Феликс Гольт.
Глава XXIX.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт. Глава XXIX. (старая орфография)

ГЛАВА XXIX.

Представьте себе, чем могла бы сделаться игра в шахматы, еслибы все шахматные фигуры обладали человеческими страстями и разумом, соединенными с большею или меньшею степенью хитрости: еслибы вы не только оставались в неведении относительно ходов шахматных фигур своего партнера, но отчасти также неуверены бы были и в своих собственных; еслибы ваш шахматный конь мог украдкою переместиться на другой квадрат доски; еслибы слон, на зло вашей ладье, мог сманить пешки с их позиций, а пешки, ненавидя вас за то, что они пешки, могли бы убежать с назначенных им мест, для того, чтобы вы не сделали вдруг шах и мат. Вы можете обладать всеми силами выводной логики и все-таки будете побеждены своими собственными пешками. И особенно тогда будет большая вероятность их победы над вами, когда вы, горделиво полагаясь на свои математическия способности, будете смотреть на эти маленькия страстные фигурки с презрением.

Такую воображаемую шахматную игру можно сравнить с той игрой, которую человеку приходится вести своими собственными средствами, за одно с некоторыми из подобных себе людей против других таких же людей. Он считает себя проницательным, быть может, потому, что не признает никаких других обязанностей, кроме тех, какие указываются ему собственными выгодами; но это исключительное служение собственным выгодам, на которое он только и полагается с уверенностью, - ясно видно и тому человеку, над которым первый намеревается господствовать, или из которого желает извлекать пользу. Всегда-ли такой проницательный человек сознает это?

Матью Джермин не предчувствовал ничего дурного относительно верности Джонсона. Он "вывел в свет" Джонсона, а это многим людям кажется достаточной причиной, чтобы ожидать к себе преданности от своих же креатур. Джонсон был самым услужливым подчиненным. Стремясь к внешней порядочности, - будучи отцом семейства, он подписывался на издания с портретами политических знаменитостей и жалал, чтобы его дети были более неоспоримо порядочными людьми, чем их отец, - он предусматривал все более и более многочисленные причины, по которым умный начальник мог забрать его в свои руки. Но такой практичный взгляд на порядочность имел свое неудобство в отношении к начальнику: взгляд этот служил признаком некоторого тщеславия и гордости, которые, - пока не поставлены в должные границы, - легко могут сделать человека суровым и слишком требовательным. Джермин знал слабости Джонсона и, по его мнению, достаточно потворствовал им. Но такова уже человеческая натура, что мы легко ошибаемся в распознавании того мгновения, когда становимся неприятны для другого лица. Джермин часто, и сам того не сознавая, был неприятен Джонсону, не говоря уже о том постоянном оскорблении, которое заключалось в самом его надменно-покровивительственном виде. Он никогда не приглашал Джонсона обедать с своей женой и дочерьми; он ни разу сам пообедал в доме Джоисона, когда был в городе и пр. Джермин был человек на столько способный и хитрый, что мог обезпечить себе, с помощью этих качеств, большие успехи в жизни, - но не мог удержаться, чтоб не быть самодовольным и надменным, притом любил, чтоб мнения его выслушивались молча, не расположен был ни к какому сближению, держал себя холодно и сдержанно в отношении к мужчинам и, в тоже время, был влюбчив и вкрадчив относительно женщин. Быть может, некоторые найдут странным, что авдокат, и такой ловкий человек, мог заслужить то отвращение, которое он возбуждал; но ведь очень часто возражают именно против того, что справедливо. С британской точки зрения взгляд на мужскую красоту имеет большое сходство с взглядом на драпировку вообще, - она хороша только в области, граничащей с воображением, - хороша для знатной молодежи, для артистов, поэтов и духовенства. Если кто, подобно м-ру Линтону, хотел разбранить Джермина (может быть таким человеком был сэр Максим), тот называл его "проклятым, изворотливым, красивым, скучным и надменным льстецом"; эти эпитеты выражали, хотя и несколько смутно, смешанный характер отвращения, которое он возбуждал. А услужливый Джон Джонсон, сам обладавший такою же изворотливостью и всегда заботившийся о своем костюме и батистовых воротничках, имел в себе достаточно, как он думал, "присутствия духа" чувствовать, как отвращение к Джермину постепенно усиливалось под влиянием многолетних отношений признательности и подчинения, пока наконец оно не сделалось силой, которая побуждала Джонсона пользоваться удобным случаем, а может быть, даже и искать его.

ни в грех, ни в заслугу. Как бы-то ни было, но сознание оскорблений, наносимых Джермином, было еще новой причиной, побуждавшей отыскивать все чаще и чаще новые дела, какие вел Джонсон независимо от своего патрона. Обида, нанесенная Джонсону Гарольдом Трансомом, в конторе Джермина, придала, быть может, более всего силы перу Джонсона, когда он составлял афишу в пользу Гарстина и его несравненного агента Путти, - наполненную нападок на Гарольда Трансома, как потомка Дурфи-Трансомов. Человеку естественно поздравлять самого себя, когда какие нибудь особенные сведения, добытые, с давняго времени, без всякой предвзятой цели, вдруг неожиданно оказываются пригодными для будущого; так и Джонсон ощущал полное удовольствие в сознании, что он один в целом свете, кроме самого Джермина, знает самые интимные подробности о делах Трансомов. Даже еще лучше: некоторые из этих дел составляли тайну для самого Джермина. Если, находясь в нелюбезном настроении духа, Джонсон называл Джермина "ничтожным человеком", то ему все-таки приятно было знать, что незначительность другого чевека, называемого Джонсоном, ограничивалась только его ролью в ежегодных текущих делах, и что, во всем остальном, он имел твердую опору, и мог быстро припомнить то, что было нужно, для его удовольствия и пользы.

Таким-то образом случилось, что Христиан держал в руках афишу, содержавшую в себе игривый намек на Джермина, под именем м-ра Германа Козена, который обделывал свои дела посредством искусного вилянья и неблаговидных безсовестных проделок; - вслед затем напоминалось о темных отношениях семейства Дурфи к Байклифу, а потом следовал вывод, что так-называемый глава Трансомов был не что иное, как отродье семейства Дурфи, и что, по мнению некоторых, Дурфи вымирают и оставят свое гнездо пустым, если только оно не предназначается Герману Козену.

Джонсон не осмелился привести тут никаких других сведений, кроме тех, какие могли быть известны и всякому другому. В действительности, никому, кроме его самого, не было надобности припоминать эти давнишния дрязги; но все-таки оставалось еще довольно вероятности, что, может быть, под влиянием избирательной горячки, будут нарочно выдвинуты даже и подобные гадости, - а этим с Джонсона уже снималось всякое подозрение.

во всем, что касалось Байклифа, проистекало из каких нибудь прав Байклифа на имение Трансома. А тут еще этот рассказ старого наклейщика афиш, из внимательного соображения слов которого можно было заключить, что права настоящих Трансомов зависят, или по крайней мере зависели от продолжительности жизни каких-то других людей. Христиан в свое время собрал довольно юридических познаний, чтобы знать, что обладание одним лицом собственностью иногда зависит от жизни другого лица; что человек может продать свою собственную часть владения имуществом и часть своих наследников, между тем как право на это имущество все-таки остается принадлежностью еще кого-нибудь другого, кроме покупателя, особенно тогда, когда наследники продавшого лица вымирают, и что, следовательно, та часть собственности, которая им принадлежала и которую они продали, была близка к своему исчезновению настолько, насколько они близки к смерти. Но при каких условиях право могло быть действительным или недействительным в каждом частном случае, это Христиану известно не было. Предположив даже, что Байклиф имел какое-нибудь подобное право на поместье Трансомов, - как мог Христиан знать, стоило-ли, в настоящую минуту, это право сколько нибудь больше простого лоскутка гнилого пергамента? Старый Томми Траунсем сказал, что Джонсон знал все это. Но даже если Джонсон еще существовал, - а все Джонсоны смертны, - то он мог продолжать служить под начальством Джермина, а в этом случае его познания были бы совершенно противоположны целям Генри Скаддона. Следовательно, этому последнему должно прежде всего разузнать, что только можно, о Джонсоне. Он бранил себя, что не выспросил еще чего-нибудь у Томми, пока имел его в своем распоряжении; - впрочем, в этом отношении наклеиватель афиш едва-ли мог знать более всякого другого, менее хилого, из числа обывателей Треби.

Случилось так, что в то самое время, когда Христиан работал над разрешением загадки об интересе, который связывает Джермина с делами, касающимися Байклифа, - ум Джонсона был также до некоторой степени занят различными подозрениями и предположениями, по поводу новых сведений о старых байклифских притязаниях, которые Джермин хотел скрыть от него. Письмо, которое, после свидания с Христианом, Джермин писал, вполне полагаясь на своего преданного союзника Джонсона, было, как мы знаем, адресовано к тому Джонсону, который признал свое самолюбие несовместным с этою преданностью. Все, что патрон считал неуместным сообщать своему признательному другу и подручнику, становилось, по этой самой причине, предметом особого любопытства со стороны последняго. Этот признательный друг и подручник втайне радовался затруднению своего патрона, зная, что сам не будет разделять его.

поместья. Джонсону была известна вся история о том, как сто лет назад Джон Джустус Трансом перевел эти поместья, продолжая сам владеть ими, на имя своего сына Томаса и его наследников мужеского пола с предоставлением Байклифам права возврата на тоже имение. Он знал, что Томас, расточительный сын Джона Джустуса, продал, без ведома своего отца, владельца имения, свои собственные права, а равно и права своих наследников своему двоюродному брату - стряпчему, именем Дурфи; и что, поэтому, прозвание Дурфи-Трансомов, не смотря на все уловки старого Дурфи с целью доказать противное, основывалось только на покупке этого "незаконного поместья", таким образом созданного Томасом Трансомом; и что Байклифы именно были те люди, которые, в "силу права возврата", могли с полным основанием выгнать Дурфи-Трансомов из поместья, как только прямая линия распутного Томаса совершенно прекратится, и перестанет представлять собою права, неправильно отнятые от нея этим предком. Джонсон, как подчиненный Джермина, хорошо знал все подробности, касающияся иска, начатого наследниками Байклифов, последним из которых был Мориц-Христиан Байклиф, начатого на том основании, что пресечение линии Томаса Трансома в действительности уже совершилось; это был скучный процесс, который поглотил достаточно имущества у обоих семейств, и утучнил только червяков-законоведов. Процесс закончился смертью Морица-Христиана Байклифа в тюрьме; но пред его смертью Джермину удалось достать доказательства что потомство линии Томаса Трансома, оставалось еще в живых и тем обезпечивались права Дурфи, - удалось открыть Томаса Трансома в Литтльшо, в Стонпшире, который и был представителем обедневших наследников. Смерть Морица сделала это открытие безполезным, - заставив думать, что будет гораздо лучше ничего не говорить о нем; и самое открытие осталось тайной, известной только Джермину и Джонсону. Никакого другого Байклифа не знали, и не подозревали даже самого его существования; поэтому Дурфи-Трансомы могли считаться совершенно огражденными против какого бы то ни было оспаривания их прав, исключая только тот случай, когда наследник или наследница Байклифов, - если таковые оказались бы существующими, - предъявят новый и основательный иск, удостоверившись сперва, что несчастный старик Томми Траунсем, наклеиватель афиш, влача свою пьяную жизнь на краю могилы, был в самом деле последним отпрыском, остающимся в живых, от того безпутного Томаса, который, сто лет тому назад, съиграл роль Исава. Пока бедный старый наклейщик афиш еще дышал, до тех пор Дурфи-Трансомы могли законно владеть своим имением, хотя бы в самом деле явился настоящий Байклиф; но дело будет другое, когда старика похоронят.

Но все-таки, понимать условия, поставленные законом - это одна сторона дела, а видеть хотя какую-нибудь возможность к доказательству их существования - другая и совершенно самостоятельная. Джонсону не представлялось теперь даже и проблеска такой возможности, и даже еслибы когда нибудь луч света мелькнул ему в этом отношении, то он не был бы уверен, что сделает из такого света употребление. Розыски Медвина, во исполнение письма Джермина, выяснили только то, что у адвокатов Байклифа нет никаких сведений относительно его брака, и что они не ожидают появления потомства с его стороны. Джонсон не мало мучился от любопытства узнать, что такое открыто Джермином: впрочем, он был уверен, что открытие это относилось к возможному появлению Байклифа. При этом он с удовольствием думал, что Джермин не мог ему воспрепятствовать узнать то, что он уже знал о потомстве Томаса Трансома. Но может случиться много такого, что изменит его виды и даст новое значение фактам. Разве ужь Джермин всегда должен быть также неизменно счастлив, как был до сих пор?

направляют свои способности на один и тот же предмет, но разсматривают его с различных точек зрения. Каждый из них, может быть, помышляет об известной провинции, в намерении прибрать ее себе таким способом, который наиболее соответствует целям человека с высокими дипломатическими талантами и в котором каждый из них, в частности, заинтересован. Но эти избранные умы, при отправлении своей высокой обязанности, никогда не могут промахнуться в стремлении к цели, именно вследствие неведения о существовании друг друга или по какой нибудь тому подобной причине. Их высокие титулы могут узнать даже простые смертные из каждого карманного календаря.

Но в отношении к меньшим дипломатам, меньшого размера, которые могли бы оказывать взаимную помощь, подобное неведение часто бывает пагубно. М-р Джон Джонсон и м-р Христиан, другими словами - Генри Скаддон, могли стремиться к одной цели и выказывать искуство в построении различных планов, искуство, которое доставило бы им видную роль даже при участии в разделении Европы на части, и однакож эти люди могли никогда не встретиться по той простой причине, что Джонсон ничего не знал о Христиане, а Христиан не знал, где найти Джонсона.