Даниэль Деронда.
Часть первая. Избалованное дитя.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть первая. Избалованное дитя. Глава V. (старая орфография)

ГЛАВА V.

Прием, сделанный Гвендолине всем околотком, вполне оправдал ожидания её дяди. Везде, от замка Бракеншо до гостеприимного дома банкира м-ра Квалона в Винсестере, ее встретили с одинаковым восторгом, и даже дамы, не особенно взлюбившия ее, были рады приглашать ее на свои вечера, как имеющую в свете большой успех молодую девушку; хозяйки, принимающия многочисленные общества, должны составлять свой кружок подобно тому, как первые министры составляют кабинеты не исключительно из людей им лично приятных. К тому-же вместе с Гвендолиной не приходилось приглашать никого лишняго; м-с Давило была очень тихой, приличной дуэньей, а м-ра Гаскойна везде приглашали ради него самого.

Между домами, в которые Гвендолину охотно приглашали, хотя ее там не особенно любили, был Кветчам-Гол. Первым из приглашений, полученных ею, было приглашение на большой обед у Аропоинтов, где она должна была познакомиться со всем местным обществом. Ни одну из присутствовавших на этом обеде молодых девушек нельзя было сравнить с Гвендолиной, когда она появилась в длинной амфиладе блестяще-освещенных и уставленных цветами комнат. В первый раз в жизни ей приходилось присутствовать на таком торжественном обеде; но она чувствовала, что эта роскошная обстановка была ей к лицу. Всякий, кто видел ее тогда впервые, мог подумать, что богатые залы и ряды лакеев составляют принадлежность её повседневной жизни, тогда как её кузина Анна, гораздо более её привыкшая к подобным торжествам, чувствовала себя как-то неловко, точно кролик, попавший неожиданно в ярко освещенную комнату.

- С кем это Гаскойн? - спросил архидиакон, прерывая разговор о военных маневрах, насчет которых спрашивали его мнения, вероятно, потому, что он был духовным лицом.

- Кто эта молодая девушка с прекрасной головкой и хорошенькой фигурой? - спросил почти в то-же время, на противоположном конце комнаты, сын архидиакона, юный студент, подававший большие надежды и уже прославившийся несколькими новыми переводами греческих классиков.

Но многим было неприятно то, что Гвендолина затмевала своей красотой остальных девиц; даже мисс Ло, дочь леди Ло, теперь казалась безжизненной, тяжелой, неуклюжей, а мисс Аропоинт, по несчастью, также в белом платье, как и Гвендолина, поражала своим сходством с портретом, на котором художником было обращено исключительное внимание на её богатое платье. Так-как мисс Аропоинт пользовалась общей любовью за её любезное, добродушное обращение и редкую способность стушевывать странности своей матери, то многие нашли неприличным, что Гвендолина казалась гораздо более важной особой, чем она.

- Она далеко не так красива, когда ее разсмотришь вблизи, - сказала м-с Аропоинт, обращаясь к м-с Вулькани в конце вечера; - её осанка с первого взгляда действительно производит эффект, но потом она теряет все свое обаяние.

В сущности-же Гвендолина без всякого намерения и даже вопреки своему желанию оскорбила м-с Аропоинт, которая, хотя и была не злопамятна, но щекотлива и обидчива. У нея были некоторые особенности, которые, по мнению местных наблюдателей, имели необходимую связь между собою. Разсказывали, что она наследовала большое состояние, нажитое торговлею, и этим обстоятельством объясняли её дородную фигуру, резкий голос, напоминавший попугая, и чрезвычайно высокую прическу; а так-как эти последния черты придавали ей странный, смешной вид, то многие находили совершенно естественным, что она имела еще и литературные наклонности. Если-бы при этих обсуждениях был допущен сравнительный метод, то легко было-бы придти к заключению, что все эти особенности встречаются отдельно; дочери альдерменов часто имеют грациозную фигуру, хорошенькия женщины отличаются резким или пискливым голосом, а способность плодить слабые литературные произведения совместима с различными физическими особенностями, как у мужчин, так и у женщин.

Гвендолина была чрезвычайно чутка к странностям в других людях, но питала большое сочувствие к лицам, которые могли доставлять ей какое-нибудь удовольствие, и потому она решилась окружить м-с Аропоинт таким вниманием, какого другие ей не выказывали. Но самонадеянность часто предполагает несуществующую глупость в других, подобно тому, как богатые говорят свысока с бедными, а люди в цвете лет и сил кричат, разговаривая со стариками, почему-то предполагая что они глухи. Гвендолина, несмотря на весь её ум и желание нравиться, впала в эту обычную ошибку самодовольных существ; она полагала, что м-с Аропоинт, по причине своих странностей, не могла быть проницательной, и смело разыгрывала свою роль, не подозревая, что та зорко следит за всеми малейшими оттенками её поведения.

- Вы, я слышала, очень любите чтение, музыку, верховую езду и стрельбу в цель? - сказала м-с Аропоинт, устроив после обеда в гостиной нечто в роде tête-à-tête с Гвендолиной; - Кэти будет очень рада такой приятной соседке.

Это маленькое вступление, сказанное тихим, мелодическим тоном, было-бы любезным комплиментом, но при резком, громком голосе м-с Аропоинт, оно показалось Гвендолине слишком покровительственным.

- Напротив, все удовольствие выпадет на мою долю, - проговорила она жеманно - мисс Аропоинт научит меня понимать хорошую музыку. Она, говорят, отличная музыкантша.

- Конечно, Кэти имела все средства научиться музыке. У нас теперь живет первоклассный музыкант, г. Клесмер; вы, вероятно, знакомы с его сочинениями? Я сегодня представлю его вам. Вы, кажется, поете? Кэти играет на трех инструментах, но не поет. Я надеюсь, что вы нам споете что нибудь. Вы, говорят, настоящая артистка.

- О! нет, - "die Kraft ist schwach, allein die Lust ist gross", как говорит Мефистофель.

- А! вы изучали Гете. Молодые девушки чего только теперь не знают! Вы, вероятно, все читали?

- Нет. Я была-бы очень рада, если-б вы мне указали что читать. Я просмотрела все книги в офендинской библиотеке, но там нет ничего годного для чтения. От всех книг пахнет плесенью, и все листы в них склеились. Как-бы я желала писать книги сама, как вы! Должно быть, гораздо приятнее сочинять книги по своему вкусу, чем читать чужия. Книга домашняго приготовления должна быть гораздо приятнее,

М-с Аропоинт пристально взглянула на молодую девушку, но сатирический оттенок последних её слов стушевался чисто-детским восклицанием Гвендолины:

- Я отдала-бы все на свете, чтоб написать книжку.

- Отчего-же вам и не попробовать? - сказала м-с Аропоинт тоном поощрения; - перо, чернила и бумага в вашем распоряжении. Я с удовольствием пришлю вам все мои сочинения.

- Благодарю вас, я их прочту с большим удовольствием. Личное знакомство с автором должно бросить совершенно иной свет на книгу: тогда гораздо легче отличить смешное от серьезного. Я уверена, что часто смеюсь не впопад. (Тут Гвендолина сознала опасность и поспешно прибавила): конечно, я говорю о Шекспире и других писателях, которых мы никогда не увидим. Но я всегда жажду знать больше, чем нахожу в книжке.

что неловко долее упрямиться. Например, я могла-бы увеличить вдвое объем моего Тасса.

- Я обожаю Тасса.

- Хорошо, вы получите все, что я написала о нем. Много есть сочинений о Тассо, но все прежние авторы ошибались относительно особенного свойства его сумасшествия, его чувств к Леоноре, действительной причины его заключения и характера Леоноры, которая, по-моему, была женщиной без сердца, иначе она вышла-бы замуж за него, несмотря на сопротивление брата. По всем этим вопросам я расхожусь во мнении с предыдущими авторами.

- Как это интересно! - воскликнула Гвендолина. - Я люблю всегда оставаться при особом мнении. По мне, очень глупо вечно соглашаться с другими. Поэтому я нахожу, что печатающий свои мнения поступает слишком деспотично; он этим заставляет других соглашаться с ним.

Эти слова снова возбудили сомнение в м-с Аропоинт, но Гвендолина продолжала наивным, смиренным тоном:

- Я знакома только с одним сочинением Тасса: Ierusalemma Liberata, которое мы читали и учили наизусть в школе.

- Его жизнь гораздо интереснее его поэзии. Я возсоздала первую половину его жизни, чрезвычайно романическую. Когда подумаешь об его отце Бернардо и об его детстве, то многое становится более понятным.

- Воображение часто бывает вероятнее самого факта, - решительно сказала Гвендолина, хотя она вряд-ли могла объяснить смысл своих слов; - я буду очень рада узнать все подробности о Тассо, особенно об его сумасшествии. Помоему, все поэты немного сумасшедшие.

- Конечно, "очи поэта безумно блестят"; кто-то, мне помнится, сказал о Марло, что он был одарен тем славным безумием, которое неразлучно с поэтическим талантом.

- Это, однакож, не обязательно, - сказала Гвендолина наивно; - сумасшедшие бывают иногда очень бездарны.

Снова на лице м-с Аропоинт показалось сомнение, но появление мужчин в гостиной помешало неприятному столкновению между нею и слишком смелой молодой девушкой, немного пересолившей в своей наивности.

- А вот и г. Клесмер, сказала м-с Аропоинт, вставая.

Она представила его Гвендолине, и они вступили в очень приятный разговор. Клесмер представлял собою тип счастливого сочетания германской и славянской рас; он отличался крупными чертами лица, длинными каштановыми волосами, по обычаю артистов, ниспадавшими на плечи, и карими глазами. Он носил очки и говорил по-английски почти без всякого акцента. Его саркастический ум не казался теперь столь опасным от притупляющого желания понравиться красавице.

Вскоре началась музыка. Мисс Аропоинт и Клесмер сыграли пьесу на двух фортепьяно, убедившую всех присутствующих в её излишной длине, а Гвендолину в том, что ничем незамечательная, посредственная мисс Аропоинт играла так мастерски, что нечего было и думать о соперничестве с нею, хотя она нисколько не сомневалась в достоинствах своей, так часто восхваляемой, игры. Потом все заявили желание услышать пение Гвендолины, особенно м-р Аропоинт, что было совершенно понятно в хозяине и джентльмене, о котором ничего нельзя было сказать, кроме того, что он женился на мисс Кутлер и курил лучшия гаванския сигары. Он любезно подвел молодую девушку к фортепьяно, а Клесмер, с улыбкой уступив ей свое место, остановился в нескольких шагах, чтобы видеть ее в то время, как она будет петь.

Гвендолина не выказала ни малейшого волнения; все, за что она бралась, она исполняла смело, без страха; пение всегда доставляло ей большое удовольствие. Голос у нея был довольно сильный (кто-то даже уверял ее, что он походил на голос Дженни Линд), и её пение всегда вызывало рукоплескания слушателей. Не малым преимуществом было и то обстоятельство, что она казалась еще прелестнее, когда пела, а присутствие Клесмера нисколько не смущало ее. Она выбрала, что уже давно было решено ею, любимую ею арию Белини, за которую она могла ответить вполне.

- Прелестно! - воскликнул м-р Аропоинт, когда она кончила петь, и это слово было повторено всеми присутствующими на-столько искренно, на-сколько можно этого ожидать от светского общества.

Но Клесмер стоял неподвижно, как статуя, если бывают статуи в очках; во всяком случае, он не промолвил ни слова. Гвендолину просили пропеть еще что-нибудь, и она не думала отказываться; но прежде подошла к Клесмеру и с улыбкой сказала:

- Это, право, жестоко в отношении великого музыканта. Вам не может понравиться жалкое пение любителей.

- Конечно, - ответил Клесмер, неожиданно произнося английския слова с ужасным немецким акцентом, как всегда с ним бывало в минуты смущения; - но это ничего. Очень приятно смотреть, как вы поете.

своего неудовольствия и не отойти немедленно от надменного немца. Мисс Аропоинт, стоя поблизости, слышала эти слова и даже заметила, что в глазах Клесмера выражалось, быть может, выходящее из границ приличия восхищение Гвендолиной, а потому она со своей обычной добротою поспешила к ней на помощь:

- Представьте себе, что я должна переносить с таким учителем, - сказала она; - он не терпит английской музыки и английских музыкантов. Делать нечего, надо мириться с его строгостью; благодаря его резкости, можно всегда узнать слабые стороны таланта, которым восхищаются все.

- Я очень была-бы ему благодарна за искренно выраженное мнение, - произнесла Гвендолина, оправившись от смущения; - вероятно, меня дурно учили и я не имею никакого таланта, а только люблю музыку.

Последняя мысль никогда ей не приходила в голову, и она сама удивилась тому, что она сказала.

- Да, вас очень дурно учили, - спокойно заметил Клесмер, который очень любил женщин, но еще более музыку; - но вы не без таланта. Вы поете в такт, и у вас довольно порядочный голос. Но вы фразируете дурно и музыка, которую вы поете, недостойна вас. Эта мелодия выражает низкую степень развития, это детский, жеманный лепет народа, неимеющого широкого кругозора. Каждая фраза такой мелодии выражает самодовольное безумие; здесь не слышно ни глубокой страсти, ни борьбы, ни общечеловеческого сознания. Люди мельчают, слушая такую музыку. Спойте что-нибудь посерьезнее, и тогда я увижу.

