Даниэль Деронда.
Часть вторая.
Глава XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть вторая. Глава XI. (старая орфография)

ГЛАВА XI.

Желание м-ра Грандкорта познакомиться с Гвендолиною не было для нея неожиданностью, но когда лорд Бракеншо отошел немного в сторону, чтоб дать дорогу незнакомцу, и она очутилась лицом к лицу с ним, она с неудовольствием почувствовала, что её щеки вспыхнули. Это смущение произошло главным образом оттого, что, вопреки всем её ожиданиям, Грандкорт нисколько не походил на портрет, созданный её воображением. Ростом он был немного выше её; на лице его не видно было ни малейшого следа улыбки, самонадеянности или безпокойства. Сняв шляпу, он обнаружил обширную лысину окаймленную светло-рыжими волосами, и изящную руку; красивое очертание его щек от лба до подбородка было почти перпендикулярно; небольшие бакенбарды не нарушали этой правильной линии. Его лицо не искажалось ни гримасами, ни заискивающими поддергиваниями, и в то-же время оно казалось совершенно безжизненным. В типичном англичанине неподвижном, натянутом, суровом и как-бы вечно находящемся под ружьем, можно еще иногда заподозрить живость, которая и обнаруживается в те минуты, когда он освобожден от строгой внутренней дисциплины; но в Грандкорте не было ничего натянутого или сурового; он просто поражал своей вялостью. Цвет его лица, сильно поблекший, напоминал лицо актрисы вне сцены, без белил и румян; его большие, узкие серые глаза выражали полнейшее равнодушие.

Следует, однако, заметить, что всякая попытка описать несколькими словами внешность и характер человека, в сущности, никогда не бывает удачной. Взгляд наш необходимо должен часто изменяться под влиянием новых впечатлений, получаемых при различных условиях. При первом знакомстве мы узнаем только азбуку, но не вполне уверены, на каком языке писана эта живая книга. Я описал только те черты Грандкорта, которые поразили Гвендолину с первой минуты её встречи с ним. Первое впечатление, произведенное на нее Грандкортом, - было довольно благоприятное, и она внутренно решила, что он вовсе не так смешен. Когда лорд Бракеншо отошел, и Гвендолина вступила в разговор с Грандкортом, он не сводил с нея глаз, хотя в них не видно было никакого выражения, а она только по временам бросала на него пытливый взор, несколько смягчаемый кокетством.

- Я прежде считал стрельбу из лука очень скучным, занятием - сказал Грандкорт.

Он говорил хорошо, но протяжно, и за каждым вопросом или ответом Гвендолины следовало более или менее продолжительное молчание.

- А сегодня вы примирились с ней? - спросила Гвендолина. (Молчание. Гвендолина обдумывает, какое впечатление она могла произвести на Грандкорта.)

- Да, с тех пор, как я увидел ваше искусство. Обыкновенно стрелки редко попадают в цель и всегда при этом хнычут.

- А вы, вероятно, хороший стрелок?

(Молчание. Гвендолина, быстро оглядев Грандкорта с головы до ног, знакомит воображаемую особу с его портретом.)

- Я совершенно забросил стрельбу в цель.

- В таком случае вы странный человек. После этого я невольно буду смотреть с презрением на свою стрельбу, как на прошлогоднюю моду. Но я надеюсь, что вы не бросили-же всех глупостей; сознаюсь, я виновата в привязанности ко многим из них.

(Молчание. Гвендолина думает о различных толкованиях, которые можно придать её словам.)

- Что вы называете глупостями?

- Мне часто приходилось слышать, как всякое развлечение, доставляющее удовольствие, называют глупостью. Но вы, кажется, не бросили охоты?

(Молчание. Гвендолина припоминает все, что ей говорили о высоком положении Грандкорта, и приходит к тому убеждению, что он на вид настоящий аристократ).

- Надо-же что-нибудь делать.

- А вы участвуете в скачках, или бросили и эту забаву?

(Молчание. Гвендолина соображает, что человек спокойный, хладнокровный, вероятно, будет не такой неприятный муж, как все мужья, с которыми ей приходилось встречаться, и не станет мешать привычкам и вкусам жены.)

- Я иногда пускаю лошадь на скачку, но не предаюсь всецело этому делу, как многие. А вы любите лошадей?

я ни о чем не забочусь и чувствую себя сильной, счастливой.

(Молчание. Гвендолина опасается, что её слова не понравятся Грандкорту, но не хочет скрывать своих вкусов.)

- Вы любите опасность?

- Не знаю. На лошади я никогда не думаю об опасности. Мне кажется, что я не почувствовала-бы боли, если-б сломала руку или ногу. Никакая преграда не может меня остановить.

(Молчание. Гвендолина мысленно участвует в целом ряде охот на двух великолепных кровных конях.)

- Вам, может быть, понравилась-бы охота на тигров или кабанов, которую я видел на востоке. В сравнении с нею все наши травли - ничто.

- Так вы любите опасности?

(Молчание. Гвендолина уверяет себя, что, по всей вероятности, люди хладнокровные в то-же время люди смелые, и невольно удивляется своей прозорливости.)

- Надо-же чем-нибудь убить время; а к опасностям легко привыкаешь.

- Я начинаю думать, что я очень счастлива: все для меня ново. Я привыкла только к одному - к скуке и очень желала-бы бросить эту привычку, как вы бросили стрельбу в цель.

(Молчание. Гвендолина думает, что человек приличный и холодный может быть скучным товарищем жизни, но, с другой стороны, большинство людей скучны, и она никогда не замечала, чтоб мужья были товарищами своих жен; наконец, она и не намеревалась выйти замуж за Грандкорта.)

- Отчего вам скучно?

- Наше захолустье совершенно не располагает к веселью. Здесь решительно нечего делать, - вот почему я стреляю из лука.

(Молчание. Гвендолина соображает, что жизнь незамужней женщины, которая не может выезжать и делать что хочет, по необходимости должна быть скучной.)

- Вы - царица стрельбы; я уверен, что вы возьмете первый приз.

- Не знаю; у меня сильные соперницы. Вы заметили, как хорошо стреляла мисс Аропоинт?

(Молчание. Гвендолина припоминает, что иногда мужчины женятся не на тех женщинах, которыми они всего более восхищались, и подбирает подобные примеры в романах).

- Мисс Аропоинт? Нет... то-есть, да.

Гвендолина была очень рада прекращению разговора, не потому, чтобы tête-à-tête с Грандкортом был ей неприятен, но она все это время не могла отделаться от необычайного для нея румянца и чувства изумления, уничтожавшого её самообладание. А главное, не следовало давать повода м-ра Грандкорту, ставившему себя, повидимому, гораздо выше её, вообразить, что она обращала на него особенное внимание, как на выгодного жениха. Что-же думал Грандкорт в моменты молчания, прерывавшие их разговор, выяснится впоследствии.

- Ты проиграла золотую стрелу, Гвендолина, - сказал м-р Гаскойн: - у мисс Джулии Фен восемью выстрелами более твоего.

- Я очень рада, - просто ответила Гвендолина; - меня все возненавидели-бы, если-б я всегда одерживала верх.

Невозможно было завидовать Джулии Фен, совершенной посредственности во всех отношениях, кроме стрельбы из лука; её невзрачное лицо своим подавшимся назад лбом имело какое-то рыбье выражение.

Во всех отдельных группах многочисленного общества царило сильное оживление. Гвендолина заметила, что какой-то незнакомый ей господин средних лет представил Клесмера Грандкорту. Этот незнакомец, с смуглым круглым лицом и пухлыми руками, казалось, был в самых близких отношениях с обоими. Вскоре они все трое вместе подошли к Аропоинтам. Гвендолину нисколько немучило любопытство узнать, кто был этот незнакомец, но она желала увидеть, как будет держать себя Грандкорт в этой компании. Его обхождение было одинаковое со всеми, только он более смотрел на Клесмера, чем на мисс Аропоинт. Восторженный музыкант говорил с большим оживлением, то протягивая горизонтально свои длинные пальцы, то указывая пальцем в землю, то складывая на груди руки и потрясая своею пышною гривой. Грандкорт слушал его спокойно, равнодушно, заложив указательный палец левой руки в карман жилета, а правой слегка проводя по своим небольшим бакенбардам.

"Я желала-бы знать, чьи манеры более нравятся мисс Аропоинт: Грандкорта или Клесмера?" - подумала Гвендолина с саркастической улыбкой.

Однакож, она не стала далее следить за Грандкортом и решила, что ей все равно, подойдет-ли он еще раз к ней или нет.

Он подошел в минуту разъезда, чтоб проводить м-с Давило до экипажа.

- Мы увидимся на балу? - спросила она, когда он, откланиваясь, снял шляпу.

- Да, - процедил он лениво, своим обычным вялым тоном.

- Ты на этот раз ошиблась, Гвендолина, - сказала м-с Давило по дороге в замок.

- В чем, мама?

- В твоем предположении о наружности и манерах м-ра Грандкорта. Ты не можешь найти в нем ничего смешного.

- Вероятно, нашла-бы, если-б постаралась, но я не хочу, - сказала Гвендолина с неудовольствием, и её мать замолчала.

На подобных праздниках, по местному обычаю, мужчины и женщины обедали врознь, чтобы дать время отдохнуть тем и другим. При этом мужчины обыкновенно рассказывали анекдоты, доказывающие существование эпикурейских наклонностей у дам, которые выказывали чистомужское внимание к прелестям баранины и этим свидетельствовали, до чего может дойти извращение женских нравов при отсутствии влияния на них строгой общественной дисциплины. Между прочим, лорд Бракеншо, страстный почитатель сытной еды, постоянно приводил как нечто новое, известное мнение Байрона, о том, что мужчине никогда не следует смотреть на женщину, когда она ест.

В дамской столовой Гвендолина далеко не пользовалась общей благосклонностию; молодые девушки никогда не вступали с нею в дружеския беседы; оне охотно слушали ее, но не платили ей взаимной откровенностию. Быть может, это происходило оттого, что Гвендолина мало интересовалась ими и, оставшись в их обществе, всегда испытывала какую-то пустоту. М-с Вульканы однажды заметила, что мисс Гарлет слишком любит мужчин; но мы уже знаем, что Гвендолина не чувствовала к мужчинам никакого расположения, а любила только поклонение, которым женщины, конечно, не могли ее окружать. Единственным исключением среди чуждавшихся ее молодых девушек была мисс Аропоинт, которая часто дружески и откровенно с нею разговаривала.

- Мне редко приходилось видеть девушку с такими прекрасными манерами, как мисс Аропоинт, - сказала м-с Давило, оставшись с Гвендолиною наедине в уборной.

- Я желала-бы на нее походить, ответила Гвендолина.

- Что это, ты недовольна собою, Гвен?

- Сегодня ты была в хорошем расположении духа. Я видела, что ты наслаждалась стрельбою.

- Но это уж, прошло, и я не знаю, что будет дальше, - протянула Гвендолина, потягиваясь и поднимая свои обнаженные руки над головою.

По местному обычаю, на подобных праздниках танцевали в стрелковом костюме, сняв только куртки. Простое белое кашемировое платье с светло-зеленой отделкой прекрасно обрисовывало фигуру Гвендолины. Единственными украшениями на ней были: тонкая золотая цепочка на шее и золотая-же звезда на груди. Её гладкие, роскошные волосы образовали на макушке громадный венец. Сэр Джошуа Рейнольдс с удовольствием срисовал-бы её портрет в эту минуту, и его задача была-бы легче задачи романиста, потому что ему предстояло-бы схватить одно только общее выражение, а не изображать сложную игру её подвижного лица.

- Теперь будет бал, - сказала м-с Давило, - и ты, конечно, с наслаждением протанцуешь вечер.

- Я буду танцовать только кадрили и уже сказала об этом м-ру Клинтону. Я не хочу танцовать ни вальсов ни полек.

- Почему-же это тебе пришло в голову?

- Я терпеть не могу видеть слишком близко уродливых мужчин.

- Кого-же ты из них считаешь уродливыми?

- Их много здесь.

- Вот м-р Клинтон, например, не урод, - произнесла м-с Давило, не смея упомянуть о Грандкорте.

- Кроме того я терпеть не могу прикосновения сукна.

- Представь себе, - сказала м-с Давило, обращаясь к сестре, только-что вошедшей в комнату вместе с Анной, - Гвендолина не хочет танцовать ни польки, ни вальса.

- Она вообще слишком много капризничает, - сказала серьезно м-с Гаскойн; - гораздо приличнее было-бы ей поступать так, как поступают все молодые девушки, тем более, что она имела лучших танцовальных учителей.

- Зачем-же мне вальсировать, тетя, если мне это не нравится? В катехизисе об этом ничего не говорится.

- О, милая! - произнесла м-с Гаскойн тоном строгого упрека, и робкая Анна испуганно взглянула на свою смелую кузину.

Этим разговор кончился, и все отправились в залу.

По всему видно было, что настроение Гвендолины почему-то изменилось со времени восторженного наслаждения своей победой в стрельбе. Но когда она появилась в бальной зале, где на её нервы благодетельно подействовал окружающий блеск, нежное благоухание цветов, и сознание, что все глаза обращены на нее, на её прекрасном лице снова отразилось удовольствие. Танцоры окружили ее со всех сторон наперерыв приглашали ее танцовать и разсыпались в сожалениях о том, что она не хотела танцовать круглых танцев.

- Вы дали обет, мисс?

- Зачем вы так жестоки?

- Вы так прекрасно вальсируете!

Эти восклицания раздавались со всех сторон и приятно звучали в ушах Гвендолины. Дамы, танцовавшия вальс и польку, естественно полагали, что мисс Гарлет только хотела пооргинальничать, но м-р Гаскойн, услыхав об её отказе, поддержил ее.

- Гвендолина, верно, имеет на то веския причины, - сказал он, и в сущности был доволен, что она не вальсировала, так-как считал этот танец менее приличным, чем кадриль; а ему хотелось, чтобы в этот вечер она держалась особенно прилично.

Однакоже, в числе кавалеров, громко выражавших сожаление об отказе Гвендолины танцовать вальс и польку, не было м-ра Грандкорта. Протанцовав одну кадриль с мисс Аропоинт, он, повидимому, не желал более приглашать никого. Гвендолина видела, что он часто подходил к Аропоинт, а её как будто избегал. М-р Гаскойн несколько раз вступал с ним в разговор, но это ничего не значило, так-как пастор был везде и говорил со всеми. Гвендолина теперь думала, что, по всей вероятности, Грандкорт перестал интересоваться ею; быть может, она не очень ему понравилась; наглядевшись на стольких красавиц в свете, он, вероятно, не обратил на нее никакого внимания. Как глупо было со стороны её матери и дяди делать предположение о намерениях человека, которого они никогда не видали и ничего верного о нем не знали! По всей вероятности, он намерен жениться на мисс Аропоинт. Впрочем, что-бы не случилось, Гвендолина не почувствовала-бы разочарования, так-как она не составляла никаких предположений о предстоящих действиях м-ра Грандкорта. Однакоже, она вскоре заметила, что он часто менял место, на котором сидел или стоял, применяясь к её движениям, так что ни на минуту не выпускал ее из виду; а если он при этом не восхищался ею, то тем хуже было для него. Это преследование взорами стало всего более заметно под конец вечера, когда Гвендолина танцовала кадриль с Клесмером.

- М-р Грандкорт человек со вкусом, - сказал музыкант, который иногда не видал того, что происходило у него под носом, а в другое время отличался необыкновенной прозорливостью; - ему доставляет большое удовольствие смотреть, как вы танцуете.

- Может быть, он для разнообразия любит смотреть на то, что ему не нравится, - ответила Гвендолина со смехом.

- Эти слова совсем не идут к вам - поспешно произнес Клесмер, отмахиваясь рукой.

- А вы такой-же строгий критик слов,как и музыки?

- Конечно, ваши слова, при вашем лице и вашей фигуре, должны всегда походить на благородную мелодию.

- Это комплимент или выговор? Благодарю за то и другое. Но я так смела, что сама вам сделаю выговор за то, что вы не понимаете шутки.

- Можно понимать шутки, но не любить их, - ответил сконфуженный Клесмер; - мне часто присылали оперы, наполненные шутками, и оне потому только мне не нравились, что я вполне их понимал. Смеющийся человек готов упрекать серьезного за его тупость. "Вы не понимаете остроумия, сэр", - говорит он. - "Нет, понимаю, но у вас я его не вижу". Вот почему меня записали в число неостроумных людей; но, в сущности, - прибавил Клесмер задумчиво, - я очень склонен к остроумию и юмору.

- Очень рада это слышать, - ответила Гвендолина с иронией, которая, однакоже, совершенно пропала для Клесмера, улетевшого куда-то далеко за своими мыслями. - Пожалуйста скажите, кто это стоит у двери комнаты, где играют в карты? - спросила она, указывая на незнакомца, с которым Клесмер разговаривал днем в парке. - Он, кажется, ваш приятель?

- Нет, это любитель музыки, с которым я познакомился в Лондоне. Его зовут м-р Луш... Он очень любит Мейербера и Скриба... и слишком предан механически-драмматической школе.

- Благодарю вас. А как, по вашему мнению, лицо и фигура этого джентльмена требуют, чтобы его слова были благородной мелодией?

Клесмер все более и более восторгался своей собеседницей. Они продолжали дружески разговаривать до окончания кадрили, когда он отвел ее к тому месту, где сидела её мать. Не прошло и нескольких минут, как её предположение о равнодушии к ней Грандкорта было фактически опровергнуто. Случайно повернув голову, она увидела, что он шел прямо к ней.

- Позвольте вас спросить, мисс Гарлет; вы очень устали? - сказал он со своим обычным неподвижным выражением лица.

- Нисколько.

- Могу я вас пригласить на следующую кадриль?

Она была рада, что могла наказать м-ра Грандкорта за то, что он так поздно вспомнил о ней, но в то-же время пожалела, что не могла с ним танцовать. Она прелестно ему улыбнулась, произнося свой отказ, а он продолжал смотреть на нее с прежним спокойствием и отсутствием всякого выражения в лице.

- Какая досада, что я опоздал, - произнес он после минутного молчания.

- Мне показалось, что вы не обращаете особенного внимания на танцы, - заметила Гвенд олина, - и я решила, что это, быть может, одна из забав, которую вы бросили.

- Да, но, бросая танцы, я еще не видал вас, - ответил Грандкорт, и, как всегда, замолчал на минуту, а потом прибавил: - Вы придаете новизну танцам, так-же как и стрельбе из лука.

- А разве всякая новость приятна?

- Нет, не всякая.

- Так я, право, не знаю, принять-ли ваши слова за комплимент или нет? Раз вы протанцуете со мною - и вся новизна ощущения для вас пропадет.

- Напротив, новое ощущение будет гораздо сильнее.

- Это слишком для меня глубокомысленно; я этого не понимаю.

- Как трудно объяснить мисс Гарлет силу её обаяния! - сказал Грандкорт, обращаясь к м-с Давило.

- Но, мне кажется, ее нельзя упрекнуть в непонятливости, - промолвила её мать с особенной улыбкой.

- Мама, - произнесла, Гвендолина с нежным упреком, - я совсем глупа и люблю, чтоб мне все объясняли, когда дело идет о чем-нибудь приятном.

- Если вы глупы, то, значит, глупость - совершенство, - сказал Грандкорт после обычной паузы, хотя, очевидно, он знал, что сказать.

- А мой кавалер, кажется, меня забыл, - заметила Гвендолина через несколько минут: - уже становятся для кадрили.

- Его стоило-бы проучить, - сказал Грандкорт.

- Я полагаю, что он имеет какую-нибудь основательную причину опаздывать, - ответила Гвендолина.

- Тут, вероятно, какое-нибудь, недоразумение, - произнесла м-с Давило: - м-р Клинтон слишком пламенно настаивал на этой кадрили, чтоб мог забыть о ней.

В эту минуту к ним подошла леди Бракеншо.

- Мисс Гарлет, - сказала она, - м-р Клинтон просил передать вам, что он должен был немедленно уехать и потому лишился удовольствия с вами танцовать; он в отчаянии от такой неудачи. Его отец, архидиакон, прислал за ним нарочного и потребовал его тотчас к себе по очень важному делу.

Молодой девушке ничего не стоило выказать на словах сожаление о столь счастливом случае.

- Так я могу воспользоваться несчастьем м-ра Клинтона? - сказал Грандкорт; - позвольте мне занять его место!

- Я с большим удовольствием буду танцовать с вами.

Это случайное обстоятельство, подвернувшееся так кстати, казалось Гвендолине хорошим предзнаменованием, и она почувствовала в себе утреннее восторженное настроение; она сознавала, что все ей подчинялось. М-р Грандкорт танцовал с большим спокойствием и достоинством, а отсутствие в нем пламенной любезности совершенно соответствовало вкусам Гвендолины. Она была теперь убеждена, что он хотел обратить на нее особое внимание и заметным образом обнаруживал свое восхищение; поэтому становилось вероятным предположение, что он попросит её руки, и, в виду всех блестящих сторон этой партии, её отказ должен был-бы произвести потрясающее впечатление. Приятно было также, что предпочтение, оказанное ей перед всеми молодыми девицами, не пройдет даром, и все в бальной зале это заметят, хотя она искусно скрывала свое удовольствие; возвращаясь к своему месту после кадрили, под руку с м-ром Грандкортом, она казалась самой недальновидной молодой девушкой, а не глубокомысленным политиком. Они встретили на дороге мисс Аропоинт, которая стояла с леди Бракеншо среди группы мужчин.

Гвендолина и Грандкорт остановились и узнали, что дело шло о стрелковом пикнике в Кардельском парке, где вечерний праздник при замирающем свете заходящого солнца был-бы гораздо поэтичнее бала при свечах.

Гвендолине этот план очень понравился; Грандкорт его также поддержал; тогда м-р Луш, стоявший позади леди Бракеншо, - сказал, обращаясь к Грандкорту очень фамильярно:

- Дипло был-бы более подходящим местом для подобного праздника; у северных ворот между дубами есть отличная поляна.

Грандкорт не обратил никакого внимания на эти слова как-будто он их не слыхал; но Гвендолина пристально посмотрела на м-ра Луша и решила, во-первых, что он должен быть на очень короткой ноге с владельцем Дипло, и, во-вторых, что она никогда не допустит его к себе ближе, чем на аршин. Она вдруг почувствовала сильное отвращение к м-ру Лушу, с его глазами на выкат, жирной, хотя не очень неуклюжей, фигурой, и с длинными, черными, отчасти поседевшими волосами. Чтобы избегнуть его неприятных взоров, она шопотом сказала Грандкорту:

Он повиновался, но впродолжении нескольких минут не промолвил ни слова. Находя это молчание забавным и желая испытать, долго-ли оно продолжится, Гвендолина также молчала. Наконец, они очутились в большой оранжерее, великолепно освещенной китайскими фонарями. Достигнув её противоложного конца, откуда открывался новый вид на бальную залу, Грандкорт остановился и медленно спросил:

- Вам это нравится?

Если-б Гвендолине сказали за полчаса перед тем, что она будет в таком глупом положении, то она искренно разсмеялась-бы и, конечно, заранее подготовила-бы ответ. Но теперь, по какой-то таинственной причине, смутно ею сознаваемой, она не хотела оскорбить м-ра Грандкорта.

- Да, - ответила она спокойно, не разсуждая даже о том, что он подразумевал под словом "это": цветы, нежное благоухание, или прогулку с нею.

заметив дочь, она наивно сказала:

- Милая Гвендолина, позволь тебе представить м-ра Луша.

Познакомившись с этим джентльменом и узнав, что он близкий приятель м-ра Грандкорта, у которого живет, м-с Давило решила, что его надо представить дочери.

Гвендолина вздрогнула, но избегнуть знакомства было невозможно. Она слегка наклонила голову и, отвернувшись, пошла к своему месту на диване.

- Я хочу надеть накидку, - промолвила она.

- Нет, благодарю вас, - ответила она, отшатнувшись от него, как от зачумленной собаки.

Надо обладать громадным запасом христианского смирения, чтоб простить подобное оскорбление, тем более, что Грандкорт спокойно взял накидку из рук м-ра Луша и тот, поклонившись, отошел в сторону.

- Вы бы ее лучше надели, - сказал Грандкорт, смотря на Гвендолину все тем-же взглядом, лишенным всякого выражения.

- Благодарю вас, это, может быть, очень благоразумно - ответила молодая девушка, грациозно подставляя свои плечи.

другу, может быть, потому, что отказ Гвендолины принять накидку из рук м-ра Луша можно было объяснить желанием, чтоб Грандкорт оказал ей эту услугу. Но она поступила в настоящем случае без всякого намерения, следуя только своим истинктивным влечениям, которым она доверяла столко-же, сколько своему разсудку. Гвендолина не считала м-ра Грандкорта и подобных ему людей темной загадкой, которую она не могла-бы разрешить без посторонней помощи. Для нея главный вопрос состоял в том, насколько его характер и обращение с людьми соответствовали её желаниям, потому что она твердо решилась не принимать его предложения, если все условия этой блестящей партии ее не вполне удовлетворят.

Может-ли быть более тоненькая, незначительная нить в человеческой истории, как внутреннее сознание молодой девушки, заботящейся только о том, как сделать свою жизнь приятной? И это в такое время, когда великия идеи, сплотившись в могучую армию, вступали с новым жаром в борьбу; когда женщины в Новом Свете, не хотели плакать о мужьях и сыновьях, убитых в бою за освобождение, а работники в Старом Свете, слыша об этой добровольной жертве, терпеливо переносили город; когда человеческая душа начинала ощущать в себе внутренний пульс, который не слышно бился в ней веками, пока не создал новой жизни печали или радости. Что значат среди этой могучей драмы молодые девушки и их слепые мечтания? Но оне составляют "Да" или "Нет" того добра, за которое люди ведут борьбу и терпеливо страдают. Эти хрупкие сосуды переносят из века в век драгоценное сокровище человеческой любви.