Даниэль Деронда.
Часть третья. Девичий выбор.
Глава XXII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть третья. Девичий выбор. Глава XXII. (старая орфография)

ГЛАВА XXII.

Клесмер получил записку Гвендолины в ту минуту, когда он уезжал из Кветчама. Этот роскошный замок не мог уже быть гостеприимным кровом для него, после одного события, которое сильно возмутило благородных хозяев, хотя исподволь подготовлялось на их-же собственных глазах.

По обыкновению, в Кветчаме в это время было много гостей и, в том числе, один новый претендент на руку мисс Аропоинт: молодой политический деятель из аристократического рода, который ожидал в будущем, титула пэра и считал своим долгом, для пользы общества, приобресть более крупное состояние для поддержки этого титула. Богатые наследницы бывают различны по наружности и характеру: слишком рыжи или белесоваты, слишком длинны или коротки, слишком капризны или апатичны, но во всяком случае, никто не смеет предполагать, чтоб оне могли считать себя независимыми от своего состояния и выдти замуж не за того, кому, по мнению родителей, всего приличнее передать их состояние. Однако, природа иногда настолько противоречит человеческим желаниям, что дает богатым людям единственную дочь и еще одаряет ее при этом сильной волей и светлым умом. Аропоинтов нередко безпокоила слишком большая самостоятельность в характере их дочери. Она никак не хотела понять своей обязанности выдти замуж за бедного аристократа или члена нижней палаты, разсчитывающого попасть в пэры, а потому, к величайшему неудовольствию родителей, упорно отказывала всем женихам. Это очень тревожило м-ра и м-с Аропоинт, но, по обычной людям слепоте, им и в голову не приходило безпокоиться о том, что их Кетт может влюбиться в Клесмера, потому что мы часто удивляемся естественному результату нами-же подготовляемых событий и неудачам наших предположений, к осуществлению которых мы не принимали никаких мер. Родители удивляются невежеству своих сыновей, хотя они употребляют все самые действительные и дорого стоющия средства для достижения этого результата; мужья и жены приходят в изумление от потери взаимной любви, хотя они ничего не сделали для её сохранения, и каждый из нас склонен удивляться тому, что его не уважают соседи, когда он ничем не заслуживает подобного уважения. Таким образом, правда часто кажется нам невероятностью и мы всегда ожидаем исполнения своих пустых, ни на чем неоснованных надежд. Теперь настала минута подобного удивления и для Аропоинтов.

Если богатая невеста и гордый независимый человек полюбят друг друга, то им часто трудно-бывает придти к соглашению, даже и в том случае, когда подобный результат мог бы быть достигнут, (исключая, конечно, случая, когда влюбленный ищет спасения в бегстве). Конечно, кратковременные свидания после продолжительных разлук влияют чрезвычайно сильно на чувство, но еще могущественнее сила постоянного общения между любящими натурами особенно если влюбленные одарены одинаковыми способностями и находятся в положении учителя и ученицы. Абеляр и Элоиза знамениты в истории средних веков; но обстоятельства послужившия их знаменитости, действуют и до сих пор с прежней силой. Мысль об этом не пришла однако, в голову Аропоинтам, когда они приглашали Клесмера в Кветчам. Возможность иметь в своем доме первоклассного музыканта составляет привиллегию богатых людей, а талант Кетти требовал всякого поощрения; к тому же она желала серьезно позаняться музыкой во время своего пребывания в деревне. Клесмер не был еще Листом, которого обожали все европейския женщины, но даже и в этом случае ничто не давало бы повода подозревать в нем желание предложить свою руку богатой невесте. Ни один честный музыкант этого не сделал-бы. Тем менее можно было предположить, чтоб Кетти поощрила в нем подобную смелость. Крупная сумма денег, которую м-р Аропоинт должен был вручить ему при отъезде из Кветчама, делала его столь-же безопасным, как слугу которого разсчитывают, а невозможность совершения брака считается для порядочной молодой девушки достаточной причиной для уничтожения в её сердце всякого зародыша чувства. Но понятия Кетти о возможном и невозможном далеко разнились от понятий об этом её матери. Надо еще заметить, что положение Клесмера, по всей вероятности, казалось-бы окружающим более опасным в том случае, если-бы мисс Аропоинт была всеми признанной красавицей. Однако, такой взгляд почти всегда оказывается несостоятельным: могущество красоты обнаруживается не прежде, а после пробуждения в сердце пламенного чувства. Никогда блеск глаз и прелесть улыбки не бывают так очаровательны, как при обнаружении живого, развитого ума и сердца, сочувственно бьющагося для всего благородного; никогда походка и образ женской фигуры не могут быть так грациозны, как при очевидном сознании ею, что в комнате находится любимый ею человек. К тому-же писанная красота часто прикрывает полное отсутствие умственных качеств и вскоре приедается; поэтому неудивительно, что Клесмер, чуткий поклонник красоты во всех её проявлениях, пламенно влюбился в мисс Аропоинт.

