Феликс Гольт.
Глава XLIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Феликс Гольт. Глава XLIII. (старая орфография)

XLIII.

После того утра, в которое Эстер неожиданно покраснела и смутилась, намекнув на Феликса Гольта, она почувствовала совершенную невозможность говорить о нем с Гарольдом. Она была уверена, что не могла разсуждать об этом предмете без некоторого волнения, а по многим причинам она не желала, чтоб Гарольд отгадал её чувства в этом отношении. Эти причины состояли не только в девственной гордости и застенчивой скромности в отношении человека, который, хотя гораздо старше её и опытнее, начинал очевидно разъигрывать роль влюбленного в нее, но и в другого рода щекотливом чувстве, которое теперешния обстоятельства лишь усиливали, хотя она смотрела на это чувство не как на возвышенное, а скорее, как на мелочное в сравнении с тем умом, который она привыкла уважать. Она хорошо знала, что для Гарольда Трансома, Феликс Гольт был один из тех простых людей, на которых можно обратить внимание исключительно с общественной точки зрения. Она видела, по врожденному чутью, что различие между классами и степенями возбуждает такия-же враждебные чувства, как различие расы и цвета; и она слишком хорошо вспоминала свои собственные впечатления, чтоб не предчувствовать, как сильно поразит Гарольда Трансома весть о том, что было нечто в роде любви между нею и молодым человеком, который в его глазах был ничем не выше других смышленных представителей рабочого класса; - "ему так покажется, думала Эстер, ибо он не имел таких сношений с Феликсом Гольтом в которых развитая натура Феликса могла бы выказать все свое превосходство". Посреди её колебаний по этому вопросу, ум её часто протестовал, громко заявляя, что каковы-бы ни были понятия Гарольда, была точка зрения, с которой он казался грубым, необразованным в сравнении с Феликсом. Феликс руководствовался такими мыслями и побуждениями, которых, она была твердо уверена, Гарольд не мог даже и постигнуть. Кроме всего этого, было еще одно доказательство: находясь в обществе Гарольда Трансома, она нисколько не чувствовала собственного ничтожества и необходимости подчиниться ему; у него были даже черты, которые пробуждали в ней не гнев, а улыбку презрения; напротив, находясь в обществе Феликса, она всегда ощущала какое-то чувство подчинения, ощущала какое-то просветление в своих мыслях. В его больших, серьезных, серых глазах, любовь казалась чем-то возвышенным, чем-то восторженным, чем-то таким, которое теперь может быть дли нея на веки закрыто.

Между тем ухаживание за ней Гарольда продолжалось; нежные излияния его, оскорбительные, еслиб оне явились ранее, теперь были только лестны, как следствие более близкого знакомства и ежедневных столкновении. В скольких формах является в нашей жизни сознание, что есть нечто возвышенное, благородное, в достижении которого мы должны отчаиваться, и нечто легко достижимое, предлагающее нам тотчас веселое, беззаботное житье! И как ложно притязание, что любовь женщины лежит вне области таких соблазнов.

День за днем, Эстер опиралась на предлагаемую ей руку, видела, как пламенные взоры устремлялись на нее, имела постоянно случай для легкой светской болтовни, в которой она вполне сознавала свою очаровательность, и с удовольствием замечала на каждом шагу практический ум Гарольда, ту удивительную легкость, с которой он управлял всем и всеми в доме без малейшей резкости и с добродушием, не граничившей однако с слабостью. На заднем плане также всегда являлось в её мыслях соображение, что если Гарольд Трансом желал бы на ней жениться и она приняла бы его предложение, то задача её жизни была бы всего легче разрешена. И однако жизнь в Трансом-Корте не была той жизнью, которую она рисовала себе в своих грезах; скука уже виднелась в её роскошной обстановке и невольно чувствовалось отсутствие всяких возвышенных стремлений; она не могла не сознавать, хотя и смутно, что любовь этого человека, хотя конечно нелишенного привлекательности, придавала всем её мыслям о будущем какую-то нравственную мелочность. Она быть может не была в состоянии ясно определить то впечатление, которое производило на нее все окружающее, но ей невольно казалось, что неожиданное счастье, улыбнувшееся ей, должно было на веки уничтожить те высшия стремления, которые мало по мало начинали пробуждаться в ней. Вся жизнь как бы разменялась на мелкую монету; так чувствует себя юный студент, который полагая, что для получения учоной степени необходимо написать диссертацию и выказать все свои способности, вдруг узнает, что профессор ожидает не учоной диссертации, а двадцать семь фунтов, десять шиллингов и шесть пенсов на английския деньги

Однако, при всем этом, она была женщина и не могла сама создавать своей судьбы, как она однажды сказала Феликсу: "женщина должна избирать более низкое существование, ибо таковое ей только и предлагают." Её судьба создается тою любовью, которую она принимает. И Эстер начинала думать, что её судьба была действительно создана тою любовью, которая окружала ее, как бы благоуханиями великолепного сада в светлое летнее утро.

