| Автор: | Элиот Д., год: 1876 |
| Категория: | Роман |
Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть третья. Девичий выбор. Глава XIX. (старая орфография)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
Девичий выбор.
ГЛАВА XIX.
Назвать Деронду романтичным было-бы несправедливо, однако под его спокойной, сосредоточенной внешностью скрывалась пламенная натура, которая легко находила поэтический элемент в событиях повседневной жизни. Действительно, эти элементы существуют в настоящее время точно также, как и в прошлые века, но, конечно, не для холодных натур, которые во все времена считали их глупым заблуждением. Они существуют свободно в одной комнате с микроскопом и даже в вагоне железной дороги; их обращает в бегство только пустота в головах современных людей. Как могут небо и земля, отдаленная планета и грудь матери, питавшей нас, иметь поэтический оттенок для человека, который не одарен ни умом, ни чувством, душа которого не трепещет братской любовью к близким и далеким?
он видел Миру на берегу реки и в доме м-с Мейрик. Если он брал книгу, чтоб немного забыться, то образ молодой девушки снова возставал перед ним между строками. Он не только видел то, что действительно случилось на его глазах, но дополнял воображением неизвестное ему прошлое и вероятное будущее. Страстное желание Миры отыскать мать, соответствовавшее его собственным чувствам, возбуждало в нем теплую симпатию к ней и решимость помочь ей в её поисках. Если её мать и брат находились в Лондоне, то их можно было найти, приняв необходимые к тому меры. Но тут естественно возникали в голове Деронды те-же опасения насчет родственников Миры, которые так часто терзали его в отношении его собственной матери. Отыскав их, Мира могла подвергнуться еще большему несчастью. Она говорила, что её мать и брат были люди добрые, хорошие, но ведь это могло ей только казаться, и к тому-же, от времени её разлуки с ними прошло десять или двенадцать лет, в течение которых могли произойти самые роковые перемены.
на какой-бы общественной ступени они ни находились, одинаково возбуждали в нем антипатию. Переменить свою веру и смешиваться с туземцами той страны, где они обитают, он считал обязательным для каждого ученого или образованного еврея. Презирать еврея, только из за того, что он еврей, он, конечно, считал для себя недостойным, но ему почему-то казалось, что презрение целой расы без исключения непременно должно отозваться на каждом представителе этой расы, который уже по этому одному может-быть, вполне заслуживает презрения. Караибы, которые мало смыслят в теологии, думают, что воровство включено в христианское учение и, по всей вероятности, приведут вам доказательства этого. Деронда, как и все мы, знал существующия басни о еврейских обычаях и нравах, и, хотя всегда протестовал против заключения о настоящем на основании прошлого, но относительно современных евреев придерживался общого мнения, что они сохранили все достоинства и недостатки долго преследуемой расы. Поэтому он с ужасом представлял себе старую еврейку, мать Миры, и её молодого брата; чем прелестнее, очаровательнее и невиннее казалась ему эта молодая девушка, тем с большей антипатией думал он о её низких, грубых, быть может, преступных родственниках. Его живое воображение рисовало ему целые картины: то он видел себя в сопровождении полицейского сыщика в мрачной, отдаленной улице, где в какой-нибудь несчастной трущобе грязная, скупая старуха покупает у бедной, голодной женщины её последния ценные вещи, то он представлял себя в другой, более блестящей, но столь-же отвратительной домашней обстановке еврея-фактора, который предлагает ему свои услуги для всевозможных самых позорных дел.
Впрочем, тот факт, что родственники Миры были евреями, не играл очень значительной роли в опасениях Деронды, и, если-б они были христианами, то его воображение рисовало-бы ему быть может, еще более страшные картины, так-как в этом отношении у него уже был некоторый опыт.
Но что ему делать с Мирой? Ей необходимы приют и покровительство; он почувствовал, что он, как честный человек, не должен был ограничиваться одной своей личной помощью, и, чем сильнее было впечатление, произведенное ею на него, тем более он желал, чтоб она считала себя вполне независимой. Смутные представления о возможном будущем, хотя и казавшияся ему слишком фантастичными, возбуждали в нем решимость не скрывать ни от кого своих отношений к Мире. Он с детства ненавидел секретов о важных семейных делах, ненавидел тем более, что нежные чувства мешали ему раскрыть подобную тайну, касавшуюся его самого. Зная, что на свете много бывает таких истин, которые скрываются только потому, что могут нанести позор лицам, нисколько в том неповинным, он давно уже дал себе слово никогда не делать ничего, что может требовать соблюдения тайны и навлечь позор на других. Несмотря на всю решимость исполнить свое слово, он, однако, иногда опасался, чтоб окружающий свет не подчинил его правилам той снисходительной философии, в силу которой люди признают все свои действия прекрасными и безупречными.
Сначала он хотел рассказать на другое-же утро о своем приключении сэру Гюго и леди Малинджер; но его удержала мысль, что, быть может, м-с Мейрик узнает от Миры подробности её прежней жизни, и потому, засыпая, уже под самое утро, он решил отложить это объяснение до того времени, когда он на другой день возвратится домой из скромного домика в Чельси.