С своей стороны, Клесмер при более близком знакомстве с ним, обнаруживал многия привлекательные качества; природа щедро наделила его многими дарованиями, прибавив еще музыкальный талант, который царил над всеми его другими способностями и выражался не только в поразительной технике, но и в вдохновенном творчестве, придававшем всей его жизни твердое, определенное направление. Его главные недостатки: гордость и резкость часто встречаются в представителях лучших английских семейств и они не грозили опасным столкновением с характером Кетти, которая отливалась добротою, выдержанностью и твердой самоуверенностью.

Почти с самого начала их знакомства они поняли, что каждый из них интересуется друг другом, но как далеко простирался этот интерес, ни кому из них не было известно. Клесмер не думал, чтобы мисс Аропоинт могла смотреть на него, как на жениха, а Кетти полагала вообще, что она не в состоянии ни в ком возбудить более теплого чувства, чем дружба, и ожидала предложения только от человека, влюбленного в её богатство. Он очень хорошо сознавал, что если-б мисс Аропоинт была бедной девушкой, то он открыто стал-бы говорить ей о своей любви, вместо того, чтоб поднимать музыкальную бурю на фортепьяно или пускаться в пламенные разсуждения об идеальных предметах. Она-же, с своей стороны, ясно понимала, что если-б Клесмер мог попросить её руки, то она нашла-бы тысячу причин для того, что-бы дать ему удовлетворительный ответ. Однако, в последнее время чувство начало брать свое и Клесмер стал подумывать, не благоразумнее-ли было-бы не возвращаться более в Кветчам?

Между тем, на горизонте появился новый человек: это был будущий пэр, м-р Вольт, который в частной жизни был довольно нейтральный человек, но за то имел весьма твердые убеждения насчет политического положения Бразилии, островов Южного океана и страны по берегам Нигера; он старательно округлял свои парламентския речи и вообще отличался солидностью и мощью здорового британца. Понимая, что он считал себя прекрасным женихом для богатой невесты, Кетти смотрела на него с отвращением; что-же касается м-ра Вольта, то он был очень любезен с нею и почти был уверен в своем успехе, не подозревая, в какой упрек ставилось ему его равнодушие к музыке. На Клесмера он смотрел, как на существо, не имеющее права голоса в политических делах, и так-же мало обращал внимания на пристрастие мисс Аропоинт к музыке, как на её вероятную любовь к старинным кружевам. Поэтому он очень удивился, когда однажды после обеда Клесмер с пламенным красноречием и чрезмерным маханием рук стал нападать на недостаток идеализма в английской политике, которая, в сущности, руководствовалась, по его мнению, только одним принципом: "Покупать дешево, продавать дорого". М-р Вольт удивился не легкомысленности его взгляда, а его правильному английскому языку и строгой логике, которая произвела-бы большой эффект на избирательном обеде. В силу этого впечатления, он в тот-же вечер подошел к Клесмеру, сидевшему за фортепьяно, и, принимая его за какого-нибудь политического изгнанника-поляка или чеха, занимающагося музыкой из за куска хлеба, сказал:

- Я не думал, что вы политический деятель. Видно, что вы привыкли говорить публично и чрезвычайно красноречиво, хотя я и не согласен с вашими идеями. Судя по вашей защите сантиментальной политики, я полагаю, что вы панславист.

- Нет, я вечный жид, - ответил Клесмер, взглянув с улыбкой на мисс Аропоинт, и взял несколько порывистых аккордов.

М-р Вольт счел эту шутку оскорбительной, но не хотел отойти, так-как Кетти стояла подле.

- Г. Клесмер - космополит, - сказала молодая девушка желая сгладить неприятное впечатление, произведенное его словами. - Он мечтает о слиянии всех рас и национальностей.

- Я сочувствую этому всею душою, - ответил м-р Вольт с явным желанием сказать что-нибудь любезное; - я всегда считал его слишком талантливым человеком чтоб он мог оставаться исключительно музыкантом.

- Вы сильно ошибаетесь, сэр! - с жаром воскликнул Клесмер: - никого нельзя считать слишком талантливым для того, чтобы быть музыкантом, наоборот большинство людей недостаточно для этого талантливо. Великий артист не может быть только музыкантом, как великий государственный человек не может быть только политиком. Мы не ученые собачки, сэр, созданные для забавы людей. Мы помогаем развитию наций и не менее других общественных деятелей характеризуем век. Мы стоим на одной ступени с законодателями, и поверьте, что говорить массе музыкальными звуками гораздо труднее, чем упражняться в парламентском красноречии.

С этими словами Клесмер встал и быстро вышел из комнаты. Мисс Аропоинт покраснела, а м-р Вольт своим всегдашним апатичным тоном заметил:

- Ваш пианист о себе слишком высокого мнения.

- Г. Клесмер не простой пианист, - ответила Кетти: - он великий музыкант в полном значении этого слова. Он стоит Шуберта и Мендельсона.

- Вы, женщины, это лучше понимаете, - произнес м-р Вольт, убежденный, однако, что Клесмер, выказав себя фатом, обнаружил всю пустоту своего дарования.

Кетти всегда сожалела о подобных выходках со стороны Клесмера. Найдя удобную минуту, она сказала ему на другой день.

- Зачем вы вчера так погорячились в разговоре с м-ром Вольтом? Он ничего не сказал вам оскорбительного.

- Я полагаю, что с ним следует держать себя только в пределах простой вежливости.

- Как? Вы охотно переносите все плоскости этого политического осла, который ничего не ценит вне пределов своей мелкой политики? Вы полагаете, что его монументальная тупость вполне соответствует достоинству английского джентльмена?

- Я этого не говорила.

- Вы полагаете, что я не хорошо поступил и оскорбил этим вас?

- Может быть, это ближе к правде, - ответила Кетти с улыбкой.

- Поэтому, значит, мне лучше всего уложить свой чемодан и убраться отсюда.

- Я для этого не вижу причины. Если вы можете критиковать мою оперу и я должна терпеливо выслушивать ваши замечания, то и вы не обращайте внимания на мои критические отзывы о ваших выходках.

- Но дело в том, что я обращаю внимание на ваше мнение, и мне больно, что, по-вашему, я должен был спокойно переносить его дерзость. Мою святыню и меня самого оскорбляют, а я должен молчать? Нет, извините; даже вы не можете понять чувств оскорбленной гордости артиста, который принадлежит к совершенно иной породе чем вы.

- Это правда, - ответила Кетти с чувством; - артисты принадлежат к другой, гораздо высшей породе.

Клесмер вскочил со стула, на котором сидел, и, сделав несколько шагов по комнате, сказал с заметным волнением:

- Благодарю вас, вы действительно чувствуете благородно. Но все-же я думаю, что мне лучше уехать. Я уже давно об этом помышляю, но никак не мог решиться. Вы можете легко обойтись без меня: ваша опера теперь на-столько подвинулась вперед, что пойдет дальше сама собою. А общество вашего м-ра Вольта для меня "wie die Faust ins Auge". Я уже и то запустил много приглашений, а мне давно надо ехать в Петербург.

Кетти ничего не отвечала.

- Вы согласны, что мне лучше отсюда уехать? - нетерпеливо спросил Клесмер.

- Конечно, если вы этого желаете и если это необходимо. Мне остается только удивляться, как вы так много пожертвовали нам из своего драгоценного времени. Вам везде будет гораздо интереснее, чем здесь. Я всегда считала ваше пребывание у нас большой жертвой.

- А для чего я приносил эту жертву? - сказал Клесмер и, усевшись за фортепьяно, заиграл под сурдинку переложенный им на музыку романс Гейне: "ich habe dich geliebt und liebe dich noch".

- Это тайна, - ответила Кетти и в волнении стала рвать на мелкие клочки бывшую у нея в руках бумажку.

- И вы не можете себе этого объяснить? - спросил Клесмер, переставая играть и скрещивая на груди руки.

- Нет, не нахожу никакого объяснения.

- Так я вам скажу. Я оставался здесь потому, что вы для меня единственная женщина в мире! Вы царица моего сердца.

- Это признание было-бы с моей стороны непростительной дерзостью, если-б я на нем, основывал что-нибудь. Но у меня нет никакой надежды, и я ничего не желаю. Вы мне однажды сказали, что подозреваете в каждом человеке, ухаживающем за вами, искателя приключений, думающого только о ваших деньгах. Не правда-ли, вы это сказали?

- Может быть, - почти шопотом ответила Кетти.

- Это были горькия слова. Знайте-же, что один человек, видевший столько женщин, сколько цветов бывает весной, любил вас, а не ваши деньги. Вы ему должны поверить, потому что он никогда не может на вас жениться. Конечно этим воспользуется другой, но, прошу вас, не отдавайте себя на съедение такому чудовищу, как Вольт. Я теперь пойду укладываться и извинюсь перед м-с Аропоинт за мой внезапный отъезд.

С этими словами он встал и поспешно направился к дверям.

- В таком случае, возьмите с собой вот эти ноты, - сказала Кетти, указывая на груду рукописей, лежавшую на столе. - Отчего я не могу выйти за человека, который меня любит и которого я люблю? - прибавила она неожиданно с тем неимоверным усилием, которого требует для женщины прыжок с погибающого корабля в спасательную лодку.

- Это невозможно... вы никогда не преодолеете всех преград. Я не стою такой жертвы и не приму ее. Все сочтут подобный брак за mésaillanse для вас, а меня обвинят в самых низких намерениях.

- Вы боитесь этих обвинений? А я ничего не боюсь, кроме разлуки с вами.

Решительное слово было сказано; желанная цель для обоих была ясно определена, и оставалось только выбрать средство для её достижения. Кетти избрала самый короткий и прямой путь. Она тотчас пошла в библиотеку, где в эту минуту находились её родители, и просто объявила, что дала слово выйти замуж за Клесмера.

Удар этот поразил мисс Аропоинт в самое сердце. Представьте себе положение Руссо, если-б, написав свое знаменитое сочинение о развращающем влиянии цивилизации, он вдруг очутился-бы между дикарями, которые предложили-бы ему вместо завтрака кусок сырого мяса; или представьте себе положение Сен Жюста, если-б после пламенной филиппики против всякого неравенства или превосходства одного над другим ему поднесли-бы благодарственный адрес за его посредственную речь, ничем не выдающуюся над скучнейшими разглагольствованиями самых неспособных ораторов. В подобном-же положении оказалась теперь авторша "Тасса", видя, что её родная дочь совершила то, чего она так красноречиво требовала от Леоноры. Нам очень трудно бывает практически придерживаться проповедуемой нами теории и соразмерять свои действительные шаги с полетом нашего красноречия. Уже давно решено, что требования литературы не могут быть согласны с требованиями практической жизни. М-с Аропоинт естественно желала всего лучшого для себя и для своего семейства. Она не только чувствовала удовольствие сознавать себя по литературному вкусу выше всех знакомых дам, она хотела быть не ниже их и во всех других отношениях. Клесмер, как музыкант, пользовавшийся её покровительством, казался ей вполне приличным, а его странности - даже оригинальными; но мысль о нем, как о возможном зяте, привела ее в ярость. Что скажет свет о её Кетти, которую она выдавала всем за образец совершенства?

В первую минуту м-с Аропоинт забыла все на свете от злобы и поспешно произнесла:

- Если Клесмер осмелился сделать тебе предложение, то отец твой прикажет вытолкать его в шею. Скажите-же что-нибудь, м-р Аропоинт.

Отец Кетти вынул сигару изо рта и медленно произнес;

- Это невозможно, дитя мое.

- Невозможно! - воскликнула м-с Аропоинт. - Да ктоже думал, что это возможно! Ты скажешь, что убийство и и отрава также невозможны! Если ты, Кетти, разыгрываешь комедию, - то это глупая шутка, а если говоришь серьезно, то ты сошла съума.

- Я говорю серьезно и не сошла съума, - твердо ответила Кетти; - Клесмер в этом не виноват. Он никогда и не думал жениться на мне. Я узнала, что он меня любит, и так-как я сама его люблю, то и объявила ему, что выхожу за него замуж.

- И без твоего признания всякий подумает, что ты ему сделала предложение! - воскликнула с горечью м-с Аропоинт; - этот презренный цыган или еврей никогда не осмелился-бы на такую дерзость.

- Полноте мама, - произнесла Кетти, вспыхнув, - мы все знаем, что он такой-же гений, как Тасс.

- Теперь не то время, и Клесмер не Тасс! - гневно ответила м-с Аропоинт; - твое замечание нисколько не остроумно, а доказывает только, как ты дерзка с матерью.

- Простите меня, мама, если я вас оскорбила. Но я не хочу отказаться от своего счастья из уважения к идеям, которых я вовсе не разделяю.

- Что значат "достойные руки"? Мой дед нажил это состояние торговлей.

- Неужели, м-р Аропоинт, вы ничего не ответите и на это?

- Я - джентльмен, Кетти, с большим усилием, промолвил м-р Аропоинт, - и мы желаем, чтобы и ты вышла замуж за джентльмена.

- За человека, занимающого видное место в общественных учреждениях страны, - прибавила мать; - женщина в твоем положении имеет серьезные обязанности, а когда сталкиваются долг и личное чувство, последнее должно уступить первому.

только то, что им нравится.

- Так ты не считаешь своим долгом исполнять желания своих родителей?

- Да, до известной степени. Но прежде, чем я откажусь от счастья всей моей жизни...

- Кетти! Кетти! это не будет твоим счастьем, - закричала м-с Аропоинт.

- Хорошо, но прежде, чем я откажусь от того, что считаю счастьем своей жизни, я должна убедиться в уважительности приводимых против него доводов. Необходимость выйти замуж за аристократа или за человека, стремящагося сделаться аристократом, я не признаю достаточным мотивом. Если вы не укажете мне более важной причины и не объясните, что вы называете долгом, то я сочту себя вправе выйти замуж за человека, которого я люблю и уважаю.

- Ты должна согласиться, Кетти, - произнес м-р Аропоинт, - что Клесмер не годится тебе в мужья. Он не может управлять большим имением. Он человек непрактичный и, как иностранец, чужд всем нашим порядкам.

- Я решительно не могу понять ваших слов. Английская земля часто переходила в руки иностранцев, голландских шкиперов и различных искателей приключений. Почти каждый день приходится слышать, что ловкие спекуляторы скупают одно громадное поместье за другим. Как могу я помочь этому горю?

- О браке никогда не следует спорить, как о парламентском вопросе. Мы должны делать то, что делают другие. Мы обязаны думать об общественном благе.

- Я не вижу, что тут общого с общественным благом, папа. Почему богатая невеста обязана передать состояние, нажитое торговлей, непременно в руки аристократа? Мне кажется, это просто глупое смешение ложных понятий и пустое самолюбие. Это скорее общественное зло, чем блого.

- Я не понимаю, что вы хотите этим сказать.

- Я вижу, - ответила мать со злобной иронией, - ты дошла до того, что мы перестаем понимать друг друга.

- Такой человек, как Клесмер, не может жениться на твоем состоянии, Кетти, - произнес м-р Аропоинт. - Это немыслимо.

- И этому никогда не бывать, - прибавила м-с Аропоинт. - Где он? надо за ним послать.

- Но ты, вероятно, захочешь, чтоб он знал, что, женясь на тебе, он не женится на твоем состоянии?

- Конечно, если таково ваше намерение, то ему надо объявить.

- Сходи-же за ним.

Кетти вышла из комнаты и, зная, что не зачем предупреждать Клесмера, - сказала ему просто:

- Господин Клесмер, - произнесла с презрительной торжественностью м-с Аропоинт, когда он показался в дверях, - нечего вам повторять то, что произошло между нами и нашей дочерью. М-р Аропоинт передаст вам наше решение.

- Ваш брак совершенно немыслим, - сказал м-р Аропоинт в большом смущении: - это дикий, безразсудный шаг.

- Вы низко воспользовались нашим доверием! - воскликнула м-с Аропоинт.

Клесмер поклонился с выражением безмолвной иронии.

- Я не могу ни от чего отказаться без разрешения вашей дочери, - ответил Клесмер: - я дал ей слово.

- Нечего об этом толковать! - воскликнула м-с Аропоинт. - Мы никогда не согласимся на этот брак, а если Кетти обвенчается с вами без нашего согласия мы лишим ее наследства. Вы никогда не получите её состояния, прошу вас этого не забывать!

- Состояние её было единственной преградой для моей любви, - произнес Клесмер, - но я должен спросить у нея, не сочтет-ли она меня недостойным подобной жертвы?

- Это для меня не жертва, - ответила Кетти; - мне только больно сдетать неприятное папе и маме. Я всегда считала богатство моим злым роком.

- Я хочу выдти за того, кого люблю, - ответила твердо Кетти.

- Пусть он не разсчитывает на нашу слабость, мы никогда тебе не простим, - произнесла м-с Аропоинт.

- Я, по известным вам причинам, не могу отвечать на ваши оскорбления, - сказал Клесмер, - но поймите, что ваше состояние не имеет для меня никакой цены. Я артист и не переменю своего положения ни на какое другое. Я могу прилично содержать вашу дочь и не прошу ничего, кроме её руки.

- Все-же вы оставите наш дом?

- Я не желаю, чтоб между нами были какие-нибудь недоразумения, мама, - сказала Кетти; - с этой минуты я невеста Клесмера и выйду за него замуж.

М-с Аропоинт ничего не ответила и только махнула рукой.

- Все это хорошо, - произнес м-р Аропоинт после ухода дочери; - но что мы будем делать с нашим состоянием?

- Мы можем его передать Гарри Брендалю, который должен принять нашу фамилию.

Вот в каком положении были дела в Кветчаме, когда Клесмер выехал оттуда.