Смерть Валленштейна. Действие третье. Автор произведения

Графиня Терцки. Текла. Девица Нейбрунн. Две последние заняты рукоделием.

Вам, Текла, не о чем меня спросить?

Давно от вас я жду хотя бы слова.

Ужели имени его так долго

Вы можете ни разу не назвать?

Иль стала лишней я, и есть иные

Пути, не чрез меня? Признайтесь мне!

Его видали вы?

Нет, не видала

Ни нынче, ни вчера.

И ничего

О нем вам слышать не пришлось?

Я спокойна.

Нейбрунн,

Оставьте нас.

Не нравится мне это,

Что именно теперь так присмирел он.

Когда узнал он обо всем,

Теперь бы надлежало объясниться.

Чтоб мне понять, яснее говорите.

Затем ее и удалила я.

Вы больше не ребенок, Текла. Сердцем

Созрели вы вполне, коль полюбили.

Вы доказали. Духом вы подобней

Отцу, чем матери, и можете узнать,

Чего она снести не в силах.

Прошу вас, прекратите предисловья.

Что б ни было, не может быть страшней

Оно вступленья этого. Короче

Скажите, что намерены сказать.

Вы не должны пугаться...

От вас зависит оказать отцу услугу

Большую...

От меня? Отцу?

Вас любит

Макс Пикколомини. Во власти вашей

Его к отцу навеки привязать.

Тут моего содействия не нужно,

Был предан.

Почему же был? А ныне?

И к императору привязан он.

Не более, чем долг велит и честь.

Нам доказательства теперь нужны

Его любви, не чести. Честь и долг -

Слова двусмысленные! Пояснить их

Ему должны вы. Пусть ему любовь

Веленье чести истолкует.

Он должен императора покинуть

Иль вас.

Он за моим отцом охотно

В жизнь частную последует. Он сам

Сказал, - вы слышали, - что жаждет

Сложить оружье.

Не сложить его,

А защищать им герцога он должен.

Как скоро нанесут отцу обиду,

Он за него всю кровь свою прольет.

Слова мои понять вы не хотите,

Так слушайте: отец ваш отложился

От императора, и с целым войском

Он перейти готовится к врагам.

Пример великий нужен,

Чтобы увлечь все войско; уважает

Оно обоих Пикколомини.

За них общественное мненье, будут

Готовы все последовать за ними.

Коль сын за нас, нам и отец союзник,

И все теперь у вас в руках.

О мать несчастная! Что ждет тебя!

Пред неизбежностью она смирится.

Ее я знаю, будущего робким сердцем

Она страшится; то, что непреложно,

Что уж сбылось, она смиренно сносит.

О вещая душа! Вот, вот она,

Холодная и грозная рука,

Свергающая светлые надежды!

Я это знала: в самую минуту,

Когда вступила я сюда, мне чувство

Сказало тайное, что надо мною

Сияет вредоносная звезда.

Но о своем ли помышлять мне горе?

О мать моя!

Не тратьте жалоб тщетных,

Отцу вы дружбу Макса сохраните,

Себе его любовь. Тогда мы можем

Достигнуть все желанной цели.

Цели?

Ах, больше нет уже об этом речи!

Он вас не бросит, вас не может бросить!

Несчастный!

Если вас он точно любит,

Решится, верьте, скоро он.

Решится

Он скоро, да. - Увы! Тут есть ли выбор?

Собой владейте. Ваша мать идет.

Как встретиться мне с нею?

Успокойтесь.

Сестра! Кто был здесь? Разговор горячий

Я слышала.

Нет, не был здесь никто.

Меня пугает все. Мне каждый шорох

Сдается шагом вестника беды.

Ты знаешь ли, сестра, что он решил?

Исполнит ли он волю государя?

Пошлет ли конные полки инфанту?

Он Квестенберга отпустил ли с добрым

Ответом?

Тогда всему конец!

Предвижу все: начальства над войсками

Его лишат; вновь будет то, что было

С ним в Регенсбурге.

Нет, того не будет,

На этот раз не будет. Не страшитесь.

О непреклонный этот человек!

Чего не вынесла, не претерпела

В супружестве я этом злополучном!

Я, словно к огненному колесу

Прикованная, все быстрей, быстрей

Им увлекаемая с силой страшной,

С ним жизнь мучительную прожила.

Меня всегда по краю бездны грозной

И головокружительной он мчал.

Не плачь, мое дитя! Таких страданий

Быть жертвою не опасайся ты:

Нет Фридланда другого. Ты не можешь

Иметь удел, подобный моему.

Бежим отсюда, мать! Скорей! Скорее!

Нельзя нам здесь остаться! С каждым часом

Здесь новое страшилище грозит.

Твоя судьба спокойней будет. Знали

Года я первые с отрадой помню:

Шел с радостным еще тогда он рвеньем

Дорогой жизни. Честолюбье было

В нем греющий огонь, не пламень жадный,

Как ныне; доверял ему в то время,

Любил его как друга император,

И все его труды и предприятья

Венчал успех. Но с бедственного дня,

Который в Регенсбурге с верха власти

Его низвергнул, овладел угрюмо

Им подозрительный, тревожный дух.

Лишась покоя, своему он счастью

И собственным не доверяя силам,

Науке темной предался, в которой

Еще никто отрады не нашел.

Вы смотрите своими лишь глазами.

Но кстати ли теперь такие речи,

Когда мы ждем его? Он будет скоро.

Найти ее?

Ты слезы осуши,

Встречай отца с лицом веселым, Текла.

Смотри, здесь лента развязалась. Надо

Поправить волосы. Не плачь, слезами

Ты глаз не омрачай. Что я оказать

Хотела? - Да, Макс Пикколамини -

Достойный, благородный человек.

Вы мне, тетя, разрешите...

Сейчас отец ваш явится. Куда вы?

Его теперь я встретить не могу.

Но он отсутствие заметит ваше.

Зачем уходишь ты?

Мне невозможно

С ним быть теперь.

Она больна.

Обе идут за Теклой и стараются удержать ее. Валленштейн входит, разговаривая с Илло.

Еще спокойно в лагере?

Мы можем через несколько часов

Известье получить, что Прага наша;

Тогда, сняв маску, знать дадим полкам

Вся сила тут в примере; человек -

Тварь ПОДРАЖАЮЩАЯ, и по следу

Того, кто впереди, идет все стадо.

Отряд, стоящий в Праге, в том уверен,

Что в Пильзене нам войско присягнуло,

А в Пильзене нам присягнет оно,

Узнав о поданном примере в Праге.

Ты говоришь, и Бутлер быть за нас

Уже решился?

Нынче добровольно

Мне предложил себя он и свой полк.

Не каждому, как вижу я, внушенью

Мы внутреннему доверять должны.

Порой дух лжи коварно голос правды

Заимствует и с целью злобной шепчет

Пророчества обманчивые нам.

Так (виноват и против старика

Достойного я этого. Мне чувство

Я не хотел бы ощущенье это, -

В присутствии его стесняет грудь

И дружеским препятствует влеченьям;

И он, кому не доверяет сердце,

Он счастья первый мне дает залог.

И в войске лучшие его примеру

Достойному последуют, поверь.

Теперь ступай и тотчас Изолани

Сюда пришли мне. Оказал услугу

Ему недавно я, с него начиу.

Илло уходит. Между тем остальные приблизились.

Мать с дочерью! Так отдохнем от дел.

Желал я провести в кругу семейном

Отрадный час.

Давно все вместе, брат,

Мы не были.

Могу ли ей открыться?

Успела ли ее ты подготовить?

Подойди ко мне, мое дитя,

Сядь здесь со мною. На твоих устах

Благая сила. Мне твое искусство

Хвалила мать. В груди твоей живет

Чарующая власть напевов стройных.

Мне сладкие теперь потребны звуки, -

Отгонят злого демона они,

Который мрачные раскинул крылья

Над головой моей.

Где лютня, Текла?

Спой, докажи отцу свое искусство.

Мать! Боже мой!

Порадуй же отца.

Племянница, что это?

О, пощадите! Как, мне петь? Теперь!..

С душой истерзанной! Петь перед тем,

Кто мать мою в могилу сводит!

Что за упрямство, Текла? Твой отец

Напрасно ль изъявил свое желанье?

Боже мой! Я петь могу ли?

(Берет инструмент дрожащей рукой, душа ее охвачена сильным волнением, и в то мгновенье, когда она намеревается запеть, она содрогается, бросает лютню и быстро уходит.)

Дитя мое! Она больна!

Что с ней? Всегда ль она такой бывает?

Раз тайну выдала она свою,

Любит

Она его.

Его? Кого же?

Любит,

Да, любит Пикколомини она.

Ужель ты не заметил? Да и ты,

Сестра?

О, это ль тяготит ей душу?

Благословенье божье над тобой,

Мое дитя, ты выбора такого

Стыдиться не должна.

Поездка эта...

Коль не имел ты видов, самого

Себя вини: назначить надо было

Надеется он мужем стать ее.

Ей мужем? Юноша с ума сошел!

Так сам ей и скажи твое решенье.

Он вздумал взять дочь герцога Фридланда!

Мне это нравится! Как видно, ставит

Себе он цель не низкую.

К нему

Ты так всегда благоволишь, что ныне...

Быть и моим наследником он хочет,

Да, я его люблю, ценю высоко;

Но тут с рукою дочери моей

В знак милости единственную дочь?

Он благородством мыслей...

Заслужил

Мою привязанность - не дочь, однако.

Высокий род его и предки...

Предки!

Он подданный, а Текле жениха

Намерен я искать средь венценосцев.

О мой супруг! Не будем мы стараться

Возвыситься чрезмерно, чтоб не пасть

Тем бедственней.

С таким трудом, за тем ли

Вознесся я над прочими людьми,

Обыкновенным заключить родством?

Затем ли я...

Ее одну оставлю

По себе на свете, я хочу

На голове ее корону видеть.

Иль не желаю жить! Как? Я на все,

На все дерзаю, чтоб ее возвысить,

Да, в этот самый час...

И соглашусь

Я ныне, как отец мягкосердечный,

Дочь по-мещански выдать за того,

Кто полюбился ей? Ее так выдать

Теперь, когда готов я увенчать

Свое почти оконченное дело?

Нет! Мной давно она хранимый клад,

Последняя монета дорогая

Моей казны - не уступлю иначе,

О мой супруг! Вы беспрестанно выше

И выше строите, о том не мысля,

Что ваше зданье устоять не может

На шатком основании своем.

Сказала ль ты, где местопребыванье

Ей выбрал я?

Нет. Объяви ей сам!

Как? Мы в Каринтию не возвратимся?

И в поместья ваши мы не едем?

Грозила б вам опасность там.

В земле австрийской, там, где под защитой

Мы императора?

Моя жена

Ждать от него защиты тщетно б стала.

О боже мой! Вот до чего дошло!

В Голландии защиту вы найдете.

Вам провожатый - герцог

Фон Лауэнберг.

Как, герцог Лауэнбергский^[272],

Враг императора? Союзник шведов?

Враг императора не враг мне больше.

Так это правда? Конечно! Лишились

Начальства вы над войском? Боже, боже!

Не выводи ее из заблужденья!

Ты видишь, правды не снесла б она.

Что с Терцки? На лице его испуг,

Как будто призрак он увидел!

Терцки (тихо Валленштейну, отводя его в сторону)

Ты сам велел хорватам выступать?

Нет, и не думал я...

Хорваты выступили этой ночью

И егери. Кругом деревни пусты.

Где ж Изолан?

Ведь ты его услал.

Не услал? И также Деодату

Уехать не велел? - Исчезли оба.

Уж Терцки...

Все он знает.

И что Кауниц,

Колальто, Гёц, Марадас, Эстергази

Графиня (издали тревожно наблюдавшая за ними, подходит)

Брат! Терцки! Что случилось?

Ничего

Пусти! Идемте.

Ничего, Тереза.

Как ничего? Но разве я не вижу,

Что кровь из ваших помертвелых лиц

Исчезла вся? Что даже брат с усильем

Спокойный вид старается принять?

Вас опрашивает адъютант, граф Терцки!

Узнай зачем!

Без мятежа и тайно

Произойти все это не могло.

Кто у ворот сегодня в карауле?

Полк Тифенбаха.

Сменишь ты его

Теперь же. Гренадеров графа Терцки

Там на часы вели поставить. Слушай!

Где Бутлер, знаешь ты?

Его я видел.

Сейчас он сам здесь будет. Бутлер верен.

Уходит. Валленштейн хочет последовать за ним.

Сестра! Не выпускай его отсюда!

Боже! Что такое?

Пусти, мой друг! И ты, сестра! Не бойтесь

Мы в стане; бури здесь сменяют быстро

Луч солнечный, мятежными умами

Вождю не просто править, никогда

Не знает он отрадного покоя.

Коль мне остаться здесь, идите вы:

Дела мужчин не терпят жалоб женщин.

Останься. Из окна мы все увидим.

Терцки (отводит ее в сторону и многозначительно указывает на герцогиню)

Пойдем, сестра, коль он велит.

Так что ж там?

Войска сбегаются, зачем - не знают.

С молчаньем мрачным под свои знамена

Таинственно становятся полки;

Недружелюбно смотрят тифанбахцы;

Одни валлоны в стороне стоят,

Построясь, никого не подпускают

Там Пикколомини?

Его повсюду

Разыскивают, нет его нигде.

Какое адъютант принес известье?

Его ко мне полки мои послали.

Вновь в верности они тебе клянутся

И с нетерпеньем ждут сраженья.

Как же

Тревога эта в стане поднялась?

Я все велел скрывать от войск, пока

Из Праги нет еще счастливой вести.

О, если б ты словам моим поверил!

Еще вчера мы умоляли

Октавио. Ты сам ему коней

Для бегства дал...

Ты снова ту же песню!

Мне о твоем безумном подозренье

Не говори.

И в Изолани был

Уверен ты, а изменил он первый.

Еще вчера его от нищеты

Я спас. Что ж? Благодарности не ждал я.

Все таковы.

Он прав, меня покинув;

Он верен остается божеству,

Которому за карточным столом

Всю жизнь служил. В союз с моей удачей

Что я ему, что мне он? Для него

Я лишь корабль, который он надеждой

Своею наирузил. Открытым морем

Он плыл на нем; его опасный бег

Над рифом видя, он спасает ныне

Свое добро. Меня он покидает,

Как птица ветвь, ей давшую приют.

Сердечных уз меж нами нет разрыва.

Да, поделом обманут тот бывает,

Кто сердце в скудомысленном искал!

На краткий срок житейские явленья

На гладком отражаются челе,

В беспечный ум ничто не западает.

Волнуется легко и живо кровь,

Но глубь груди душою не согрета.

Скорей готов я гладкому челу

Довериться, чем хмурому иному.

Велел я стражу

Сменить. Злодеи тифенбахцы...

Вышли из повиновенья.

Вели стрелять по ним! О, дай приказ!

Не горячись! Тебе какой же дали

Они ответ?

Что слушаться им должно

Лишь генерала Пикколомини.

Как? Это что?

Войскам-де предъявил он

Ты слышишь, герцог?

По его ж внушенью

Полковники отправились вчера.

Ты слышишь?

Монгекукули, Караффа,

Еще других шесть генералов ночью

Уехали, чтоб с ним соединиться.

Приказ от императора получен

Им будто бы давно, на днях же он

Условился об этом с Квестенбергом.

Валленштейн опускается на стул и закрывает лицо руками.

О, если б ты поверил мне!

Нет сил, нет сил переносить тревогу!

От нас все отлагаются полки;

Граф Пикколомини нам изменил.

Предчувствие мое!

Ты мне не верил.

Как звезды лгали, видишь ты теперь?

Не лгут нам звезды, это вопреки

Теченью их и року совершилось.

Верна наука, но коварство сердца

Ложь в небеса правдивые внесло.

Основаны на правде предвещанья;

Где выступает из своих границ

Природа, там все знание земное

Ошибочно. Иль суеверьем было,

Что не хотел подобным подозреньем

Не буду я краснеть за эту слабость!

Религия заложена и в звере,

Не смеет дикий выпить чаши с жертвой,

Которой в грудь вонзить он хочет меч.

Октавио! Ты совершил не подвиг.

Не ум твой над моим взял верх - победу

Твоя душа лукавая над честной

Моей душой постыдно одержала.

Я без щита был, ты удар безбожно

В незащищенную направил грудь.

Перед таким оружьем я - ребенок.

Вот Бутлер, друг, оставшийся у нас.

Валленштейн (идет ему навстречу с распростертыми объятиями и сердечно обнимает его)

В мои объятья, старый мой товарищ!

Не так отраден солнца вешний луч,

Пришел я, герцог...

Ты уже слыхал?

Старик мне изменил. Что скажешь? Жили

Мы вместе неразлучно тридцать лет.

В походе спали на одной кровати,

Из одного стакана пили мы,

Одним куском делились; опирался

Я на него, как на твое теперь

Плечо я дружеское опираюсь.

И в час, когда с доверчивой любовью

К его груди прижал я грудь свою,

Он, высмотрев удобный миг, украдкой

Мне медленно вонзает в сердце нож.

Забудьте вы коварного. Скажите.

Ты прав, ты прав.

Еще друзьями я богат, не так ли?

Еще любим судьбою; открывая

Мне злобу лицемера, в то же время

Она мне преданность души правдивой

Дает познать. Забудем мы о нем.

Не думайте, что мне его потеря

Так. тяжела; нет, мне тяжел обман.

Обоих я любил, ценил высоко,

И Макс был искренно мне предан, он

Не изменил мне, Макс не изменил.

Оставим это. Действовать нам надо.

Гонец из Праги, что послал мне Кински,

Вот-вот прибудет. Что бы он ни вез,

Попасться в руки он бунтовщикам

Не должен. Так скорее верхового

Отправить верного ему навстречу,

Чтоб тайным провести путем ко мне.

Кого, фельдмаршал, ждете вы?

Я нарочного с вестью жду о том,

Как в Праге дело удалось.

Так вы не знаете?

Причины

Тревоги в лагере.

Тот гонец...

Уж несколько часов тому назад.

И я не знал?

Его схватила стража.

Распечатано письмо,

По лагерю гуляет...

Что в том письме?

Не спрашивайте, герцог!

О горе нам! Все рушится!

Я в силах

Услышать все. Скажи мне правду: Прага

Потеряна?.. Не так ли? Говори!

Потеряна. Вы войском в Кениггреце,

В Будвейсе, Браунау, Таборе и Брюнне

Покинуты, - и снова присягнуло

Оно повсюду государю; вы же

И Кински, Терцки, Илло - все в опале.

Терцки и Илло проявляют испуг и ярость. Валленштейн остается тверд и спокоен.

От мук своих; в груди воскресла сила,

И светел ум; мгла ночи быть должна

Там, где сияют Фридланда светила!

Готовился свой меч я обнажить в бою

С сомненьем, с колебаньем и тревогой,

Когда другой я мог итти дорогой;

Прекращена борьба во мне: стою

Теперь за жизнь и голову свою.

Нет! Дольше не могу я. Где ж они?

Все пусто. Я одна, одна, со страхом

Моим убийственным. Перед сестрою

Казаться я спокойною должна,

И сдерживать в груди свои все муки -

Не в силах я! Коль счастье нас покинет,

Коль должен будет к шведам перейти

Союзником, вождем могучей рати,

Коль так же, как пфальцграф, блуждать из края в край

Должны мы будем памятником жалким

Минувшего величья... нет, дожить

До этого я не хочу! И если б

Он, так упав, свою снести мог долю,

Я б не снесла падения его.

Останьтесь, умоляю вас!

Нет, тайну

Здесь страшную скрывают от меня.

Зачем сестра со мной не остается?

Зачем она, встревоженная, бродит

Без отдыха по залам? Ты зачем

Испугана? Что значат эти знаки,

Которыми таинственно ты с нею

Сестра, я знать хочу.

Скрывать нет пользы,

Да и возможно ль? Раньше или позже

Придется ж ей узнать и перенесть.

Теперь не время слабой быть, нам смелость

И твердый дух нужны, учиться силе

Должны! мы. Пусть одним решится словом

Ее судьба. - Да, вас ввели в обман,

Сестра. Вы в убеждении, что герцог

Отставлен, - не отставлен он...

Хотите

Ее убить?

Ваш муж восстал и перейти хотел

Уже к врагу, как отложилось войско,

И рухнуло задуманное им.

При этих словах герцогиня, пошатнувшись, без чувств падает на руки дочери.

Октавио! Достиг своей ты цели!

Едва ли я не так же вновь покинут,

Как некогда на Регенсбургском сейме

Покинут был. Я лишь с самим собой

Тогда остался, но что может значить

Единый муж, уже известно вам.

Роскошные вы ветви обрубили,

Стою я, обнаженный ствол, но в недрах

Скрывается живительная сила,

Родившая цветущий мир. Был час,

Рать вашу истребляли силы шведа,

Последняя надежда ваша, Тилли,

При Лехе пал. В Баварскую страну,

Как яростный поток, Густав ворвался,

И в Вене император трепетал.

Солдат был дорог: ведь толпа идет

Вослед удаче. Тут-то обратились

Все взоры на меня, (помощника в беде;

Смирилась перед горько оскорбленным

Надменность императора: молил он,

Чтоб произнес я творческое слово,

Чтоб населил людьми пустые станы.

Я это сделал. Барабанный бой

Раздался, имя пронеслось мое,

Как брани бог, из края в край по миру.

Свою соху оратай покидает,

Ремесленник работу, - все спешат

К знакомым им прославленным знаменам.

Все тот же я еще и ныне! Тело -

Вокруг себя наполнит Фридланд снова.

Ведите на меня свои войска!

Они умеют одержать победу

Со мной, но не победу надо мной.

Когда глава от членов отделится,

То явным станет, где жила душа.

Смелей, друзья, смелей! Мы не погибли!

У нас твоих есть, Терцки, пять полков

И Бутлера драгуны. Завтра утром

Шестнадцать тысяч шведов к нам примкнет.

Я девять лет назад не с большим войском

Шел покорять Германию монарху.

Те же. Нейман, который говорит с графом Терцки, отведя его в сторону.

Кого вам нужно?

Что десять паппенгеймских кирасир

С тобой самим поговорить желают

От имени полка.

Пускай войдут.

Тут я успеха жду. Они, заметьте,

Колеблются, и убедить их можно.

Валленштейн. Терцки. Илло. Десять кирасир входят во главе с ефрейтором и, по команде построясь перед герцогом, отдают ему честь.

Валленштейн (смотрит на них некоторое время, затем обращается к ефрейтору)

Тебя я знаю: ты из Брюгге родом,

Тебя зовут ведь Мерси?

Генрих Мерси.

Отрезан был и окружен; с тобою

Сто восемьдесят было человек,

И с ними ты сквозь тысячи пробился.

Так точно, генерал.

Чем за отвагу

Ты награжден был?

Честью, о которой

Я сам просил, - в полк этот поступить.

Ты был в числе охотников, которых

На Альтенберг послал я батарею

Взять шведскую.

Не забываю я, с кем говорил.

Чего хотите вы?

Ты кельнский уроженец, Рисбек?

Ты, шведского полковника Дюбальда,

Взяв в плен, доставил в Нюренбергский лагерь.

Так старший брат твой. У тебя

И младший был, где он теперь?

Так говори!

Нам императорский указ объявлен.

В нем...

Как вас избирали?

Жеребьевкой,

По одному от роты.

Нам императорский указ объявлен.

В нем сказано, что не должны отныне

Повиноваться мы тебе, затем

Что ты изменник и отчизны враг.

На что же вы решились?

В Браунау, в Праге,

В Будвейсе, в Ольмюце приказ исполнен

Товарищами нашими; здесь взяли

Пример с них тифенбахцы и тосканцы.

Но мы не верим, что ты враг отчизны.

Что ты изменник, и считаем это

Обманом или выдумкой испанской.

Пришли спросить тебя мы самого,

Что делать ты намерен. Был ты с нами

Всегда правдив: тебе мы доверяем.

Меж добрым войском и его вождем

Пусть языков не будет посторонних.

Тут узнаю своих я паппенгеймцев.

И вот с чем нас твой полк к тебе отправил:

Тебе по справедливости, ты только

В своих руках намерен сохранить,

Быть честным полководцем войск австрийских, -

Мы за тебя готовы грудью стать,

Оборонять твое мы будем право;

И если все полки тебя оставят,

Мы не оставим, голову положим

Мы за тебя; пасть, а тебя не выдать -

Наш долг солдатский. Но коль так оно,

Как в грамоте написано, коль хочешь

Изменой нас перевести к врагу, -

Чего избави бог! - то покидаем

И мы тебя, как тот указ велит.

Друзья мои...

Не нужно много слов,

Скажи нам: да иль нет - и с нас довольно.

Разумные, не за толпой идете,

А судите вы собственным умом, -

За то я вас и отличал от прочих.

Считает быстрый взор вождя знамена,

Он ратника не замечает в строе,

Тут без разбора все подчинены

Веленью строгому, и не имеет

Значенья человек для человека.

Таким для вас начальником я не был -

Себе самим вы в ремесле суровом

Понятней стали, на лице я вашем

Разумной мысли видел луч, и с вами

Я поступал как с вольными людьми,

За вами право голоса оставив.

Да, генерал, ты к нам благоволил,

Доверья своего нас удостоил,

Нам более, чем всем другим, ты милость

Всегда оказывал, зато и мы

Тебе мы верны. Молви только слово, -

Для нас довольно слова твоего, -

Что ты не замышлял измены, войско

Перевести ты не хотел врагам.

Мне изменяют! Знайте, император

Моим врагам меня приносит в жертву.

Погибну я, коль за меня войска

Не вступятся мои. Вверяюсь вам,

Моей твердыней будет сердце ваше!

Да, эту грудь разить готовы, эту

Седую голову! Вот благодарность

Испанская за бой под Нюренбергом,

На люценских равнинах! Для того-то

Мы вражьим пикам подставляли грудь!

Нам мерзлая земля, холодный камень

Периной были, не существовало

Для нас быстрин, лесов непроходимых,

Мы Мансфельда неутомимо гнали

Вся наша жизнь была походом тяжким.

Мы по земле, встревоженной войной,

Как грозный вихрь носились бесприютно

И вот, когда мы выполнили дело,

Неблагодарное и полное проклятий,

И груз войны рукой неутомимой, верной,

Тащили, этот царственный юнец

Мир унесет легко и ветвь оливы -

Заслуженное наше украшенье -

Себе он в кудри русые вплетет?

Тому не быть! Того мы не допустим!

Ты вел войну со славою, и ты

Ее окончишь. Ты на поле смерти

Кровавое нас вывел, только ты

Нас поведешь домой с веселым сердцем

В прекрасные и мирные долины,

Разделишь с нами плод работы долгой.

Плоды трудов своих? Того не ждите!

Конца войны вам не видать вовек,

Нас всех она поглотит. - Император

Мир заключать не хочет, потому-то

Мне пасть и должно, что хочу я мира.

Какое дело Австрии, что свет

Опустошен войной, что гибнет войско?

Ей хочется расти и покорять.

Вы тронуты - гнев благородный вижу

В глазах я ваших. О, когда б теперь

Моим я мог воспламенить вас духом,

Как увлекал он вас средь грозных битв!

Вы заступиться за меня хотите,

Готовы право защищать мое, -

Великодушно это! Но не ждите

Успеха вы, немногие. Вы даром

Погибнете для вашего вождя.

Нет! Выбрать путь нам надо безопасный,

Воспользуемся помощью его

Для вида лишь, до дня, когда мы будем

В своих руках держать судьбу Европы

И выведем народам благодарным

Желанный мир из стана своего.

Так сносишься со шведом ты для вида?

Не хочешь государю изменить?

Нас сделать шведами? Нам только это

И требовалось от тебя узнать.

Что мне до шведов? Ненавижу их,

Как ад кромешный. С божьей помощью надеюсь

Прогнать их скоро за море домой.

О благе общем мысль моя. Есть сердце

В моей груди, и скорбь германского народа

Мне больно видеть. Люди вы простые,

Но мыслите незаурядно: с вами

Могу я как с друзьями говорить.

Без устали, и все конца ей нет.

Папист и лютеранин, швед и немец -

Никто не уступает; восстают

Одни против других; раздоры всюду,

И нет судьи. - Как тут найти исход?

Как узел возрастающий распутать?

Лишь разрубив его. Я избран роком,

Я чувствую, на это и надеюсь,

Что с вашей помощью исполню все.

Так поступать не следовало, герцог!

Как поступать?

Нам это повредит

В глазах всех благомыслящих.

Ведь это означает бунт открытый!

Что?

Что именно?

Полки все графа Терцки

Австрийского орла срывают со знамен

И твой к ним прикрепляют герб!

Направо

Марш!

Проклят будь, кто надоумил их!

Стой, братцы, стой! Произошла ошибка,

И строго наказать велю виновных.

Я объясню вам! Выслушайте! Стойте!

Не слушают.

Поди уговори их,

Верни сюда во что бы то ни стало.

Погибель это наша, Бутлер! Бутлер!

Вы мой недобрый гений! Для чего при них

Сказали это вы? Все шло успешно,

Мне их склонить почти уж удалось.

Безумцы с их усердьем неуместным!

Жестоко шутит рок! Меня погубит

Услужливость друзей, не злость врагов.

Те же. Вбегает герцогиня, следом за ней Текла и графиня, потом Илло.

О Альбрехт! Что ты сделал!

Вот чего

Недоставало!

Брат, прости меня:

О, что ты сделал!

Ужель надежды нет, и все пропало?

Все. Император, а не мы - хозяин Праги:

Ему полки все присягнули вновь.

Злодей Октавио! И графа Макса

Здесь также больше нет?

Где быть ему?

С отцом он к императору уехал.

Текла бросается в объятия матери и прячет лицо у нее на груди.

Несчастна ты; еще несчастней я.

Вели скорей повозку приготовить,

Чтоб их отправить.

Шерфенберг^[273] нам верен, -

Пусть он везет их в Эгер, мы туда же

Поедем вслед.

Ты их не воротил?

Ты слышишь шум? Восстали паппенгеймцы:

Мятежно требуют, чтоб их полковник

Граф Макс им отдан был; кричат, что здесь он,

Что силою тобой задержан в замке

И что, коль ты не выпустишь его,

Освободят они его мечами.

Все изумлены.

Как поступить?

О сердце вещее мое! Он здесь!

Не изменил, не мог мне изменить!

Я был уверен в этом.

Если здесь он,

Еще поправить можно все, я знаю,

Чем удержать его!

Не может быть,

Подумай! Императору нас предал

Отец и перешел к нему, остаться

Отважится ли сын?

Коней, которых

Ты подарил ему недавно, видел

Я нынче: их по площади вели.

О, так он здесь, племянница!

Макс (входит и останавливается посреди залы)

Да, да, вот он! Я больше не могу

Вкруг дома этого бродить украдкой,

Удобного мгновенья выжидать.

И этот страх и эти ожиданья

Превыше сил моих.

(Направляется к Текле, бросившейся в объятия матери.)

О нежный ангел!

Взгляни! Не отвращай лица! Признайся

Пред всеми смело; никого не бойся.

Пусть слышат все, что мы друг друга любим!

Что нам таиться? Тайны - для счастливцев.

Несчастью безнадежному покров

Не нужен больше, поступать свободно

Оно вольно при свете тысяч солнц.

(Замечает графиню, которая с торжествующим видом смотрит на Теклу.)

Вы на меня. Пришел я не остаться -

Проститься я пришел. Конец всему!

Прочь от тебя я должен, Текла, должен!

Но не могу взять ненависть твою

С собой. Даруй один лишь взгляд участья,

Скажи, что ненависти ты ко мне

Не чувствуешь, скажи мне это, Текла!

О боже! боже! Силы нет уйти,

Нет сил, нет сил оставить эту руку.

О, молви, Текла, что состраждешь мне

И веришь, что я не могу иначе.

Текла, избегая его взгляда, указывает рукой на отца; Макс оборачивается в сторону герцога и только теперь замечает его.

Ты здесь? Я не с тобой искал здесь встречи.

Тебя не должен был я больше видеть.

Имею здесь я дело только с ней,

Хочу оправдан быть я этим сердцем,

До остального же мне нужды нет.

Позволю скрыться, разыграю сцену

Великодушья? Обманул, как вор,

Меня отец твой, для меня ты ныне

Лишь сын его и мне попался в руки

Недаром здесь. Не жди, что им безбожно

Нарушенную дружбу уважать я стану.

Прошла пора любви, пощады нежной,

Приходит очередь вражды и мести;

Могу и я быть извергом, как он.

Как хочешь поступай со мной. Ты знаешь,

Что гнев твой мне не страшен, но что я

Не похваляюсь. Что меня здесь держит,

Тебе известно!

Хотел я всем, всем быть тебе обязан,

Из рук твоих отцовских получить

Блаженных жребий. Ты его разрушил.

Но что тебе? Привык ты счастье ближних

Топтать во прах. Не милосердья бог

Как дикая, ужасная стихия,

С которой заключить нельзя союза,

Ты следуешь своим влеченьям бурным.

Беда тому, кто доверял тебе,

Кто привлечен твоим приветным видом,

Кто счастия земного своего

Тебя избрал надежною опорой!

Средь тишины полночной закипит

Нежданно огнедышащая бездна,

С неистовою разразится силой

И бедственно, чрез все людей посевы,

Польется истребительный поток.

Изобразил ты своего отца -

Так черного он полон лицемерья.

Искусство адское мой ум затмило,

Судьба коварнейшего духа лжи

Жестоко избрала и в виде друга

Послала мне его. Над силой ада

Я заключил в объятья василиска

И кровью сердца я поил его,

И у сосцов любви моей окреп он

И напитался. Никогда не думал

Его я опасаться; отворил

Перед ним я настежь двери мыслей тайных

И осторожности ключи отбросил.

Искал мой взор в просторе звездном неба

Предателя, которого впустил

К себе я в сердце. - Если б Фердинанду

Я тем же был, чем твой отец был мне,

Я б на него не шел, итти не мог бы!

Он господином был моим - не другом,

Он не вверялся мне. Когда мне дал он

Власть полководца, между ним и мной

Уже была война, как должно вечно.

Меж хитростью ей быть и подозреньем.

Мир только между верой и доверьем.

Те, кто доверье отравляют, губят

Отца я не намерен защищать.

Увы! Я не могу!

Несчастные деянья совершились,

Сомкнулось преступленье с преступленьем,

Как звенья цепи бедственной; но мы,

Безвинные, как очутились в этом

Кругу злодейств? Кому мы изменили?

Зачем отцов виною обоюдной

Обвиты мы, как грозных змей четой?

Зачем должна нас, любящих друг друга,

Вражда отцов жестоко разлучить?

(С величайшей скорбью заключает Теклу в объятия.)

Валленштейн (смотрит на него молча и подходит к нему)

Макс! От меня не уходи! Останься

Со мною, Макс! Когда в наш зимний лагерь

Под Прагою тебя мне принесли

В палатку, отрока, к зиме немецкой

Привыкнуть не успевшего, ты знамя

Как муж ты не хотел расстаться с ним. Тогда

Плащом моим тебя покрыл я, нянькой

Твоею был, с заботливостью женской

Не постыдился за тобой ходить,

И, мной согретый, ожил молодою

Ты жизнью вновь в объятиях моих.

Когда с тех пор к тебе я изменился?

Обогатил я многих, дал в награду "

Им земли, почести, - тебя любил я,

Тебе - себя, свое я сердце отдал.

Они чужие были мне, а ты

Был мне как сын родной. - Нет, Макс!

Меня не можешь

Покинуть ты! Я не желаю верить,

Что может Макс меня покинуть.

Я с детства твоего тебя лелеял

И о тебе заботился. Что сделал

Отец твой для тебя, чего б я также

Моей любви - порви ее, коль можешь! -

Ко мне ты всеми нитями души

Привязан, всеми узами природы,

Которыми быть может человек

Соединен с другим. Со мной расстаться!

Слугой будь государя! Наградит

Он Золотым Руном^[274] тебя за то,

Что от отца и друга ты отрекся,

Что чувство ты святейшее презрел!

О боже мой! Я волен ли?.. Присяга...

Долг...

Долг? Какой? И кто же ты? Коль ныне

Я перед императором виновен, -

Вина - моя, ты не причастен к ней.

Себе ль ты принадлежишь? Собою

Располагаешь ли? Стоишь ли в мире,

Своих деяний? От меня зависишь,

Мне ты подвластен, я твой император;

Принадлежать, повиноваться мне -

Вот весь твой долг и твой закон природы.

Когда тот мир, которого ты житель,

С пути сорвавшись своего, пылая,

С другим столкнется миром, не дано

Тебе избрать, итти ли с ним иль нет.

Умчит великой силой он стремленья

С собой тебя и спутников своих.

Грех на себя возьмешь ты не тяжелый,

Не обвинят тебя, - тебя похвалят

За то, что друга предпочел всему.

Все паппенгеймцы, спешившись, сюда

Они с мечом в руке взять дом и графа

Освободить.

Цепь протянуть вели

И выставить орудия! Я встречу

Их ядрами цепными.

Мне мечом

Предписывать! Иди скажи им, Нейман,

Что я велю им отступить сейчас же

И ждать, храня порядок, молча, что мне делать

Угодно будет.

Отпусти его,

Брат! Отпусти! Молю тебя!

На ратушу они взошли,

Срывают кровлю; вот взялись за пушки

И направляют их сюда...

Хотят начать обстрел...

Творец небесный!

Позволь мне к ним, уговорить...

Но жизнь их! Жизнь твоя!

Что скажешь, Терцки?

Своей-де больше не сдержать и просят

Им разрешить ударить на врага.

В руках их двое городских ворот.

Дай только знак - и могут в тыл зайти

Они врагам, их в городе стеснить

И в узких улицах легко осилить.

Не дай остыть их рвению! Нам верен

Полк Бутлера, нас больше, чем восставших.

Мы верх возьмем и здесь же бунт подавим.

Чтоб этот город полем битвы стал?

Междоусобной огнеокой брани

Неистовствовать мы позволим в нем?

И ярости, вождя не признающей,

Решенье дела предоставим? Здесь

Лишь для резни есть место, не для боя.

Освобожденных фурий дикой злобы

Не сдержит власть ничья. Да будет Так!

Обдумывал я долго, пусть свершится

Что ж? Хочешь ли сразиться ты со мною?

Итти ты волен! Стань со строем их,

Веди их в бой! Ты воевать умеешь;

Ты научился у меня, не стыдно

Тебя иметь противником, и случай

Едва ль найдешь ты лучший за уроки

Мне заплатить.

Вот до чего дошло!

Макс! Макс! И это выдержать вы в силах?

Полки, порученные мне, дал слово

Присяге верными я увести;

Исполню это иль умру. Иного

Не требует мой долг. С тобой сражаться,

Пока возможно, буду избегать, -

Мне голова твоя еще священна,

Хотя ты стал моим врагом.

Раздаются два выстрела Илло и Терпки спешат к окну.

Выстрелили тифенбахцы.

По Нейману, который послан

Тобою был...

Проклятье! Так я сам...

Их ярости итти навстречу хочешь?

Избави бог!

Теперь не время, герцог!

Останови, останови его!

Не делай этого, теперь

Не делай: их ожесточил свирепый

Поступок их, раскаянья дождись...

Прочь! Слишком долго колебался я.

Они свершать дела такие смеют

Лишь потому, что самого меня

Не видят; пусть увидят, пусть услышат

Мой голос. Не мои ль они полки?

Не я ль их вождь и грозный повелитель?

Посмотрим, чуждо ль стало им лицо,

Что в темной битве солнцем их бывало?

Оружия не надо. Покажусь

Бунтовщикам, и тотчас же, смирившись,

Вернутся вновь тревожные умы

В привычные пределы послушанья.

Уходит. За ним следуют Илло, Терцки и Бутлер.

Когда его увидят... Есть надежда,

Сестра.

Надежда! Я простилась с нею.

Макс (стоявший во время последнего явления впереди в приметной, борьбе с самим собою, приближается)

Нет! Этого снести я не могу.

Пришел сюда с намереньем я твердым

И с верою, что прав и непорочен

Поступок мой; здесь я стою, как изверг,

Достойный ненависти, на себя

Проклятье навлекая и презренье

Тех, кто мне дорог; видеть в тяжкой скорби

Любимых мной я должен, хоть могу их

Единым словом осчастливить. Сердце

Возмущено во мне, и спор ведут

Два голоса в груди, и ночь во мне,

Бессилен истинное выбрать я. Отец!

Уверен был в себе; стою колеблясь,

Не знаю, как я должен поступить.

Не знаете? Вам не подскажет сердце?

Так я скажу вам это!

Отец ваш изменил безбожно нам,

На герцога он посягнул, он стыд

Навлек на нас; так ясно же, что делать

Вы, сын его, должны: его злодейство

Исправив, верности подать пример,

Чтоб имя Пикколомини проклятьем

Всегдашним не осталось и позорным

Прозванием в семействе Валленштейнов.

Из чьих я уст услышу голос правды?

Волнуют всех нас страсти здесь. О, если б

Теперь ко мне сойти мог ангел с неба,

Мне истину святую почерпнуть

Из чистого ключа рукою чистой!

Жду ангела?

Непогрешимым сердцем,

Святым и чистым, ты решить должна.

Спрошу твою любовь, что осчастливить

Счастливого лишь может, что несчастно

Виновного отвергнет навсегда.

Меня любить ты можешь, коль останусь?

Скажи, что можешь, - и тогда я ваш.

Нет, не думай ни о чем!

Скажи, что чувствуешь!

Отец твой, помни...

Не Фридланда я спрашиваю дочь, -

Идет не о короне; размышлять

Тогда могла б ты, - дело о душевном

Покое друга твоего идет,

О тысяче товарищей отважных,

Которые последуют теперь

Его примеру. Должен ли присягу

Нарушить я и в стан Октавио

Послать отцеубийственную пулю?

Свинец, из дула вырвавшийся, больше

Не мертвое орудие, - живет он,

Вселится дух в него, покорен власти

Он Эвменид карающих, и злейший

Они ему указывают путь.

Не отвечай мне слишком скоро!

Тебя я знаю, - сердцем ты способна

Труднейший долг всем прочим предпочесть.

Как человек здесь поступить хочу я,

Я герцогу, припомни, чем воздал

Ему отец мой. А влеченье дружбы,

Признательности чувство для души -

Святой закон, и мстит тяжелым мщеньем

Природа нарушителю его.

Все, все ты взвесь - и твоему дай сердцу

Решить вопрос.

Твое его давно

Решило. Первому последуй чувству

Ты своему!

Несчастная!

Как может

Быть справедливым то, чего сначала

Ты не избрал правдивым этим сердцем?

Исполни долг свой. Как ты б ни решился,

Тебя любить не перестала б я.

Поступки все твои тебя достойны

И благородны были бы всегда.

Душевного покоя твоего.

Итак, я вынужден с тобой расстаться!

Жить без тебя!

Себе оставшись верен,

Ты верен мне. Судьба нас разлучает,

Сердец ей наших разлучить нельзя.

Дом Пикколомини и дом Фридлаада

Навек разделены враждой кровавой,

Но мы с тобой, мы не принадлежим

К своим домам. Ступай, ступай и дело

Свое благое отделить спеши

От нашего, злосчастного. Не медли!

На нашей голове проклятье неба,

Паденью мы обречены! Погубит

Вина отца меня. Не сетуй! Скоро

Решится жребий мой.

Макс в сильном волнении обнимает ее. За сценой слышны громкие, яростные долго не смолкающие восклицания: "Vivat Ferdinandus", сопровождаемые военной музыкой. Макс и Текла замирают друг у друга в объятиях.

Что значат эти клики?

Все пропало!

Все кончено!

Он их смирить не мог?

Напрасно было все.

Они кричали:

Да здравствует...

Австрийский Фердинанд!

И не дали промолвить

Ему ни слова. Только речь он начинал,

Идет он.

Те же. Валленштейн в сопровождении Илло и Бутлера. Затем кирасиры.

Граф Терцки!

Чтоб полки сейчас же

Готовились к походу. Мы до ночи

Оставим Пильзен.

Гонца отправьте к коменданту в Эгер.

Он ваш земляк и друг^[275]. Вы напишите,

За нами следом со своим полком

Вы двинетесь.

Я слышал вас, фельдмаршал.

Исполню все.

Валленштейн (подходит к Максу и Текле, которые все это время стояли, крепко обнявшись)

Расстаньтесь!

Кирасиры с обнаженными шпагами входят и останавливаются в глубине зала. В то же время слышны за сценой отрывки из паппенгеймского марша, как бы призывающие Макса.

Вот он.

Свободен он. Я не держу его.

(Отворачивается и стоит так, что Макс не может подойти ни к нему ни к Текле.)

Меня ты ненавидишь, злобно гонишь.

Любви давнишней узам суждено

Не развязаться нежно, а порваться.

Но захотел ты боль разрыва сделать

Еще больнее мне. Жить без тебя

Иду в пустыню, - все здесь оставляю,

Все, что люблю! Не отвращай лица!

Твои черты, мне вечно дорогие,

Мне раз еще теперь увидеть дай!

Не отвергай меня...

(Хочет взять его руку. Валленштейн отдергивает ее. Макс обращается к графине.)

Не обратится ль

Взор состраданья на меня? Графиня!

Графиня отворачивается; он подходит к герцогине.

Мать Теклы вы моей!

Идите, граф,

Куда зовет вас долг! Нам верным другом,

Заступником нам можете усердным

У трона императора вы быть.

Вы не хотите без надежд оставить,

Предать вполне отчаянью меня.

Отрады не ищите мне напрасно

В пустой мечте. Мое несчастье верно,

Что прекратить его дано мне средство!

Снова начинается военная музыка. Зал все более и более наполняется вооруженными воинами. Макс видит Бутлера.

Вы здесь, полковник Бутлер? Не пойдете

За мною вы? Прощайте же! Служите

Вы господину новому верней,

Чем прежнему служили. Дайте руку

И слово мне, что будете всечасно

Жизнь охранять его.

Опальный он,

И голова его добычей стала

Убийцы каждого, который плату

Назначенную взять себе захочет

За злодеяние. Ему теперь

Заботливость нужна прямого друга.

А те, которых вижу вкруг него...

(Многозначительно смотрит на Илло и Бутлера.)

Изменников ищите там, где Галлас

И ваш отец. Здесь лишь один остался.

Макс пытается еще раз подойти к Текле. Валленштейн препятствует этому. Он стоит в нерешительности, полный скорби; между тем зал все больше наполняется, и звуки труб за сценой раздаются все громче и чаще.

Трубите! О, когда бы это был

Зов шведских труб, зов к битве беспощадной!

Когда б мечи все эти обнажились

Пронзить мне грудь! - Чего хотите вы?

Меня с ней разлучить? - Не доводите

Вы до отчаянья меня! Пришлось бы

Раскаяться вам в том!

Еще

На тяжесть тяжесть, и людская масса

Увлечь меня готова. Берегитесь!

Себе вождем опасно брать того,

Кто безнадежен. Вы меня из рая

Безжалостно влечете моего -

Свершись же месть над вами роковая!

Будь выбор ваш вам карой и бедою!

Идет на смерть, кто следует за мною!

В то время как он направляется в глубину сцены, кирасиры в шумном волнении окружают и провожают его. Валленштейн стоит недвижимо. Текла падает в объятия матери. Занавес

- служил в имперских войсках под командованием Валленштейна, перешел к шведам, стал саксонским фельдмаршалом и вел переговоры с Валленштейном.

Шерфенберг - придворный Валленштейна (обер-гофмейстер).

Золотое Руно - высший орден Священной Римской империи и Испании.

Земляк и друг - шотландец Гордон и ирландец Бутлер - оба великобританцы ("земляки").

Автор:	Шиллер Ф. И.
Категория:	Трагедия


Предыдущая страница	Оглавление	Следующая страница