Даниэль Деронда.
Часть первая. Избалованное дитя.
Глава VIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть первая. Избалованное дитя. Глава VIII. (старая орфография)

ГЛАВА VIII.

Горе в пасторском доме было гораздо продолжительнее. Возвратившись из Офендина, Рекс бросился в постель в каком-то безчувственном столбняке, который продолжался до следующого дня, после чего у него обнаружились болезненные припадки. Конечно, об отъезде в Соутгамптон не могло быть и речи.

М-с Гаскойн и Анна заботливо ухаживали за больным, который не хотел выздоравливать и вдруг превратился из веселого, доброго юноши в тупое, безмолвное, апатичное создание, упрямо повторявшее только два слова: "оставьте меня". Пастор-же спокойно смотрел в будущее и считал этот кризис хотя и тяжелым, но лучшим выходом из затруднительного положения; однакож, он очень жалел сына и несколько раз в день заходил к нему, молча просиживал у его кровати по несколько минут и, уходя, говорил: "помоги тебе Господь!" Варгам и младшия дети часто с любопытством заглядывали в полузакрытую дверь, но их тотчас-же прогоняли. Одна Анна постоянно сидела подле больного и держала его за руку, хотя он никогда не отвечал ей теплым пожатием. Сердце бедной девушки разрывалось от опасений за Рекса и негодования на Гвендолину.

- Я, кажется, уже не буду ее любить, хотя это и очень дурно, - безпрестанно повторяла она про себя.

Даже м-с Гаскойн питала неприятное чувство к племяннице и не могла удержаться, чтоб не высказать его мужу.

- Конечно, - говорила она, - я знаю, что это к лучшему и что мы должны благодарить ее за отказ нашему сыну; но, право, она безсердечная кокетка. Она, вероятно, подавала ему какие-нибудь надежды, потому что иначе он не предавался-бы такому отчаянию. Я полагаю, что и Фанни виновата; она слепо повинуется своей дочери.

- Чем меньше об этом говорить, тем лучше, Нанси, решительно ответил пастор; - мне самому следовало строже наблюдать за сыном, но, во всяком случае, будь благодарна, что с ним не случилось ничего худшого. Забудем эту неприятность как можно скорее и останемся с Гвендолиной в прежних отношениях.

Вообще пастор полагал, что они избегли худшого исхода; если-б Гвендолина была влюблена в Рекса, то разрешение вопроса не зависело-бы вполне от него. Но, во всяком случае, ему предстояло еще побороть не одно затруднение.

Однажды утром Рекс встал с постели, взял ванну и оделся. Узнав об этом, Анна с безпокойством вы бежала к нему навстречу. Он ей улыбнулся. При виде этой грустной улыбки на его бледном лице, она едва не заплакала.

- Нанни, - нежно сказал он, взяв ее за руку, и медленно пошел в гостиную, где сидела м-с Гаскойн. Поцеловав ее, он промолвил;

- Как я вам всем надоел!

Потом он сел к окну и устремил свой взгляд на деревья и кустарники, усыпанные инеем, сквозь который по временам проглядывал слабый луч солнца, похожий на грустную улыбку самого Рекса. Он чувствовал, что воскрес и все вокруг него ново, но он не знал, что делать, так как весь прежний интерес к жизни исчез. Анна сидела подле него, показывая вид, что занята работой, но в сущности пристально следила за братом. За изгородью сада шла дорога, по которой тянулся воз, нагруженный большим деревом, срубленным в лесу; лошади тянули изо всех сил, и возница, щелкая длинным кнутом, помогал лошадям. Рекс, казалось, внимательно смотрел на эту картину, и когда воз, с деревом исчез из виду, он стал ходить взад и вперед по комнате. Между тем, м-с Гаскойн вышла по хозяйству, и когда он снова уселся, Анна взяла скамейку и, поместившись у его ног, устремила на него вопросительный взгляд, как-бы говоривший: "скажи мне что-нибудь". Дар слова, повидимому, возвратился к Рексу и он вскоре заговорил:

- Знаешь, о чем я думаю, Нанни? Я поеду в Канаду или в какую-нибудь другую колонию.

- Навсегда?

- Навсегда. Я желал-бы поселиться в пустынном, вековом лесу и выстроить себе уединенную хижину.

- И ты не возьмешь меня с собою? - спросила Анна со слезами на глазах.

- Разве это возможно?

- Я желала-бы подобной жизни более всего на свете! Многие переселенцы отправляются туда с семействами. Я могла-бы разводить огонь, стряпать кушанье и чинить платье. Право это было-бы очень весело.

- Отец и мать тебя не отпустят.

- А я думаю, что отпустят, когда я им все объясню. Мой отъезд принесет им пользу в материальном отношении: у них останется больше денег на воспитание наших братьев.

Они продолжали разговаривать в том-же тоне, и кончили тем, что Рекс согласился не говорить с отцом без Анны о своем плане. Переговоры происходили в кабинете пастора, когда тот остался один, так-как они не хотели понапрасну безпокоить матери.

- Ну, что скажете детки? - весело произнес Гаскойн, видя входящого Рекса под руку с Анной.

- Очень рад.

Все три существа представляли замечательную группу одного и того-же типа: у всех был прямой лоб, нос с зачатком горбинки, короткая нижняя губа, толстый подбородок, один и тот-же цвет лица и одинаковые глаза. Седой старик был массивен, с проницательным взглядом и повелительным тоном. Рекс мог-бы служить олицетворением юности отца, если-б можно было представить себе Гаскойна скромным юношей, страдающим от любви; Анна-же была миниатюрной копией Рекса, и на её лице отражалось выражение лица Рекса, словно у них обоих была одна душа.

- Вы знаете, батюшка, что со мною случилось, - сказал Рекс. (Гаскойн утвердительно кивнул головой) - Моя жизнь совершенно разбита. Я уверен, что, возвратясь в Оксфорд, я не буду в состоянии заниматься. Я непременно провалюсь на экзамене, и ваши деньги пропадут даром. Позвольте мне начать другую жизнь, сэр.

Гаскойн кивнул головой уже не так утвердительно и насупил брови, а Анна вздохнула.

- Если-б вы дали мне небольшую сумму денег, я отправился-бы в колонии и стал-бы добывать себе кусок хлеба земледелием.

- Да, папа, и я поехала-бы с ним, - сказала Анна; - он будет нуждаться в женщине, которая заведывала-бы его хозяйством. Он никогда не женится, а я никогда не выйду замуж. Мы зажили-бы счастливо. Конечно, тяжело растаться с вами и с мамой, но у вас останется довольно забот с другими детьми, и мы вам ничего не будем стоить.

Анна встала и подошла ближе к отцу. Он не улыбнулся, но посадил ее к себе на колени, как-бы устраняя из разсматриваемого дела, и обратился к Рексу:

- Ты признаешь, я надеюсь, что, благодаря моему опыту, я могу в практических делах дать тебе полезный совет?

- Да, сэр, - ответил Рекс.

--- Может быть, ты также признаешь, хотя я нисколько не насилую твоих убеждений, что твой долг - согласовать свои поступки с моими советами и желаниями?

- Я никогда вас не ослушивался, сэр.

Он уже начал понимать, что весь вопрос заключается в его обязанности ехать именно в Оксфорд, а не в колонии.

- Да, но ты ослушаешься меня, если будешь упорствовать в своем глупом плане и сопротивляться моему, основанному на опыте, совету. Ты, вероятно, полагаешь, что подвергся такому удару, который изменил все твои стремления, притупил мозги, уничтожил всякую возможность работать иначе, как руками, и сделал тебе противным всякое общество товарищей?

- Признаться я чувствую нечто подобное. У меня пропала всякая охота к такому труду, который для меня обязателен в Старом Свете. Я никогда не буду прежним человеком. Притом, с вашего позволения, батюшка, я полагаю, что молодой человек может сам выбрать себе образ жизни, если он этим не приносит никому вреда. Много молодежи остается дома, и я не понимаю, зачем удерживать тех, которые хотят переселиться.

- Но я убежден, и на основании положительных данных, что твое настоящее умственное состояние временное и, если-б ты уехал в колонии, то со временем раскаялся-бы в том, что не докончил своего образования. Неужели у тебя недостаточно силы, чтоб послушаться моего совета хоть на время и на опыте испытать его разумность? По моему мнению, ты не имеешь никакого права сделаться колонистом и копать землю или рубить деревья прежде, чем ты не употребишь всех усилий, чтоб применить с пользой полученное тобою образование. Я уже не говорю о том горе, которое ты причинил-бы нам своим отъездом.

- Я очень сожалею, но что мне делать? Я не могу заниматься.

- Может быть в настоящее время. Тебе придется пропустить один семестр, и я уже принял меры, чем тебя занять в эти два месяца. Но, признаюсь, я разочаровался в тебе, Рекс. Я полагал, что у тебя больше здравого смысла и что от пустой, часто встречающейся в жизни, неприятности ты не сочтешь себя свободным от всех обязанностей, точно у тебя произошло размягчение мозга и ты перестал отвечать за свои поступки.

Что мог сказать Рекс? Он внутренно возставал против аргументов отца, но ему нечем было их опровергнуть; по-прежнему сохраняя желание отправиться в колонии, он не мог не согласиться, что ему следовало более придерживаться связывавших его старых уз. Наконец, он встал, как-бы считая разговор оконченным.

- Так ты согласен исполнить мое желание? - спросил Гаскойн тоном, недопускавшим возражения.

- Я сделаю все, что могу, сэр, но ничего не обещаю, - ответил Рекс после минутного молчания.

- Да, но это вскоре все пройдет. А ты, Анна, промолчи об этой истории. Никому о ней не рассказывай после его отъезда.

- Хорошо, папа; но я ни за что не желала-бы походить на Гвендолину и видеть, что бедные люди так влюбляются в меня. Это очень страшно.

Анна не смела высказать своего разочарования от неуспеха столь улыбавшагося ей плана переселения в колонии с Рексом, но втайне она часто об этом думала. Особенно ее прельщала мысль, что ей не нужно было-бы выезжать в свет, надевать перчатки и кринолин, беседовать с мужчинами за обедом и т. д.

ширина кринолинов возбудила общее движение в пользу увеличения церквей, бальных зал и экипажей. Но для миниатюрной фигуры Анны Гаскойн годились только кринолины, приготовляемые для четырнадцати-летних девочек.