Даниэль Деронда.
Часть четвертая. Судьба Гвендолины.
Глава XXVIII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть четвертая. Судьба Гвендолины. Глава XXVIII. (старая орфография)

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ.

Судьба Гвендолины.

ГЛАВА XXVIII.

Через час после отъезда Грандкорта, важная весть о браке Гвендолины достигла пасторского дома, и в тот-же вечер м-р и м-с Гаскойн с Анною явивись в Офендин.

- Поздравляю, милая, что ты сумела внушить к себе такое высокое уважение со стороны Грандкорта, - сказал пастор. - Ты сегодня очень серьезна, и это неудивительно: брак - дело очень важное. Ты видишь, наше несчатье уже принесло свою пользу: оно дало тебе случай увидеть, как деликатен и великодушен твой будущий муж.

- М-р Гаскойн намекал на обещание Грандкорта, принять на себя обезпечение м-с Давило, так-как эту часть их разговора Гвендолина передала матери с буквальной точностью.

- Но я уверена, что м-р Грандкорт поступил-бы так-же благородно, если-б ты не уехала в Германию, а сделалась-бы его невестою месяц тому назад, - прибавила м-с Гаскойн, чувствуя, что долг тетки повелевал ей сделать замечание молодой девушке за её прежнее поведение; - но теперь уже капризы невозможны, и я надеюсь, что ты потеряла всякую к ним охоту. Женщина должна питать искреннюю благодарность к мужчине, выказавшему такое постоянство в любви. Я уверена, что ты чувствуешь теперь именно то, что должна чувствовать молодая девушка на твоем месте.

- Я в этом вовсе не уверена, тетя, - сказала Гвендолина, надув губки; - я даже не знаю, что именно следует чувствовать невесте.

Пастор потрепал ее по плечу с добродушной улыбкой, и жена его поняла, что ей не следовало приставать к Гвендолине. Что-же касается Анны, то она крепко поцеловала свою кузину и, сказав: "я надеюсь, что ты будешь счастлива", отошла в сторону, потому что едва могла удержаться от слез. В последнее время она сочинила целый роман о Рексе и Гвендолине, которая, как она твердо надеялась, должна-же будет оценить нежную любовь Рекса и, выйти за него замуж; при этом она решила, что своим личным трудом она будет помогать этой счастливой чете. Теперь-же ей приходилось радоваться чужому счастью. Мисс Мерри и все четыре девочки: сутуловатая Алиса, вечно перешептывающияся Берта и Фанни и постоянно подслушивающая у дверей Изабелла, присутствовали на этом семейном совете, собранном в честь Гвендолины, благодаря которой действительная жизнь неожиданно получала такой романический интерес. Весь вечер прошел в оживленных разговорах, причем м-с Давило и её сестра терялись в предположениях, а м-р Гаскойн давал определенные ответы на взе их вопросы. По его мнению, не следовало теперь и заикаться о свадебном контракте, а все предоставить на благоусмотрение м-ра Грандкорта.

- Я хотела-бы знать, что это за поместья Райландс и Гадсмир? - спросила м-с Давило.

- Гадсмир, кажется, - не важное место, но Райландс одно из лучших наших поместий, - ответил Гаскойн: - парк громадный, а леса вокруг первобытные. Дом выстроен Иниго Джонсом, а потолки расписаны в итальянском стиле. Говорят, это поместье приносит 12,000 годового дохода. Быть может, на нем есть долги, но м-р Грандкорт единственный сын. Не забудьте также, что от Грандкорта зависят целых два прихода.

- А как хорошо было-бы, еслиб он еще к тому сделался лордом Станери! - сказала м-с Гаскойн и стала загибать пальцы: - он получил-бы поместья Грандкортов и Малинджеров, а также титулы баронета и пэра; жаль только, что с этим последним титулом не перейдет к нему и земля.

