Ганс и Грета.
Глава V.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Шпильгаген Ф., год: 1867
Категория:Повесть

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Ганс и Грета. Глава V. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

V.

Ганс не находил причин жаловаться на свое место и был бы совершенно счастлив, если б мог чаще видеться и разговаривать с Гретой. Грета пережила в это время не мало горя. Отец вышел из себя, когда Гансу, против ожидания, удалось найти место в деревне, да еще у такого почтенного человека, как булочник Гейнц.

Он отзывался о Гансе с ядовитой злобой. Грета не осмеливалась противоречить отцу, и без того болезненному и желчному. Но слушать эти речи: о блудном сыне, о сорной траве, которую следует вырвать и бросить в печь, о паршивой овце, портящей все стадо, было ей страшно тяжело, особенно, когда г. пастор вторил отцу. Г. пастор был молодой человек и только недавно поселился в деревне. Он был очень некрасив собой, худ и кривобок, имел всего один глаз и носил большие синие очки; за то г. пастор был ревностный проповедник. Ужасно было видеть и слышать, когда он, по воскресеньям, стоя на кафедре, выражал свой жар, размахивая руками в воздухе и ударяя кулаками по пюпитру, и самым высоким дискантом говорил о вечных муках. Он ввел новые часы молитв и не хотел знать ни о каких развлечениах, который все более или менее выдуманы дьяволом.

Не зная еще Ганса, пастор уже возненавидел его за то, что тот был запевалой и коноводом на празднике парней. Грета должна была присутствовать на всех службах и, вообще, часто бывала в доме пастора - у пасторши, еще молодой, но бледной и грустной женщины, не менее своего супруга благочестивой и нетерпимой в религиозном отношении. Грета так много наслышалась там о грехах и порочности света, что иногда не понимала, как еще солнце ей светит, когда такой дурной человек, каким выставляли Ганса, не смотря на то, что его так бранят другие, становится ей все милее? Они старались уничтожить любовь этого доброго, чистого создания! Но неужели она покинет Ганса, которого никто не любит и не защищает? Она часто допрашивала его: правда ли, что вечером, играя с парнями в кегли, он так напивался и шумел, что становилось совестно всякому порядочному крестьянину? - правда ли, что он бегает за всеми девушками и обещал жениться на Христине из шинка и на булочнице Анне? - правда ли, что он так дурно работает и так ленив, что булочник хочет отказать ему? - правда ли, что он нарисовал страшного дракона с огненным языком на двери Юргена Дитриха, жена которого выгнала его из дому? Ганс на все эти вопросы отвечал убедительным "нет" и клялся и божился, что все это чистейшая ложь; только на последнем ответе он запнулся, потом засмеялся и хотел поцелуем зажать рот Грете; но когда она не позволила себя поцеловать и заплакала, то он сердито сказал: "Ну да, я нарисовал на дверях старой ведьмы её портрет, так ей и надо! Но если б я знал, что это так опечалить тебя, то наверное не сделал бы этого и, конечно, со мной ничего подобного впредь не случится." Когда Гансу после этого показалось, что Грета достаточно уже выспросила его, он с своей стороны начал издалека разузнавать о делах её и шутя стал дразнить ее Яковом Кернером. Он частенько таки наведывается к её отцу, а к такому парню, как Кернер, каждая девушка должна благоволить. Конечно, в полку Ганса, Яков Кернер был бы только левым флигельманом в третьей шеренге двенадцатой роты; но мал золотник, да дорог, говорит пословица; да и кубышка у Якова Кернера набита червонцами! Это тоже что-нибудь да значит! Грета всегда сердилась на Ганса, когда он говорил ей такие пустяки; ведь он знает, что она обещала оставаться верной ему, и скорее бросится в пруд, нежели выйдет за другого. Если же он ей не верит и своим недоверием еще более отравляет её жизнь, то ей остается только сейчас же утопиться!

Не скоро удалось Гансу успокоить Грету поцелуями и ласковыми речами.

щекотливом деле более к отцу, нежели к дочери. Он жаловался старику, что не в состоянии справиться с своим большим хозяйством без помощи молодой, домовитой хозяйки, какой современем обещала сделаться Грета, и потом мимоходом спрашивал: действительно ли школьный учитель желает купить лужок рядом с своим лугом; он, Яков Кернер, всегда готов услужить другу и дешево уступить эти несколько десятин. У него и без них останется довольно земли, - он человек скромный в своих требованиях и с ним легко сторговаться. Пусть г. школьный учитель все обдумает, дело не спешное, а Кернер умеет ждать. Г. школьный учитель обдумал это дело и решил, что вышеупомянутый лужок нельзя продать дешевле того, что просит с него Кернер; но если б Грета вышла за Якова, ему и покупать этой земли не было бы надобности; все бы у них было общее - ведь Грета его единственная дочь. Г. Яков Кернер, должно быть, смотрел на дело с той же точки зрения и, кажется только из осторожности не высказывался; поэтому школьный учитель счел своим долгом ободрить его. Именно в тот вечер, когда Ганс понапрасну прождал Грету у пруда, школьный учитель навел разговор на эту тему к великому горю молодой девушки. Она пришла в совершенное отчаяние, когда, не предвидя конца совещанию, ей пришлось, убрав все в доме, снять лампу с кухонного окна и присоединиться к собеседникам. Тут тихий разговор, продолжавшийся так долго, оборвался и принял оборот, который менее всего мог вознаградить Грету за несостоявшееся свидание.

Г. Кернер сообщил, что был вчера в шинке в то время, когда лесничий Бостельман рассказывал внимательно слушавшим его крестьянам, что вот уже две недели в лесу опять появились браконьеры, и осыпал всевозможными проклятиями этих бездельников. Одному не справиться с этим, говорил лесничий, у этого негодяя должен быть, по крайней мере, один помощник. В последний раз он, Бостельман, пришел на место преступления не позже десяти минут после выстрела; животное, вероятно, было убито на повал и тотчас выпотрошено, так как внутренности, найденные им тут же на месте, были еще теплы. Но не было и следа ни убитого животиого, ни воров; а между тем обыкновенный человек не в состоянии стащить десятипудового оленя; это только под силу великану! Повторяется таже история, что прежде, когда еще этим делом занимался старый плут. Ученье пошло в прок. Они все, то есть присутствовавшие крестьяне, переглянулись; но никто не сказал ни слова, а лесничий, взяв ружье, скоро ушел, уверяя, что сегодня ночью опять что-нибудь да приключится.

Во время рассказа своего, г. Кернер точно так переглянулся с учителем, как, вероятно, переглядывались крестьяне в шинке, при рассказе Бостельмана. У Греты мороз пробежал по коже. Боже мой, что хотят они этим сказать? Неужели и в этом они обвиняют бедного Ганса?

Грета сидела с вязаньем в руках, не смея поднять глаз, и едва переводила дух от страха, что вот они выскажут страшное обвинение, что браконьерь никто иной, как Ганс! Но они ничего не сказали, и г. Кернер наконец встал и ушел.

Отец посветил ему до двери и, заперев ее, воротился в комнату. Грета сидела все в том же положении, устремив глаза на вязанье, спицы которого двигались быстрее, чем следовало. Старик несколько раз прошелся взад и вперед по маленькой комнатке. У Греты сердце заныло; ей казалось, что она умрет, если заговорит; но всетаки она заговорила, и не узнала своего собствsнного голоса; ей чудилось, что кто-то другой говорить за нее: "Ведь вы не думаете, батюшка, что он замешан в этом деле?"

Лампу Грета оставила внизу; она всегда ложилась спать без свечи, так же, как её отец. Сегодня она не смела бы отправиться к пруду на свидание с Гансом, да к тому же было слишком поздно. Знай она, что Ганс еще ждет её в эту минуту, она пренебрегла бы всякой опасностью и поспешила бы к нему, чтоб сказать, что теперь про него говорят еще хуже, чем прежде, и умолять его одуматься, если ему когда-нибудь в голову приходила такая грешная мысль. Она сказала бы ему, как ей будет тяжело убедиться, что его враги правы, называя Ганса безчестным человеком, с которым ни одна порядочная девушка не должна знаться. Ей камнем упал на сердце ответ отца: спроси его сама! Неужели отец подозревает, догадывается о их свиданиях у пруда, под шумящими тополями? Грета приподнялась на постели, когда ей пришла эта мысль, и ей сейчас опять представился единственный исход из всех бед: если отец в самом деле узнал про её свидания с Гансом, она сейчас бросится в пруд, в самую глубь его. Но подумав, Грета убедилась, что её опасения напрасны. Она ходила на свидания всегда в то время, когда отец отправлялся играть в карты с пастором, пасторшей и благочестивым управляющим фарфоровой фабрики, или вообще уходил на несколько часов из дому. Кристель тоже не могла видеть их, потому что, когда Грета говорила Кристели в восемь часов вечера: Кристель, иди спать! - чрез пять минут эту последнюю можно было бы унести вместе с постелью, и она бы этого не заметила.

того, что она вскочила с посnели и отворила окно, чтобы, по крайней мере, вдохнуть немного свежого воздуха.

Ночь была темная и ветряная; черные тучи быстро проходили под молодым месяцем, поднимавшимся над Ландграфской горой. Грета вздрогнула от холода и страха. Ей постоянно приходил на память разговор отца с г. Кернером: такая ночь как сегодня, едва освещенная луной, самое удобное время для браконьерства.

Вдруг раздался выстрел в глубине Ландграфского ущелья! Затем второй.

-- Боже мой! - закричала Грета, захлопнула окно и бросилась на постель. - Боже мой, Боже мой! Это верно стреляеть Ганс!



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница