Феликс Гольт.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт. Глава VIII. (старая орфография)

VIII.

Стоустая молва, которую ради требований искуства изображают в виде крылатой юной девы с развивающимися одеждами, с изящно-изогнутой трубой, имеющей назначение передавать миру громовые вести, на самом деле вовсе не такая красивая фигура; ее гораздо вернее изображать в виде старой девы, строющей кислые рожи и, при тусклом свете очага, нашептывающей плохую догадку или закулисный рассказ какой нибудь сплетнице, своей подруге по ремеслу; все же остальное, составляющее дальнейшее развитие, уже не принадлежащее к её прямой деятельности, дополняется при помощи тех страстей, о поборании которых столько хлопочат добродетельные люди, и того неистощимого запаса тупоумия, от которого едва ли можно чем отмолиться.

Если потребность во что бы то ни стало обратить на себя внимание побудила м-ра Скэльса оценить состояние Гарольда Трансома, по меньшей мере, в пять сот тысяч, безо всяких на это данных, кроме сознания обширности своих сведений и вероятной непогрешимости, то не благородно было взваливать ответственность в этом случае на молву, - она известила Скэльса, что состояние значительно, но не более того. Опять же если м-р Сирком нашел случай упомянуть в Треби о пяти стах тысячах, как о всем известном факте, - это превращение м-ра Скэльса во "всех" было исключительно делом привычки м-ра Сиркома, предпочитавшого употреблять в разговоре общия и уклончивые выражения. Таким-то не хитрым путем слух о состоянии Трансома облетел весь околодок, увеличивая блеск его имени в глазах либералов и придавая ему более вероятия на успех даже в глазах его противников. Какой-то глубокий туземный мыслитель заметил, что имущество - баласт. Когда эта меткая метафора была оценена всеми по достоинству, стало ясно, что человек, не имеющий приличного запаса этого баласта, не может пускаться в бурное море политики, а это заключение привело к строго-логическому следствию, что всякое повышение избирательных расходов, служа ручательством за состояние избираемых, должно быть разсматриваемо как благодеяние для страны.

Между тем это состояние, постоянно возраставшее в чужих глазах, напротив уменьшалось в глазах самого владельца. Его можно было оценить едва только в полтораста тысяч; оно было заложено и требовало больших затрат на поправку фермы, на дренаж, на скидки будущим фермерам, без чего невозможно было ожидать наемщиков в такое тяжелое для сельских хозяев время. Фермеры, которых он нашел, следовали по стопам своих отцев, беднея из года в год; земля также истощалась; возрастали только недоимки. Исхудалые, изнуренные работами, эти фермеры были окружены толпой нищих работников, живущих при тех условиях, результатом которых бывает по большей части внесение в список приходских бедных, существующих на общественный счет. Мистер Гофф никогда не слыхал, что по правилам рационального хозяйства землю, не приносящую обыкновенного процента, не стоит возделывать; только благодаря этому незнанию, а не вследствие какого нибудь неудержимого титанического влечения к борьбе, он так упрямо держался своего клочка земли; он частенько говаривал, потирая под бровями рукавом своего сюртука, что "не знает как ему и быть", но конечно он еще менее знал бы, куда ему деться, если б покинул свой уголок с целым возом мебели и посуды, пачкой рецептов, женой, пятерыми детьми и собакой, стерегшей его стадо.

Немного времени потребовалось Гарольду Трансому, чтобы заметить настоящее положение дела, а также и то обстоятельство, что лес остался в неприкосновенности только вокруг самого дома. Старый лес поредел, а нового было мало подсажено. Он не успел еще просмотреть вполне книги, которые велись его матерью, Джермином и Банксом, но ужо начинал подозревать нечто таинственное в исчезновении огромных сумм, которые должны были поступить за срубленный лес. Он заметил, что ферма, арендуемая Джермином, была в превосходном порядке, что много было затрачено на постройки, а между тем аренда уплачивалась неисправно. М-с Трансом нашла случай заметить, что некоторые закладные были переведены на имя Джермина и что он платил проценты за невнесенную аренду. Гарольд возразил на это своим обидным, небрежным, но решительным образом.

и не останусь у него в долгу. - М-с Трансом закусила губу. Гарольд не распространялся с нею о делах. Он знал, что не смотря на её деятельное управление, её постоянные разезды, заведывание неснятыми фермами, дела шли прескверно и приписывал все это общей несостоятельности женщин, берущихся за мужския дела. Он не желал обидеть ее, но решился дать ей понять самым мирным образом, что она сделала бы гораздо лучше, еслибы перестала вмешиваться в дела.

М-с Трансом понимала это и избегала деловых разговоров, но чувство оскорбленной гордости еще боролось в ней с более могучим чувством ужаса. А на резкое замечание Гарольда относительно нищенского состояния фермеров, она заметила, что, при таком, обремененном долгами имении, легче переносить убытки от недоимок, чем тратиться на улучшения и уступки, неизбежные при передаче аренды в новые руки.

- Право, я умела это расчитать, Гарольд, закончила она свою речь с некоторым оттенком горечи, - кажется так легко управиться с фермерами, пока читаешь о них в книгах, но не так-то легко, когда приходится жить между ними. Посмотри только, как ведут дела у сэра Максима и увидишь тоже самое. Времена были тяжелые, а старинные роды любят держать старых арендаторов. Впрочем это все торийския понятия.

- Хорошая же чепуха - эти ваши торийския понятия. Впрочем жаль, что вы не удержали хоть еще трех старых арендаторов, тогда у меня было бы тремя пягидесятью-фунтовыми избирателями больше. Когда борьба оживлена, важен и один голос. - Однако, продолжал Гарольд с улыбкой и подавая ей клубок шерсти, который она уронила - женщина должна быть тори: тогда она и хороша и привлекательна, как вы. Я ненавидел бы женщину, которая заразилась бы моим образом мыслей. Вы знаете - я восточный человек. Так как же матушка мы обобьем эту комнату: - розовым? этот цвет идет к вашим седым волосам.

Гарольд считал весьма естественным, что его мать находилась в известном подчинении Джермину, вследствие неловкого положения их семейства. Женщины и вообще все слабые умы считают невозможным, изменить раз установленные порядки и потому естественно, что ссора с человеком, наведывавшим семейными делами, должна была считаться чем-то немыслимым. Гарольд сам принимался за дело с большой осмотрительностью, не желая узнать за раз слишком много, из опасения увлечься личной антипатией к Джермину, который мог еще быть ему полезен. Гарольд почувствовал бы презрение к самому себе, еслиб, дав волю своему горячему праву, он повредил этим своим целям. А главною его целью теперь было попасть в парламент, отличиться там в качестве представителя либеральной партии и получить значение в Северном Ломшире.

взяли на себя труд объяснить это обстоятельство. "Северо-Ломширский Геральд" заметил с грустью и презрением, без сомнения разделяемыми всеми истинными сынами отечества, это отпадение наследника одного из старинных родов, служивших всегда верной опорой государства и церкви. Эта же газета указывала на Гарольда Трансома, как на новое доказательство того обще известного факта, что люди, проведшие значительную часть своей жизни за пределами нашей благословенной страны, становятся не только равнодушны к протестантизму, но к этому атеизму присоединяли еще легкомысленное отношение к тем вековым учреждениям, благодаря которым Великобритании достигла своего первенства между народами. Эти люди, зараженные иноземными обычаями, опьяненные честолюбием, гоняющиеся за минутной властью, потворствуя страстям толпы, безстрашны потому, что безбожны, либералы потому, что чужды английского духа; эти люди всегда готовы подрывать основания величественного здания народной славы, пока но доведут его до разрушения. С своей стороны, "Дуффильдский Страж" видел в этом замечательном примере освобождения из сетей национальных заблуждений залог необыкновенных умственных способностей, соединенных с чутким сознанием человеческих прав; сознанием, пробившимся на свет сквозь заглушавшую его грубую оболочку сословных предразсудков и своекорыстных интересов касты.

Но эти мудрые вожаки общественного мнения разсуждали на основании данных, более общих, чем те, которые можно было почерпнуть при изучении этого частного случая. Гарольд Трансом так же мало походил на распущенного космополита, каким старался выставить его "Северо-Ломширский Геральд", как и на умственного и нравственного гиганта, каким он представлялся либеральному воображению "Стража". Двадцать лет тому назад, это был живой, блестящий мальчик, с отличным характером, выразительным бойким взглядом и честными целями; он находил удовольствие в успехе и превосходстве, но не вздыхал о невозможном первенстве и не становился желчен и ожесточен, потому только, что это первенство было ему не под силу. Он играл лишь в те игры, в которых был силен и обыкновенно выигрывал; все другия игры он оставлял в покое, считая их недостойными внимания. Дома и в Итоне он воспитывался вместе с своим старшим братом Дурфи, идиотом, которого он презирал и с ранних лет понял, что так как Этот маленький Калибан старше его, то ему прийдется самому проложить себе путь в свете. Это было неприятно и вообще ему казалось, что свет устроен не совсем так, как бы следовало, особенно же в Итоне, где, по многим причинам, он не мог играть видной роли. Он не сожалел, что не хватало средств послать его в Оксфорд; он впрочем не замечал ничего особенно хорошого в Оксфорде. Не смотря на свою юность, он понимал, что не все то хорошо, что считается часто по привычке или по предразсудкам, хорошим. Он без особенного сожаления покинул родной дом, не смотря на то, что очень любил мать и старый Трансом-Корт и речку, в которой удил рыбу, но он сказал себе, выезжая за ворота: "я разбогатею и куплю себе имение, в котором буду сам себе хозяин". Эта решимость идти прямо к цели не легкой, но достижимой, вполне характеризовала Гарольда; он обладал замечательной энергией воли и мускулов, самоуверенностью, сметливостью и мало развитым воображением, словом, всеми качествами; которые разумеются под общим названием практического ума.

С тех пор его характер созрел, благодаря многосторонней опытности и разносторонним знаниям, приобретенным им с полным сознанием их ценности. Но взрослый человек был только развитие мальчика, исправленное и дополненное издание с обширными комментариями. Года воспитали в нем стремление к оппозиции на столько, на сколько это было нужно для того, чтобы обезпечить за ним положение в обществе, но не на столько, чтобы для её дела лишиться выгод занимаемого им по рождению и богатству положения. Эта-то склонность помогла ему выработать себе образ мыслей в одно и то же время полный новизны и умеренности. Он был в одно и то же время предан реформе и старине и только при очень близком личном знакомстве можно было предугадать, до чего дойдет его приверженность к старинным порядкам. Эта граница не была определена теоретически, но тянулась нравильнмми зигзагами, очертания которых определялись склонностями и обстоятельствами его ранних лет, а также твердым намерением стать в один день истинным англичанином, и это намерение породило в нем привычку разсматривать все с точки зрения английской политики и английской общественной жизни.

препятствовавшими им уступать во время и следовательно придавать настоящее значение необходимости. Он гораздо более уважал людей, хотя лишенных гербов, но умевших способствовать осуществлению таких мер, которых требовал здравый смысл нации и голос большинства. Он мог и сам быть таким человеком.

всякой чувствительности, несимпатичный, охотник до чувственных наслаждений, но не склонный к пороку, и, поборник нравственности, но однако же такой, которая не отвергает известной свободы. Всякий характер кажется ничтожным при подобных качествах. Как ничтожно кажется ваше поместье, изображенное на плане, а между тем очень приятно иметь его, жить и гулять в нем. Почти также, еслибы Гарольд Трансом был вашим знакомым и вы не видели бы его иначе как сквозь призму его привлекательной внешности, его ясной улыбки, очаровательной развязности, даже самой чувственности, лишенной грубости, сквозь призму тех обстоятельств, в которых он успел бы вам быть приятен или полезен, - то вы конечно признали бы его за славного малого, весьма приятного в качестве гостя, товарища или зятя. Но многия ли матери пожелали бы иметь его сыном - это другой вопрос.

Немногие, кажется, достаточно сознают факт, что забота о детях не исчерпывает всей деятельности матерей, и что когда их сынки подростут и отправятся в школу или выйдут в житейское море, у них остается много досуга, - помимо того времени, которое посвящается мыслям об этих ненаглядных детушках, - на перечитывание их писем и вздыхание, что не родная, а чужая рука нашивает им теперь пуговки на рубашки. М-с Трансом уже конечно не была из числа этих обожающих своих детей нежных слезливых матерей. Разделяя общее всем матерям заблуждение, что рождение прекрасного мальчика наполняет чашу земных радостей, она провела значительную часть этой жизни вдали от сына, а теперь когда он был с нею, она боялась его, она не могла справиться с ним, она не могла разгадать его чувств. И однако Гарольд был любящий сын; он целовал ее в лоб, подавал ей руку, представлял на её вкус и выбор все в доме и в саду, советовался с нею о масти лошадей для её новой кареты; словом заботился доставить ей обстановку приличную её званию и положению в обществе. Эта доброта, эти ласки заставляли ее дрожат; они не могли удовлетворить ее и однако она боялась, чтобы они не уступили место иному чувству, потому что она не была уверена, каково будет это новое чувство. Тончайшия волокна, невидимые для глаз, могут связывать крепче всяких оков, если они держатся за чувствительное место, так что малейший разрыв сопровождается ужасными страданиями. М-с Трансом чувствовала опутывавшия со роковые волокна, и горечь безсилия отравляла великолепие столовой и гостиной и всех других переделок и украшений, возникавших, с магической быстротой, по распоряжению Гарольда. Ничто не пошло так, как она ожидала. Еслиб Гарольд дорожил её обществом, еслиб она могла представить его в своем кружке таким, каким она себе его представляла, еслиб прошлое было забыто, - она могла бы быть еще счастлива. Но все эти если были невозможны и она с сожалением вспоминала о тех днях, которые она провела одна в пустых полинявших комнатах, но с надеждою на что-то в будущем. Однако же кроме случайного желчного замечания или глубокого вздоха, не слышных ни для кого, кроме Деннер, её тоска не обнаруживалась ни в каких других внешних проявлениях. Встретив ее в ясный осенний день в саду или в парке, со вниманием следящую за производившимися переделками, никто бы не догадался, что было у нея на душе. Однажды, впрочем, когда она находилась среди этих занятий, подвернулось обстоятельство, которое она сочла удобным для того, чтобы излить хотя часть точившого ее горя.

Она стояла на широкой песчаной дорожке. Солнце уже садилось, деревья в желтом и красном осеннем наряде освещаяясь его последними лучами, бросали длинные тени на газон. Садовники хлопотали за своим делом, в воздухе носился приятный запах свежей зелени; маленький Гарри играл с Нимвродом около м-ра Трансома, спокойно сидевшого в низеньком садовом кресле. Вся эта, сцена могла бы послужить предметом для картины английской семейкой жизни, в особенности же красивая, величавая, седая женщина (очевидно бабушка) служила бы предметом восхищения. Но художник непременно обратил бы ее лицом к мужу и внуку и придал бы ей приятное выражение, которое останавливало бы на себе внимание зрителя наравне с мастерски-отделанною индейскою шалью. Но лицо м-с Трансом было обращено в другую сторону. И по этой только причине, услышав шорох шагов, не видав того, кто приближался, она вздрогнула; - это не могли быть шаги её сына, он ходит гораздо скорее и к тому же он в Дуффильде. Это была походка м-ра Джермина.