Феликс Гольт.
Глава XXXVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт. Глава XXXVIII. (старая орфография)

XXXVIII.

Будущность, открывавшаяся Эстер по письму стряпчих, сделала на нее впечатление совершенно иное, чем то, которое, как она воображала в своих частых мечтаниях, произвело бы на нее неожиданное возвышение и богатство. Её ум обыкновенно останавливался на внешних признаках роскоши, окружающей важную барыню, роскоши, которую она вполне могла оценить. Она видела веред собою тот самый коврик, который будет лежать в её карете; она благоухала запах сушеных розовых листьев в корридорах своего дома, чувствовала пушистые ковры под своими хорошенькими ножками и видела себя в большем зеркале, отражавшем богатую гостиную, с её роскошными тепличными цветами и картинами красавиц на стенах, которые однако не затмевали её очаровательной красоты; она ступала по каменистым дорожкам своего сада и по мягкой густой мураве своего лужка; она видела перед собою слуг, благоговевших перед нею за её доброту и прелестную грациозность; вокруг нея увивались красивые, образованные, талантливые кавалеры, жаждавшие получить её руку - одного из них очень знатного происхождения, с громадными талантами и черными густыми бровями, она в тайне предпочитала всем, но их обоюдная гордость мешала признанию в любви и тем порождала неизвестность, полную прелести и интереса. То что она видела в краткий период своей жизни, когда она была гувернанткой, вместе с её пылким воображением, давало достаточно материалов её розовым грезам. Но теперь, когда воображаемое сделалось действительным и невозможное возможным, Эстер стали безпокоить совершенно противоположные заботы; ее волновали и смущали те способы, которыми она могла достигнуть этого высокого положения. Её неопытный ум тревожно поражала эта странная история о спорном наследстве, о последнем представителе древняго гордого рода, старом Томасе Трансоме, наклеивавшем на дома афиши и особенно о громадной потере, предстоявшей тем, которые теперь пользовались и думали всегда пользоваться, высоким положением в свете и богатством, неожиданно оказавшимися её собственностью. Все это составляло картину, которая не могла вселять одной ничем неомрачаемой радости, особливо в уме Эстер с её вкусами и мечтаниями; она видела в этой картине унижение и разорение других людей, происходящия именно от её неожиданного возвышения и богатства. Даже в самые свои эгоистическия минуты, она отворачивалась от всею неблагородного, неделикатного, а живой образ Гарольда Трансома с его черноглазым ребенком, так глубоко врезавшийся в её памяти, придавал новую горечь мысли, что если она вступит в Трансом-Корт, то им придется его оставить. О стариках Трансомах она имела более смутное сознание и они находились на заднем плане в отношении её сочувствия.

Эстер и её отец, изучая письмо стряпчих, сидели безмолвно, крепко сжав друг другу руки, точно слушая торжественный голос древняго оракула, открывавшого им тайну не ведомого родства и законного наследства. Не то чтоб в голову Эстер входила мысль отказаться от открывавшейся перед нею счастливой будущности; она была не в состоянии в эти первые минуты изумления сосредоточить свои смутные мысли и чувства, на каком нибудь определенном плане; к тому же повидимому ей не предстояло действовать с особенной поспешностью. Она только сознавала, что так называемая её счастливая звезда как то странно ее пугала; и этот страх мешал ей думать об отречении от счастия или чрезмерно радоваться ему. Её первый отец, она теперь узнала, умер в горе и в несправедливом заточении, поэтому смутное сознание Немезиды казалось отчасти освящало неожиданное наследство и стушевывало ею, кажущуюся произвольность.

Во всех этих размышлениях Феликс Гольт был присущ её уму; ее занимало, что он скажет, услыхав удивительную несть, и она мысленно вкладывала в его уста то те, то другия слова; чаще же всего она представляла себе, что он говорил ей: - "Ясно, ваша судьба быть аристократкой и богатой. Я всегда видел что наши доли не одинаковы. Мы неспособны переносить нищету и тяжелый труд. Вспомните, что я вам однажды сказал о предвиденьи последствий; берегитесь! Куда приведет вас ваша счастливая судьба".

Отец её не произнес ни слова после тщательного изучения письма и обсуждения его. В это исследование Лайон углубился с своею обычною энергиею; но он так привык к безличному изучению повествования, что даже теперь пятидесятилетняя рутина взяла верх над самыми естественными чувствами, и он казалось по временам не различал дело о наследстве Эстер, от ветхозаветной истории. Наконец какая то мелкая подробность заставила его очнуться и возбудила в нем сознание, что большая, очень большая перемена могла произойти в жизни столь дорогою для него создания. Он впал тогда в совершенное безмолвие и, в продолжении долгого времени, Эстер не прерывала его. Он откинулся на спинку кресла и, не выпуская своих рук из её, предался размышлению.

Неизвестно как долго они просидели бы таким образом, еслиб Лиди не напомнила им об обеде.

- Да, Лиди, мы сейчас идем, отвечала Эстер, потом повернувшись к Лайону, она сказала - Не дадите ли вы мне какого нибудь совета батюшка.

Чувство страха все более и более овладевало Эстер. Её любимая жизнь не происходила уже более в грозах, в которых она могла устроивать все по своему произволу, нет, теперь она жила в мире, в котором ей приходилось бороться с мощными силами.

- Нет, не теперь, милая моя, исключая того желания, чтобы ты искала особенного просветления, прежде чем решишься на что нибудь в этих трудных обстоятельствах, а главное, чтоб ты не дала своему сердцу возгордиться тем, что, при строгом обсуждении, оказывается только увеличением твоих обязанностей и твоей ответственности; тебе предстоит идти по такому пути, который очарователен для плоти, но опасен для души.

- Ведь вы всегда будете жить со мною батюшка?

Эстер произнесла эти слова, столько же под влиянием истинной привязанности, сколько и побуждаемая необходимостью ухватиться за какую нибудь нравственную поддержку. Но не успела она произнесть их, как в голове её, с быстротою молнии, возникла целая картина, ясно обнаруживавшая всю несообразность её прошедшого, заключавшого в себе все, что у ноя было святого, дорогого, с будущим, открывшимся ей.... Пред нею возстал образ маленького пастора, единственная роскошь которого, была выкурить трубку в воскресенье, в кухне, теперь неожиданно окруженного богатством..... но нет! её отец, с величественной печатью на челе прошедшого горя и долгих неустанных трудов, не мог отречься от своего призвания и начать прозаичную, ни мало не подходящую ему жизнь..... Лицо Эстер пылало при этих мыслях, которые пять месяцев тому назад никогда не вошли бы ей в голову. Её слова к отцу казались теперь насмешкой; ей стало стыдно. Старик же Лайон отвечал очень тихо:

- Не прикасайся еще теперь до этой струны, дитя мое. Я должен научиться смотреть на твою судьбу, как повелевает Провидение. Мы не будем на время говорить об этом предмете; и я буду искать успокоения в исполнении своих обычных обязанностей.

На другое утро ничего не было говорено о случившемся. М-р Лайон был совершенно поглощен в составление проповеди, так как уже подходил конец недели, а Эстер надо было заняться своими ученицами. К обеду явилась м-с Гольт с маленьким Джобом, приглашенная разделить кусок жареного мяса. После многих, по словам пастора, безполезных разглагольствований, она уже вышла из дому, как вдруг возвратилась с удивительной вестью, что какой-то экипаж остановился у ворот Солодовенного подворья, и что в нем, кроме ливрейного лакея, сидели мужчина и дама. М-р Лайон и Эстер, уже изумленные необычайным шумом и треском на мостовой, молча взглянули друг на друга; в головах обоих промелькнуло одно и тоже имя.

- Если это м-р Трансом, или кто нибудь такой же знатный, продолжала м-с Гольт, - то вы м-р Лайон не забудете моего сына и скажете, что у него есть мать, репутация которой незапятнана; они могут справляться сколько хотят. И не обращайте внимания на слова Феликса; он такой упрямый, что готов остаться в тюрьме и пойти в ссылку, только чтобы сделать по своему. Нечего и говорить, что знатные могли бы его освободить еслиб захотели; тяжело и горько думать, что зная все тексты книги Притчей и Соломонов суд....

В эту минуту м-р Лайон с отчаянием замахал рукой, и м-с Гольт ретировалась в кухню; в тоже время в наружные двери показался Доминик и громко спросил: дома-ли м-р и мисс Лайон и могут ли они принять м-с Трансом и м-ра Гарольда Трансома. Пока Доминик возвращался к экипажу, м-с Гольт скрылась со своим маленьким Джобом к Захарии, церковному служителю, объяснив мимоходом Лиди, что она не такая женщина, как другия, и не будет оставаться там, где ее не нужно; в ответ на это Лиди, фундаментально расходясь с нею во мнениях, заметила ей в след, что очень хорошо было бы, еслиб она это сознавала; это же самое замечание безмолвно применила она и к входившим, - к величественной м-с Трансом в черном бархате и соболях и красивому джентльмену, который своими роскошными, вьющимися волосами, темным цветом лица, богатым перстнем на руке и вообще блестящим светским видом, неимевшим ничего общого с людьми посещавшими часовню, воскрешал в уме Лиди страшный образ Ирода, Понтия Пилата и столь часто приводимого в проповедях Галлиона.

Гарольд Трансом, любезно поздоровавшись с Эстер, представил ей свою мать, орлиный взгляд которой, устремленный на молодую девушку, с первой минуты как она вошла в комнату, казалось пронзил на сквозь её сердце. М-с Трансом едва обратила внимание на м-ра Лайона, не от напускной гордости, но от совершенной умственной невозможности его заметить - так человек не знающий естественных наук не в состоянии взглянуть на полипа иначе, как на живое растение, негодное к столу. Но Гарольд видел, что Эстер очень приятно поразила его мать, действительно она была особенно прелестна в эту минуту. Ее ни мало не взяли в расплох и она держала себя с спокойным достоинством; но то, что она знала и передумала о возможной потере Трансомами их состояния, по её милости, возбудило в её душе какое то нежное к ним чувство, придававшее особенную прелесть её манерам.

Гарольд очень учтиво обошелся с пастором, давая понять, что ему предстояла значительная роль в том важном деле, по которому они приехали. После первых приветствий все уселись подле окна; м-с Трансом и Эстер на диване.

- Мы должно быть очень удивлены нашим посещением, начала м-сс Трансом, - я редко бываю в большом Треби. Меня привело сюда очень серьезное дело, которое вам объяснит мой сын.

- Я должен начать с того, что весть, которую я вам сообщу не будет для вас неприятна, сказал Гарольд с любезной развязностью, - я не полагаю чтобы, по мнению света, эта весть была приятна для меня; но побежденный кандидат, м-р Лайон, прибавил Гарольд, учтиво обращаясь к пастору, - привыкает к потерям и несчастиям.

- Да, сэр, сказал Лайон с грустной торжественностью, ваш намек напоминает мне чрезвычайно грустное обстоятельство, но не я буду задерживать вас дальнейшими замечаниями по этому предмету.

- Не имеет-ли это чего нибудь общого с законом и наследством? сказала Эстер с улыбкой. Она уже просияла от любезного обращения Гарольда. Неожиданная весть казалось переставала ее пугать, а напротив сулила ей веселую, приятную, интересную жизнь.

- Так вы уже слышали об этом? сказал Гарольд, внутренно недовольный, но достаточно приготовленный ко всему, чтоб не высказать своего разочарования.

- Только вчера, объяснила Эстер очень простодушно, - я получила письмо от каких-то стряпчих, которые объявляют мне много удивительных новостей и доказывают, что я богатая наследница (тут она обернулась очень любезно к м-сс Трансом), чем я, конечно, всего менее могла себя считать.

- Милая моя, сказала м-сс Трансом торжественно дотрогиваясь своей рукой до руки Эстер, - вы как нельзя более достойны вашей новой судьбы.

Эстер покраснела и смеясь отвечала: - Я знаю на что употребить пятьдесят фунтов в год, но как можно прожить сумму гораздо более этой, и понятия не имею.

М-р Лайон во все это время смотрел на нее сквозь свои очки, медленно проводя рукою по своему подбородку. Ей самой казалось непонятным, как она теперь принимала так легко то самое, что накануне так глубоко со волновало.

- Так вы вероятно, сказал Гарольд, лучше и подробнее знаете дело, чем я. Следовательно моей матери и мне предстоит вам сказать только то, чего никто другой не может вам открыть, именно, что мы чувствуем и желаем сделать в этих новых и неожиданных обстоятельствах.

- Меня именно это и смущает, сказала Эстер устремляя на м-сс Трансом взгляд, полный сочувствия и уважения, - меня это очень тревожит. Не зная как вы смотрите на прошедшее, я сама недоумевала, радоваться-ли мне, или нет?

Взгляд м-сс Трансом значительно смягчился. Ей было как-то отрадно видеть, что Эстер смотрела на нее,

- Мы всего более желали бы, сказала м-сс Трансом, - избегнуть всякой борьбы, всяких ненужных издержек. Конечно, мы уступим все, на что вы будете иметь законное право.

- Матушка вполне выражает наши чувства и желания, мисс Лайон, сказал Гарольд, - и я уверен, м-р Лайон, что вы поймете наши намерения.

- Конечно сэр. Я бы во всяком случае посоветовал моей дочери порешить дело мирно, не прибегая к тяжбе. Мы стремимся сэр, в нашей общине, придерживаться тому апостольскому правилу, что христианин не должен судиться с своим братом по вере; а что до меня касается, то я бы распространил это правило на всех людей, особенно взяв в разсуждение, что действия наших судов не всегда согласуются с простотою и правдою во Христе.

- Если это только зависит от меня, сказала Эстер, - то ничто не было бы мне так противно, как ссора и тяжба в подобном деле. Но не могут-ли стряпчие сделать, что они хотят, вопреки моей воли? Они кажется на это даже и намекают.

- Нет, не совсем, возразил Гарольд с улыбкой, - конечно они живут тяжбами, которых вы не любите, но мы можем им помешать, решившись не ссориться.... Нам нужно вместе обдумать это дело хорошенько, потом поручить его честным стряпчим. Уверяю вас, что мы, Трансомы, не будем тягаться за то, что не наше.

- Я нарочно приехала, для того, прибавила м-сс Трансом, - чтобы просить вас посетить Трансом-Корт, где мы на досуге порешили бы все дела. Пожалуйста, исполните мою просьбу; и не бойтесь, старуха не будет вам надоедать более, чем вы сами пожелаете; вы будете делать все, что хотите и познакомитесь с вашим будущим жилищем, так как ему суждено принадлежать вам. Я могу научить вас многому, в чем вы будете теперь нуждаться, а между тем дело пойдет своим чередом.

- Не откажите, прибавил Гарольд, с обворожительным лаконизмом.

Эстер была взволнована и глаза её блестели. Она не могла не чувствовать, что это предложение было таким соблазнительным шагом к перемене её положения, о котором она и не думала. Она забыла, что находилась в затруднительном положении, что в ней происходила борьба. Она молча посмотрела на своего отца, который проводил рукой но подбородку, как он всегда делал в раздумьи и сомнении.

- Я надеюсь, что вы не имеете ничего против того, чтоб мисс Лайон, сделала нам эту честь? сказал Гарольд обращаясь к пастору.

- Я ничего не имею против, сэр, если только моя дочь видит ясно, какого пути она должна держаться при этих обстоятельствах.

- Вы поедете с нами теперь, сейчас же, сказала м-сс Трансом убедительном тоном, - мы вас увезем в своем экипаже.

нежного, почтительного обращения Эстер, чего до сих пор м-сс Трансом не видала в своей старости. Надо сознаться однако, что милое обращение Эстер не происходило исключительно из возвышенных, нравственных источников; ее гораздо более побуждало к этому то удовольствие, которое она испытывала от приятного разговора с м-сс Трансом, от аристократических её манер и роскошной её одежды. Она всегда думала, что жизнь должна быть очень легкой и веселой, если ее проводить между образованными и изящными людьми. Поэтому неудивительно, что ей очень хотелось поехать в Трансом-Корт.

- Если батюшка не имеет ничего против, сказала она, - и вы приглашаете меня так любезно, то я не могу отказать. Но я должна попросить минутку времени, чтоб уложить свои вещи.

- Сделайте одолжение, ответила м-сс Трансом, - мы не торопимся.

Когда Эстер вышла из комнаты, Гарольд сказал:

- Кроме главной причины, приведшей нас к вам м-р Лайон, я еще желал переговорить с вами о несчастных последствиях избирательной борьбы. До сих пор я не мог никак к вам собраться, так был занят частными делами.

- Вы справедливо сказали сэр, что эти последствия несчастны. И еслиб я не надеялся на нечто более непогрешимое, чем человеческие расчеты, то я не знаю, чтобы я больше оплакивал: безчестье-ли, навлеченное преступными поступками на справедливые принципы, или роковую ловушку разставленную ими юноше, который очень дорог моему сердцу. Изречение, "один сеет, а другой жнет", также справедливо в злых делах, как и в добрых.

- Вы говорите о Феликсе Гольте. Я принял необходимые меры, чтоб обезпечить подсудимым самую лучшую защиту, я пригласил отличных адвокатов, но я получил известие, что Гольт отказывается от меня принять какую бы то ни было помощь. Я надеюсь, он не будет говорить в свою защиту слишком неосторожно и без наставления знающих людей. Страшное пятно на нашем законе, что оно не дозволяет обвиненным в известных уголовных преступлениях прибегать к помощи адвоката {Нынче уже не существует этого запрещения.}. Ловкая речь может сделать человеку в суде столько же зла, сколько и добра. Гольт хочет представить великолепную картину в своей речи, но это излишне и может только повредить.

- Сэр вы его не знаете, сказал маленький пастор голосом, полным чувства, - он не примет никакой защиты, даже еслиб ему ее предложили - в которой истина была бы скрыта; - он так поступил бы не из пустого хвастовства, - он одарен чрезвычайной простотой и чистосердечием, - но из презрения к ремеслу, занимаясь которым человек без всякого стыда старается из за денег оправдать дурной поступок.

таким мечтателем.

- Он вовсе не мечтатель и если чем грешит, то скорее излишнею практичностью.

- Но я надеюсь, что вы не будете его поощрять в этом нерациональном поведении; вопрос состоит не в том, извратят-ли, или нет, истину, но в том, чтоб выставить факт в таком свете, чтобы придать ему вид доказательства в пользу. Разве вы этого не понимаете?

- Я понимаю, но я не сомневаюсь в том, что Феликс Гольт лучше всех понимает свое собственное дело. Он основывается не на пустых вещах и не питает никаких обманчивых надежд; напротив, он слишком сомневается во многих предметах, к которым я бы желал, чтоб он питал детскую веру. Но он не может иметь никакого убеждения, не применяя его к делу; так, возвратившись сюда, на свою родину, в столь роковое для него время, он решился воспрепятствовать продаже некоторых лекарств, составлявших единственный источник пропитания его матери, которые, по его мнению, были вредны людям принимавшим их. Он взялся содержать ее собственным трудом, но, сэр, прошу вас заметить - как я ни стар, но должен сознаться, что этот молодой человек меня многому научит; - прошу вас заметить, какое ядовитое стечение добра и зла происходит от злых действий. Благодаря недостойным избирательным интригам, - упрекаю вас только за то, что вы играли роль человека, который умывает руки, предоставив другим исполнять нечестивые намерения, - Феликс, я скажу с полною уверенностью, сделался невинною жертвою безпорядков, и этот высоко честный поступок, в силу которого он взял на себя пропитание своей матери, повидимому лишил ее куска хлеба и даже служит поводом к многочисленным упрекам, направленным против него.

- Я почел бы за счастье обезпечить ее и сделать все, чтобы сочтете нужным, сказал Гарольд, не находя очень приятным наставление пастора.

только принять на себя обязанность позаботиться о том, чтоб они не нуждались в куске хлеба.

Пока м-р Лайон говорил, Эстер воротилась совершенно готовая к поездке. Положив руку на плечо отца, она сказала: - Вы тотчас же уведомите моих учеников, не правда-ли батюшка?

- Конечно, моя милая, отвечал старик, вздрагивая при мысли, что отъезд Эстер будет кризисом в жизни их обоих. С этой минуты все изменится, ничего не останется по старому. Но он боялся, что в душе его говорит слишком громко себялюбие, и потому старался сдерживать себя и казаться спокойным.

М-с Трансом и Гарольд, оба встали с места.

- Если вы совсем готовы, мисс Лайон, сказал Гарольд, угадывая, что отец и дочь желали бы остаться на едине, - я провожу матушку к экипажу и потом возвращусь за вами.

- Я надеюсь, это не причинит вам горя батюшка? Вы ведь желаете, чтоб я ехала?

- Дитя мое, я слаб; но едва ли был бы способен на радость, даже вне всех случайностей моего долговременного земного существования, которое теперь лишь мелкий, почти пересохший источник, тогда как для восприимчивой души поток жизни никогда не останавливается и не умаляется.

- Передать ли ему, что нибудь от тебя?

то она будет плакать о моем жестокосердии.

Не смотря на все серьезные мысли безпокоившия недавно Эстер, она нашла, что было очень приятно идти с Гарольдом под руку до экипажа, усесться на мягких подушках и быстро нестись на кровных конях, видя перед собою человека, черезвычайно приятного, смотревшого с восторгом ей прямо в глаза и обходившагося с самою утонченною любезностью. К какой будущности мчал ее этот экипаж? Её юная, веселая натура была несколько утомлена однообразием грустной скуки, которая в последния недели еще более увеличилась и омрачила её жизнь как холодный, беловатый туман, безнадежно затмевает только что зародившийся день. Её судьба становилась достойной названия счастливой. Она переступила через новый рубеж на пути жизни.