Даниэль Деронда.
Часть вторая.
Глава XIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть вторая. Глава XIII. (старая орфография)

ГЛАВА XIII.

Решившись жениться на мисс Гарлет, Грандкорт в значительной мере выказал также способности приискивать средства к достижению своей цели. Впродолжении двух недель он каждый день, так или иначе, устраивал свидания с нею и этим почтительным вниманием доказал открыто, что она занимала все его мысли. Двоюродная сестра Грандкорта, м-с Торингтон, находилась теперь в Дипло, так-что можно было пригласить Гвендолину с матерью на торжественный обед, причем многочисленное общество было свидетелем того, как хозяин разсыпался в любезностях перед безприданной красавицей и хладнокровно отворачивался от богатой невесты. Все были убеждены, что брак Грандкорта с Гвендолиной - дело решенное, и м-р Гаскойн уже размышлял, как он исполнит свою обязанность относительно племянницы и какую сумму выговорит в брачном контракте на её долю в случае преждевременной смерти Грандкорта. Он даже удивлялся, вместе с м-с Давило тому, что будущий муж Гвендолины не сделал еще предложения, тогда-как для этого представлялось много удобных случаев. Удивление это, между прочим, разделял и сам Грандкорт. Сказав о своем намерении Лушу, он полагал, что дело быстро уладится, и почти каждое утро говорил себе, что он в этот день доставит Гвендолине возможность согласиться на его лестное предложение, но вечером оказывалось, что необходимая формальность все еще не была исполнена.

Этот замечательный факт только усиливал в нем решимость приступить к делу на другой день. Он не допускал мысли, чтоб Гвендолина могла ему отказать. Все мы иногда чувствуем невозможность действовать, убежденные в непреложности того или другого явления, - так сильно наше отвращение к противоположному, хотя совершенно невероятному результату. Например, мы сознаем, что уж не может жалить смертельно, но ужаление былобы так ужасно, что, нам кажется что и эта змея готова впустить в нас свое жало, и мы не решаемся взять ее в руки.

В одно утро Грандкорт, получив заранее позволение, прислал в Офендин великолепного верхового коня для Гвендолины. М-с Давило должна была сопровождать молодую девушку в экипаже до Дипло, где был приготовлен завтрак. Сам Грандкорт, конечно, принимал участие в этой прогулке. День был прекрасный, не слишком знойный для верховой езды; легкий ветерок нежно колыхал колосья ржи; блестящий пурпуром мак рельефно выдавался на окраинах полей; тут виднелось жниво и удалявшиеся возы со снопами, там еще стояли скирды, а далее тянулись зеленые пастбища, а под тенистыми деревьями отдыхали уставшия стада. Дорога шла по уединенному уголку Англии, где фермы, казалось, оставались в том-же самом положении, в каком были при наших прадедах; везде царили мир и тишина, хотя на горизонте от времени до времени с шумом и свистом пролетал поезд железной дороги, - этот символ безпокойного деятельного прогресса.

Но в душе бедной м-с Давило не было мира и тишины. Гвендолина и Грандкорт, то быстро скакавшие впереди нея, то поджидавшие экипаж, представляли, конечно, приятное для нея зрелище; но оно только усиливало в ней постоянную борьбу надежд и опасений насчет судьбы дочери. Представлялся подходящий случай для объяснения в любви, и м-с Давило надеялась, хотя не без опасения, что Гвендолина даст удовлетворительный ответ. Если любовь Рекса возбудила в молодой девушке только отвращение, то Грандкорт имел то преимущество, что представлял совершенный контраст с первым претендентом на её руку; а что он действительно произвел на нее совершенно новое впечатление, доказывал тот факт, что она удерживалась от всяких сатирических замечаний по его адресу и вообще никогда не говорила о достоинствах или недостатках м-ра Грандкорта.

"Будет-ли она с ним счастлива? - спрашивала себя м-с Давило; - вероятно, не менее, чем с кем-нибудь другим."

Бедная мать утешала себя мыслью, что, во всяком случае, Гвендолина будет так-же счастлива, как большинство женщин, потому что не могла вообразить, чтобы молодая девушка находилась под влиянием такого сильного чувства, которое примиряло-бы ее с самой бедной обстановкой.

Грандкорт, с своей стороны, думал о том-же; он желал покончить с неизвестностью, происходившей от его недостатка решимости сделать до сих пор предложение; другой-же причины этой неизвестности он не допускал и не считал возможной.

Гвендолина была очень довольна этой прогулкой, но её удовольствие не выражалось детским смехом и болтовней, как в тот памятный день, когда она отправилась с Рексом на охоту. Она говорила и даже смеялась, но как-то принужденно: она даже чувствовала какое-то безпокойство, хотя нисколько не сознавала подчинения своей воли м-ру Грандкорту и той блестящей будущности, которую он хотел ей предложить. Напротив, она желала, чтобы все, не исключая и этого торжественно настроенного джентльмена, были убеждены в её решимости поступить в этом случае, как и во всех остальных, по своему произволу. Если-б она и согласилась выйти замуж за Грандкорта, то он должен был знать, что она нисколько не намеревалась отказаться от своей свободы или, по её любимому выражению, "от возможности делать то, что делают все."

Грандкорт говорил в это утро, по обыкновению, короткими фразами, которые, с одной стороны, доказывают способность говорить того, который их произносит, а с другой - позволяют другим распространяться вволю.

- Как вам нравится аллюр Критериона? - спросил он, когда они въехали в парк и с крупной рыси перешли на шаг.

- Прекрасный! Я очень желала-бы перепрыгнуть через какое-нибудь препятствие, но боюсь испугать маму. Мы только-что проехали славную, широкую канаву. С каким удовольствием я вернулась-бы галопом и перелетела-бы через нее на вашем Критерионе.

- Сделайте одолжение, вернемтесь.

- Нет, благодарю вас. Мама такая трусиха, что занемогла-бы от этого зрелища.

- Позвольте, я подъеду к ней и все объясню. Нечего бояться: Критерион маху не даст.

- Нет... вы слишком любезны... но, право, я боюсь ее испугать. Если я себе позволяю подобные фантазии, то никогда ей не говорю о них.

- Но ведь мы могли-бы пропустить м-с Давило вперед, а потом вернуться к канаве.

- Нет, нет, не будем об этом говорит; я сказала так, не подумавши, - ответила Гвендолина.

- Однако, м-с Давило знает, что я вас буду оберегать.

- Да, но она подумала-бы, что вам придется сберечь не меня, а мои косточки.

- Я желал-бы иметь право всегда охранять вас - сказал Грандкорт после продолжительного молчания.

- А я вовсе не желаю, чтоб меня берегли, - ответила она, небрежно качая головой; - если мне придет мысль рисковать своей жизнью, то я не хочу, чтобы кто-нибудь мне помешал.

С этими словами она остановила лошадь и, повернувшись в седле, посмотрела на подъезжавший к ней экипаж. При этом взгляд её скользнул мимо Грандкорта, но в её глазах не было ничего, что могло-бы смягчить её ответ. В эту минуту она сознавала, что рискует если не жизнью, то по крайней мере своей будущностью.

"Чорт-бы ее побрал!" - подумал Грандкорт, круто осаживая лошадь.

Он был так-же лаконичен в мыслях, как и в словах. Это краткое восклицание выражало лучше длинной гневной фразы решимость не дозволять этой девчонке дурачить его. Чего она хочет? Чтоб он упал перед нею на колени и клялся ей в любви? Нет, не этой дверью войдет она в храм счастья, который он открывал перед нею. Или она ожидала, что он письменно предложит ей руку и сердце? Нет, и этого она не дождется. Вообще, он не хотел сделать предложения в такой форме, которая могла-бы повлечь за собою отказ. Что-же касается согласия Гвендолины, то оно уже было выражено дозволением открыто ухаживать за нею, и размолвка могла-бы только послужить к её вреду. Значит она теперь просто кокетничает.

Между тем м-с Давило в экипаже поравнялась с ними, и их tête à tête стал невозможен до самого замка, где их ожидало довольно многочисленное общество. В амазонке и со шляпою в руке, Гвендолина сосредоточила на себе всеобщее внимание, в особенности-же благодаря слухам о предпочтении, оказанном ей Грандкортом. За отсутствием противного ей Луша, она предалась без всякой помехи удовольствию, которое ей всегда доставляло сознание, что ею любуются; при этом, конечно, совершенно стушевалось внутреннее безпокойство, которое продолжало ее волновать. Оскорбили-ли Грандкорта её обращение и слова - нельзя было определить: конечно, его обхождение нисколько не изменилось, но оно не могло служить ключем к разгадке его мыслей, и ни мало ее не успокоивало.

Гвендолина была прежде в Дипло только один раз, на обеде, и Грандкорт хотел показать ей сад. После завтрака часть гостей разошлась по комнатам и по парку, а леди Флора Голлис предложила остальному обществу сделать маленькую прогулку вокруг дома. Конечно, на каждом шагу Грандкорту представлялся случай остаться наедине с Гвендолиной и сделать ей предложение. А между тем, разговор их был самый обыкновенный, как и в первую их встречу. Он, как всегда, не сводил с нея глаз, а она, чувствуя в себе обычную смелость, прямо смотрела на него. Ее теперь не поражало, а, напротив, она даже была довольна, тем, что в его глазах не видно было никакого определенного выражения.

Наконец, Грандкорт прибегнул к хитрости. Пока остальное общество забавлялось ловкостью Пиля, который из пруда вытаскивал водяные лилии, он указал Гвендолине на небольшой холм, покрытый американским кустарником, и медленно произнес:

- Вам не надоело смотреть на собаку? Пойдемте лучше сюда.

- Конечно, надо на все взглянуть, если уж делать осмотр, - ответила Гвендолина со смешанным чувством удовольствия и боязни.

Дорожка, которая вела на холм, была очень узенькая, так что они должны были идти один за другим. Наверху, на площадке они остановились, и Грандкорт сказал:

- Отсюда ничего не видно: мы напрасно сюда взобрались.

Гвендолина стояла молча, как статуя, поддерживая, складки своей амзонки и крепко сжимая ручку хлыста, который она захватила вместе со шляпкой из комнаты.

- Какие местности вы вообще больше любите? - спросил Грандкорт.

- Различные; в одной хорошо одно, в другой - другое. Вообще-же я люблю открытые, веселые места. Все мрачное мне противно.

- Ваш Офендин я нахожу слишком мрачным.

- Да, немного.

- Надеюсь, вы не долго будете в нем оставаться?

- Ах, нет; мы вряд-ли его покинем. Мама не захочет разстаться со своей сестрой.

- М-с Давило, может быть, и не уедет из Офендина; но ведь это еще не причина оставаться в нем?

- Не знаю. Мы, женщины, не можем рыскать по свету за приключениями, отыскивать северо-западный проход на Ледовитом море или источники Нила и не можем охотиться на тигров на Востоке. Мы должны оставаться там, где выросли, или куда нас пересадили, подобно растению. У нас судьба такая-же как и у цветов: мы должны казаться, насколько возможно, красивыми и молча скучать. Я полагаю, что некоторые из цветов потому и ядовиты, что их озлобляет такое положение. Как вы полагаете?

Гвендолина произнесла эти слова с какой-то нервной поспешностью, небрежно ударяя хлыстиком по кусту рододендронов.

- Да, некоторые...

- Вы, например... если не будете упрямы и жестоки.

- Да, но я, кажется, отличаюсь и упрямством, и жестокостью.