- Ну, на титул пэра нечего особенно разсчитывать, - заметил пастор: - между м-ром Грандкортом и теперешним пэром стоят два двоюродных брата. Конечно, благодаря смерти близких и разным другим благоприятным обстоятельствам, часто в однех руках сосредоточиваются многочисленные наследства, но избыток в этом отношении скорее вреден, чем полезен. По всей вероятности, ему суждено будет довольствоваться титулом сэра Малинджера-Грандкорта-Малинджера, что, конечно, вместе с поместьями составляет драгоценное наследие, возлагающее на него и большую ответственность. Будем надеяться, что он оправдает возлагаемые на него надежды.

- Положение жены такого человека, Гвендолина, является, также очень ответственным - заметила м-с Гаскойн Ну, а ты, Генри, напиши тотчас-же м-с Момперт; хорошо что у нас такой славный предлог для отказа, а то, пожалуй, она обиделась-бы. Говорят, она очень гордая женщина.

"Слава-богу, что я избавлена от её покровительства", подумала Гвендолина, которая без отвращения не могла слышать имени Момперт.

Впродолжении всего вечера она была очень молчалива, а ночью не могла сомкнуть глаз. Для её сильной, здоровой натуры безсонница составляла редкое явление, но, быть может, еще необычайнее было её старание скрыть от матери свою внутреннюю тревогу. Вообще она находилась в странном, новом для нея настроении; до сих пор она никогда не теряла веры в себя и не сомневалась в правильности своих поступков, но теперь она решилась на такой шаг, от которого не задолго перед тем инстинктивно отшатнулась всем своим существом. Она не могла пойти назад, и предстоявшая будущность улыбалась ей во многих отношениях, в прошедшем-же ей нечего было жалеть; но ее страшило какое-то новое, непривычное для нея чувство угрызения совести, которого не могли-бы кажется заглушить никакия ласки и подарки. Она, повидимому, была уже готова принять за руководящее правило легкомысленные слова, произнесенные ею после страшного открытия, которое заставило ее бежать в Лейброн, - "все равно как поступить, лишь-бы весело жить". Однако, это отрицание всякого серьезного элемента в жизни, это презрение к нравственному оправданию своих поступков ужасало ее, наполняя сердце каким-то неопределенным ожиданием возмездия в виде неожиданного горя или несчастья. Блестящее положение, о котором она мечтала, желанная свобода, доставляемая браком, освобождение от скучной девичьей доли - все это было вполне в её руках и, в то-же самое время, казалось ей запрещенным плодом, прикосновение которому было святотатством. Лежа одна в темноте с открытыми глазами, Гвендолина не могла преодолеть напавшого на нее страха. Несчастная женщина с детьми, и отношения к ней Грандкорта все более и более сосредоточивали на себе все её мысли, пока, наконец, не стушевали всякия другия ощущения, оставив только мучительное сознание, что эти образы, эти мысли никогда в жизни ее не покинут. Безсонница к утру перешла в бред, и, когда первые лучи света блеснули из-за темных занавесок, молодая девушка не выдержала и с ужасом вскрикнула:

- Мама!

- Что с тобой голубушка? - испуганно спросила м-с Давило, мгновенно просыпаясь.

- Позвольте мне перейти к вам?

вещью.

- Мне очень жаль тебя будить, дитя мое, но я думала, что лучше тотчас-же передать тебе эту посылку. Ее принес грумм; он также привел Критериона и говорит, что ему приказано остаться здесь.

Гвендолина приподнялась в постели и, развернув посылку, увидала маленький золотой ящик с эмалью. Внутри находилось великолепное бриллиантовое кольцо и записка с вложенным в нее чеком на 500 фунт. стерл.

"Пожалуйста наденьте это кольцо в знак нашего обручения, - писал ей жених. - При сем прилагаю чек на имя м-ра Гаскойна для первых необходимых расходов. Конечно, м-с Давило останется в Офендине, по крайней мере на время. Я надеюсь, что, приехав в двенадцать часов к вам, я узнаю, что вы назначили очень скоро тот день, когда вы станете всецело повелевать мною.

Гвендолина молча передала матери письмо и чек.

- Как он добр и деликатен, - с чувством сказала м-с Давило; - но, право, я не желала-бы зависеть от зятя. Я с дочерьми могла-бы жить преспокойно и без его помощи.

- Если вы будете, мама, так говорить, то я не выйду за него замуж! - воскликнула Гвендолина с сердцем.

- Я надеюсь, дитя мое, что ты выходишь замуж не ради меня, - ответила м-с Давило с упреком.

Гвендолина отвернулась от матери, откинула голову на подушку и не дотронулась до кольца. Ее разсердила эта попытка отнять у нея уважительный предлог к браку, хотя настоящая причина её неудовольствия, быть может, таилась в сознании, что она выходит замуж не ради одной матери и что отказ м-с Давило от помощи зятя не мог-бы помешать этой свадьбе. Впрочем когда она проснулась после тревожной ночи и снова увидала подарки, то ей уже приходилось бороться со своими мечтами, опасениями и аргументами при дневном свете, при котором, они естественно, значительно побледнели.

- Я желаю только твоего счастья, - продолжала м-с Давило с чувством, - и не скажу ни слова, которое моглобы тебя разсердить. Но отчего ты не надеваешь кольца?

Впродолжении нескольких минут Гвендолина ничего не отвечала, но разнородные мысли толпились в её голове. Наконец, она решилась поступить так, как поступила-бы, если-б скакала на лошади, то-есть полететь вперед без оглядки.

- Я думала, что жених всегда сам надевает невесте обручальное кольцо, сказала она с прелестной улыбкой и небрежно просунула палец в кольцо; - а я знаю, почему он прислал его, а не привез сам.

- Отчего?

- Он предпочел, чтоб я сама надела кольцо, чем просить позволения надеть его. Он очень горд, но и я горда. Мы пара. Я возненавидела-бы человека, который стал-бы ползти передо мною на коленях. Он, право, не противный.

- Ну, это не особенно лестная похвала, Гвен.

- Нисколько; для мужчины это большая похвала, - ответила Гвендолина; но мне пора одеваться. Милая мама, причешите меня и не будьте злой, не говорите о своем желании остаться нищей, - прибавила она, ласкаясь к матери; - вы должны терпеливо перенести довольство, если-б даже его и не желали. Ведь, не правда-ли, м-р Грандкорт поступает прекрасно?

- Конечно, конечно, - ответила м-с Давило, удежденная, что Гвендолина все-же любит своего жениха.

Она сама полагала, что Грандкорт должен был возбудить к себе любовь молодой девушки. Женихи постоянно оцениваются, особенно родителями, только по роли, какую они играют в обществе, и поэтому неудивительно, что м-с Давило безпокоилась не о характере Грандкорта, а о расположении к нему Гвендолины.

женою Грандкорта, она будет настаивать на возможно большей щедрости к детям м-с Глашер.

"Какая ей была-бы польза, если-б я не вышла за него замуж? - думала она. - Он давно мог на ней жениться, если б хотел; значит он не хочет. Может быть, она сама в этом виновата. Я совсем не знаю её истории. Что-же касается до него, то он, вероятно, был очень добр к ней, иначе она не желала-бы выдти за него замуж".

Однако, последний аргумент был очень сомнительный и гораздо вероятнее было приписать м-с Глашер желание удалить всякое постороннее лицо, которое могло-бы помешать её детям сделаться наследниками Грандкорта. Вполне понимая это чувство, Гвендолина решилась помочь и этому горю.

"Может быть, у нас не будет детей. Я надеюсь, что их не будет, и тогда он может оставить все свое состояние её хорошенькому мальчику. Дядя говорит, что м-р Грандкорт может распорядиться, своим поместьем как ему будет угодно. Когда-же умрет сэр Гюго Малинджер, то наследства хватит на всех".

Это размышление убедило Гвендолину, что м-с Глашер была очень неблагоразумна, желая видеть своего сына единственным наследником, а громадное состояние после смерти Малинджера служило залогом того, что брак Грандкорта не мог принести вреда несчастной женщине в том случае, если его женою будет Гвендолина Гарлет, так-как молодая девушка привыкла уже давно считать себя непогрешимой, а других виновными во всем.

Чем более укоренялась в ней мысль, что, выйдя замуж за Грандкорта, она не причинит вреда м-с Глашер, тем более стушевывалось её отвращение к прошлому её жениха. Овладевший ею страх, что она будто-бы совершит ужасное преступление, если решится на нечто, казавшееся ей прежде предосудительным, мало-по-малу исчез. Что-же касается самого Грандкорта, то она думала о нем только, как о человеке, которого совершенно заберет в руки, и так-как о любви к нему никогда не было и мысли, то она смотрела на брак, как на сделку, из которой сумеет извлечь возможную пользу. Бедная девушка не боялась неведомых ей элементов брачной жизни и считала себя способной поставить все на-своем. Относительно прошедшей жизни Грандкорта она теперь уже спрашивала себя, не походил-ли он на всех мужчин, и придумывала способ узнать, чего именно жена могла требовать от мужа.

Как-бы то ни было, но несмотря на все эти размышления, она вскоре сошла вниз в амазонке в прическе, приготовленной для мужской шляпы. Она с удовольствием ожидала этой прогулки верхом: она жаждала снова забыться в бешеной скачке и почувствовать в себе прежний, молодой задор. Уже и теперь ей было гораздо легче, потому что при дневном свете её сомнения и опасения были далеко не так мучительны, как ночью.

- Подите, мама, и оденьтесь получше, - сказала Гвендолина, когда её туалет был окончен; - я хочу, чтоб вы сегодня походили, по крайней мере, на герцогиню; наденьте свою кружевную косынку.

Когда Грандкорт приехал и, взяв её руку, посмотрел на кольцо, она серьезно сказала:

- Вы очень добры, что обо всем позаботились сами.

- Скажите мне пожалуйста, если я что-нибудь забыл, - ответил он, не выпуская её руки, - я с радостью исполню все ваши желания.

- Но я очень неблагоразумна в своих желаниях, - сказала Гвендолина, прелестно улыбаясь.

- Я в этом убежден. Все женщины неблагоразумны.

- Так я буду благоразумна, - ответила Гвендолина, надув губки, - я не хочу, чтоб вы меня поставили на одну доску со всеми.

- Я этого никогда не говорил, - ответил Грандкорт, устремив на нее свой обычный серьезный взгляд. - Вы единственная женщина в свете!

- Почему?

- Потому, что я вас люблю.

- Какие прелестные речи! - сказала, смеясь, Гвендолина, которая уже свыклась с мыслью, что его любовь прежде была обращена на другую женщину.

- Скажите-же и вы прелестную речь; скажите: когда наша свадьба?

загибая пальцы; - охота начнется через десять дней.

- Ну, так устроим свадьбу через десять дней, - произнес Грандкорт.

- Что обыкновенно говорят невесты в подобных случаях? - спросила Гвендолина с хитрой улыбкой.

- Оне соглашаются, - ответил Грандкорт, попадая в ловушку.

- Так я не соглашусь, - произнесла Гвендолина, надевая перчатки с крагами и устремляя на Грандкорта саркастический взгляд.

Вообще вся эта сцена была очень привлекательна. Более влюбленный жених не обратил-бы внимания на прелестную позу и очаровательную улыбку Гвендолины и своими глупыми ласками уничтожил-бы весь эффект. Но Грандкорт предпочитал патетическия сцены, и Гвендолина на свободе разыгрывала роль торжествующей царицы. Быть может, если-б Клесмер видел в эту минуту её безсознательную игру, он счел-бы ее лучшей актрисой, чем он полагал.

Но после бешеной, захватывающей скачки во весь карьер она стала снисходительнее смотреть на желание Грандкорта поспешить свадьбой, которая должна была сделать всю её жизнь бесконечным рядом подобных одуряющих удовольствий. К тому-же стоило-ли торговаться о подробностях того, что уже было решено в принципе. На этом основании, она согласилась назначить свадьбу через три недели, несмотря на трудность за такой короткий срок приготовить все приданое.

Луш, конечно, узнал о предстоявшей свадьбе своего патрона со стороны, но прямо ему не было об этом объявлено. Впродолжении нескольких дней он с нетерпением ожидал, чтоб Грандкорт сам нарушил молчание по этому животрепещущему вопросу. Он знал, что свадьба Грандкорта должна будет изменить его собственную жизнь и жаждал убедиться, в чем именно будет заключаться эта перемена. В его интересах уже не было, прямо сопротивляться этому браку. Он, конечно, мог наделать Грандкорту много неприятностей, но в-конце-концов оне обрушились-бы только на его голову. С другой стороны, он с большим удовольствием затормозил-бы дело, очевидно хитро подготовленное Гвендолиною, но неизвестно, чем-бы это еще кончилось. Он хорошо знал упорство Грандкорта, но его безумное преследование нищей девчонки и женитьба на ней казались Лушу чем-то сверхъестественным и непреодолимым. Отношения его к своему патрону теперь значительно изменились. Грандкорт сам писал письма и отдавал приказания, ни за чем не обращаясь к Лушу, хотя впродолжении стольких лет никогда сам не распоряжался; он даже пил кофе по утрам в своей комнате, что противоречило всем его обычаям. Но, в-конце-концов, нельзя было избегнуть tête-à-tête между двумя обитателями Дипло, где в то время никто из посторонних лиц не гостил. Однажды, после обеда, Луш воспользовался удобной минутой и прямо спросил.

- Когда ваша свадьба?

Грандкорт сидел, покачиваясь, в покойном кресле поред камином. Красная бархатная обивка кресла рельефно выделяла его бледное лицо с правильными чертами и длинные, изящные руки; если-б у него в зубах не дымилась сигара, то его можно было было-бы принять за портрет Марони, - так он был неподвижен и величественно обезмолвен. Однако, на вопрос Луша он спокойно ответил;

- Десятого.

- Вы, вероятно, останетесь здесь?

- Мы поедем на короткое время в Райландс, а потом вернемся сюда для охоты.

Последния слова Грандкорт произнес тем обычным растянутым тоном, который обнаруживал в нем намерение продолжать разговор. Луш подождал несколько минут, но, видя, что Грандкорт молчит, хотел-было предложить ему новый вопрос, как вдруг тот перебил его и добродушно промолвил;

- Вам-бы лучше поискать себе других занятий.

- Да, в некотором роде...

- Невеста меня забраковала. Надеюсь, что она вознаградит вас за то, что вы лишитесь моих услуг.

- Чем-же я виноват, что женщины вас не терпят? - спросил Грандкорт как-бы в свое оправдание.

- Извините, только одна женщина меня не терпит.

- Конечно, меня прогонят после пятнадцати-летней службы не без какого-нибудь обезпечения?

- Да вы сами, верно, нажили копейку.

- Нет, чорт возьми! я не наживал, а все сберегал для вас.

- Вы можете получать триста фунтов в год; но вы должны жить в Лондоне и быть на готове всегда, когда мне что-нибудь понадобится. Теперь я буду немного стеснен в своих финансах.

- Как хотите: мне решительно все равно, где вы ни будете, только, не показывайтесь на глаза.

- Очень вам благодарен, - ответил Луш, который почему-то переносил свою опалу гораздо легче, чем можно было ожидать.

Дело в том, что в глубине своего сердца он был уверен, что Грандкорт не может жить без него и, рано или поздно, он снова займет свое место при нем.

- Не найдете-ли вы возможным сейчас-же собраться в путь, - спросил Грандкорт; - я жду Торингтонов, да и мисс Гарлет будет сюда постоянно наезжать.

- Нет, я сам туда поеду.

- Вы только-что упомянули о своих стесненных обстоятельствах. Подумали-ли вы о плане...

- Оставьте меня в покое, слышите! - прервал его

Грандкорт тихо, но решительно, и, встав с места, вышел из комнаты.

на диване, погруженный в свои мысли, не из любви к мышлению, а благодаря апатии и отвращению к какому-бы то ни было усилию. Мысли его теперь, подобно кругам на поверхности воды, то исчезали, то снова появлялись, как-бы вызываемые наружу могучей, неведомой силой. Эта могучая сила заключалась в Гвендолине, но возбуждаемые ею мысли не имели ничего общого с чувством любви. Замечательно, что он нисколько не тешил себя мыслью, что Гвендолина его любит и что любовь поборола в ней ревность, заставившую ее бежать от него в Лейброн. Напротив, он вполне сознавал, что, несмотря на его упорное ухаживание, она его нисколько не любила и, по всей вероятности, не приняла-бы его предложения, если-б неожиданное несчастье не постигло её семейство. С самого начала он находил какое-то странное очарование в том гордом, капризном равнодушии, с которым она отворачивалась от его ухаживания. Теперь-же, несмотря на все, она принуждена была дать свое согласие; обстоятельства ее заставили) быть может, против воли, преклонить перед ним колени, как лошадь, обучаемую для цирка. Мысль об этом доставляла Грандкорту больше удовольствия, чем могло-бы ему принести убеждение в искренней любви к нему молодой девушки. Однако, он не мог совершенно отрешиться от своей постоянной уверенности, в том что женщины, на которых он обращал внимание, непременно питали к нему нежное чувство, и думал, что, по всей вероятности, Гвендолина впоследствии будет любить его сильнее, чем он ее. Во всяком случае, она подчинилась его влиянию, и он с радостью думал, что его будущая жена, благодаря своему гордому, энергичному характеру была способна повелевать всеми, кроме него. Он не любил женщин нежных, смиренных, слепо исполнявших его волю. Он предвкушал счастье повелевать женщиной, которая сама желала-бы повелевать им и добилась-бы этого, если-б на его месте был другой.

Потерпев неудачу в разговоре с Грандкортом, Луш счел полезным написать сэру Гюго, чтоб он дал ему приличное для джентльмена и не очень трудное место. Вот что заключалось в этом письме, адресованном в Лондон, куда недавно возвратился из Лейброна сэр Гюго Малинджер со своим семейством:

"Любезный сэр Гюго! считаю своим долгом сообщить вам, что свадьба Грандкорта с Гвендолиной Гарлет решена и, что она состоится через три недели. Мать невесты потеряла все свое состояние и - тем хуже для Грандкорта, которому придется содержать все её семейство. Он, я знаю, нуждается в деньгах, и, если не предложить ему разумного совета, то он сделает заем на сумасшедших условиях. Я немедленно уезжаю из Дипло и в этом отношении ничего сделать не могу. Мой совет, чтоб м-р Деронда, пользующийся вашим доверием, приехал сюда, согласно приглашению Грандкорта, а вы ему вполне объясните ваши желания и окончательные условия. Пусть он переговорит с Грандкортом, не обнаруживая подозрения, что последний нуждается в деньгах, а только распространяясь о вашем пламенном стремлении покончить дело. Я уже прежде упомянул ему о вашем согласии заплатить большую сумму за его отказ от Дипло, но, если-б м-р Деронда прямо предложил-бы от вашего имени подобную сделку, то его слова произвели-бы более сильное впечатление. Я вполне уверен, что он сразу дела не покончит, но ваше предложение засядет у него в голове, и он будет постоянно иметь эту в виду, тем более, что, по всей вероятности, Дипло ему вскоре опротивеет, хотя теперь он очень дорожит им для охоты. Таким образом, я готов держать пари, что вы в-конце-концов одержите победу. Меня ссылают не в Сибирь, но приказывают всегда быть наготове, если понадобятся мои услуги, поэтому я еще, быть может, буду вам полезен. Но в настоящее время нет лучшого посредника, чем м-р Деронда, потому, что Грандкорт более всего ненавидит посторонних поверенных.

"Надеясь, что ваша поездка в Лейброн возстановила ваши силы на всю зиму, я остаюсь, любезный сэр Гюго,

Сэр Гюго получил это письмо за завтраком и, прочитав, передал Деронде, который хотя и имел особую квартиру, но почти всегда находился у сэра Гюго. Словоохотливый баронет находил-бы удовольствие в постоянном обществе умного, способного молодого человека, даже если-б он не имел особых причин любить его. Теперь-же глубокая привязанность к Деронде нисколько не уменьшалась от их совершенно противоположных мнений и вкусов. Может быть, это различие усиливало его любовь, как это часто бывает между мужчинами и женщинами. Баронет не считал себя достойным порицания, но смотрел на общество и людей с либерально-равнодушной точки зрения высшого существа и с некоторой гордостью замечал, что Деронда держится совершенно другого взгляда, "Вы видите этого славного молодого человека, - готов он был сказать всем и каждому; - я его воспитал с детства и он, некоторым образом, принадлежит мне, но вы не легко ему приклеете на лоб ярлык: он имеет свои собственные взгляды и так-же далек от меня, как один полюс от другого". Эту привязанность баронета к Деронде последний поддерживал чисто-женской нежностью и уступчивостью в мелочах, тогда как в своих мнениях и взглядах он отличался мужественной непреклонностью.

Прочитав письмо, Деронда молча возвратил его, недовольный тем небрежным тоном, с которым Луш отзывался о нем.

- Что ты скажешь, Дан? - произнес баронет. - Поездка в Дипло доставила-бы тебе удовольствие. Ты давно там не был и, отправившись туда на будущей неделе, ты бы там хорошо поохотился.

- Если я поеду, то не для себя, - ответил Деронда, готовый сделать угодное сэру Гюго, но невидевший ничего привлекательного в подобной поездке.

- Это - другое дело; я, конечно, поеду, если вы полагаете, что могу принести вам пользу, - сказал Деронда, очень хорошо зная, как близко к сердцу баронет принимал это дело.

- Ты увидишь в Дипло лейбронскую Диану, красавицу-игрока, - весело заметил сэр Гюго и прибавил, обращаясь к леди Малинджер, словно ей было известно содержание письма: - нам придется, Луиза, пригласить ее, после свадьбы, в аббатство.

- Я не понимаю, о ком ты говоришь, - ответила леди Малинджер, которая не слушала разговора её мужа с Дерондой, будучи занята своим кофе, не хорошо выглаженными манжетками и предстоящим посещением дантиста.

- Я говорю, что Грандкорт женится на девушке, которую ты видела в Лейброне. Помнишь мисс Гарлет? Она еще играла в рулетку.

- Смотря по тому, что он считает хорошим, - ответил сэр Гюго с улыбкой; - во всяком случае, она будет ему дорого стоить, так-как её семейство разорилось; для меня-же это очень хорошо. Ты знаешь мое желание купить у Грандкорта его права на Дипло, чтобы оставить тебе после моей смерти твое любимое поместье?

- Я не люблю, когда ты так легко говоришь о смерти.

- Как легко? Напротив, мне придется очень тяжело, выплачивая такую крупную сумму Грандкорту - тысяч сорок, не меньше.

- Но зачем нам приглашать их к себе в аббатство? Я не люблю женщин-игроков, подобных леди Крогстон.

и показать ему все прелести аббатства; он тогда скорее забудет про Дипло. Право, не знаю, удастся-ли мне это дельце; но если-б Дан поехал к нему теперь, то мог-бы замолвить за меня словечко. Он этим оказал-бы мне большую услугу.

- Даниель, кажется, не очень любит м-ра Грандкорта, - заметила леди Малинджер.

- Нельзя-же избежать всех, кого не любишь, - промолвил Деронда; - я поеду в Дипло, если сэр Гюго этого желает, тем более, что в настоящее время я не имею в виду ничего лучшого.

- Вот молодец, - произнес сэр Гюго с удовольствием; - если эта поездка будет тебе и не очень приятна, то все-же ты увидишь людей, а это для молодого человека очень полезно.

- Я уже достаточно видал Грандкорта, - заметил Деронда.

- А все-же имеет большой успех у женщин, - произнес сэр Гюго; - двадцати лет он был удивительно хорош собою, вылитый отец. Но относительно женитьбы он не следует его примеру и не выискал для себя богатой наследницы. А ведь если-б он женился на мисс Аропоинт и потом наследовал-бы мои поместья, то у этого негодяя, было-бы целое княжество!

Обдумывая свою предстоящую поездку в Дипло, Деронда чувствовал менее неудовольствия, чем в первую минуту, когда он на нее согласился. Свадьба Гвендолины очень его интересовала: узнав от Луша, что она бежала от предложения руки и сердца со стороны того самого человека, которого она теперь добровольно брала в мужья, он объяснял себе совершенно иначе её игру в Лейброне, а неожиданный переход от лихорадочного блеска светской жизни к бедности, вероятно, побудил ее к браку, сначала ей ненавистному. Все это обнаруживало в ней натуру увлекающуюся, любящую борьбу, а подобные существа возбуждали в нем наибольшее сочувствие, благодаря его собственным внутренним страданиям, вытекавшим из его неведомого происхождения. Его более всего привлекали люди, которые, подобно Гансу Мейрику, нуждались в его защите, поддержке, спасительном влиянии, и, напротив, он как-то инстинктивно отворачивался от счастливых людей. Но в том неопределенном чувстве, которое побудило его выкупить ожерелье Гвендолины и до сих пор влекло его к ней, была не только обычная ему симпатия к несчастным, но и невольное подчинение чарующему влиянию женщины. Он был очень падок на подобное влияние и в пламенном воображении рисовал себе самые заманчивые картины. Однако, всякий, знавший его близко, легко предугадал-бы, что он был способен любить безмолвно, несмотря на весь его. пыл. Часто чуткия, впечатлительные натуры находят непреодолимую преграду в том, что обыкновенному глазу даже незаметно. Поэтому неудивительно, что воображение Деронды было занято двумя женщинами, ухаживать за которыми он находил одинаково невозможным. Ганс Мейрик в шутку называл его рыцарем, и вполне убедился-бы в справедливости этого прозвища, если-б знал, что происходило в душе Деронды по отношению к Мире и Гвендолине.

Согласно желанию сэра Гюго, он тотчас-же написал Грандкорту о своем намерении посетить Дипло и получил очень любезный ответ. Грандкорт при этом не только, отдавал дань светской учтивости, но, посещение Деронды ему действительно было приятно. Он догадывался, с какой целью сэр Гюго присылал к нему его двоюродного брата, и не имел никакого желания прямо противодействовать плану дяди. Вместе с тем ему было приятно, что этот красивый молодой человек с завистью увидит его, Генлея Малинджера-Грандкорта, торжествующим обладателем прелестного создания, которым он сам восхищался. Что-же касается его лично, то Грандкорт мог только ревновать к человеку, угрожавшему поколебать его власть над людьми и обстоятельствами, чего в настоящем случае нельзя было опасаться.