Гарольд, с своей стороны, сознавал, что его ухаживанье не пропадало даром. Он начинал считать свой успех победой, которую не одержать было бы горько, даже еслиб прелестная Нимфа не имела никаких правь на его родовые поместья. Он желал и вместе не желал, чтоб исчезла последняя слабая тень сомнения, относительно его успеха. Было что-то в Эстер, чего он не мог совершенно понять. Она ясно была женщина, которою можно было управлять. Она была слишком очаровательна, чтоб когда нибудь сделаться упрямой, докучливой. И однако, от времени до времени, в её глазах блестел какой-то опасный свет.

В один прекрасный февральский день, когда уже на терассу были вынесены золотистые, пурпурные крокусы, из Трансом-Корта вышло погулять очень разнообразное общество, в котором находились и Эстер и Гарольд. Они не пошли, как всегда, в сад, ибо м-р Линтон, находясь в числе других, направлялся домой, а его дорога лежала чрез каменные ворота, ведущия в парк.

Дядя Линтон, не любивший грустных откровенностей и предпочитавший знать обо всех одно хорошее, не выразил однако никаких препятствий, чтоб его посвятили в тайну, касавшуюся Эстер, и тотчас же объявил, что, по его мнению, все это дело не только не горе, но замечательно счастливое обстоятельство. Что касается до него самого, то хотя он не имеет притязания быть судьею женщин, но, по его мнению, Эстер имела все "статьи" и вела себя также хорошо, как Арабелла, что было уже много. Первое впечатление для честного Джака Линтона скоро превращалось в предание, которое никакое последующее событие не могло изменить. Он очень любил свою сестру и повидимому никогда не сознавал, чтоб в ней произошла какая нибудь перемена, с тех пор, как он ее помнил. Он считал скотиной того человека, который говорил что нибудь неприятное о людях, дорогих для него; но это не значило, чтоб он закрывал глаза, нежелая видеть что нибудь неприятное; нет, он смотрел всегда прямо на все, но имел счастливую привычку видеть только то, что хотел. Гарольд, в его глазах, был добрый малый, замечательного ума и брак его с Эстер при настоящих обстоятельствах был удивительно выгоден со всех точек зрения; это напоминало ему какую-то историю из классической древности, хотя он не мог припомнить какую именно. Эстер всегда была рада, когда, старый ректор приезжал в Трансом-Корт. С странным противоречием её прежним утонченным вкусам, она любила его грубую одежду и небрежную, откровенную речь; оне, казалось, соединили асизнь Трансом-Корта с той более грубой жизнью простого мира, в котором она жила до сих пор.

Она и Гарольд шли несколько впереди других, которые отставали но различным причинам. Старый м-р Трансом, завернувшись в длинную теплую шинель на собольем меху и в меховой шапке, ковылял нетвердой поступью. Маленький Гарри тащил за собою игрушечный экипаж, в котором сидел привязанный Моро, закутанный в красную драпировку, придававшую ему вид варвара на колеснице. Нимврод следовал за своим старым господином: подле них шел Доминик и одинаково заботился о безопасности, как старых, так и молодых. М-с Трансом не было в этом обществе.

Обернувшись и видя, что они очень далеко ушли вперед, Эстер и Гарольд остановились.

- Как вы думаете, не порасчистить-ли немного, вон ту рощу, сказал Гарольд, указывая палкой, - я полагаю, что еслиб несколько деревьев вырубить, то вид стал бы гораздо лучше и обширнее.

- Я полагаю, что это было бы большим улучшением. Главное для вида ширь, но я никогда не слыхала, чтоб вы выражались так неопределенно, прибавила Эстер смотря на него с лукавой улыбкой, - вы всегда так ясно все видите и так убеждены во всем, что говорите, что я потеряю всякую тень уверенности, если и вы станете колебаться. Пожалуйста, не питайте сомнения; это так прилипчиво.

- Вы считаете меня слишком самоуверенным, сказал Гарольд?

- Нисколько. Человеку очень полезно знать, чего он хочет, когда он решился все сделать по своему.

- Но положим, что я не могу все сделать по своему, не смотря на все мое желание? сказал Гарольд, с сверкающими глазами.

- О, тогда, вы перенесли бы эту неприятность также спокойно, как перенесли неудачу на выборах, отвечала Эстер, небрежно повертывая голову и устремляя взгляд на отдаленные березы, - вы бы знали, что вы поставите на своем в другой раз, или получите в замен что нибудь не хуже.

- Дело в том, что вы считаете меня за жирного, самодовольного фата, сказал Гарольд, прибавляя шагу, точно не желая, чтоб остальная компания их нагнала.

- Во всем есть степени, отвечала Эстер с серебристым смехом, - вы владеете этими качествами на столько, на сколько они придают интереса человеку. Есть различные роды людей. Вы совершенство в своем роде.

- Но я подозреваю, что вы предпочитаете другой род людей, которые поклонялись бы вам с большим смирением, с религиозным страхом и со слезами на глазах.

- Вы совершенно ошибаетесь, произнесла Эстер, таким же шутливым тоном, - я нахожу, что я

Этот ответ был весьма колкий, но Гарольд все же был убежден, что Эстер не находила противным то поклонение, которым он ее окружал.

- Я часто читала, что это основное качество в человеческой природе, продолжала она, - но я удивляюсь встречая его в себе. Это вероятно оттого, прибавила она с улыбкой - что я не думаю о себе, как о человеческой природе.

- Нет, я невиновен в таких капризах, сказал Гарольд, - я очень люблю то, что могу достать, и никогда не желал очень пламенно того, что вне моей власти. Когда я уверен, что могу достичь до чего нибудь, то этот предмет делается для меня тем более дорогим. Есть различные человеческия природы. Одни питают постоянно недовольство и стремятся к чему-то недостижимому, другия стараются удержать то, что возмоикно и наслаждаться. Позвольте мне вам заметить, что ничем недовольное стремление к чему-то несуществующему делает жизнь очень неприятной.

Говоря это Гарольд взглянул на Эстер с знаменательной улыбкой.

- О поверьте мне, я давно отказалась от этих теорий, отвечала она с такой же улыбкой.

Она невольно вспомнила, как бранил ее Феликс за пристрастие к байроновским героям и внутренно прибавляла третий род человеческой природы, к двум видам, которые поименовал Гарольд. Он же между тем очень естественно предположил, что Эстер отреклась от своих прежних понятий ради него, и лицо его просияло. Действительно это лицо было очень приятное, вообще Гарольд не мог не нравиться молодой девушке, хотя слишком много заботился о винах, кушаньях, соусах, и имел привычку оценивать каждый предмет согласно тому удовольствию, которое он ему приносил. Самая его доброта не была симпатична, он всегда устроивал счастье людей по своему собственному произволу не испрашивая на то их согласия и совета. Невольно сравнивая его с другим человеком, вечно присущим в её мыслях, Эстер находила тоже самое качество и в политических мнениях Гарольда; правило всегда пользоваться, как можно более личными преимуществами, было амальгамой спаявшей его родовою гордость, с преданностью к реформам, которые должны были уничтожить все предания и превратить золотые графския короны в позолоченные ложки для народа. Страшен проницательный взгляд блестящих женских глаз, если они когда нибудь останавливались с восторгом на строгой истине; но строгая истина конечно редко является перед глазами женщины. Эстер однако действительно видала лицом к лицу истину, и Гарольд, хотя не совершенно ясно постигая, в чем дело, видел следствие такого удивительного просветления и был осторожнее, чем когда либо в своей жизни. Эта осторожность помешала бы ему продолжать разговор и спросить Эстер с каким человеком, из двух приведенных видов, было бы приятнее жить, по её мнению, даже еслиб дядя Линтон не присоединился к ним в эту минуту и не стал говорить о хозяйственных распоряжениях. Он объявил, что тотчас свернет в сторону и пойдет через траву на ферму, чтоб посмотреть на те улучшения, которые Гарольд производил с такою невиданною поспешностью.

- Но знаешь, Гарольд, сказал ректор, когда они остановились перед разставаньем, всего нельзя делать наскоро. Пшеница требует времени, чтоб вырости, хотя бы ваши реформы и изжили с лица земли нас всех, старых тори. Теперь, выборы кончились, и я снова старый тори. Ты видишь, Гарольд, что радикал не годится для нашего графства. На следующих выборах ты должен искать себе округа, где ищут аристократической крови. Я бы очень желал, чтоб ты был представителем нашего графства, а радикал из хорошого семейства как раз будет под пару новомодному тори, в роде молодого Дебари; но эти безпорядки - дело скверное. Мне за это по крайней мере с год будут голову мыть на сессиях. Но что это за женщина с ребенком? Это не из моих прихожан.

Гарольд и Эстер обернулись и увидели подходившую к ним пожилую женщину, с худеньким, рыженьким мальчиком, плохо прикрытым курткой, не достигавшей тальи; но за то шея его была очень тепло закутана в синий, шерстяной шарф. Эстер тотчас узнала обоих и почувствовала себя как-то неловко. Мы все такия жалкия существа, так падки подчиняться всякого рода гордости, даже тем самым суетным чувствам, от которых мы практически отрешаемся! Поэтому, не смотря на почти священные воспоминания, соединенные в уме Эстер с образом м-с Гольт, она невольно вздрогнула при одной мысли о тех глупостях, которые наговорит эта женщина; ей прискорбно было, что Феликс в каком бы то ни было отношении будет иметь своим представителем эту старуху.

Когда м-с Гольт подошла достаточно близко, чтобы ее можно было подробно разсмотреть, то оказалось, что она не была одета, с целью прельстить глаза суетного человека, но скорее поразить его выражением скорби, на сколько можно выразить ее измятым платьем и торчащими во все стороны фальшивыми волосами. Все же она не могла потерять сознание собственного достоинства, как бы её положение не было несчастно; напротив, в настоящем случае, во всей её фигуре выражалась полная уверенность в силе своей репутации и ума, чтобы там не говорили м-р Лайон или упрямый Феликс. Она присела всей компании, потом подошла к Эстер, которая, не смотря на все свое нежелание, выдернула свою руку из руки Гарольда и, погладив по головке маленького Джоба, сказала очень любезно: "здравствуйте м-с Гольт."

- Да, вы его знаете мисс Лайон, сказала м-с Гольт таким тоном, который подразумевал, что её слова должны быть назидательными для всей компании, - вы знаете маленького сиротку, которого сын мои Феликс принес домой, чтоб я о нем пеклась. Я это и делала, и никто бы не поступил так, как я, хотя одно горе - моя награда.

Эстер молча стояла перед говорливой старухой, в безпомощной решимости перенесть все, что могло случиться. Между тем, маленький Гарри, пораженный появлением Джобби Теджа подошел с своею тележкой к мальчику, которого он превосходил ростом, толщиной и здоровым, смуглым цветом лица. Он посмотрел прямо в глаза Джобу, потом повернул его, дернул за кончик куртки и наконец, сняв его маленькую суконную фуражку, стал разглядывать с любопытством его рыжия кудри. Джоб вытаращил свои глаза, с удивлением, при этом осмотре; наконец Гарри, чисто в виде опыта, вынул конфекту из сумки, висевшей у него через плечо и приложил ее к губам Джоба. Результат испытания оказался удовлетворительным для обоих. Все присутствующие следили с любопытством за этой маленькой комедией, а когда Джоб стал сосать конфекту, и Гарри, посмотрев на него вопросительно, погладил его по спине, все громко разсмеялись, конечно исключая м-с Гольт, которая, тихо качая головой, ударяла одной рукой по ладони другой, с мрачным терпением трагика, который обязан вынести юмористический эпизод вставленный в трагедию для развлечения публики.

- Я надеюсь, что кашель Джоба гораздо лучше, произнесла наконец Эстер, не зная хорошенько, что сказать.

- Вероятно вы питаете эту надежду, мисс Лайон, сказала м-с Гольт устремляя глаза в пространство, - я не имею никакой причины сомневаться в вашем участии к этому сиротке, Феликсу и мне. Конечно, никто не имел никогда причины желать мне зла. Моя репутация выдержит всякие распросы. Вот что я сказала сама себе, когда решилась придти сюда повидаться с вами и просить, чтоб вы дали мне случай переговорить с м-ром Трансомом. Я сказала себе, что какова бы не сделалась теперь мисс Лайон от своего неожиданного возвышения, она все же дочь нашего проповедника, все же приходила ко мне в дом и гуляла с моим Феликсом...

Тут м-с Гольт остановилась на минуту, как бы поражеиная воспоминаниями.

Гарольд взглянул на Эстер и видя, что лицо её вспыхнуло, был достаточно любезен, чтоб обратиться к м-с Гольт вместо нея.

- Так вы мать этого несчастного человека, заключенного в тюрьму?

- Да, сэр, произнесла м-с Гольт, чувствуя, что сосредоточила теперь на себе общее внимание, - я бы не стала говорить, что он мой сын, еслиб он действительно не был моим; хотя он никогда не действовал, сэр, но моей воле, или но моему совету. Еслиб все сыновья слушались своих матерей, то свет был бы совершенно иной. Мой сын не хуже сыновей других женщин в Треби, как оне не хвались, что их дети не сидят в тюрьме; что же касается до того, что он не захотел быть доктором и остановил продажу отцовских лекарств, то я знаю, что это дурно, - я это знаю, но я одна от этого страдала, и потому король и парламент должны взять это в соображение, если они хотят поступить справедливо. Относительно же бунта и убийства полицейского, - мой сын сказал мне прямо, что он никогда не имел намерения сделать ни то, ни другое; и во все время безпорядков его кусок пирога стоял на огне и я его дожидалась ни мало неподозревая, что случится. Я полагаю, что если знатные люди делают выборы, чтоб попасть в парламент, и от этого происходит бунт и убийство, то они должны позаботиться, чтоб вдова и сын вдовы не пострадали от этого. Я хорошо знаю свой долг и читала Библию и знаю, что там, в посланиях Иуды, сказано: не возставай против выше тебя поставленных; я и не намерена возставать; но я только говорю, что если трое м-ров Трансомов слушают меня вместо одного, то они должны идти к королю и побудить его дать свободу моему Феликсу.

Эта речь в главных своих чертах была задолго подготовлена. М-с Гольт, зная свой долг, решилась указать знатным людям, в чем состояли их обязанности; её смелый, вызывающий тон происходил от сознания, что она не только говорила при знатных людях, но что на основании своего собственного мнения, она шла прямо против желаний своего сына. Её предложение ходатайствовать за него, было отклонено Феликсом и м-ром Лайоном; но она была убеждена, что если ей удастся поговорить с кем следует, то дела совершенно изменятся. Выходка её на счет трех м-ров Трансомов была возбуждена движением старого м-ра Трансома, выдвинувшагося на первый план, наравне с Линтоном и Гарольдом; его необыкновенная меховая одежда казалось выражала какое-то таинственное достоинство и потому она не могла не обратиться к нему наравне с другими.

По причинам, которых никто но мог предвидеть, внушение м-с Гольт возъимело тотчас свое действие. Пока м-р Трансом смотрел в пространство безчувственно, словно восковая кукла, а Линтон, привыкший к жалобам своих прихожанок, добродушно улыбался, Гарольд произнес очень любезно:

- Я полагаю, вы совершенно правы, м-с Гольт, - и, с моей стороны, я сделаю все, что только могу для вашего сына, как на скамье свидетелей, так и везде. Успокойтесь, если нужно будет мы подадим апеляцию королю. Будьте уверены, что я всегда буду об вас помнить, как о матери Феликса Гольта.

Гарольд быстро сообразил, что подобным поведением он лучше всего мог заслужить расположение Эстер.

- Хорошо сэр, отвечала м-с Гольт, которая нисколько не была склонна к выражению излишней благодарности,--я рада слышать, что вы говорите так достойно; и если бы вы были сам король, то я все же бы сказала вам прямо свое мнение; ибо Библия говорит, что милость царя награждает мудрого слугу; а следует думать, что он более обратит внимание на тех, которые никогда ему не служили и никогда не брали жалованья, как я например, и мой сын; его отец оставил довольно денег, и еслиб не его упрямство он непременно был бы доктором и имел бы свою лошадь и не сидел бы в тюрьме.

- Да, сэр, он отлично учился, как и его отец, но потом сбился с толку. Однако могу вас заверить, что Феликс никогда не желал зла никому, кроме себе и своей матери; конечно, большое зло было, что он сделал из себя низкого работника, стал носить грубую одежду и помешал мне жить джентльменским образом, на вырученные деньги от пилюль, которые, вы можете быть уверены, помогали всем принимавшим их. А то, что люди просят, вы имеете полное право продавать. Есть много текстов, подтверждающих это; если справедливо: "просите и дасться вам", и то, я полагаю еще справедливее продавать то, что охотно покупают.

Тут м-р Линтон не выдержал и разсмеялся, Гарольд последовал его примеру. М-с Гольт еще пристальнее устремила глаза в пространство и снова стала бить одной рукою по ладони другой; быть может, думала она, истина производила именно такое странное, смехотворное действие на людей знатных и светских, которые не принадлежали ни к индепендентам, ни к баптистам.

- Я уверена, вы устали от длинной прогулки и маленький Джоб также, сказала Эстер, стараясь прекратить неловкую сцену, - не правда-ли Джоб, сказала она, нагибаясь, чтоб приласкать ребенка, который застенчиво отказывался от предложений Гарри повозить его тележку; Гарри при этом полагал, что Джоб будет для него отличною лошадью и будет гораздо скорее бегать, чем дедка.

- Очень похвально, что вы чувствуете за маленького сиротку, мисс Лайон, сказала м-с Гольт, предпочитая уклончивый ответ признанию в усталости перед джентльменами, которые, казалось, обходились с нею слишком слегка, - я была уверена, что вы поступите со мною любезно, как всегда, хотя все говорят, что вы очень горды. Но я знаю, вы никогда не вели себя гордо с Феликсом, ибо вы позволяли ему сидеть рядом с собою перед всем городом в школе, а у него на шее никогда и галстуха не бывало. Это доказывает, что вы видели в нем то, что действительно стоит внимания - и было бы вполне справедливо, если бы вы, зная, что все сказанное мною - истина, замолвили бы за него слово этим джентльменам.

- Уверяю вас, м-с Гольт, сказал Гарольд, спеша на помощь к Эстер - уверяю вас, что сказанного совершенно довольно, я сделаю все, что только будет возможно для вашего сына. А теперь, сделайте одолжение, пойдите в дом с вашим мальчиком и отдохните немножко. Доминик, проводите м-с Гольт, и скажите м-с Гипс, чтоб она хорошенько ее угостила и потом отправила обратно в Треби, в экипаже.

- Я пойду с м-с Гольт, сказала Эстер, делая над собою усилие.

- Нет, пожалуйста, возразил Гарольд, тем тоном мольбы, который в сущности почти приказание, - дайте м-с Гольт время отдохнуть, а вы всегда успеете ее увидеть перед отъездом. И так, до свидания, м-с Гольт.

Бедная женщина была очень рада предложению отдохнуть и поесть, особливо для маленького сиротки, о котором она действительно нежно пеклась. Когда она увидела, что Доминик взял на руки Джоба, чтоб поближе с ним познакомиться, она взглянула на него с таким одобрением, какого, она полагала, никогда не может удостоиться иностранец. Так как Доминик уходил, то Гарри и старый м-р Трансом захотели следовать за ним. Дядя же Линтон пожал всем руку и пошел, как сказал, через поля; таким образом Эстер осталась одна с Гарольдом.

Быстрый на соображение, Гарольд не мог тотчас не заметить всего, что только могло влиять на его отношения к Эстер. Несколько времени перед тем в нем пробудилась ревность при мысли, что она могла, прежде чем узнала ого, серьезно интересоваться кем нибудь другим. Ревность всякого рода, возбужденная любовью или честолюбием, всегда падка на различные комбинации, которые часто идут гораздо далее самого факта. А смущение Эстер, вместе с её прежним постоянным молчанием о Феликсе, теперь впервые бросившееся ему в глаза, - были Гарольду достаточной причиной не только для подозрения, но и для окончательного заключения.

Влияние на него этого открытия было однако совершенно иное, чем ожидала Эстер. Феликс казался ему самым неопасным человеком, на котором могло бы сосредоточиваться внимание Эстер до её знакомства с ним. Молодой работник, посаженный в тюрьму за уличную драку, какую бы прелесть он не имел для молодой девушки в романтичную эпоху и посреди грустного, скучного общества требийских диссентеров, - едва ли мог казаться Гарольду серьезным соперникам. Эстер была слишком умной женщиной, вкус у ней был слишком развит, чтоб сделать себя героиней баллады и бросить свою красоту, и свое состояние к ногам такого человека. К тому же Гарольд питал надежду, что в настоящее время Эстер благоразумно склонялась к тому, чтобы наградить этими сокровищами человека во всех отношениях достойного. Но его любопытство были затронуто, и он пожелал узнать в каких отношениях находилась Эстер с Феликсом. В то же время ему не хотелось дать какой бы то ни было повод предположить, что он считает Феликса своим соперником.

Естественно, когда они остались одни, Гарольд первый заговорил: - я полагаю, что в этом молодом человеке, в этом Гольте, есть много хорошого, не смотря на его ошибки. Он пожалуй немножко странен и слишком много думает о себе, но ведь это всегда бывает с людьми его класса, когда они сознают свое превосходство над всеми их окружающими.

- Феликс Гольт высоко образованный человек, сказала Эстер, - но он вовсе не высокомерен.

Совершенно противуположные чувства гордости теперь боролись в её уме. Она сознавала, что выдала себя.

- А, отвечал Гарольд, которому не очень понравился тон Эстер, - так эта странность, эта эксцентричность некоторого рода. Фанатизм? Так он отказался от докторства и взялся за... за часовое дело, если не ошибаюсь, из фанатизма?

- Если быть выше других, значит быть эксцентричным, то конечно он эксцентричен, отвечала Эстер и также фанатик, если фанатизм заключается в том, чтоб отказаться от всех мелких целей, ради одной великой, безкорыстной цели. Прежде чем я узнала Феликса Гольта, я не знала, что такое настоящее благородство.

Эстер казалось, что в порыве энтузиазма, её собственные слова были ей каким-то высшим откровением.

- Боже мой! сказал Гарольд тоном удивления, но в котором слышалось полное доверие к словам Эстер. - Отчего вы мне этого не говорили прежде?

Эстер в эту минуту была по истине великолепна, и красота еи дышала каким-то особым выражением, которого Гарольд никогда еще не видывал. Все её смущение, происходившее от личных чувств, уступило теперь место сознанию, что она должна говорить истину о человеке, которого она чистосердечно считала совершенством.

Гарольд смотрел на нее и слушал; он чувствовал, что её слова не усиливали, а напротив уменьшали недавно возродившееся в нем чувство ревности. "Это не похоже на любовь," сказал он сам себе с самодовольством.

- Так он просто святой, сказал он наконец вслух совершенно спокойным тоном, - хотя наружность его не показывает этого, но я очень мало его знаю, а в тюрьме он не захотел меня видеть. Я полагаю, что он не очень ко мне расположен. Но вы вероятно его видали часто и много; а вашего свидетельства для меня совершенно достаточно, прибавлл Гарольд, придавая своему голосу некоторую нежность, - теперь, зная наше мнение о нем, я конечно не пожалею никаких усилий, чтоб помочь этому молодому человеку. В сущности, я уже и прежде решился на это, но наше желание сделает легким всякую трудность.

После энергичной речи Эстер, как часто случается, слезы выступили на её глазах. Тут не было ничего удивительного; этого можно было ожидать от всякой женщины с нежным сердцем, и слезы только сделали еще прелестнее её взгляд, устремленный на Гарольда. Она была довольна им, довольна тем, что он говорил о Феликсе с такой добротой; ее радовала также мысль, что она имела такую власть над ним, что могла заставить его сделать все, что хотела.

в последнее время. Но как вы думаете, чтобы нам сделать для него? Его надо поставить в такое положение, в котором он мог бы вполне высказать свои достоинства.

Веселость Эстер возвращалась к ней мало по малу; ее забавляло заблуждение Гарольда на счет Феликса, которому он думал покровительствовать.

- Вы очень ошибаетесь, сказала она с легким смехом и качая головой, - что можете вы предложить Феликсу Гольту? Место акцизного чиновника? Или что другое? Но Феликс уже избрал себе долю. Он намерен всегда быть бедным человеком.

- Намерен? сказал Гарольд, несколько обиженным тоном, - но намерение человека зависит от обстоятельств. Вот я намерен быть депутатом; но ведь может же представиться место в верхней палате, при таких обстоятельствах, что я его приму.

- О! Феликс совсем иное дело, заметила Эстер тем же веселым тоном, - он никогда не принял бы место, какое бы вы ему по предложили.

- Нет, отвечала Эстерь, качая головой, - я полагаю, что он слишком высок для этого.

- Однако я вижу, вы очень пламенны в своем энтузиазме.

- Да, это мое шампанское, вы знаете, что я другого не люблю.

- В таком случае очень приятно сделаться предметом вашего энтузиазма, сказал Гарольд, помогая ей взойдти на террасу, с которой открывался великолепный вид на парк и реку.

- Чтожь, с этим можно было бы помириться, сказала Эстер плутовски улыбаясь, - но вы не находитесь в таком отчаянном положении.

- Я сознаюсь, что не имею тех строгих добродетелей, которые вы только что расхваливали.

- Это правда, вы совершенно в другом жанре.

- Никакая женщина ни сочла бы меня за трагического героя.

- Ах, вы не хорошая волшебница, сказал Гарольд, крепче сжимая её руки и увлекая вниз по лестнице на лужок, - сознайтесь, что я вам противен от недостатка романтичности.

- Я не могу в этом сознаться, но что вы не романтичная фигура, это правда.

- Я слишком толст.

- Для героя, да. Во всяком случае, вам надо так устроить, чтоб вы более не толстели.

- О! нет, слишком томный, когда у вас во рту хорошая сигара.

- Нет, вы вдовец.

Гарольд не тотчас отвечал на последнее замечание Эстер. Она произнесла эти слова совершенно легкомысленно, без всякой цели, но тот факт, что Гарольд был некогда женат, сильно влиял на впечатление, которое он производил на нее. Присутствие Гарри постоянно ей напоминало об этом факте. Гарольд принял намек Эстер, как ясное доказательство, что его положение вдовца говорило против него в её глазах; и после короткого молчания он сказал, совершенно другим серьезным тоном.

Эстер вздрогнула, как всегда с ней бывало, когда их разговор серьезно касался любви.

- Как так? спросила она резко.

- Мать Гарри была невольница, я ее купил.

Гарольд никак не мог предчувствовать какое влияние произведут его слова на Эстер. Его вечное неуменье угадывать чувства молодой девушки, теперь еще увеличивалось от исключительного стремления к одной цели - именно доказать, что место Эстер в его сердце, никогда, никем не было занято и принадлежало ей одной. До сих пор все знакомство Эстер с восточной любовью было исключительно заимствовано из байроновских поэм, и этого было недостаточно, чтоб создать в её воображении новую поэму, в которой Гяур вел бы ее под руку Она не могла произнесть ни слова, а он продолжал:

Эстер все продолжала молчать.

- Я не смею даже в этом признаться, ибо я не такой самодовольный человек, как вы думаете. Я нахожусь в самом горьком положении для человека, который умеет чувствовать.

Тут наконец Гарольд коснулся слабой струны молодой девушки. Её благородное сердце тотчас поняло, что он подразумевал под последними словами. Она имела тонкое чутье угадывать, где следовало остановить ухаживание мужчины; она теперь смотрела на него, бледная, обуреваемая чувствами, и которых она не могла себе дать определенного отчета.

- Не будем говорить о таких вещах, сказала она серьезно, - я в последнее время перенеслась в новый мир, должна переучивать жизнь за-ново. Пойдемте домой. Мне надо еще повидать м-с Гольт и моего маленького друга Джоба.

Взойдя на верх, и потом снова сойдя вниз, в парадные сени, она увидела там не одни статуи, а целое собрание живых людей. Так как Гарри настаивал непременно еще раз поиграть с Джобом, то м-с Гольт и сиротка, после обеда, явились в сени, где и происходила теперь следующая сцена: - м-с Гольт сидела на стуле, Доминик и Доннер помещались подле нея и старались ее занять. Гарри, же в своей блестящей, красной куртке, играл в прятки с Джобом, который очень ловко прятался за колонами и пьедесталами; как бы в перегонку с ними, две ученые белки лазили по статуям и карнизам. М-с Гольт держала в руках корзинку полную лакомств для Джоба; она казалось была очень довольна приятным обществом и роскошным угощением. Эстер, сойдя тихонько и незаметно с лестницы, остановилась и, опершись на каменную балюстраду, смотрела на эту сцену в продолжении нескольких минут.

В это же время в сенях появился старый м-р Трансом, который, выспавшись в кабинете после прогулки, вышел теперь поискать Гарри. На нем был тиковой халат и такая же шапка. Ложась спать он снял меховое пальто и шапку и набросил на плечи длинный шарф, привезенный ему Гарольдом с востока; этот шарф и теперь красовался на нем, ниспадая до колен.

Это странное появление пришлось как нельзя более кстати для м-с Гольт. По её понятиям было очень естественно, что умы джентльменов несколько странны; так как им ненужно было наживать себе хлеб, то милосердый Господь из экономии и не дал им того здравого смысла, в котором работящие люди так нуждаются. М-с Гольт тотчас встала и присела с таким уважением, как еслиб м-р Трансом казался таким же мудрецом, как лорд Берлей.

- Я надеюсь, сэр, что вы это не сочтете с моей стороны за вольность, сказала она, пока старик смотрел на нее каким-то слабым, безчувственным взглядом, - я не такая женщина, чтобы села в чужом доме без приглашения. Но меня люди сюда привели, потому что молодой джентльмен желал поиграть с сироткой.

- Нет сэр, отвечала м-с Гольт, продолжая стоять столько же из страха к м-ру Трансому, сколько и от сознания, что неприлично сесть в такую патетическую минуту, - не мне иметь внука, хотя я бы и была итого достойна. Мой сын говорит, что он никогда не женится, да еще он теперь в тюрьме - да еще говорят его сошлют вы можете сами видеть, хотя вы и джентельмен, что у меня мало шансов иметь своих собственных внучат. Этот мальчик внук старого м-ра Тэджа, и его взял из сострадания мой Феликс; и я не противилась, потому что у меня доброе сердце. Я сама ведь вдова, и сын мой Феликс, хотя и большой, все же сирота; я знаю поэтому свой долг. А желательно бы было сэр, чтоб свой долг знали и другие, которые поважней, да повлиятельнее и живут в больших домах, да ездят в экипажах, когда им вздумается. Если вы здесь главный джентельмен, а невероятно, чтоб вы стали уступать сыну, как должна бедная вдова, то вам подобает принять сторону тех, которые этого заслуживают, ибо Священное писание говорит: - да глаголят власа седые.

- Да, да.... бедная женщина.... чтожь я скажу? отвечал м-р Трансом, чувствуя, что его бранят и желая как всегда смягчить гнев.

- Сэр, я вас живо научу, что сказать, ибо сама бы это сказала, еслиб могла говорить с королем. Я спрашивала людей знающих и все говорят, что, по истине библейской и житейской, король может прощать кого хочет и за что хочет. Судя же по его изображению на новых монетах и по тем слухам, которые выдают его за друга народа, как говорил нам пастор с кафедры, - он сделает мне и моему сыну, что подобает, если его попросят как следует.

- Да он очень хороший человек.... он сделает все, что подобает отвечал м-р Трансом, которого понятия о короле были очень смутны и состояли преимущественно из отрывочных воспоминаний о Георге III. - Я спрошу его все, что вам угодно, прибавил он желая удовлетворить м-с Гольт, которая начинала его несколько пугать.

"Этот молодой человек, Феликс Гольт, которого отец известен во всей стране, а мать чрезвычайно почтенная женщина, - никогда не желал зла никому и не только драться и проливать кровь, но с охотою отдал бы свой последний кусок хлеба тому, кто нуждается" - если вы это сделаете и подговорите других джентльменов сказать тоже самое, то конечно король велит выпустить из тюрьмы моего сына.

М-с Гольт, подобно всем ораторам, чем более говорила, тем слова её становились громче и энергичнее; уже не она руководила своим красноречием, а красноречие руководило ею. Бедный старый Трансом так был испуган, что стоял, как бы прикованный к месту, совершенно забыв, что он мог уйти, когда хотел.

Маленький Гарри быстро понимавший все, что касалось дедки, остановился в своей игре и, подметив враждебную наружность этой злой, черной старухи, подбежала к ней и сначала стал бить ее по платью своим хлыстиком, а потом подозревая, что платье не имеет чувства, он впился зубами в её руку. Пока Доминик старался его успокоить и оторвать от старухи, Нимврод поднял жалобный вой, сцена приняла такой безпокойный воинственный характер, что даже белки испугались и забились куда то, как можно далео.

Эстер, дожидавшая до сих пор удобной минуты для своего появления на театр действия, теперь подошла к м-с Гольт и сказала ей несколько ласковых слов; старик Трансом, видя, что достаточный щит прикрыл его от опасного врага, собрался наконец с силами и, обернувшись, заковылял в свою библиотеку, с необыкновенной быстротой.

как Джоб громко смеялся, а этого с ним прежде не бывало.

Произнеся эти слова она обернулась к Доминику и прибавила: - Разве экипаж подадут к этому подъезду?

Этою намека было достаточно, и Доминик пошел посмотреть, готов ли экипаж, а Деннер заметив, что м-с Гольт вероятно пожелает лучше отправиться из внутренняго двора, увела ее снова в комнату экономки. Один Гарри воспротивился удалению Джоба, который ему показался неоцененным прибавлением к его зверинцу; это сопротивление было так действительно, так много времени потребовалось, чтоб его унять, что вся компания едва удалилась, когда на лестнице показался Гарольд. Эстер была очень рада, что таким образом изчезла всякая возможность новой встречи между ним и матерью Феликса.