Мессинская невеста, или Враждующие братья (Трагедия с хорами). Страница 2. Автор произведения

Хор удаляется вглубь сцены. Сцена превращается во внутренние покои дворца. Донна Изабелла стоит между доном Мануэлем и доном Цезарем.

Так, наконец, желанный срок настал,

Час праздничный, день давних вожделений:

Сердца моих детей соединились

Вот так же, как свожу я руки ваши;

И я впервые в родственном кругу

Могу открыться сердцем материнским.

Удалена свидетелей толпа,

Воинственно стоявшая меж нами,

Доспехов звон мне слуха не страшит;

И точно стая сов, исчадий мрака,

С разрушенных и обгорелых стен,

В которых много лет они гнездились,

Взлетает шумно, помрачая день,

Когда в веселье, с барабанным боем

Спешат былые жители домой,

Чтоб из руин восстановить свой город, -

Так ненависть со всею черной свитой -

Коварным недоверьем и враждой -

От этих стен, ворча, бежала в ад;

И вместе с миром к нам беспечный смех,

Согласье и доверие вселились.

Но, видно, мало, чтобы этот день

Вас, каждого, лишь братом одарил, -

Он и сестрою вас обогащает.

Дивитесь вы? Я изумляю вас?

Да, мои дети! Мнится, час настал

Прервать молчанье, вскрыть печать, так прочно

Хранившую мою былую тайну.

Я вашему отцу и дочь-младенца

В мученьях родила. Сестра меньшая

Для вас живет и нынче вас обнимет.

Как ты сказала? Нас сестра обнимет?

И ничего о ней мы не слыхали?

Что ты сестру нам родила меньшую,

Но в колыбели, - так гласит преданье, -

Ее сразила смерть.

Преданье лжет!

Она жива.

Жива? И ты молчала?

В своем молчанье отчитаюсь я.

Узнайте же, что здесь посеял рок

И что созрело для счастливой жатвы.

Еще детьми вы были, но раздор,

Который да вовеки не воскреснет,

Уже непримиримо разобщил вас

И множил скорбь в родительских сердцах;

И вот отца однажды посещает

Какой-то странный сон. Он будто видит,

Что выросли на брачном ложе два

Друг друга обнимают. Между ними

Возникла лилия. Но вот она

Огнем зажглась и ветки двух дерев

И полог треском огненным объяла,

И, грозно ширясь, поглотил огонь

В безудержном потоке весь чертог.

Испуганный видением таким,

Отец спросил араба-звездочета,

Который слыл оракулом его

И ближе был ему, чем мне хотелось,

Об этом сне. И разъяснил араб

Так этот сон: лишь только дочь рожу я

От князя, истребит она его

Обоих сыновей и весь наш род

Погубит. Дочерью я вскоре разрешилась.

Отец немедля страшный дал приказ:

Ее, новорожденного младенца,

В пучину бросить. Я предотвратила

Ее погибель. Я спасла малютку

Благословен, кто услужил тебе,

Кто помощь дал любови материнской!

Не только материнская любовь

Мне повелела отстоять младенца!

И мне виденье было. В дни, когда

Я дочь свою желанную под сердцем

Носила, мне пригрезилось дитя

Прелестное у речки. Лев к ней вышел

Из рощи вдруг, держа в кровавой пасти

Добычу свежую, и, ластясь, лег

С ужасной ношей возле ног младенца.

И тут с небес спускается орел

С дрожащей ланью в цепких лапах; ластясь,

И он кладет ее к ногам младенца.

И вот орел и лев, смирив свой нрав,

У ног дитяти мирно опустились.

Значенье сна мне разъяснил монах,

Охотно открывалась в час сомнений:

Он мне сказал, что бог пошлет мне дочь

И что она сердца обоих братьев

Соединит в огне любви горячей.

Я это слово сберегла в душе

И, богу правды больше доверяя,

Чем богу лжи, избранницу спасла -

Дитя любимое, залог моих

Надежд на примиренье ваших душ,

В которых злоба долго возрастала.

В сестре нет нужды, чтобы наш союз

Скрепить; но пусть она прочней нас свяжет.

И вот в укромном месте, вдалеке

От глаз моих, ее - чужой рукою -

Я тайно воспитала. И взглянуть

На милый лик, столь горячо любимый,

И зная, что, сомненьями томимый

И беспокойной мнительности полный,

Он каждый шаг мой тайно наблюдал.

Три месяца отца уже хранит

Безмолвный склеп, так что ж тебе мешало

Столь прочно скрытую на свет дневной

Извлечь и осчастливить наши души?

О, что иное, как не ваш раздор?

Едва заметно тлевший, он над прахом

Отца, от нас ушедшего, разжегся,

Для мирных чувств не сохранив и пяди.

Могла ли я опасностям усобиц

И дочь свою подвергнуть? Клики битв

Не заглушили б голос материнский?

Иль я ее, залог надежд моих,

Последний якорь мирных вожделений,

Могла до срока бросить в грохот боя?

Друг в друге братьев, прежде чем сестра,

Как ангел мира, встанет между вами.

Сбылось! Теперь вы встретите ее.

Слуга за ней в далекий путь отослан,

И близок час, когда вернется он.

Из тишины безвестной возвратится

Она в объятья матери своей,

На грудь к отныне примиренным братьям.

Сегодня не единственную ты

Ее в свои объятья заключишь.

Открыты счастью все ворота замка!

Наполнится пустынный наш дворец,

Приютом станет прелести цветущей!

Поверю и свою тебе я тайну:

Ты мне сестру даруешь, - я тебе

За то вторую дочь обнять позволю.

Благослови же сына! Сердцем он

Решенье принял. Я нашел себе

Еще сегодня я к твоим стопам

Припасть велю жене дон Мануэля.

К своей груди, как дочь, ее прижму я,

Мой первенец, избранницу твою.

Пусть всюду, где пройдет она, ликуя,

Взойдут цветы, как в радостном раю.

Мой милый сын, фортуной будь увенчан,

Ты сделал мать счастливейшей из женщин.

Дон. Цезарь

Не издержи запас благословений

На первенца, возлюбленная мать!

В любви залог блаженства! Но и я

Введу в чертог к тебе другую дочь.

Она меня наставила в любви!

Еще и солнце не взойдет, как въеду

В Мессину я с супругой молодою.

Любовь всесильная! Тебя сердец

Тебе подвластны силы всех стихий,

Ты единить враждующих умеешь:

Тот мертв, кто не склонился пред тобой,

Ты даже брата дикий нрав смирила,

Считавшийся досель неукротимым.

Теперь я в сердце верую твое,

По-братски я прижму тебя к груди.

Как мне не верить: ты любить умеешь.

Благословен стократно этот день!^[349]

С моей груди он тяжкий груз сомнений

Навеки снял. Покоится отныне

На прочных сваях наш высокий род,

И я могу в грядущее глядеть,

Не ожидая новых испытаний.

Еще вчера, как тень, в наряде вдовьем,

Я двигалась, бездетная, сквозь ряд

Пустых покоев мертвого дворца,

Три милых дочери меня обступят.

Где сыщется счастливейшая мать

Из всех носивших и рожавших женщин -

Которая сравнялась бы со мной!

Но дочери каких князей могучих

В соседних странах расцвести успели?

О них я не слыхала. Но избрать

Мои сыны не могут недостойно.

Сегодня, мать, не требуй, чтоб я скинул

Покров со счастья, суженого мне.

Ближайший день рассеет этот мрак.

Пусть дочь сама откроется свекрови,

Ей равная по сану и по крови.

Как не узнать мне скрытый нрав отцовский

В любимом первенце? Всегда отец

Безмолвно плел таинственные думы

И хоронил от глаз людских решенье -

Короткий срок даю тебе охотно.

Но сын мой Цезарь - нет сомненья в том -

Теперь же назовет мне королевну.

Не в правилах моих хранить молчанье

Суровое. Я смело и открыто,

Как лик свой, людям душу открываю.

Но что сейчас узнать ты пожелала,

Признаюсь, мать, я сам себя об этом

Еще не вопрошал. Кто солнце спросит,

Откуда свет и пламень вечный в нем?

Что осветило мир, как не светило,

И чем огонь рожден, коль не огнем?

Кто заглянул хотя бы только раз

К ней в глуби сердца, в глуби ясных глаз,

В алмазе дивном тот не сомневался!

Об имени ее я не справлялся.

Как, сын мой Цезарь? Объяснись точней!

Поверил ты, как в божье повеленье?

Я молодой порыв в тебе люблю,

Но не терплю ребячества. Что выбор

Твой предрешило?

Выбор, дорогая?

Иль это выбор, если мощь созвездий

В час роковой настигнет человека?

Искать невесту я не замышлял.

Мечта такая не могла ко мне

На ум прийти под сводом дома смерти;

А там нашел я ту, что не искал.

Не лужен был и неприятен мне

Крикливый род пустоболтливых баб!

Найти не мог я равную тебе,

Не мог почтить вторую как святыню.

На отпеванье это все свершилось.

В толпе несметной скрыты, мы на нем

Присутствовали в чуждом одеянье,

Чтоб распри нашей пламя, возгорев,

Не оскорбило чинного обряда.

Тяжелым крепом был завешен неф

Собора; двадцать гениев стояло

С светильником в руках у алтаря,

Пред коим гроб державный возвышался,

Покрытый погребальной пеленой.