- О, нет! не теперь, после, - сказала Гвендолина, пораженная неожиданно открывшимся перед нею широким музыкальным горизонтом.

Для молодой девушки, желавшей подчинить себе все общество, эта первая неудача была очень чувствительна, но она не хотела сделать никакой глупости и очень обрадовалась, когда мисс Аропоинт снова подоспела к ней на помощь.

- Да, после. Мне всегда нужно около получаса, чтоб собраться с силами после критики Клесмера. А теперь мы попросим его сыграть что-нибудь; он обязан показать нам, что такое хорошая музыка.

Для удовлетворения этого желания, Клесмер сыграл фантазию своего сочинения под названием: Freudvoll, Leidvoll, Gedankenvoll, - пространное развитие нескольких мелодичных, но не совершенно ясных музыкальных идей. Он, действительно, выражал глубокую страсть и разнообразие чувств, на-сколько это возможно на фортепьяно, и под его магическими пальцами лихорадочно дрожали струны, деревянные молоточки и костяные клавиши. Несмотря на оскорбленное самолюбие, Гвендолина не могла не почувствовать всей силы этой игры, и она мало-по-малу возбудила в ней отчаянное равнодушие к себе самой, и она готова была сама смеяться над своей игрой. Её глаза ярко блестели, щеки пылали и ей хотелось разразиться каким-нибудь саркастическим замечанием.

- Спойте нам еще что-нибудь, мисс Гарлет, - сказал молодой Клинтон, сын архидиакона, имевший счастие вести к обеду Гвендолину, как только Клесмер кончил играть; - я только и понимаю такую музыку. Ученая игра не по мне. Она походит на банку с пиявками, в которой вы никогда не найдете ни начала, ни конца. А вас я слушал-бы целую вечность.

- Да, теперь все были-бы рады услышать какую-нибудь понятную мелодию; ваше пение было-бы прекрасным отдыхом, - сказала м-с Аропоинт, подходя к Гвендолине, с любезной улыбкой.

- Вы так говорите оттого, что стоите на низкой ступени развития и не имеете широкого кругозора, - сказала Гвендолина, вовсе не замечая м-с Аропоинт, и глядя с улыбкой на молодого Клинтона; - я только-что этому научилась. Мне также сказали, что у меня дурной вкус, и я чувствую раскаяние, что не усвоила лучшого.

- Ну, как хотите, я не буду настаивать, - заметила м-с Аропоинт, сознавая всю грубость Гвендолины, но избегая столкновения.

- Я очень рад, что вам нравятся наши места, - сказал Клинтон, обращаясь к Гвендолине.

- Да, очень. Здесь, кажется, понемногу всего и ничего помногу.

- Это двусмысленная похвала.

- Нисколько. Я люблю всего понемногу; например, маленькия странности очень забавны. Мне всегда нравятся странные люди, но если их было-бы уж очень много, то это, конечно, было-бы уже нестерпимо.

- Я полагаю, что у нас следовало-бы, например, играть в крокет, - сказал Клинтон; - я теперь бываю здесь очень редко, а то устроил-бы крокетный клуб. Вы, кажется, искусный стрелок, но верьте мне, что крокет - игра будущого, об ней еще мало писали. Один из наших лучших студентов посвятил крокету целую поэму, ли в чем неуступающую Поппу. Я никогда не читал ничего лучшого и уговариваю его напечатать ее.

- Завтра-же начну учиться крокету и брошу пение.

- Он вам большой приятель?

- Тогда, мне кажется, я откажусь от чтения его поэмы или, но всяком случае, если вы ее пришлете, то дайте слово, что не будете приставать ко мне с допросами, что мне в ней более всего нравится? Поэму, не читая, не так легко запомнить, как проповед, не слушая.

"Решительно, - подумала м-с Аропоинт, - эта молодая девушка насмешница и лицемерка. С нею надо быть всегда на-стороже".

Однакож, Гвендолина продолжала получать приглашения на обеды и вечера в Кветчам, чем она была обязана не самой хозяйке, а её дочери; сцена у фортепьяно возбудила нежное сочувствие к Гвендолине в доброй мисс Аропоинт, на которую была возложена обязанность разсылать приглашения.