Тут Гвендолина неожиданно обернулась и взглянула прямо в глаза Грандкорта, взоры которого не сходили с нея во время всего разговора. Она недоумевала, как подействует на нее эта встреча взглядов. Он стоял перед нею совершенно неподвижно, и в голове её мелькнула мысль: не начался-ли у него столбняк?

- Неужели вы так-же мало уверены в себе, как другие в вас? - спросил он после минутного молчания.

- Я в себе совершенно не уверенна, а о других ничего не знаю.

- Вы этим хотите сказать, что вам до других и дела нет? - спросил Грандкорт с неожиданной резкостью.

- Я этого не говорила, - ответила Гвендолина, отворачиваясь и снова ударяя хлыстиком по кустам.

Она невольно пожалела, что не была на лошади и не могла ускакать; а сбежать с холма было, конечно, невозможно.

- Так вам есть дело и до других? - сказал Грандкорта не быстрее обыкновенного, но гораздо нежнее.

- Ах, я уронила хлыстик! - воскликнула Гвендолина.

Конечно, хлыстик мог очень естественно выпасть из её рук, но было невероятно, чтоб он сам собой с силой отлетел до половины холма и упал в куст азалий. Теперь был прекрасный повод Гвендолине побежать вниз с громким смехом, и Грандкорт должен был последовать за нею. Но она опередила его и, достав хлыстик, продолжала бежать, пока не достигла нижней площадки. Там она остановилась и бросила на Грандкорта блестящий, торжествующий взгляд. Её оживление и покрывший щеки румянец обратили на себя внимание м-с Давило, когда Гвендолина и Грандкорт присоединились к остальному обществу.

"Все это одно кокетство, - думал Грандкорт; в следующий раз я только поманю ее пальцем - и она будет моей".

Он полагал, что этот окончательный эпизод произойдет на следующий день, во время пикника в Кордельском парке, мысль о котором возникла на балу у лорда Бракеншо.

Даже Гвендолине подобный результат казался возможным, так-как это был один из двух способов разрешения вопроса, поставленного ей судьбою. Молодую девушку удивляла и страшила эта неизвестность; любимый её принцип: делай только то, что хочется, - повидимому, потерял свою руководящую силу, и она не могла предвидеть, чего захочет в данную минуту. Правда, она никогда не думала, чтоб мысль о браке могла казаться ей столь привлекательной: роскошь, почести и полная возможность удовлетворять всем своим прихотям соблазительно манили ее, и от нея самой зависела принять или отвергнуть эти блага. А Грандкорт? Он казался самым незначительным облачком в представлявшейся ей блестящей будущности. Гвендолина желала сама править брачной колесницей, в которой рядом с нею сидел-бы её муж, сложив руки и безмолвно соглашаясь на все. Но несмотря на её прозорливость и. меткость суждений, она становилась втуиик перед Грандкортом. Он был обворожительно-спокоен и не отличался никакими глупыми странностями, - одним словом, он мог быть прекрасным мужем, приличнее которого трудно было-бы и желать. Но что он был за человек? Он бывал везде, видел все, и это обстоятельство рельефнее выставляло предпочтение, оказанное им в-конце-концов Гвендолине Гарлет. Он, повидимому, ничем особенно не наслаждался в жизни, и Гвендолина полагала, что чем менее он имел определенных вкусов и желаний, тем свободнее будет его жена предаваться своим желаниям и вкусам. Вообще ей представлялось возможным забрать его совершенно в руки после свадьбы.

Но отчего в его присутствии она чувствовала себя неловко, отчего она была с ним не так смела и шутлива, как со всеми другими поклонниками? Его апатичность, составлявшая достоинство в глазах Гвендолины, влияла, подобно чарам, на нее и как-бы парализовала её живость. В конце-концов Грандкорт был красивым, неведомым ей видом ящерицы. Гвендолина не имела почти никаких сведений о ящерицах, а неведение чего-бы то ни было - источник нескончаемых предположений. По всей вероятности, этот прекрасный вид ящерицы поддавался как нельзя более домашнему приручению. Впрочем, она так мало знала Грандкорта, что никакое открытие неожиданного в нем достоинства не удивило-бы ее. Во всей его фигуре так мало было следов какой-либо драмы, что она даже не думала о том, как он провел свои тридцать шесть лет; вообще она представляла его себе во всех фазисах прежней его жизни таким-же холодным и приличным, каким она его видела теперь. По его словам, он охотился на тигров, но был-ли он когда-нибудь влюблен? То и другое, казалось ей, одинаково не соответствовало характеру того м-ра Грандкорта, который прибыл в Дипло, повидимому, только для того, чтоб доставить ей случай выйти замуж и этим обезпечить себе большую свободу, чем она располагала в настоящее время. Итак, она желала выйти за него замуж; он вполне удовлетворял всем её требованиям, и она решилась принять его предложение.

Но приведет-ли она в исполнение свою решимость? Она как-бы начинала бояться себя и находила трудности в применении своего принципа действовать только согласно своему желанию. Она уже слишком далеко зашла в стремлении поддержать свою независимость и отклонить решительное объяснение, и с безпокойством думала, как поступит в следующее свидание с Грандкортом.

Возвращаясь домой из Дипло, м-с Давило не могла не заметить очевидного смущения Гвендолины, необычного выражения её глаз, задумчивости и совершенного безмолвия, которые казались безспорным доказательством того, что между нею и Грандкортом случилось нечто необыкновенное.

- Что у вас произошло, милая Гвен? - спросила она с нежным безпокойством.

Гвендолина подняла голову и, как-бы очнувшись от забытья, сняла прежде перчатки, а потом шляпку. Оне ехали по пустынной дороге, где не видно было прохожих, и она могла, не рискуя неприличием, дать свежему ветерку поиграть её волосами. Она смотрела прямо в глаза матери, но не отвечала ни слова.

- Скажи мне, что тебе говорил м-р Грандкоргь? - продолжала м-с Давило тоном мольбы.

- Я вижу, тебя что-то безпокоит. Ты должна доверить мне, Гвен, свою тайну; не оставляй меня в таком безпокойном сомнении, - прибавила м-с Давило со слезами на глазах.

- Милая мама, пожалуйста не печальтесь, вы только меня еще более разстраиваете, - ответила Гвендолина резко; я сама в сомнении.

- Относительно намерения м-ра Грандкорта?

- Нет, нисколько, - произнесла Гвендолина поспешно, качая своей хорошенькой головкой и снова надевая шляпку.

- Так относительно твоего согласия?

- Да.

- Ты ответила уклончиво?

- Я вовсе не ответила.

- А он говорил ясно?

- На-сколько я ему позволяла.

- Ты думаешь, что он будет настаивать? - спросила м-с Давило, и, не получив ответа, прибавила: - ты не обезнадежила его?

- Не думаю.

- Мне казалось, что он тебе нравится, - сказала м-с Давило нерешительно.

- Да; то-есть, он мне не так противен, как другие; он очень спокоен и приличен, - сказала Гвендолина прежним серьезным тоном, но потом неожиданно прибавила с саркастической улыбкой: - действительно, он обладает всеми достоинствами хорошого мужа: замком, парком, лошадьми и т. д.; к тому-же он не гримасничает и не носит монокля.

- Будь серьезна, голубушка, хоть раз в жизни и скажи прямо, решилась-ли ты принять его предложение?

- Пожалуйста, мама, оставьте меня в покое, - произнесла Гвендолина с раздражением.

М-с Давило не сказала более ни слова.

Приехав домой, Гвендолина объявила, что очень устала и не будет обедать, но отдохнув, сойдет в гостиную, так-как Гаскойны проводили этот день в Офендине. Ее нисколько не безпокоила вероятность разговора с дядею по поводу Грандкорта, так-как она хорошо знала, что он будет настаивать на этом браке; а ей самой также хотелось подобного результата, если только он окажется возможным.

Действительно, узнав от м-с Давило, что Гвендолина колебалась, хотя и желала выдти замуж за Грандкорта, пастор счел своей обязанностью вмешаться в дело и повлиять на племянницу в эту критическую минуту. В глазах Гаскойна (отец которого был хлебным торговцем, хотя этого никто и не подозревал) наследник аристократического титула, будущий баронет и пэр, был великой особой, стоявшей выше обыкновенных нравственных законов, и брак с ним становился не только обязательным, но почти делом общественным, национальным, быть может, даже связанным с интересами господствующей церкви. Подобные особы имеют много общого с великанами, которыми в старину общество могло гордиться, несмотря на причиняемые ими безпокойства. Впрочем, м-р Гаскойн был и лично о Грандкорте хорошого мнения. Толки и сплетни - ничто иное, как едкий дым, выходящий из невычищенной трубы и доказывающий лишь дурной вкус курящого; поэтому Гаскойн никогда им не доверял, а если Грандкорт и был вовлечен, по своей вине или по случайному несчастью, в более, чем обыкновенные для аристократической молодежи безумные поступки, то он уже вышел из легкомысленного возраста, а горький опыт служит лучшим обезпечением для будущого. Если-же не довольствоваться этой практической, благоразумной точкой зрения, а взглянуть на дело с высоты нравственных и религиозных принципов, то раскаяние предъявляло свои верховные права. Таким образом, по мнению пастора, как ни смотреть на этот брак, он должен был принести счастье всякой разумной женщине.

- Милая Гвендолина, я хочу поговорить с вами о важном деле, от которого зависит ваше счастье. Вы догадываетесь, на что я намекаю? Но я буду выражаться прямо, откровенно, потому что в подобных делах я считаю своею обязанностью заменять вам отца. Я надеюсь, что вы не имеете ничего против этого?

- Конечно, нет, дядя; вы всегда так добры ко мне, - ответила искренно Гвендолина, которая теперь была не прочь найти в другом поддержку против своей нерешительности, а Гаскойн всегда говорил с авторитетом, как-бы недопускавшим колебания в слушателях.

его открытого ухаживания за вами, я не сомневаюсь, что он хочет на вас жениться.

Гвендолина медлила ответом, и Гаскойн торжественно прибавил:

- Я полагаю, что он имел подобное намерение, но, быть может, тепер изменил его, - произнесла Гвендолина.

- Но отчего-же изменил? Разве вы его так обезнадежили?

- Нет, но я ему не подала никакой надежды. Когда он начал объясняться, я переменила разговор.

- Скажите пожалуйста, какие вы имели причины так поступить?

- Вы вполне способны, Гвендолина, разумно разсуждать и знаете, что такого случая обезпечить себе всю жизнь, быть может, никогда вам не представится. Вы должны помнить, что у вас есть обязанности относительно себя и своего семейства. Я желал-бы знать, имеет-ли какое-нибудь основание ваша нерешительность?

- Я, кажется, колеблюсь без всякого основания, - ответила Гвендолина, надув губы.

- Он вам противен? - спросил дядя, подозрительно смотря на нее.

- Нет.

Пастор был уверен, что до Гвендолины не могли дойти неблагоприятные толки о Грандкорте, но, во всяком случае, он хотел представить молодой девушке в должном свете все обстоятельства этого дела.

- Я только слышала о нем, что он - блестящая партия, и это, кажется, хорошо, - ответила Гвендолина тем-же тоном.

- В таком случае, милая Гвендолина, мне остается только вам сказать: в ваших руках счастье, редко выпадающее на долю молодой девушки с вашим положением в свете, и в виду этого, согласие на его предложение уже выходит из области личных чувств и становится обязанностью. Если Провидение предлагает вам власть и богатство, несоединенные ни с каким антипатичным вам условием, то всякая мысль о капризе должна исчезнуть перед возлагаемой на вас ответственностью. Мужчины не любят, чтоб шутили их любовью; конечно, упорство в любви зависит от характера, но можно зайти слишком далеко в женском кокетстве. Я должен указать вам на то, что если м-р Грандкорт перестанет за вами ухаживать, не получив от вас прямого отказа, ваше положение будет унизительным и печальным. Что касается меня, то я отнесусь к вам с самым строгим осуждением, как к жертве своего собственного кокетства и безумия.

Гвендолина побледнела при этих словах, которые произвели на нее тем большее впечатление, что указывали на ту опасность, которую она уже и сама сознавала.

- Я знаю, дядя, - ответила Гвендолина, вставая и закидывая назад голову, как-бы желая вывести себя из пассивного состояния; - я не дура и знаю, что мне надо выйти замуж, пока не поздно. Лучшого жениха, чем м-р Грандкорт, едва-ли мне дождаться, и я намерена принять его предложение.

Говоря так решительно с дядей, Гвендолина придавала себе храбрости, но пастор был поражен резкостью её выражений. Он желал для нея громкого титула, богатства, замка, экипажей, - одним словом, всего, что делает жизнь приятной, но не хотел, чтоб она была циничной, а, напротив, приняла его совет, как подобает молодой девушке, смиренно, послушно, обращая внимание не на одну практическую сторону, но на нравственную и религиозную, которая всегда подразумевается в словах служителя церкви.

- Милая Гвендолина, - сказал он торжественно, - я надеюсь, что вы найдете в браке источник новых обязанностей и любви. Брак - настоящая истинная сфера для женской добродетели, и если вы выйдете замуж за м-ра Грандкорта, то будете в состоянии делать много добра, благодаря вашему положению в свете и богатству. Эти соображения выше всяких романтических мечтаний. Вы, по своим природным способностям, вполне достойны открывающейся перед вами блестящей будущности, которой по рождению и обстоятельствам вы не могли никогда ожидать; я надеюсь, что вы украсите свое высокое положение не только личными достоинствами, но и примерной, безупречной жизнью.

- Я надеюсь, что мама будет счастливее, чем теперь, - ответила Гвендолина и, весело махнув рукою, пошла к дверям, как-бы отгоняя от себя все высшия нравственные соображения.

результата относительно разрешения этого-же вопроса, но в совершенно противоположном направлении.

Отсутствие м-ра Луша из Дипло во время посещения Гвендолины объяснялось не желанием избегнуть гордой, презрительно относившейся к нему молодой девушки, но свиданием, от которого он ожидал важных последствий. Отправившись в Вансестер, он встретил на станции железной дороги даму с горничной и двумя детьми, посадил их в экипаж и отвез в лучшую гостинницу города, "Золотой ключ". Эта женщина невольно заставляла всякого прохожого обернуться; она была высокого роста, и её исхудалое лицо отличалось пластичной красотой; черные, курчавые волосы и такие-же черные, большие, сверкающие глаза дополняли её красоту. Одета она была скромно и на взгляд казалась старше, чем была на самом деле, но, во всяком случае, ей не могло быть менее тридцати семи лет. Глаза её смотрели тревожно, как-будто все и все были против нея, а она твердо решилась вступить в отчаянный бой. Дети были очень хорошенькия: чернокудрая девочка лет шести и светло-русый мальчик - пяти. В первую минуту Луш выразил удивление тому, что дама приехала с детьми, но она резко заметила:

- Вы думали, что я прискачу одна? Отчего мне не взять всех четырех, если-б я захотела?

- Конечно, - произнес Луш своим обычным, небрежным тоном.

Он просидел около часа наедине с красавицей и возвратился в Дипло с полной уверенностью, что задуманный им план удастся. Брак Грандкорта с Гвендолиной Гарлет, по его мнению, не мог принести счастья им обоим, но должен был причинить большой вред ему. Поэтому он теперь с удовольствием повторял в глубине своей души: