поднялась. Была темная ночь; передо мной стоял мой сын Франц... "Что? воскликнул он ужасным голосом: вечно, что ли, будешь ты жить?" И крышка гроба тотчас же захлопнулась опять. Эти ужасные слова лишили меня сознания; когда я снова очнулся, я почувствовал, как гроб подняли и повезли куда-то. Долго так везли меня. Наконец, гроб открыли... я стоял у входа в это подземелье, а передо мной мой сын и тот человек, что принес мне окровавленный меч Карла...Я обнимал колени Франца, просил и молил его, и опять обнимал его ноги и заклинал его... но мольбы отца не проникли в его сердце... "Долой дармоеда! загремел он: довольно он пожил"... И меня без сожаления втолкнули в подземелье, и мой сын Франц запер за мной дверь.

Моор. Это невозможно, невозможно! Вы, должно быть, ошиблись.

Старик Моор. ходит молва, что по ночам в этих развалинах бродят души моих предков, гремя цепями и распевая похоронные песни. Наконец, я услышал, что дверь опять растворяется; этот человек принес мне хлеба и воды и сказал мне, что я осужден на голодную смерть, и что жизни его грозит опасность, если обнаружится, что он кормит меня. Так в течение этого долгого времени поддерживалась моя жалкая жизнь, но постоянный холод, гнилой воздух, безграничное горе подрывали мои силы, истощали мое тело. Тысячи раз со слезами молил я у Бога себе смерти, но, должно-быть, мера моей кары еще не наполнилась, или мне еще предстоит пережить какую-нибудь радость, если я спасся таким чудесным образом. Но я заслужил эти страдания... мой Карл! мой Карл!.. а у него но было еще седых волос!

Моор. Довольно! Вставайте! Эй! вы, чурбаны! ленивые, безчувственные сони! Вставайте! Да проснется ли кто-нибудь из вас! (Стреляет из пистолета над спящими разбойниками).

Разбойники (просыпаясь).

Моор. И этот рассказ не разбудил вас? Он мог бы пробудить и от вечного сна! Смотрите сюда! Смотрите! Мировые законы стали пустой игрушкой, связи природы порваны, раздор вступил в свои права, сын убил своего отца!

Разбойники. Что говорит атаман?

Моор. Нет, не убил! Это слово слишком кротко!.. Сын тысячу раз колесовал, резал, пытал, терзал своего отца! Нет, все эти слова слишком человечны... сам грех покраснел бы от этого дела, людоед содрогнулся бы, ни один дьявол не доходил еще до этого... Сын своего родного отца... О, смотрите сюда! Смотрите!.. Он лишился чувств... Сын своего отца в это подземелье.... холод, нагота, голод, жажда... о, смотрите же, смотрите! Ведь это мой родной отец!

(подбегают и окружают старика). Твой отец? Твой отец?

Швейцер (подходит с благоговеени). Отец моего атамана! Целую твои ноги. Повелевай моим кинжалом!

Моор. Мщение, мщение, мщение за тебя, оскорбленный, оскверненный старик! Так разрываю я отныне навсегда братския узы (Разрывает на себе сверху до низу платье). ты, который царишь над месяцем и звездами, и мстишь, и проклинаешь, и шлешь на землю небесное пламя! Вот здесь я преклоняю свои колени и поднимаю кверху три пальца в ночную тьму, и клянусь - и пусть природа выбросит меня из своих границ как зловредное животное, если я нарушу свою клятву - клянусь до тех пор не видеть света солнца, пока на этом камне не задымится к небу кровь отцеубийцы! (Встает).

Разбойники. Это дьявольское дело! Говорите после того, что мы мошенники! Нет, тысяча чертей! Так подло мы никогда не поступали!

Моор. Да! И во имя всех страшных стонов тех, кто умерли под ударами ваших кинжалов, тех, которые сгорели в огне подожженного мною города и были задавлены взорванной мною башней, пусть ни одна мысль об убийстве или грабеже не внедрится в ваши головы до тех пор, пока ваши платья не окрасятся в красный цвет кровью проклятого. Верно, вам никогда и не снилось, что вы сделаетесь орудием в руках высшого могущества? Узел нашей судьбы сегодня распутался! Сегодня невидимая сила облагородила наше ремесло! Преклоните колени перед тем, кто ниспослал вам этот высокий жребий, кто привел вас сюда, кто удостоил вас сделаться ангелами-мстителями Его грозного суда! Обнажите ваши головы! Преклоните ваши колени и встаньте освященными! ени).

Швейцер. Приказывай, атаман! Что должно нам сделать?

Моор. Встань, Швейцер! И коснись этих священных волос! (Подводит его к своему отцу и дает ему в Ты помнишь, как ты когда-то раскроил голову богемскому всаднику, когда он уже занес надо мной саблю, а я, обезсиленный жаркой битвой, опустился на колени? Тогда я обещал наградить тебя по-царски. До сих пор я не мог заплатить тебе этого долга.

Швейцер. Да, ты поклялся мне в этом, это правда, но позволь мне вечно считать тебя своим должником.

Моор. Нет, сегодня я заплачу тебе мой долг! Швейцер, так не был почтен еще ни один смертный, - отомсти за моего отца!

Швейцер. Атаман! Сегодня ты впервые заставил меня гордиться!... Приказывай, где, когда, как должен я его убить?

Моор. Минуты дороги, ты должен спешить... Выбери достойнейших из шайки и веди их прямо к графскому замку. Стащи его с постели, если он спит или покоится в объятиях сладострастья; оторви его от пира, если он пьянствует; оттащи его от распятия, если он молится перед ним на коленях! Но, смотри, - я строго приказываю тебе это, - доставь его мне живым! Я разорву на куски того и брошу на съедение голодным коршунам, кто нанесет ему хотя малейшую царапину или тронет хоть один волосок на его голове! Я должен иметь его невредимым, и, если ты доставишь мне его живым и невредимым, ты получишь миллион в награду; я украду его с опасностью жизни у какого-нибудь короля, и ты будешь свободен, как ветер... Понял?.. Ступай же!

Швейцер. (Уходит с частью шайки).

Моор. Остальные разсейтесь в лесу... Я останусь здесь.