На нем лежали княжеский венец

И скипетр, и рядом с ним - держава,

И золотые рыцарские шпоры,

И на алмазной перевязи меч.

И все вокруг молчало преклоненно,

Когда, незримый пастве, в вышине

Орган запел таинственно и скорбно

И стоголосый загремел псалом.

И пол, его державший, опустились

В подземный мир, приявший этот прах,

И пелена тяжелого покрова

А на земле земная суета

Осталась, не спустившись вместе с прахом,

Душа ж его к высоким небесам

На крыльях песнопений уносилась

Сподобиться блаженства неземного.

Все это, мать, я только потому

Решил тебе так точно описать,

Чтоб убедить тебя, что помышлений

Земных я не имел в тот скорбный час.

Но этот миг печального обряда

Водитель сердца моего наметил,

Чтоб поразить меня лучом любви.

Как это было, кто б на то ответил?

Нет, продолжай! Я все узнать хочу!

Как вдруг она явилась, вдруг ко мне

Приблизилась... Не спрашивай!.. Когда

Глаза я поднял, мы стояли рядом.

В моей душе виденье утвердилось.

Не нежный свет улыбки на устах,

Не внешний очерк кроткого лица,

Не чудный трепет на ланитах милых,

Не даже стан божественный ее -

Нет, только жизнь, что бьется в темных жилах,

Сковала чувство юное мое.

Так только страсти проявляться в силах.

Казалось, души зрячие в словах,

В посредничестве жалком не нуждались,

Когда мой вздох и вздох ее сливались;

Чужая - стала близкой мне в мечтах.

И тут же мысль в слова сложилась эти:

Или она, иль ни одна на свете!

Таков любви богорожденный свет!

Он метит в души, бьет и зажигает,

Когда с родным родное рок сближает.

Не нам решать, что небо предрешает.

Я вторю брату. Он в неотразимых

Словах и мой тебе поведал рок,

Он с чувств моих, давно в душе хранимых,

Покров молчанья темного совлек.

Своей тропою хочется судьбе

Вести детей моих - мне ясно это.

С горы срываясь, яростный поток

Русло себе прокладывает сам,

Не смотрит на старинную тропу,

Что разумом проложена была.

Так подчиняюсь я - что здесь изменишь? -

Тому, что порешил всесильный рок,

Ведь им плетется жизнь детей моих.

Но их сердца - надежд моих залог,

Их дух высок, как и рожденье их.

Изабелла. Дон Мануэль. Дон Цезарь. В дверях появляется Диего.

Входи, входи, достойный мой Диего!

Где дочь моя? Им все известно. Здесь

Нет больше тайны. Где она? Скажи!

Теперь не прячь ее. Мы совладать

С великой радостью сумеем. К ней!

Что это? Как? Ты медлишь? Ты молчишь?

Нет, этот взор не радость возвещает!

Ты бледен? Что? Меня объемлет дрожь.

Что с дочерью? Что с Беатриче?

С Беатриче? Как?

Диего удерживает ее.

Где дочь? Мне страшно. Отвечай!

Ее

Со мною нет. Нет дочери твоей!

С сестрой что сталось? Говори, несчастный!

Похитили! Украдена корсаром!

О, никогда б не видеть этот день!

Мать, успокойся!

Мать, приди в себя!

Скрепись душой, пока ты все услышишь!

Как ты велела, тотчас я пошел

В последний раз знакомою дорогой

К монастырю. На легких крыльях радость

Меня несла!

Не мямли, старый!

И вот, когда в знакомые ворота

Вошел я монастырские, когда

Я тайный страх увидел в каждом взоре

И, ужасаясь, страшное узнал.

Изабелла, дрожа и бледнея, падает в кресло. Около нее хлопочет дон Мануэль.

Так маврами похищена она?

Кто их видал? Кто очевидцем был?

Корабль корсаров близ монастыря

В заливе был замечен той же ночью.

Но в бухте той не раз спасался парус

От разъяренных волн. Где тот корабль?

Сегодня утром видели, как он

Унесся вдаль под всеми парусами.

А о других слыхали грабежах?

Один грабеж корсар не совершает.

Угнали также пасшееся там

На взморье стадо крупного скота.

Надежно скрытую сумели выкрасть?

Нетрудно вору в монастырский сад

По лестнице приставленной забраться.

А как могли они проникнуть в келью?

Монахине пристало быть лишь там.

Не связана обетом монастырским,

Она привольно волей наслаждалась.

А часто ли свободно в том саду

Она гуляла? И о том скажи.

Его тиши она не раз искала,

Но лишь сегодня не пришла назад.

Грабеж, сказал ты? Грабежу доступной,

Ей был доступен также и побег.

Нет, дочь моя, забыв свой долг, не может

С грабителем бежать по доброй воле.

Дон Мануэль! Дон Цезарь! Я хотела

Сестрой вас осчастливить, но сама

Теперь взываю к вашему геройству!

Теперь себя князьями покажите!

Не допустите, чтоб сестра родная

Добычей вора сделалась! За меч

Беритесь! Снаряжайте флот! Страну

Обшарьте! Через все моря воров

Преследуйте! Но дочь мне возвратите!

Прощай! Отмстить ее, сыскать спешу я!

Дон Мануэль (пробуждаясь от забытья, взволнованно обращается к Диего.)

Когда она исчезла, ты сказал?

Ее не стало только нынче утром.

И Беатриче дочь твоя зовется?

Да, да! Спеши! Довольно вопрошать!

Лишь на одно еще ответь мне только...

Скорей! Спеши! Примеру брата следуй!

Ты про какую говоришь обитель?

Ты видишь слезы, видишь ужас мой!

В каких местах ее ты сохраняла?

Сохранней не была б и под землей!

Внезапный вдруг меня объемлет страх!

Страх? Перед чем? Все расскажи мне, старый!

Несчастный, что ты сделал? Отвечай!

Я это скрыл, княгиня, - я страшился

Тебя заботой новой опечалить.

В день погребенья князя моего,

Когда весь мир, до скорбных зрелищ жадный,

Стремился к месту пышного обряда,

И дочь твоя мольбою неотступной -

Ведь слух о том и в монастырь проник -

Меня склонила дать ей позволенье

Прийти на скорбный праздник похорон.

Я, злополучный, уступил молящей.

Одел ее в наряд, приличный дню,

И в храм повел смотреть обряд печальный.

Там, опасаюсь, в толчее людской,

В толпе, собравшейся со всей Мессины,

Разбойник выследить ее сумел:

Ведь красоты ее не скроет ряса!

Его слова утешили меня:

Ее в Мессине не было в тот день.

Старик безумный! Так ты служишь мне?

Владычица, о лучшем помышлял я!

Мне голос крови, голос естества

В ее словах послышался невольно;

Я это принял за небесный знак,

Пророческое, тайное стремленье:

Увидеть прах родимого отца.

Я праву внял ее святого долга!

Итак, к добру стремясь, я зло посеял.

Зачем терзаюсь я в тоске сомнений?

Иль свет пролить на этот мрак так трудно?

Меня не жди. Останься! Врозь пойдем мы.

Что сталось с братом? Как понять его?

Он стал другим, он стал совсем другим.

Родимая, с пути я воротился,

Чтобы узнать сестры моей приметы,

Я, торопясь, забыл о них спросить.

Как разыскать мне след ее, не зная,

Откуда вор похитил Беатриче.

В каком монастыре она скрывалась,

В каких краях?

В монастыре святой

Цецилии, - за той горой лесистой,

Немой приют спасающихся душ.

Мужайся же! Сынам своим доверься!

С сестрою я вернусь, хотя бы мне

Искать пришлось по всем морям и странам.

Но лишь одно теперь меня заботит:

Чужой защите вверил я невесту,

Когда лишь ты хранить алмаз должна.

Пусть во дворце с тобой живет она.

К ее груди припав, - я сердцем верю, -

Забудешь ты жестокую потерю.

Так все еще проклятье настигает

Тяжелой карой этот мрачный дом!

Моей надеждой злобный дух играет,

Он ненасытен в мщении своем.

Так близко мне родная пристань мнилась,

Так верила я в счастия залог,

Что вожделенный берег недалек,

Весь погруженный в кроткое сиянье;

Но вот опять грозу приносит рок

И рвет меня в пучины клокотанье!

Уходит во внутренние покои в сопровождении Диего. Сцена превращается в сад. Оба хора. Позднее Беатриче. Хор дона Мануэля приближается, одетый в праздничные наряды и украшенный венками; он несет описанные выше подарки невесте. Хор дона Цезаря заступает ему дорогу.

Тебе бы лучше поскорей убраться.

Будь вы получше, я бы рад стараться.

Что ты здесь лишний, не заметил сам?

Я не уйду, коль досаждаю вам.

Нам место здесь! Кто преградит дорогу?

Да хоть бы я! Не то найдем подмогу.

Дон Мануэль сюда направил нас!

А мы блюдем дон Цезаря приказ!

Пусть младший старшему уступит брату.

Кто первый взял, тот миром завладел.

Прочь, недруг мерзостный, покуда цел!

Быть может, спор дадим решить булату?

Так будешь ты перечить мне повсюду?

Кому хочу, тем и перечить буду.

Ты что здесь ищешь, что здесь охраняешь?

А ты чего следишь да вопрошаешь?

Так я тебе и стал держать ответ!

Но й от нас тебе почета нет!

Мы старших чтить умели в нашу пору.

Не хуже вас готовы мы к отпору.

Увы! Они сейчас затеют ссору!

Мне не страшны ни ты, ни гордость ваша!

Наш князь сильней, почетней служба наша.

Уж он в пути! Страшусь подумать даже!

Ты лжешь! Дон Мануэль его храбрей!

А первый приз на состязаньях чей?

О господи! Помилуй! Пожалей!

Не будь здесь мира, я б извлек кинжал.

Когда б не страх, ты мира б не желал.

О, только б он в их схватку не попал!

Я чту закон, а не свирепый взгляд.

Всегда законом трус прикрыться рад.

Начни - отвечу!

Меч мой обнажен!

Они дерутся! Вот мечи блеснули.

Святое небо, удержи его!

Разверзни рвы, петлей опутай ноги.

Но жениха не выдай моего!

Вы, ангелы, которых я вернуть

Любимого просила, грешной речи

Не слушайте! Пусть будет он далече!

Убегает в беседку. В момент, когда оба хора друг на друга нападают, входит дон Мануэль.

Что вижу? Прочь мечи!

Первый хор (Каэтан, Беренгар, Манфред) (второму хору)

А ну, ударь!

Руби его! Бей насмерть!

Дон Мануэль (обнажая свой меч, становится между ними)

Прочь мечи!

Глядите - князь!

Прочь! Я того на месте уложу,

Кто, воскрешая наш раздор кровавый,

Хоть бровью поведет на зло врагу.

В уме ль вы? Что за демон вас толкает

Вновь раздувать огонь вражды заглохшей,

Которую мы, ваши государи,

Решили навсегда предать забвенью!

Кто эту ссору начал? Отвечайте!

Они стояли...

Сюда пришли мы, князь, наряд венчальный

Одетые для пира, не для боя

Кровавого, мы мирно шли сюда,

Не помышляя о жестоких схватках

И веря в нерушимый договор.

Как вдруг они заставой нам нежданной

Враждебно преградили этот Вход.

Безумные! Иль нет на свете места,

Свободного от ваших лютых битв?

В приют святой невинности - и то

Врывается свирепый ваш раздор!

Назад! Здесь - тайна. Близости твоей

Нескромной эта тайна не выносит.

Назад! Твой князь тебе через меня

Велит уйти. Мы ныне заодно,

И мой приказ - его приказ. Ступайте!

Что нам делать?

Князья отныне в мире, это - правда.

И если ты в их распри и раздор

Непрошенно, незванно замешался,

Наград не жди, а жди несчетных бед!

Когда властитель утомлен раздором,

Он сбрасывает плащ вины кровавой

И, быстро на слугу его накинув,

Пред всеми обеленный предстает.

А потому: пусть сами разберутся,

Разумнее от споров воздержаться!

Второй хор уходит. Первый отступает вглубь сцены. В это мгновение выбегает Беатриче и бросается в объятия дону Мануэлю. Беатриче. Дон Мануэль.

Ты! Я опять с тобой. Жестокий ты!

Ты долго, долго ждать себя заставил.

Всем ужасам и страхам ты меня

В объятья бросил. Но молчу, молчу!

Я вновь с тобой! В твоих объятьях милых -

Пойдем! Их нет! Мы можем убежать!

Спеши! Не надо медлить и мгновенья.

(Хочет увлечь его за собой и только теперь пристальнее к нему присматривается.)

Но что с тобой? Как хмуро и безмолвно

Меня ты встретил. Даже не обнимешь!

Иль ты меня уже задумал бросить?

Не узнаю тебя. Таков ли мой

Жених, супруг любимый?

Нет, нет! Молчи! Теперь не время спорить!

Бежим отсюда. Верь мне: каждый миг

Бесценен!

Стой, ответь мне.

Нет, нет, нет!

Скорей! Пока те люди не вернулись!

Останься! Эти люди не страшны нам.

Нет, ты не знаешь их! Бежим! Скорей!

В моих руках - чего тебе бояться?

О, верь мне! Здесь людей немало сильных.

Любимая! Но не сильней меня.

Ты? Против этих всех? Совсем один?

Совсем один. Ведь эти люди только...

Нет! Ты не знаешь, кто над ними старший.

Они мне служат, старший я над ними.

Так ты?.. Мне душу сковывает ужас!

Знать, время мне открыться, Беатриче.

Да, я не тот, кем ты меня считала:

Не бедный рыцарь, не безвестный странник,

Что, полюбив, любви твоей искал!

О том, кто я, каков мой сан, мой род,

Не говорил я при свиданьях наших.

Ты не дон Мануэль? О, горе! Кто ж ты?

Нет, я дон Мануэль, но я знатнейший

Из тех, кто это имя носит здесь:

Дон Мануэль, Мессины повелитель.

Как? Ты дон Мануэль? Дон Цезарь - брат твой?

Дон Цезарь брат мне, верно.

Брат твой? Боже!

А с кем еще из кровников моих

Знакома ты?

Так ты - дон Мануэль,

Враждующий непримиримо с братом!

Мы помирились. Братья мы отныне

Не только по рожденью - по любви.

Отныне - в мире?

Что с тобой? Скажи,

Что так тебя волнует? Больше ты,

Чем только с именем знакома нашим?

Все ль о тебе я знаю? Ничего

Ты от меня доселе не скрывала?

Что ты подумал? Как? Я скрыла что-то?

Не знаешь? Кто она? Узнать могла бы

Ее ты по рассказам иль при встрече?

Ты знаешь мать мою? И это скрыл?

Коль с ней знаком я, горе нам обоим!

Она кротка, как свет благого солнца!

Я помню ненаглядные черты

Ее лица... Из темной бездны сердца

Выходит образ царственный ее.

Я вижу пряди локонов тяжелых,

Спадающих на белый стебель шеи,

Я вижу лба крутое очертанье,

И этих глаз неотразимый свет,

И задушевный голос материнский

Мне слышится...

Увы! Во всем - она!

А я бежала! Я ее отвергла!

Быть может, в утро радостного дня,

Который мог нас породнить навеки,

Тебе и мать я в жертву принесла!

Княгиня будет матерью твоей.

Я к ней сведу тебя. Ей все известно.

Как? К вашей матери? К самой княгине?

Меня? И к ней вести? Нет! Никогда!

Ты в страхе? Что твой ужас означает?

Иль не чужая мать тебе моя?

О, горестное, грустное открытие!

О, никогда б не видеть этот день!

Любимая, ужели ты боишься

Увидеть князя в бедном незнакомце?

О, возврати безвестного того!

За ним пойду и на пустынный остров.

Назад! Что за народ сюда ворвался?

О, этот голос! Где укроюсь я?

Ты знаешь этот голос? Нет, его

Ты слышать не могла. Возможно ль это?

Теперь бежим, бежим! Не медли больше!

Бежать? То голос брата. Он меня

Здесь ищет. Странно это, правда...

Впрочем...

Во имя всех святителей, укройся!

Он разъярен твоим приходом, верь!

Любимая! Напрасен этот страх!

Ведь я сказал: мы с братом помирились.

О небо! Унеси меня отсюда!

О господи! Какая мысль меня

Пронзает вдруг! Иль вправду не чужой

Тебе и этот голос? Беатриче!

Так ты... Мне страшно даже слово молвить...

Так ты была тогда на погребенье?

Была в соборе?

Не сердись!

Несчастная, так ты...

Я не сладила с влеченьем!

Прости меня! Ведь я тебя просила...

Но ты, суров и замкнут, промолчал

В ответ на просьбу. Смолкла тут и я...

Как мне понять, какая злая воля

Меня нежданно в город повлекла?

И вдруг мое желанье сбылось,

Старик слуга мне уступил нежданно.

Винюсь в непослушанье - я пошла.

Появляется дои Цезарь в сопровождении обоих хоров.

Оба брата. Оба хора. Беатриче.

Ты нам не веришь? Верь глазам своим!

Исчадье ада! Как? В его объятьях?

Предатель гнусный! Так-то любишь ты?

Вот почему ты лгал о примиренье!

О, божьим гласом ненависть была!

Отправься в преисподнюю, предатель!

Я умираю... Беатриче! Брат!

Падает и умирает. Рядом с ним, лишаясь чувств, падает Беатриче.

Кровь! Кровь! Сюда! Беритесь за оружье!

Пусть смоет кровь кровавые дела!

Все обнажают мечи.

Мы спасены! Конец старинной распре!

Один отныне князь в стране Мессинской.

Мщенье! Мщенье! Убийца проклят!

Отмстить за убиенного! Отмстить!

Князь, не страшись, мы отстоим тебя.

Дон Цезарь (становится между дерущимися)

Назад! Я в нем врага убил! Он сердце

Доверчивое подло обманул,

Любовью братской влек меня в тенета.

Ужасным кажется поступок мой,

Но правым небом правый суд подсказан.

Плачь, плачь, Мессина! Горе! Горе! Горе!

В твоих стенах ужасное свершилось!

Всем горе - матерям твоим и старцам,

Цветущим девам, юношам и детям,

И тем, кто не рожден еще на свет!

Плач не поможет... Помощь ей нужна!

Ее из царства ужаса и смерти!

Не смею дольше медлить. Долг зовет

Искать сестру, похищенную вором.

Ее несите к матери и той

Скажите, что прислал ее дон Цезарь!

Уходит. Второй хор усаживает бесчувственную Беатриче на скамью и уносит ее. Первый хор остается у трупа, вокруг которого полукругом стоят пажи, несшие дары невесте.

Вот он лежит, бездыханный, бесстрастный, -

Кто истолкует кровавый исход?

Хоть мне и чудился призрак ужасный,

Призрак убийства, безликий, безгласный,

Что их к преступным деяньям ведет,

Все ж не могу пересилить смятенье

В час, как гроза разразилась над нами,

В час, как рожденное страхом виденье

Вижу, злосчастный, своими глазами.

Кровь застывает в сердце, когда

Страшной явью становится злая беда!

Юный воин

Лежит распростерт,

Бездыханен, в разгаре цветенья

Тяжко сдавленный смерти тьмой,

Поражен у заманчивой двери

В брачный зал. И над смолкшим глухой

Слышится плач о ранней потере.

Идем мы, идем мы

К заветному месту,

Чтоб встретить невесту;

Доставлен пажами

Наряд подвенечный, лари с жемчугами;

Дружки уже в сборе, сияют хоромы.

Только жених молодой занемог!

Песней его не пробудишь от дремы,

Ибо сон отошедших глубок.

Глух, безрадостен сон неживущих!

Сна не встревожит охотничий рог.

Тих лежит он в тенистых кущах.

Третий (Каэтан)

Где наши чаянья, наши надежды?

Много ль из них земнородный извлек?

Нынче лишь, сердцем и духом едины,

Клятву любви принесли вы как братья.

Солнце, сходящее в сумрак пучины,

Видело утром не ваши ль объятья?

Вечером, братской рукой поражен,

Мертвый лежит он, с землей обручен;

В сердце - рана, недвижный, холодный.

Где же вы, чаянья, где вы, надежды -

Все, что на этой трясине бесплодной

В гордых мечтах возрастил земнородный?

Как сокровище, к матери сирой

Ношу скорбную мы снесем.

Смертоносною срубим секирой

Ветку с веткой сплетем для одра рокового, -

Уж не даст он побега живого,

Отягченный смерти плодом,

Не раскинется трепетной сенью,

Не укроет путника тенью!

Вспоен мести кровавым соком,

Нянчить мертвых он призван роком.

Первый (Манфред)

Горе, горе убийце, горе!

Грех с безумного взыщется вновь.

Туда, туда, пробиваясь в щели,

Льется, льется алая кровь.

Глубже там, под землей, засели

В мраке, песен страшась и речи,

Дщери Фемиды, что всех карают^[350],

Правою мерой дела измеряют,

Цедят, мешают. И месть - недалече.

Быстро меркнет случайных дел

Как сбегает с лица улыбка.

Но живет - и до срока лишь дремлет -

Все, что в темное лоно приемлет

Неизменно творящее время.

Ибо время - цветущая вечно весна.

И бессмертною жизнью природа полна.

Все сущее - плод, все сущее - семя.

Третий (Каэтан)

Горе, горе убийце, горе!

Он пожнет смертоносный сев!

Ибо разны и ликом не схожи

Скрытый гнев и прорвавшийся гнев.

Полон гордым сознанием чести

Взор таимой в груди, созревающей мести.

Но, уже совершенная нами,

Месть боязливыми смотрит очами.

Вспомни: Ореста Эриннии сами

Змеями гнали - живыми бичами, -

Сыну убить его мать повелев^[351].

Лживым подобием правды пленили,

Чтобы насытил он кровью свой гнев.

Но лишь сыновняя месть поразила

Ту, кто его в темном лоне носила, -

Против него же

Вдруг обратилась

Ярость богинь.

Тут лишь узнал он сестер беспощадных,

Мстительных дев, что хватают злодея,

Колют и хлещут его, свирепея,

Змеями жалят, мольбам не внимая,

По морю гонят от края до края,

Вплоть до дельфийских разят святынь.

Хор уходит, унося тело дона Мануэля на носилках. Колонный зал. Ночь. Сцена освещена верхним светом, падающим от большого фонаря. Донна Изабелла и Диего входят.

Еще вестей от них не поступало

О том, что след похищенной сыскался?

Нет, государыня! Но верь, отыщет

Ее усердие твоих сынов!

Как жутко мне, как боязно, Диего!

Ведь я могла предотвратить несчастье.

Упреков жало в сердце не вонзай!

В чем поступила ты неосторожно?

О, если б раньше я ее призвала,

Как сердца голос требовал не раз!

Так ум велел. Ты поступила мудро,

А остальное да рассудит бог.

Нет чистых радостей! Кто б мог меня

Счастливей нынче быть, когда б не это?

Лишь задержалось счастье, не исчезло!

Порадуйся на дружбу примиренных!

Я видела, как крепко, грудь к груди,

Они прижались, - это не забуду!

Не показным объятьем, а от сердца!

Их прямота не принимает лжи.

Я вижу также, что они способны

На нежное влеченье. Мило мне,

Что в их сердцах любовь укоренилась.

В безудержной свободе не хотят

Они искать услады; уз законных

Их юность бурная не избегает,

И добронравью страсть подчинена.

Я не стыжусь признаться, друг Диего,

Что я с волненьем, с тайною боязнью

Ждала, когда раскроется в их сердце

Цветок любви. Любовь рождает часто

В сердцах мужей суровых гнев и злобу.

Когда в костер, годами возводимый

Враждой, внезапно молния ударит

И грозно вспыхнет ревности огонь...

Страшусь подумать!.. Если чувства братьев,

Враждою разобщенные доселе,

На этой почве гибельно столкнутся!..

Но нет! И эту грозовую тучу,

Отвел небесный ангел незаметно, -

И вольно дышится моей груди.

Да, радуйся делам своим премудрым!

Разумным словом, ласкою, добром

Достигла ты того, что не под силу

Отцовской было строгости. Тебе -

Хвала! Но прославлять и рок должны мы.

Да, многое пришлось мне совершить.

Легко ли было тайну пронести,

Ее не выдав, столько лет злосчастных?

Лукавить перед мнительным супругом

И в сердце ежечасно подавлять

Влеченье естества, что, как огонь,

Под пеплом тлеющий, рвалось наружу?

В твоей удаче вижу я залог

Того, что все ведет к благополучью.

Не раньше я звезду свою восславлю,

Исчезновенье дочери моей

Мне говорит, что демон мой не дремлет.

Хвали иль порицай меня, Диего,

Я все открою верному слуге:

Не в силах я была исхода ждать

В бездействии, покуда оба сына,

Скитаясь по свету, ее найдут.

О ней пеклась и я. Где человек

Теряет власть, там помогает небо.

Скажи мне все, что я узнать достоин.

Отшельником на Этне, высока

Живет угодник божий. С давних пор

Зовется старцем он Вершины. Ближе

Он к небесам, чем мы, простые люди,

К земле прикованные. Дух земной

Сумел омыть в эфире он небесном

И с высоты годов нагроможденных

Глядит на несогласную игру

С судьбою дома нашего знакомый,

Не раз о ней выспрашивал он небо,

Не раз проклятье отводил молитвой.

К нему-то поспешила я послать,

О дочери утраченной скорбя,

В далекий путь младого скорохода

И час от часу верных жду вестей.

Коль глаз мне, государыня, не лжет,

Так это он спешит сюда обратно.

Хвала и честь усердию его!

Скажи мне, не тая ни мрачных бед,

Ни радости, лишь правду возвещая:

Что старец, богом взысканный, ответил?

«Спеши к тебя пославшей, - старец рек.

Утраченная дочь ее сыскалась».

Всегда вы мне желанное вещали.

А кто из сыновей моих сумел

Ее от рук разбойников избавить?

Утраченную старший сын нашел.

Дон Мануэль нашел ее, сказал ты?

Всегда он был благословеньем божьим!

Святому старцу отдал ты свечу,

Которую я в дар ему послала?

Зажег ли он ее пред алтарем?

Дары другие, что бывают любы

Людскому роду, старец презирает.

Свечу он молча принял от меня,

И, к алтарю приблизясь, где лампада

Его светилась, он ее зажег.

И тут же пламя хижину объяло,

Где девяносто лет служил он богу.

Что ты сказал? Мне чуется беда!

И трижды «горе! горе! горе!» крикнув,

Сошел он с Этны, молча указуя

Не следовать за ним, не озираться.

И вниз, гонимый страхом, я бежал.

В пучину злую нового сомненья,

Безвестности и колебаний тяжких

Меня толкнул двусмысленный ответ.

Утраченную дочь мою, сказал ты,

Нашел мой старший сын, дон Мануэль?

Благая весть меня не утешает,

Сопровожденная такой бедой.

Но оглянись, владычица! Твой глаз

Увидит то, что старцем предвещалось.

Я не ошибся: в княжеский дворец

Твоих сынов друзья и челядинцы

Благословен стократно этот день! - Изабелла благословляет, называет счастливейшим днем своей жизни тот, который принесет ей величайшее несчастье - гибель обоих сыновей. Подобных примеров «трагической иронии» в «Мессинской невесте» чрезвычайно много.

Вспомни: Ореста Эриннии сами // Змеями гнали - живыми бичами, - // Сыну - убить его мать повелев. - Согласно греческому мифу, не Эриннии, а веление дельфийского оракула, то есть сам Аполлон заставил Ореста отомстить за отца. Эриннии преследуют Ореста уже после совершенного им матереубийства.

Автор:	Шиллер Ф. И.
Категория:	Трагедия


Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница