Даниэль Деронда.
Часть вторая.
Глава XIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть вторая. Глава XIV. (старая орфография)

ГЛАВА XIV.

На следующее утро Гвендолина казалась очень веселой и живой; после разговора с дядей, в ней произошла сильная реакция, и всякое колебание исчезло, как случайная зыбь на поверхности воды. Стрелковый пикник в Кардельском парке обещал доставить ей большое удовольствие; молодая девушка заранее представляла себе, как она лесной нимфой будет ходить под тенью старинных берез, среди восторгающагося ею общества. Эта сцена была прекрасным фоном для объяснения с Грандкортом, который, конечно, не походил на пламенного Дафниса, но тем лучше. Она предвидела, что он в этот день, наконец, сделает предложение, а она, на-сколько возможно, постарается поощрить его к этому шагу.

После завтрака она осталась в столовой с матерью для прочтения полученных в это утро писем. Взглянув на одно из них, она не могла удержаться от улыбки и передала его матери, которая, в свою очередь, весело усмехнулась.

- Ты не хочешь уехать за тысячу верст отсюда? - сказала м-с Давило.

- Это слишком далеко.

- Жаль, что ты не ответила раньше. Впрочем, ты можешь написать сейчас, до нашего отъезда на пикник.

- Спеху нет. Они сегодня выезжают из Лондона и останутся до понедельника в Дувре. Я напишу завтра.

- Хочешь, Гвен, я отвечу за тебя?

- Нет, оставьте, я сама напишу завтра, - повторила Гвендолина резко, после минутного молчания, и потом прибавила с игривой нежностью: - милая, старая, прелестная мама!

- Да, нечего сказать, старая.

- Полноте, мама. Какая вы старая? вы только двадцатью пятью годами старше меня.

- И этого довольно; в двадцать пять лет можно увидать много счастия.

- Так мне не надо терять времени, - ответила Гвендолина весело. - Чем скорее получу я дворцы и экипажи, тем лучше.

- А главное - обожающого тебя мужа, Гвендолина, - прибавила м-с Давило.

Молодая девушка надула губы и ничего не ответила.

Единственным облаком в это светлое, счастливое утро для Гвендолины было отсутствие м-ра Гаскойна, который не мог сопровождать ее в Кардельский парк, ибо его задержали судебные обязанности. Ее не интересовало то, что м-с Гаскойн и Анна отказались ехать без него, но об отсутствии дяди она очень сожалела, так-как один его вид поддержал-бы в ней принятую накануне решимость. Впрочем, эта решимость очень вкоренилась в её душе, и, хотя она не считала предстоявший ей брак чрезмерным счастием, но все-же смотрела на него, как на источник более широкой свободы.

Место, выбранное для пикника, была зеленая поляна, со всех сторон окаймленная деревьями, как-бы амфитеатром. Здесь слуги должны были приготовить завтрак, а план праздника заключался в том, чтоб всему обществу разсеяться группами по лесу и стрелять из луков в различные импровизированные мишени. Эта подвижная стрельба была гораздо забавнее пира, но волонтеры-стрелки, не подготовившись к ней, приходили к совершенно другим результатам, чем в парке лорда Бракеншо. Отчасти по этой причине, а отчасти от смущения и желания скрыть его, Гвендолина не выказала большого искусства в первых выстрелах, и только с прелестной грацией переносила свои неудачи. Она была в том-же белом платье с зеленой отделкой, как в первое свидание с Грандкортом на стрелковом празднике; он теперь почти не отходил от нея, но по внешнему обращению их друг с другом нельзя было сказать, чтоб их отношения изменились с того памятного дня. Однако, большинство присутствующих, по другим причинам, были убеждены, что их брак - дело решенное. Гвендолина сама была в этом уверена. Возвращаясь к центральному месту парка, где был приготовлен завтрак, Гвендолина весело болтала с Грандкортом о посторонних предметах; но вдруг между ними произошло нечто, показавшееся ей началом конца, т. е. залогом её согласия выйти замуж за Грандкорта.

- А знаете-ли вы, сколько времени прошло с тех пор, как я впервые увидал вас в этом платье? - спросил Грандкорт.

- Стрелковый праздник был 25-го, а сегодня 13-е, - ответила Гвендолина со смехом: - я плохо считаю, но, должно быть, прошло около трех недель.

- Это большая потеря времени, - произнес Грандкорт после непродолжительного молчания.

- Я потому и чувствую потерю времени, что дорого ценю знакомство с вами.

Гвендолина ничего не ответила и только подумала: "это очень ловко сказано; он никогда не говорит глупостей". Её молчание было так необыкновенно, что Грандкорт принял его за самый удовлетворительный ответ, и продолжал:

- Узнавая вас все более и более, я не могу не чувствовать, сколько теряю от этой неизвестности. А вам нравится такая неизвестность?

- Да: в ней есть своя прелесть, - сказала Гвендолина, неожиданно взглянув на него с улыбкой.

- А для меня мучение! - ответил Грандкорт, пристально смотря в глаза Гвендолине. - Вы желаете его продлить?

- Нет, мне было-бы жаль доставлять вам мучение, - промолвила Гвендолина, покраснев и опуская глаза.

Она чувствовала, что находилась в совершенно-необычайном для нея положении, и потеряла свое всегдашнее самообладание. В виду её смущения, Грандкорт принял её ответ за очевидное согласие на его еще несделанное предложение и воспользовался-бы этим счастливым случаем, если-бы в эту самую минуту они не очутились на крутом скате, опускавшемся к зеленой поляне, где уже было собрано все общество. Поэтому он предложил ей руку не иносказательно, а в прямом смысле, и они безмолвно спустились вниз, мимо м-с Аропоинт, стоявшей рядом с м-с Давило. Эта почтенная дама мало-по-малу пришла к тому убеждению, что достоинств Грандкорта было недостаточно для её дочери Катерины, которая была так требовательна, что отказала даже лорду Слогану; поэтому она безпристрастно смотрела на владельца Дипло.

- М-р Грандкорт, - сказала она очень громко, - во многом уступает своему дяде, сэру Гюго Малинджеру; он слишком вял. Конечно, м-р Грандкорт гораздо моложе, но я не удивлюсь, если сэр Гюго переживет его. Плохо разсчитывать на наследство.

- Это правда, - ответила м-с Давило очень спокойно. Находясь в веселом настроении духа от счастливого оборота дел, она уже не смотрела на весь мир с прежней безнадежностью.

Нечего описывать завтрака на зеленой поляне; конечно, кушанья и вина были самые лучшия и таковы-же были разговоры и смех, в том смысле, что они принадлежали лучшему обществу, которое, по привычке, небрежно пользуется всеми благами и ни в чем не выказывает крайности. После завтрака некоторые из джентльменов, отделившись от общества, закурили сигары, в том числе и Грандкорт, а дамы начали приготовляться к новой прогулке по лесу. М-р Луш, все время чрезвычайно ухаживавший за представительницами прекрасного пола, исключая Гвендолины, взял на себя обязанность перенести из экипажей луки. Боясь, чтоб он не схватил и её лука, Гвендолина поспешно отправилась за ним сама. Лакей лорда Бракеншо подал ей, кроме лука, письмо на её имя. Она не спросила, от кого, сразу увидев, что почерк на адресе был женский, и, повернув голову в сторону, чтоб не встретиться с Лушем, разорвала конверт.

Вот что она прочла:

"Если мисс Гарлет сомневается, следует-ли ей принять предложение м-ра Грандкорта или нет, то пусть она отделится от остального общества, миновав "Шепчущие Камни", и вернется к ним одна. Она услышит нечто важное, но только под условием сохранить в тайне от всех это письмо. Если она этого не сделает, то жестоко раскается, как, в свою очередь, раскаялась женщина, пишущая эти строки. Мисс Гарлет поймет, что она обязана сохранять тайну".

Гвендолина вздрогнула; но первой её мыслью было: "еще во время". Благодаря своей юности, она думала только о том, какую тайну ей откроет незнакомка, и ей в голову не приходила мысль, что все это могло быть интригой, которая вполне оправдывала-бы неудобство разглашения письма. Она немедленно решила незаметно отправиться на свидание и, сунув письмо в карман, возвратилась к обществу с еще большим оживлением и энергией.

Все удивились тому, что Грандкорт не появился к положенному времени с другими курильщиками на сборное место.

- Мы, вероятно, встретим его по дороге, - сказал лорд Бракеншо; - он не мог далеко уйти.

"Неужели он отлынивает от конечного разрешения вопроса?" - с неудовольствием подумала Гвендолина.

Она была права, хотя нельзя было, собственно, сказать, чтоб Грандкорт отлынивал; скорее, он подвергся какому-то болезненному припадку апатии, в виду близости достижения желанной цели. Поддавшись этой инстинктивной бездеятельности воли, он закурил большую сигару, и если-б Луш нашел его в эту минуту и стал-бы уговаривать возвратиться к обществу, то он, машинально вынув сигару изо рта, лениво промолвил-бы: "будьте так добры, убирайтесь к чорту!"

Но ему никто не мешал, и все общество, за исключением нескольких пожилых дам и, в том числе, м-с Давило, весело отправилось в путь. Прогулка очень удалась, стрельба в импровизированные мишени была очень оживленна, и все находили искренное удовольствие в этой новой забаве. Гвендолина превосходила себя в грации и веселости; полученное письмо ее нисколько не пугало, а еще более возбуждало, тем более, что ей надо было искусно подготовлять свое исчезновение. Через час общество достигло "Шепчущих Камней", двух громадных, наклоненных друг к другу гранитных масс, которые очень походили на гигантов, укутанных в плащи. Осмотрев эти камни и заметив, что ночью их можно было принять за колоссальные призраки, стрелки углубились в соседний березовый лесок, где было много прекрасных мишеней.

- Как мы далеки теперь от поляны, где завтракали? - спросила Гвендолина у лесничого, игравшого роль проводника.

- В полумили по прямой дороге, по аллее, которую мы сейчас пересечем, - ответил он; - но я вас поведу кругом, через "Большой Крест".

снова очутилась перед "Шепчущими Камнями". Обогнув один из них, она встретилась лицом к лицу с женщиной, некогда поразительной красоты, которая пристально смотрела на нее своими большими черными глазами. В нескольких шагах от нея сидели на траве двое детей.

- Мисс Гарлет? - спросила незнакомка.

- Да, - ответила Гвендолина, которую эта встреча сильно поразила, несмотря на то, что она уже ожидала чего-то особенного, необычного.

- Вы дали согласие м-ру Грандкорту?

- Нет.

- Я вам обещала сказать нечто важное, но вы прежде дайте слово, что сохраните мою тайну, и, как-бы вы не поступили после нашего свидания, вы не откроете ни м-ру Грандкорту и никому другому, что видели меня.

- Даю слово.

- Меня зовут Лидия Глашер; м-р Грандкорт должен жениться на мне, или ни на ком. Я для него бросила мужа и ребенка десять лет тому назад. Эти дети - его, и у нас есть еще две старшия девочки. Мой муж теперь умер, и м-р Грандкорт обязан жениться на мне, обязан сделать сына своим наследником.

С этими словами она посмотрела на белокурого мальчика, и глаза Гвендолины невольно последовали за ним. Держа в зубах игрушечную трубу и тщетно надувая обе щеки, он казался со своими развевающимися волосами, залитыми солнечным светом, настоящим херувимчиком.

- Я не помешаю исполнению ваших желаний, - гордо сказала Гвендолина, с мягкой дрожью в бледных губах.

- Вы прелестны, мисс Гарлет, - продолжала м-с Глашер; - но и я была молода, когда он меня узнал. С тех пор моя жизнь разбита. Несправедливо, чтобы он был счастлив, а я и сын несчастны.

Эти слова были произнесены резко, но с очевидной решимостью удержаться от гневной вспышки. Гвендолине с ужасом показалось, что перед нею возстал страшный призрак, громко говоривший: "Я олицетворение судьбы женщины".

- Вы желаете сказать мне еще что-нибудь? - спросила она так-же гордо и холодно, как прежде.

Поразивший ее удар, конечно, не мог смягчить её натуры, и все люди казались ей теперь ненавистными.

- Нет, вы знаете уже все. А если угодно, можете навести справки. Я была замужем за полковником Глашером.

- Так я уйду, - сказала Гвендолина, наклонив голову в виде поклона, на что м-с Глашер ответила тем-же.

Чрез несколько минут Гвендолина снова очутилась в березовой роще, но в ней уже никого не было, и молодая девушка быстрыми шагами направилась к зеленой поляне по аллее, указанной лесничим. Она уже решила, как ей следует поступить.

М-с Давило была очень удивлена появлением Гвендолины, но сдержала свое безпокойство, чтоб не возбудить подозрения окружающих дам.

- Я осталась долее других у "Шепчущих Камней" и потом не могла догнать общества, - объяснила Гвендолина; - поэтому я избрала кратчайший путь, по аллее, указанной мне лесничим. Впрочем, я очень довольна, что вернулась. Я немного устала.

- Вы, вероятно, не встретили м-ра Грандкорта? - сказала м-с Аропоинт не без намерения.

- Нет, - вызывающим тоном промолвила Гвендолина. и прибавила со смехом: - куда он девался? Вероятно, упал в пруд или с ним сделался удар?

М-с Аропоинт, с своей стороны, решила, что самонадеянная девушка была оскорблена невнимательностью Грандкорта, который, вероятно, нашел основательную причину для изменения своих планов.

- Если вы не имеете ничего против этого, мама, то я прикажу подать экипаж, - сказала Гвендолина после некоторого молчания; - пора домой.

М-с Давило согласилась; пока ходили за экипажем, возвратилось все остальное общество, в том числе, и Грандкорт.

- И вы здесь? - произнес лорд Бракеншо, подходя к Гвендолине; - мы сначала думали, что вы встретили Грандкорта и возвратились с ним назад. Луш настаивал на этой мысли, но потом мы встретили Грандкорта одного. Впрочем, мы о вас и не безпокоились: лесничий сказал что он вам указал кратчайший путь сюда.

- Вы уезжаете? - спросил Грандкорт, также подходя к молодой девушке и говоря своим обычным, небрежным тоном, как-бы не сознавая за собой никакой вины.

- Да, мы уезжаем, - ответила Гвендолина, не глядя на него.

- Могу я завтра приехать в Офендин?

- Если вам угодно, - промолвила Гвендолина сухим, резким голосом, звучавшим так-же уныло, как треск первого осенняго мороза.

Грандкорт предложил руку м-с Давило, чтоб довести ее до экипажа, а Гвендолина с необыкновенной быстротой опередила их и прыгнула в коляску.

- Я первая села, мама, потому что хотела быть на этой стороне, - сказала она, как-бы извиняясь, но, в сущности, она не желала прикоснуться до руки Грандкорта.

Он молча приподнял шляпу и отошел в сторону, вполне уверенный, что Гвендолина обиделась его невнимательностью.

Впродолжении нескольких минут мать и дочь молчали; наконец, Гвендолина сказала:

- Я поеду с Лангенами, мама, за-границу. Сегодня я уложу свои вещи и завтра отправлюсь с первым поездом. Я буду в Дувре почти в одно время с ними. Впрочем, можно и телеграфировать.

- Боже мой! что ты говоришь, дитя мое?

- То, что сделаю.

- Но зачем?

- Я хочу уехать отсюда.

- Неужели ты так обиделась глупым исчезновением м-ра Грандкорта.

- Все эти вопросы ни к чему не приведут. Я ни за что не выйду замуж за м-ра Грандкорта и прошу вас оставить этот разговор.

- Что я скажу дяде, Гвендолина? Подумай, в какое ты меня ставишь положение! Ты ему вчера сказала, что согласишься на предложение м-ра Грандкорта.

решительно все равно, к чему это приведет. Я не хочу вовсе выходить замуж; все мужчины гадки, и я их от души ненавижу.

- Не мешайте мне, мама, сделать по-своему. Если вы когда-нибудь в жизни имели горе, то оставьте меня в покое. Если мне суждено быть несчастной, то пусть я буду в этом виновна одна.

М-с Давило замолчала, полагая, что, может быть, в конце-концов и лучше было Гвендолине уехать тотчас-же.

И она уехала. Вечером все её вещи были уложены, а на другое утро, на разсвете м-с Давило проводила Гвендолину на станцию железной дороги. Утренняя роса, коровы и лошади, без всякой цели смотревшия на них через изгороди, пассажиры, спешившие с узлами к вокзалу, - все казалось им мрачным, безсмысленным. Но хуже всего были шум и суетня на станции перед кассой. Сердце Гвендолины в последние двадцать четыре часа как-бы оледенело, но, очевидно, горе матери нисколько не влияло на её теперешнее настроение, почти равнявшееся тому состоянию, в котором человек, потеряв веру в людей, склонен на всякое зло. Хотя Гвендолина без разбора читала все и преимущественно так-называемые "картины жизни", но она не была подготовлена к такому столкновению с действительностью. И это неудивительно: человек, привыкший к нравам, изображаемым в современных оперетках, и выражающий им свое сочувствие рукоплесканиями, был-бы неприятно поражен, столкнувшись неожиданно с подобными правами в своем собственном семействе. Перспектива, по выражению её творца, вещь прекрасная. Все ужасы холодных, сырых хижин, в которых мрут несчастные человеческия создания, кажутся издали живописными, и самые гнусные пороки, прикрытые цветистыми фразами на иностранном языке, принимают художественную форму. Напротив, мы питаем отвращение к ревматизму, и всему, что доставляет нам какое-нибудь личное неприятное ощущение.

М-с Давило горько чувствовала холодное- равнодушие Гвендолины и, возвратившись домой одна, еще печальнее смотрела на окружающую веселую природу.