Даниэль Деронда.
Часть первая. Избалованное дитя.
Глава VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть первая. Избалованное дитя. Глава VII. (старая орфография)

ГЛАВА VII.

Первым признаком подготовлявшейся грозы, как это всегда бывает, было белое, прозрачное облачко, только рельефнее выставлявшее блестящую синеву неба. Анна знала тайну Рекса, хотя он в первый раз в жизни не высказывал ей своих мыслей, довольствуясь тем, что она их отгадывала. В первый раз также Анна не говорила ему прямо своего мнения; быть может, ей было больно, что он полюбил другую больше, чем любил ее, но это эгоистичное чувство совершенно стушевывалось перед безпокойством о его судьбе. Анна восхищалась своей двоюродной сестрой, всегда искренно говорила; "Гвендолина очень добра ко мне", и считала в порядке вещей подчиняться всем её желаниям, но она смотрела на нее со страхом и недоверием, как на прекрасного, удивительного, но таинственного зверька, который мог нежно проглотить всех маленьких, любимых ею существ. Она с грустью сознавала, что Гвендолина никогда не полюбит Рекса. Все, к чему Анна питала любовь и уважение, возбуждало только холодное равнодушие в Гвендолине, так что гораздо легче было предположить, что гордая красавица станет издеваться над Рексом, чем полюбит его. К тому-же она всегда мечтала сделаться чем-то необыкновенным. "Бедный Рекс, - думала Анна: - папа разсердится, если узнает о его любви, и он будет прав: Рексу, еще рано влюбляться". Анна всегда думала, что Рекс долго не женится, и до тех пор она будет его экономкой. Но какое-же должно быть жесткое сердце у Гвендолины, если оно не отвечало на любовь Рекса? Предчувствуя страдания брата, Анна начинала ненавидеть свою очаровательную кузину.

Анне, точно, так-же, как и Рексу, казалось, что в последнее время они жили какой-то особенной лихорадочной жизнью, чего не могли не заметить все окружающие; если-б у Рекса спросили, что он думал о своем положении, он прямо сказал-бы, что намерен жениться, и, как только сделает предложение, то немедленно скажет обо всем отцу; но все-же он скрывал не только свои чувства, но даже некоторые свои действия. Анна, с своей стороны, дрожала от страха каждый раз, как её отец и мать говорили о чем-нибудь наедине; ей казалось, что они совещались о Рексе и Гвендолине. Но они не обращали никакого внимания на патетическую драму, понятную для тех, кто играл ее пантомимой, но совершенно недоступную взорам, устремленным на "Клерикальную Газету" и считавшим деятельность зеленой молодежи нисколько не важнее деятельности муравьев.

- Куда ты собираешься, Рекс? - спросила его Анна однажды утром вскоре после отъезда отца на судебную сессию вместе с матерью.

Ее удивил наряд брата, который надел все, что у него было сколько-нибудь подходящого к охотничьему костюму.

- Я еду на сбор охотников у Трех Житниц.

- С Гвендолиной?

- Она тебе сказала?

- Нет, но я думала... Папа знает?

- Вряд-ли. Да ведь ему это и не интересно.

- Ты едешь на его лошади?

- Я всегда езжу на ней.

- Рекс, прошу тебя, не позволяй Гвендолине участвовать в охоте.

- Отчего-же ей не принять участия в охоте? - спросил Рекс вызывающим тоном.

- Ни папа, ни мама, ни тетя Давило этого не желают, считая неприличным.

- Отчего ты думаешь, что она непременно сделает что нибудь неприличное?

- Гвендолина иногда ни на что не обращает внимания, - сказала Анна, становясь несколько смелее от возражений Рекса.

- Так она не послушается и меня, - ответил Рекс, смеясь над безпокойством сестры.

- О, Рекс, я не могу этого допустить! - воскликнула Анна, заливаясь слезами; - ты накликнешь на себя несчастье!

- Что с тобою? - произнес Рекс с нетерпением.

- Она никогда тебя не полюбит, я это знаю наверное! - произнесла Анна, не в силах будучи более сдерживать свое отчаяние.

о том, что уехал, не успокоив её. Но, в сущности, он совершенно расходился с её мнением и был по-прежнему убежден в любви Гвендолины. Однакоже, это убеждение было на-столько близко к тревожному сомнению, что побудило его поспешить объяснением в любви, которое он иначе, быть может, отложил-бы на неопределенное время.

Когда Рекс подъехал к воротам, Гвендолина уже была совсем готова, и они тотчас-же отправились в путь. Гвендолина была в прекрасном расположении духа и показалась Рексу особенно очаровательной; её изящная фигура, длинная, белоснежная шея и нежные очертания лица выступали еще рельефней на темном фоне амазонки. Он не мог теперь представить себе ничего очаровательнее этой молодой девушки; а для первой любви предмет обожания всегда отождествляется не только с красотой, но и со всеми добродетелями.

Было прекрасное январьское утро; серое небо, неугрожавшее дождем, служило отличным фоном для красот зимней природы; темно-зеленой муравы, обнаженных красных вязов и пурпурных шишек шиповника, пестривших живые изгороди. Мелодичное звяканье подков вторило веселым голосам молодых людей. Гвендолина смеялась над охотничьим костюмом Рекса, который не отличался особенным изяществом, и он радовался этому смеху. Свежесть утра смешивалась со свежестью их юности; всякий звук, исходивший из их молодой груди, всякий взгляд их молодых глаз был отблеском царившого для них внутри и извне невозмутимого, лучезарного утра. Смотря на этих двух молодых красавцев, каждый мог подумать, что они созданы друг для друга.

- Анна меня уверяла, что вы будто готовитесь сегодня скакать за собаками, - сказал Рекс, издали приближаясь к роковому вопросу.

- Неужели? - заметила Гвендолина со смехом; - она, значит, ясновидящая!

- А разве вы действительно примете участие в охоте? - спросил Рекс.

- Не знаю. Я ничего не могу сказать заранее. Но ясновидящие часто ошибаются. Они предвидят только то, что вероятно. А я терпеть не могу вероятных, обыкновенных, вещей. Я всегда делаю то, что необыкновенно и невероятно

- Вот вы и выдали свою тайну. Теперь я буду знать вперед, что вы сделаете. Стоит только представить себе противоположное тому, что всякий сделал-бы на вашем месте... Таким образом, вы никогда меня не удивите.

- Нет, удивлю: - ответила со смехом Гвендолина; - я вдруг сделаю то, что все делают.

- Вы видите, что вы не можете избегнуть вероятного. Противоречие - самое обыкновенное из вероятий. Вам надо изменить свой образ действий.

- Нет, никогда; мой образ действий - делать только то, что мне приятно.

- Неужели вы можете всегда чувствовать только то, что вам нравится? спросил он.

- Конечно нет, но это происходит от недостатков окружающей среды. Если-б мир был лучше, не было-бы повода к приятным ощущениям. Жизнь молодых девушек потому так глупа, что оне никогда не могут поступать по своему желанию.

- Я полагаю, что это справедливее относительно мужчин. Они часто должны делать много тяжелого и неприятного. К тому-же, если мы любим женщину, то стараемся предупреждать все её желания, а, следовательно, вы в конце-концов настаиваете на своем.

- Нет, это неправда; я никогда не видала замужней женщины, которая жила-бы так, как ей хочется.

- А чего-бы вы желали? - спросил Рекс тревожно.

- Не знаю... отправиться к северному полюсу, принять участие в скачке с препятствиями, или сделаться восточной царицей, как леди Эстер Станноп - разсеянно заме, тила Гвендолина.

Эти слова произнесли скорее её губы, чем ум, и она и не могла-бы объяснить их основательными причинами.

- Вы не хотите этим сказать, что никогда не выйдете замуж?

- Нет; но выйдя замуж, я не буду походить на других женщин.

- Вы могли-бы делать все, что хотите, если-б вышли за человека, любящого вас более всего на свете, сказал Рекс; - я знаю такого.

- Ради Бога, не говорите о м-ре Мидльтоне! - воскликнула поспешно Гвендолина, покраснев: - это любимый конек Анны. Вы слышите лай? Прибавим шагу.

чувствовала страданий любви. Она желала, чтоб романтическая любовь Рекса продолжалась во все время его пребывания в Пеникоте, и потому решилась избегать всяких объяснений, которые могли-бы положить конец этому приятному препровождению времени. К тому-же она чувствовала какое-то физическое отвращение к прямому признанию в любви; при всей её страсти быть предметом обожания, она отличалась какой-то особенной девственной чистотой.

Однакоже, все его тяжелые мысли вскоре стушевались перед новыми впечатлениями шумной, оживленной сцены у трех Житниц. Некоторые из охотников были ей знакомы, и она обменялась с ними приветствиями, так-что Рекс очутился на заднем плане. Лихорадочное волнение мало-по-малу овладело Гвендолиной при виде окружающих ее приготовлений к охоте, тем более, что она никогда еще не принимала в ней участия. Гвендолина уже не раз выражала желание присутствовать при травле зверей, но ей это было положительно воспрещено матерью, боявшейся какого-нибудь несчастного случая, и дядей, считавшим охоту неприличным занятием для женщины, тем более, что ни одна порядочная дама в их околотке никогда не участвовала в весекской охоте, кроме м-с Гадсби, жены капитана, бывшей горничной, сохранявшей до сих пор привычку выражаться, как служанка. Последний аргумент всего более подействовал на Гвендолину и уравновесил её желание доказать свою свободу действий боязнью, чтоб ее не сравнили с м-с Гадсби. Самые приличные и уважаемые дамы в околотке иногда присутствовали при сборе охотников, но в этот день не было никого, кто-бы мог служить примером Гвендолине, и даже отсутствие м-с Гадсби как-бы побуждало молодую девушку забыть о неприличии охоты.

Таким образом, ничто не удерживало Гвендолину от инстинктивного, чисто-животного увлечения окружающим шумом и гамом, лаем собак, топотом лошадей, веселым говором охотников и вообще всем оживлением готовившейся охоты, которая обыкновенно возбуждает в человеке смешанное чувство сознания физической силы, самолюбия и дикого соревнования с собаками и лошадьми.

Рекс также поддался-бы этому чувству, если-б он мог разделять его с Гвендолиной; но она была совершенно поглощена разговорами со знакомыми и новым, любопытным для нея, зрелищем.

- Очень рад вас видеть на охоте, мисс Гарлет, - сказал лорд Бракеншо, мужчина средних лет и очень аристократической наружности; - травля будет прекрасная. Жаль, что вы не примете в ней участия. Пробовали вы когда нибудь как мы прыгать через канавы? Полагаю, вы не этого боитесь?

- Я ничего не боюсь - ответила Гвендолина совершенно искренно, так-как она действительно ничего не боялась в обществе; - я часто прыгала на этой самой лошади через изгороди и канавы.

- Вот как! - сказал лорд Бракеншо и поворотил лошадь.

Рекс только-что хотел подъехать к Гвендолине, но в эту минуту спустили собак. Земля дрогнула под лошадиным топотом, и Гвендолина понеслась вместе со всеми охотниками. Рекс не мог покинуть ее, особенно в эту минуту, когда он уже приступил было к объяснению ей своего чувства, и последовал за другими. В иное время и не на отцовской старой кляче, он не менее других нашел-бы удовольствия в бешенной погоне за зверем, но теперь эта скачка с препятствиями далеко не забавляла его. Что-же касается до Гвендолины, то она на своей маленькой караковой лошади скакала в ряд с лучшими охтниками, нисколько не думая об опасностях, для себя, а тем более для Рекса, который мало-по-малу совсем отстал. Впрочем, если-б она его и видела, то только стала-бы смеяться над его уморительной фигурой на старой кляче, отказывавшейся перепрыгивать через всякое препятствие. К тому-же Гвендолина обыкновенно более думала о тех, которые могли видеть ее, чем о тех, которых она не могла видеть. Наконец, Рекс совершенно отстал и, разыскивая след, нечаянно попал в яму, где лошадь его споткнулась и, падая разбила себе передния ноги. Бедный юноша, переброшенный через голову лошади, получил тяжелый ушиб.

По счастию, сын кузнеца, следовавший за охотой также при неблагоприятных обстоятельствах, а именно пешком (этого рода охота также допускалась, хотя и считалась некоторыми легкомысленными умами безнравственной), естественно был позади всех и подоспел на помощь к Рексу. Очнувшись от удара, молодой человек почувствовал страшную боль в плече, и Джоель Даг выказал чрезвычайно полезные знания в данную минуту. Он не только объявил, в скольких милях они находились от пеникотского пасторского дома и ближайшого кабачка, но объяснил, что случилось с лошадью, и предложил вправить плечо Рексу, которое, по его словам, было вывхинуто.

- Я отлично все это устрою, сэр, - сказал он: - я не раз видал, как работает костоправ, и сам вправлял руку нашей маленькой Салли. Кости-то у всех одне. Если вы мне доверяете и обещаетесь не пикнуть, я в одну минуту обделаю все.

- Ну, согласен, действуйте!

Джоель быстро сделал необходимую операцию, причем, однакож, Рекс сильно побледнел от боли.

- Верно, сэр, вы к этому не привыкли, - заметил импровизированный костоправ, - а я постоянно вижу такие случаи. Никакая забава не может обойтись без них. Вот раз я видел, как у одного господина оба глаза вышибло, вот так была история! Но и их вставили. Я сам проглотил на своем веку три зуба. Ну, сердечная, прибавил он, обращаясь к лошади, - вставай, не прикидывайся.

Джоель помог Рексу вернуться домой. Бедному юноше не было другого выбора, хотя его страдания и сожаление об испорченной лошади стушевались перед безпокойством о Гвендолине. Впрочем, он утешал себя мыслью, что все охотники с радостью поберегут ее и проводят домой.

М-р Гаскойн был уже дома и писал письма, когда в его кабинет вошел Рекс, бледный и разстроенный.

Он был живым портретом отца и втайне его любимцем, но пастор никогда не выказывал ему предпочтения, а, напротив, обращался с ним строже, чем с другими детьми.

- Что с тобою? - спросил м-р Гаскойн, который уже знал от Анны, что Рекс поехал с Гвендолиной на сбор охотников у Трех Житниц.

- Извините, сэр, лошадь ваша упала и разбила себе передния ноги.

- Где-же это случилось? - строго спросил Гаскойн, который никогда не выходил из себя.

- На сборе охотников у Трех Житниц.

- И ты сдуру поскакал за сворой?

- Да, сэр. Я не прыгал через изгороди, но лошадь споткнулась и упала в яму.

- Был маленький вывих, но по дороге какой-то молодой человек мне помог. Теперь ничего, только я немного ослабел.

- Ну, сядь.

- Мне очень жаль лошади, сэр; я знаю, что вам это неприятно.

- А где Гвендолина? - спросил Гаскойн.

- Я очень безпокоюсь за нее, - сказал Рекс, вспыхнув, так-как он не подозревал, что отец наводил о нем справки; - мне хотелось-бы самому отправиться в Офендин или послать кого-нибудь... Впрочем, она отлично ездит и там много её знакомых.

- Вероятно, она потащила тебя на охоту? - спросил Гаскойн, положив перо и пристально глядя на Рекса.

- Очень естественно, что она желала посмотреть на охоту но она не готовилась к этому заранее, она только увлеклась общим пылом. А я, последовал за нею.

- Заметьте, молодой человек, - сказал Гаскойн с иронией, после минутного молчания, - что у вас нет средств для разыгрывания роли конюшого при вашей кузине. Довольно на эти каникулы и одной испорченной лошади. Не угодно-ли вам сегодня-же уложить ваши вещи, а завтра отправиться в Соутгамптон; вы там останетесь у Стольфакса до возвращения с ним в Оксфорд. Это будет полезно для вашего плеча и для ваших занятий.

Бедный Рекс почувствовал, что сердце его тревожно забилось, как у молодой девушки.

- Я надеюсь, сэр, сказал он, - что вы не станете настаивать на моем немедленном отъезде?

- Разве ты чувствуешь себя так плохо?

- Н...нет... но... - произнес Рекс, и не мог продолжать от душивших его слез; однакож, через минуту он поборол свое смущение и довольно твердо прибавил: - я хочу пойти в Офендин, но, конечно, успею и вечером...

- Я сам туда отправлюсь и принесу известие о Гвендолине, если это тебе нужно.

Рекс знал твердость и проницательность отца, а по тону его он понял, что его счастью грозит неотразимый удар.

- Батюшка, - сказал он, - я не могу уехать, прежде, чем не выскажу ей своего чувства и не получу её согласия.

Гаскойну было жаль сына, но он понимал, что дело очень серьезно и что следует принять крутые меры. Он мгновенно решился, как действовать, и спокойно ответил:

- Милый друг, ты слишком молод, чтоб сделать такой важный, решительный шаг в жизни. Это просто минутный каприз от нечего делать. Тебе надо серьезно заняться, и все пройдет. Твое желание неисполнимо. Во-первых, жениться в твои годы слишком легкомысленно и неблагоразумно, а, во-вторых, вообще браки между такими близкими родственниками, как ты и Гвендолина, нежелательны. Конечно, это будет для тебя неприятное разочарование. Но что делать? вся наша жизнь полна невзгод. Мы все должны к ним привыкать; а это еще очень легкий удар.

- Легкий! - воскликнул Рекс с жаром. - Я его не перенесу. Моя жизнь будет разбита. Вот, если мы порешим с нею, тогда я все готов перенести. Но отказаться от нея - не могу, и если-б даже дал вам слово, то не сдержал-бы его.

- Подожди, успокойся, а потом поговорим, - сказал Гаскойн; - обещай мне не видеться с нею до завтра.

Рекс не мог в этом отказать отцу и дал слово.

Пастор не сказал даже жене, что он отправляется в Офендин по какой-нибудь другой причине, кроме желания узнать, благополучно-ли вернулась Гвендолина. Он нашел ее не только здравой и невредимой, но и торжествующей. М-р Квалон, убивший зверя, поднес ей трофей охоты - лапу убитого животного, и она привезла ее домой, привязав к седлу; этого мало: сам лорд Бракеншо проводил ее в Офендин, разсыпаясь в похвалах её смелой езде. Все это она поспешно рассказала дяде в доказательство того, что хорошо сделала, не послушав его.

что боялся их осуждения. М-с Давило, впрочем, вывела его из затруднения.

- Все-же я надеюсь, - сказала она Гвендолине, - что ты никогда более этого не повторишь, а то я не буду знать ни минуты покоя. Вы помните, что её отец умер от несчастного случая, - прибавила она, обращаясь к Гаскойну.

- Но, милая мама, - воскликнула Гвендолина, весело целуя ее, - ведь дети не наследуют от родителей способности ломать шею...

Никто не вспомнил о Рексе. О нем, как видно, не безпокоились в Офендине. Возвратясь с охоты, Гвендолина сказала матери, что он, верно, отстал и с отчаяния возвратился домой, что было очень кстати, так-как иначе лорд Бракеншо не имел-бы причины проводить ее домой.

- Ну, твоя выходка обошлась тебе дешевле, чем Рексу, - сказал Гаскойн и пристально посмотрел на Гвендолину,

- Да, ему пришлось, вероятно, дать большой крюк, так-как вы, дядя, не приучили своей лошади прыгать через изгороди, - спокойно ответила Гвендолина, не выражая ни малейшого безпокойства.

- Рекс упал, - сказал Гаскойн и, облокотясь на кресло, не сводил глаз с Гвендолины.

- Бедный, я надеюсь, он не очень ушибся? - произнесла Гвендолина с спокойным сожалением.

- Боже мой! - воскликнула м-с Давило.

- Он вывихнул плечо и получил несколько ушибов, - прибавил Гаскойн и снова остановился.

- Так нет ничего серьезного? - спросила Гвендолина, нисколько не переменившись в лице, а только надев на себя маску внешняго участия.

Гаскойн знал теперь все, что хотел, но чтоб еще более убедиться в справедливости своего мнения, продолжал.

- Ему вправил плечо какой-то кузнец. Так-что, в конце-концов, мне и моей бедной лошади пришлось всего хуже. Она разбила себе передния ноги. Она, повидимому, споткнулась, упала в яму и перекинула через голову бедного Рекса.

Лицо Гвендолины снова просияло, как только Гаскойн сказал, что плечо его сына вправили, а при последних его словах она даже громко разсмеялась.

- Какая вы добрая смеетесь над чужими несчастиями, - сказал пастор тоном упрека; но в сущности он был очень доволен, что Гвендолина не выказала никакого волнения.

- Простите меня, дядя. Но Рекс вне опасности; а падая с лошади, он, вероятно, был очень уморителен. Вот вышла-бы славная каррикатура!

Гвендолина высоко ценила свою способность смеяться, когда другие оставались серьезными. Смех так шел к ней, что многие разделяли её мнение, и в эту минуту даже пастор подумал, что неудивительно, если его сын влюбился в эту обворожительную, хотя и безсердечную девушку.

- Как ты можешь смеяться над вывихнутой рукой? - сказала м-с Давило; - я очень сожалею, что мы купили тебе лошадь. Вы видите, прибавила она, обращаясь к Гаскойну, - мы напрасно согласились на её просьбу.

- Да, Гвендолина, - произнес Гаскойн торжественным тоном, как-бы говоря с неблагоразумным существом, нуждавшимся в рациональном совете, - я прошу, как личного одолжения, не повторяй сегодняшней проделки. Лорд Бракеншо был очень добр к тебе, но я уверен, что и он со мной согласится. Вероятно, тебе самой не понравится, если о тебе будут говорить, как о женщине, рыскающей по охотам. Поверь мне, он никогда не согласится чтоб его дочери охотились в нашем графстве. Выйдя замуж, ты, конечно, будешь вольна делать все, что тебе позволит муж, но, если ты намерена охотиться, то должна выйти замуж за человека со средствами.

- Я и не вижу причины, зачем мне унизиться до брака с человеком без средств? - с сердцем проговорила Гвендолина.

Слова дяди вывели ее из терпения; но, чувствуя, что она сказала слишком много, она вышла из комнаты.

- Вот так она всегда говорит о замужестве, - сказала м-с Давило; - но, разумеется, как только явится суженый, её взгляды изменятся.

- Еще вчера вечером, - ответила м-с Давило, качая головой, - она мне сказала: "мама, я удивляюсь, как это молодые девушки влюбляются? Мужчины все такие уморительные! Я понимаю любовь только в романах".

М-р Гаскойн засмеялся и переменил разговор.

- Ну, как твое здоровье, Рекс? - спросил он у сына на другое утро за завтраком.

- Так-себе, сэр; не хорошо.

- Так ты не в состояния ехать сегодня в Соутгамптон?

- Не хотелось-бы, - ответить Рекс дрожащим голосом.

- Ты можешь остаться до завтра, а сегодня отправься в Офендин.

М-с Гаскойн знала уже все; она отвернулась, чтоб не заплакать; Анна тоже едва могла удержаться от слез. Чтоже касается отца, то он сознавал, к какому страшному средству он прибегнул для излечения сына, но полагал, что молодому человеку было полезно узнать от самой Гвендолины всю безнадежность своей любви.

- Я готова благодарить Гвендолину за то, что она его не любит, - сказала м-с Гаскойн, оставшись наедине с мужем; многое мне в ней не нравится. Моя Анна вдвое лучше, несмотря на всю красоту и таланты Гвендолины. Право, не хорошо, что она не помогает Анне учить детей в школе и даже ни разу не была в воскресной школе. Наши советы для нея ничего не значат, а бедная Фанни пляшет под её дудку. Впрочем, я знаю, что ты о ней лучшого мнения, - прибавила м-с Гаскойн нерешительно.

- В ней нет ничего дурного. Она только очень смелая и энергичная молодая девушка, так-что ее нельзя держать слишком строго. Главное - ей надо устроить блестящую партию. В ней излишек огня для её настоящей скромной обстановки. Надо поскорее отдать ее замуж, но за человека, который мог-бы доставить ей блестящее положение в свете.

Между тем Рекс, с подвязанной рукой, отправился в Офендин. Его удивило позволение видеться с Гвендолиной, но ему и в голову не приходила причина, побудившая к этому отца; если-б он догадался, то прежде всего нашел-бы поведение отца слишком жестоким, а потом не поверил-бы его отзыву о Гвендолине.

В Офендине его встретило все семейство, кроме той, которую он более всего жаждал видеть. Все четыре девочки, услыхав его голос, бросились к нему, осыпая его вопросами об его приключении. М-с Давило стала подробно разспрашивать, как он упал, и пожелала узнать адрес кузнеца, чтоб послать ему подарок. Рексу оне никогда не казались докучливыми, но в эту минуту он не мог перенести их навязчивого сочувствия и резко спросил:

- Где Гвендолина?

- Я послала ей кофе в спальню, - ответила м-с Давило; - ей надо хорошенько отдохнуть после вчерашней езды.

- Тетя, я хочу поговорить с Гвендолиной наедине, - произнес с нетерпением Рекс.

- Хорошо, милый; пойди в гостиную, я к тебе пришлю ее, - сказала м-с Давило, которая не находила ничего опасного в том, что молодые люди находились постоянно вместе; она не придавала этому никакого значения.

Рекс, с своей стороны, чувствовал, что от этого свидания с Гвендолиной зависит вся его участь. Ему пришлось около десяти минут ходить взад и вперед по комнате в ожидании молодой девушки; все это время он думал - странно сказать! - о том, как, получив согласие Гвендолины на их брак, он примется с двойной энергией за свои занятия, чтобы доказать отцу, что его любовь была вполне благоразумна. По желанию отца, он приготовлялся в адвокаты и, конечно, имел полное право надеяться, что, подобно Эльдону, возвысится до места лорда-канцлера.

Но когда дверь отворилась, и в комнату вошла Гвендолина, он вдруг почувствовал какой-то страх и неожиданное сомнение. В простом черном шелковом платье и с распущенными, роскошными волосами, только перехваченными черной лентой, она показалась ему строгой и величественной. Быть может, это происходило от отсутствия веселой, шаловливой игривости, с которой она всегда встречала Рекса. Но чем объяснить её неожиданно-серьезный вид? Предчувствием-ли объяснения в любви или желанием выразить сочувствия к его несчастному приключению? Быть может, тем и другим. Но народная мудрость говорит, что расположение духа зависит от того, с какой ноги встанешь с постели, и это обстоятельство особенно часто влияет на красавиц. Быть может и Гвендолина в это утро встала с левой ноги. Во всяком случае, ее раздосадовали: необходимость поспешить туалетом, журнал, который она только-что читала, скучный день, открывавшийся перед нею, и т. д. Это не значило, однакож, чтоб она была не в духе, но мир в данную минуту не соответствовал всем утонченным требованиям её натуры.

Как-бы то ни было, она торжественно вошла в комнату и протянула руку Рексу без своей обычной улыбки. Несчастный случай, приключившийся с ним, потерял уже в её глазах свою забавную сторону и только казался глупым. Но все-же она сказала, из приличия:

- Я надеюсь, Рекс, что вы не сильно ушиблись; вы может быть, меня упрекаете за неприятное приключение с вами?

- Нисколько, - ответил Рекс дрожащим голосом; - я совершенно оправился и очень доволен, что эта охота вам доставила удовольствие. Я с радостью и дороже-бы заплатил за вашу забаву; я сожалею только о том, что испортил лошадь отца.

- Отец хочет, чтоб я провел в Соутгамптоне остальную часть праздников, сказал Рекс с лихорадочною дрожью.

- В Соутгамптоне? Очень скучный город, не правда-ли? - холодно сказала Гвендолина.

- Для меня он будет особенно скучным потому, что вас там нет.

Молодая девушка ничего не ответила.

- А вы будете жалеть о моем отсутствии, Гвендолина?

- Конечно: в этом скучном околотке отъезд всякого знакомого очень чувствителен, - сказала Гвендолина резко.

Предчувствие, что бедный Рекс будет говорить нежности, выводило ее из себя.

- Вы на меня сердитесь, Гвендолина? Зачем вы так обращаетесь со мной? - воскликнул Рекс, покраснев.

- Пустяки, я не. сержусь: я сегодня не в духе, - ответила Гвендолина, смотря на него с улыбкой; - зачем вы так рано пришли?

- Будьте не в духе сколько хотите, только не выказывайте мне равнодушия, произнес Рекс тоном мольбы; - все счастье моей жизни зависит от вас; я буду счастливейший человек, если вы меня полюбите... хоть немного более... других.

Он хотел взять ее за руку, но она отскочила и перешла на другую сторону камина.

- Пожалуйста не объясняйтесь в любви, я это ненавижу! - воскликнула она с сердцем, бросая на него суровый взгляд.

было для нея ново. Накануне она ясно видела, что Рекс в нее влюблен, и если-б кто-нибудь спросил ее, отчего она избегает объяснений с ним, она бы со смехом сказала: "все это уж мне порядочно надоело в романах!". Но теперь страсть впервые пробудилась в её сердце, хотя и в другом направлении. Она чувствовала страстную ненависть к этой непрошенной любви.

Рексу казалось, что жизнь вдруг для него погасла на веки. Но все-же он сказал, продолжая по-прежнему смотреть на нее:

- Это ваше последнее слово, Гвендолина, и вы никогда его не измените?

Она видела, как он был несчастлив, ей стало жаль прежнего Рекса, ничем ее необидевшого. Поэтому она ответила решительно, но с некоторым оттенком сочувствия.

- Относительно вашей любви? Да. Это последнее слово. Но я ничего не имею против вас.

Через несколько мгновений наружная дверь с шумом захлопнулась за бедным юношей. Видя, как он поспешно удаляется, м-с Давило поняла, что случилось что нибудь необыкновенное, и немедленно пошла в гостиную. Гвендолина сидела на диване, закрыв руками лицо и горько плакала.

- Дитя мое! Что с тобою? - воскликнула мать, никогда не видевшая своей любимицы в таком безпомощном положении.

Она ощущала теперь то тревожное чувство, которое овладевает женщиной при виде всесокрушающого горя сильного человека; действительно, этот ребенок был до сих пор её повелителем. Она обняла Гвендолину и старалась поднять её голову.

- Я никогда не буду любить никого. Я не могу любить мужчин, я их всех ненавижу!

- Подожди, голубушка, придет время...

Гвендолина все громче и громче рыдала; наконец, обвив руками шею матери, она промолвила:

- Я не могу ни к кому так прижаться!