Феликс Гольт.
Глава III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт. Глава III. (старая орфография)

III.

В начале текущого столетия Большой Треби был типичный старый базарный город среди зеленых пастбищ, по которым лентой извивалась речка, скрываясь в камышах. Благодаря билю о реформе, Треби приобрел значение избирательного города. На главной его улице красовалось несколько разнокалиберных каменных домов с большими окнами и садами, окруженными оградой; в конце улицы, где она постепенно переходила в базарную площадь, возвышалась грубо оштукатуренная, но приветливой наружности, гостинница "Маркиз Гранби", где соседние фермеры оставляли свои телеги не только в базарные и ярмарочные дни, но и по торжественным воскресным дням, когда они являлись к обедне в городскую церковь. Церковь эта была красивое здание, в настоящем английском стиле с башней и шпилем, гордо возвышавшимся над красными крышами домов. Стоило свернуть с дороги и заехать в Треби нарочно, чтоб взглянуть на его церковь, на просторном погосте, окруженном величественным рядом тиссовых деревьев. Помещение внутри церкви было не велико и далеко недостаточно для всех, довольно отдаленных деревень, считавшихся в её приходе; но по счастию прихожане были люди благоразумные - никогда не пробовали являться к обедне все сполна и даже не жаловались на то, что целый боковой придел был отгорожен красивою железною решеткою под гробницы рода Дебари. Когда черные бенедиктинцы перестали молиться в церкви, семейство Дебари естественно заняло место прежних владык. Далеко до того времени жил некий сэр Максим Дебари, который участвовал в постройке городского замка. Полуразвалившияся стены этой твердыни служили теперь отменною оградою для скотного двора и свинарника Нес и К°, производителей пива и портера, которым славился Треби. Нес и К° была далеко не единственная цветущая фирма в городе, не говоря уже о зажиточных обывателях, удалившихся от дел. Действительно в редком городке такого размера можно было найти в семейных поставцах такой великолепный фарфор без ручек, с наследственною пуншевою чашею и серебряною разливною ложкою времен королевы Анны.

Этот зажиточный народ постоянно пил чаи и ужинал друг у друга; а как большая часть торгового и промышленного люда в Треби находилась в деловых, если не в родственных, связях с соседними фермерами, то более крупные из них также частенько обменивались приглашениями, играми в вист, ели и пили вдоволь, похваливали войну, как средство к поддержке хороших цен, заботились о степени благосостояния каждого из соседей, распространяясь с таким же наслаждением о своих выгодных делишках, как порой скромные барышни о своих тайных предметах. Ректором был всегда член семейства Дебари; он водился только с сельским населением и пользовался большим уважением за свою приветливость; ректор, который выпил бы чашку чаю с горожанами, показался бы весьма подозрительным в глазах его паствы.

Таково было старосветское житье-бытье в Треби; варил он себе пиво, откармливал скотину, приготовлял сыр, набивал шерсть в тюки до тех пор, пока новые обстоятельства не усложнили отношений городка к внешнему миру, не пробудили в нем высшую сознательность, не вызвали новые потребности, неминуемо связанные с новым горем. Прежде всего появился канал; потом началась разработка угольной копи в Спрокстоне, в двух милях от города, и наконец, в третьих, открыт соляной источник, что породило блистательную мысль обратить Треби в модные минеральные воды. Столь предприимчивый план зародился не в голове туземного жителя, а занесен был из дали молодым законником, чьим-то незаконным потомком. Мысль эта, хотя обещала увеличить благосостояние города, была сначала принята с недоброжелательством; дамы протестовали против неминуемого катанья по городу инвалидов в ручных колясочках; местный доктор предвидел наплыв подозрительных эскулапов и соглашался с большинством мелочных торговцев, что новые затеи бывают обыкновенно в пользу новым людям. В виде всесокрушающого аргумента приводилось то обстоятельство, что Треби благоденствовал и без минеральных вод, а будет ли он благоденствовать с ними - неизвестно. Даже сэр Максим Дебари, заинтересованный в деле, так как ему предстояло устроить ванны и гостинницы, и следовательно пользоваться с них доходом, держался довольно долго в стороне. Но красноречивое пророчество молодого законника, м-ра Матью Джермина, при благовременном открытии по близости каменоломен, наконец одержали верх: воздвигнуты великолепные здания, издан превосходный путеводитель с картами, планами и виньетками и жители большой Треби впервые узнали некоторые факты из своей истории, о которых они и не подозревали.

Но все тщетно. По каким-то непонятным причинам это импровизированное Спа не удалось. Кто приписывал неудачу соседству угольных копей и канала, кто миру, разорившему землевладельцев, а кто из личного недоброжелательства к Джермину и безумию проэкта. В числе последних был и сам сэр Максимус, который никогда не простил слишком красноречивому адвокату. Благодаря этой неудаче Джермина, сэр Максимус не только совершенно напрасно выстроил отель, но и будучи в стесненных обстоятельствах должен был отдать здание с прилежащим участком земли в аренду на долгий срок: первоначально завели здесь человеколюбивую школу, но потом, к стыду и горю этого джентельмена, представителя одного из древнейших домов Англии, на его земле завели тесемочную фабрику.

той общей системы, которая разветляется по всему государству, оттеняя собою более мелкия местные системы. Вместе с этими переменами изменился и характер требианского раскола. Прежде он отличался полнейшим квиетизмом, выражаясь только в архитектурных формах маленьких темных молитвенных домов, а поборники его и не помышляли о другой религиозной свободе, кроме свободы еженедельно по воскресеньям подремать на скамьях своей церкви. Но когда, благодаря каменоломням и угольным копям, в окрестностях Треби возникли деревушки, грозившия со временем слиться с самим городом, когда появились тесемочные фабрики с своими грамотными, читающими газеты, инспекторами и конторщиками, диссентерская часовня начала наполняться мужчинами и женщинами, считавшими себя единственными вместилищами религиозной истины. Эти люди примирялись с ничтожной ролью, которую они играли в этом мире. Теперь можно было найдти в Треби диссентеров, на которых приверженцы Высокой церкви уже не могли смотреть как на хороших соседей, которым по наследству досталась привычка ходить не в церковь, а в свою особую часовню диссентеров, которые открыто называли высокообразованного ректора слепцом, ведущим слепцов. Но время изменило и не один раскол - цены упали, налог на бедных возвысился, рента и десятина были не то, что в былые времена, - и фермер стал задумываться над причиной этих перемен, возводя все беды к таинственному исчезновению фунтовых бумажек. Таким-то образом, когда политическое движение, пробежавшее звучной волной из края в край страны, достигло большого Треби, оно застало его готовым отозваться на её вибрации. Билль о равноправности католиков открыл глаза мирным жителям Треби, показав, как несправедливы они были друг к другу и как равнодушны к интересам человечества. Мистер Тильот, виноторговец и член господствующей церкви, теперь понимал, что мистер Нутвуд, предупредительный торговец колониальными товарами, был им числа тех Диссентеров, Деистов, Социнианцев, Папистов и Радикалов, которые поклялись погубить конституцию. Один пожилой лондонский купец, по общему мнению смысливший в политике, утверждал, что все мыслящие люди должны бы желать, чтобы Георг третий был теперь на престоле во всем блеске умственных способностей, характеризовавшем его молодые годы; даже фермеры стали менее материалистичны в своих догадках о причинах явлений и значительную долю участии приписывали дьяволу и этим папистам ирландцам. Гектор, достопочтенный Аугустус Дебари, прекрасный образец старомодного аристократического духовного, умевшого говорить короткия проповеди, толкового в делах, не притеснявшого прихожан своей десятиной, никогда еще в жизни не приходил в столкновение с диссентерами; но теперь он начал убеждаться, что они были вредны для его паствы, что его брат сэр Максимус должен остерегаться, чтобы они не купили себе земли для постройки церкви, и что недурно было бы, если б закон облек его властью запрещать этим диссентерам говорить свои политическия проповеди, в своем роде столь же вредные источники опьянения, как и кабаки. С своей стороны диссентеры с жаром старались отклонить от себя обвинения в религиозном равнодушии, торжественно протестуя, что они не соглашаются, что католики будут спасены, но даже не совсем уверены - спасуться-ли те протестанты, которые держатся господствующей церкви. Таким образом, Большой Треби, мирно проживший тревожное время французской революции и наполеоновских войн, нисколько несмущенный принципами, проповедываомыми в "Declaration des droits de l'homme," ничего не видевший в Каббатовом "Еженедельном регистре", ничего, кроме странного мнения о картофеле, почуял муки пробуждения смутно сознаваемых политических мнений. Ее временем движение по поводу билля о реформе значительно содействовало развитию этого сознания. Правда, слова тори, виг, радикал и не получили более определенного смысла в их взаимных понятиях, но эти слова получили такую несомненную печать почета или позора, что всякия определения только ослабили бы впечатление. Что же касается до простейшого и кратчайшого способа судить о мнениях по личностям, которые их разделяют, то он был едва ли применим в Треби. Случалось, что в этом городе не все защитники реформы были великодушные патриоты и жаркие поборники справедливости, один из них в жару самого движения был уличен в употреблении фальшивых весов, причем многие тори не преминули разгласить этот факт как наглядное доказательство, что все эти стремления к изменению представительной системы были только мошеннической уловкой. К тому же не все тори были угнетателями, стремившимися привести рабочий класс в рабское состояние, и безспорно надзиратель на тесемочной фабрике, который так красноречиво ораторствовал о расширении избирательных прав, был гораздо более тиран, чем откровенный мистер Нес, которого все политическия мнения сосредоточивались на том, что нелепо давать право голоса тем людям, которые не имеют в стране ни кола, ни двора.

являлась необходимость для других тормозить колеса и, если возможно, совершенно их остановить. В Треби, как и в других местах, народу постоянно повторяли, что ему необходимо сомкнуться к предстоящим выборам; но было огромное количество колеблющихся людей, с практическим, гибким умом, которые не были достаточно односторонними, чтоб принять то или другое мнение, когда против него приводились вполне доказательные доводы; некоторые же из них считали, что всего лучше по долгу соседства поддерживать слегка и другую сторону; что же касается до самой подачи голосов, то они еще не решили даже, пойдут ли они на выборы или нет. Им казалось, что подло было подавать голос за одного джентльмена, а не за другого.

Все эти перемены в требийском приходе относятся, говоря сравнительно, к общественным делам, а этот рассказ занимается главным образом частной судьбой нескольких мужчин и женщин; но нет такой частной жизни, которая бы не определялась общественной, да никогда и не было, начиная с того времени, когда первобытная молочница должна была странствовать с своим кочевым скарбом только потому, что корова, которую она доила, принадлежала к стаду, обнажившему все пастбища страны. Даже в тепличной жизни, где по красивой камелии вздыхает благородный ананас и где ни той, ни другому нет дела до мороза и дождя, есть трубы с горячей водой, которые могут остыть от воли садовника или недостатка угля. Жизни же тех людей, к которым мы тотчас возвратимся, не принадлежат к тепличным видам; оне глубокими корнями приросли к общей матери земле и переносят все обычные случайности прошедших и настоящих непогод. Что же касается до атмосферы в 1832 году, то календарь предсказывал, что наэлектризованное состояние туч, заволакивавших политический небосклон, произведет неимоверные перевороты в органической жизни и, быть может, исполнение этого замечательного пророчества можно видеть во взаимном влиянии совершенно различных судеб, которое мы обрисуем в дальнейшем развитии нашего рассказа.

должна была течь по совершенно различным не соприкасающимся руслам. Феликс был наследником ни более ни менее как нескольких шарлатанских лекарств. Мать его жила в одном из дальних переулков Треби и её гостиная была украшена старым чайным подносом и несколькими свидетельствами о неимоверной пользе гольтовых лепешок против катара и гольтовского подкрепляющого элексира. Кажется, не могло быть положения, которое бы так отличалось от положения Гарольда Трансома, как положение этого сына шарлатана, исключая только бездельных фактов, что он называл себя радикалом, был единственным сыном своей матери и недавно возвратился домой с такими намерениями, которые очень обезпокоивали его мать.

Но мистрисс Гольт, в противоположность мистрисс Трансом, любила разделять свое горе с другими и имела доброго советника, которому могла изливать все свои печали. Таким образом 2-го сентября, когда мистер Гарольд Трансом впервые виделся с Джермином и стряпчий возвратился в свою контору с новыми планами в голове насчет предстоящих выборов, мистрисс Гольт в девять часов утра надела свою старую шляпку и отправилась к достопочтенному Руфусу Дайону, пастору часовни индепендентов, попросту называемой "Солодовенным подворьем".