Даниэль Деронда.
Часть четвертая. Судьба Гвендолины.
Глава XXXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть четвертая. Судьба Гвендолины. Глава XXXI. (старая орфография)

ГЛАВА XXXI.

В день свадьбы Гвендолины и Грандкорта погода была светлая, ясная, и, хотя солнце светило довольно ярко, но легкий мороз сморщил листья. Венчальный поезд представлял живописную картину и половина Пеникота вышла на дорогу, которая вела в церковь. Церковную службу совершал пастор, старый товарищ Гаскойна, а он сам исполнял должность посаженого отца, к наибольшему торжеству церемонии. Только лица м-с Давило и Анны не соответствовали общему радостному тону своим грустным выражением. У м-с Давило глаза были совершенно красны, как-будто она проплакала всю ночь, и никого не удивляло, что, несмотря на блестящий брак дочери, она горевала о разлуке со своим любимым детищем. Менее была понятна причина грустного настроения Анны, особенно в виду того эфекта, который она производила в нарядном костюме подруги невесты. Все остальное общество сияло радостью и, более всех, сама невеста. Никода её осанка, вполне достойная, по общему мнению, её нового высокого положения, не была так величественна, никогда её карие глаза не сверкали так ярко, как в этот день. Конечно, этот блеск мог происходить от горестного волнения или страдания, но в это памятное утро она не чувствовала ни горя, ни страдания; она теперь находилась почти в том-же напряженном, восторженном состоянии, в котором она находилась, когда, сидя за игорным столом, увидала в первый раз Деронду. Это чувство теперь было не чуждо радости: душевное безпокойство, возбужденное в последнее время проснувшейся в ней совестью, было заглушено самодовольным сознанием удовлетворенного тщеславия. Она не раскаявалась в браке с Грандкортом и предавалась вполне упоению блестящей обстановки, среди которой она играла первую роль. Все смутные образы и мысли, мучившие ее до сих пор - преступность её поступка, предчувствие страшной кары, отчаяние несчастной м-с Глашер, вероятное осуждение Деронды её брака и, особенно, сознание, что день, связывавший ее с Грандкортом, на всегда сковала ее по рукам и ногам - совершенно стушевались перед одуряющим, восторженным сознанием, что она стоит у игорного стола жизни и в виду многочисленных, устремленных на нее глаз, ставит на карту все, рискуя или выиграть блестящий куш, или проиграться в пух. Однако-ж, в это утро она не допускала даже мысли о проигрыше; она была уверена, что брак, которым очень многия женщины не умеют пользоваться, даст ей новую силу и возможность повелевать всем и всеми. Бедная Гвендолина! ее всегда упрекали за слишком практичный взгляд на жизнь, а она с гордо поднятой головой и величественной, осанкой витала среди иллюзий и грез, хотя в глубине её сердца гнездилось полусознание, что ее опьяняло это неожиданное торжество.

- Слава-богу, голубушка, все обошлось прекрасно, - сказала м-с Давило, помогая Гвендолине снять венчальное платье и заменить его дорожным костюмом.

- Вы сказали-бы то же самое, если-б я поступила к м-с Момперт, милая мама, - ответила Гвендолина, ласкаясь к матери. - Вот я и м-с Грандкорт. Вы должны быть рады: ведь вы едва не умерли от горя при мысли, что мне не бывать м-с Грандкорт.

- Тише, тише, дитя мое, - произнесла м-с Давило почти шопотом; - я, конечно, очень счастлива, но не могу не жалеть о нашей разлуке. Впрочем, я все перенесу с радостью, если ты только будешь счастлива.

- Нет, мама, - ответила Гвендолина с улыбкой, - вы не можете ничего переносить радостно, а непременно плачете обо всем. Вы готовы горевать о том, что я буду жить в роскоши и удовольствиях, что у меня будут блестящий дом, лошади, бриллианты, что я буду леди и стану ездить ко двору, все-же продолжая вас любить более всех на свете.

- Я нисколько не буду ревновать тебя, мое сокровище, если муж займет первое место в твоем сердце, а он, конечно, имеет право на это разсчитывать.

- Плохой разсчет, - промолвила Гвендолина, качая головой; - впрочем, я не намерена с ним дурно обходиться, если он этого не заслужит. А жаль, мама, что вы не поедете со мной, - прибавила она дрожащим голосом.

На глазах её показались слезы, которые только увеличили её прелесть при прощании.

Гаскойн проводил ее до экипажа и, пожелав счастливого пути, вернулся к м-с Давило, которой сказал торжественно:

- Мы должны быть благодарны судьбе, Фани. Гвендолина очутилась в таком блестящем положении, на какое я не смел разсчитывать. Вы - счастливейшая из матерей, тем более, что, очевидно, Грандкорт женился на вашей дочери только ради нея самой.

До Райландса молодым надо было проехать по железной дороге около пятидесяти миль и уже в сумерки они остановились перед большим белым домом с изящной террасой, окруженной громадным парком. Во всю дорогу Гвендолина была очень весела и без умолку болтала, повидимому, не признавая никакой перемены в их взаимных отношениях; но было заметно, что она находилась в большом волнении, которое еще более увеличилось при проезде через парк. Неужели все её новые мечты исполнились, она стала важной особой и все, что она видела перед собою, принадлежало ей? Но, быть может, сердце трепетало и от смутного чувства страха за неведомое будущее. Как-бы то ни было, она вдруг умолкла, когда Грандкорт сказал: "Вот мы и дома", и в первый раз поцеловал ее в губы; она почти не почувствовала этой ласки. После напряженного волнения, она точно онемела.

Весь дом горел огнями; везде было тепло, уютно, роскошно. Доведя Гвендолину по небольшому корридору до двери, которая вела во внутренния комнаты, Грандкорт сказал:

- Это наше гнездо. Вы, верно, захотите отдохнуть. Мы будем рано обедать.

Гвендолина сняла шляпку и пальто и бросилась в кресло у камина.

- Вот посылка, которую мне приказали передать вам лично, наедине, - сказала старая экономка, последовавшая за своей новой госпожей. - Человек, привезший ее, сказал что это подарок от м-ра Грандкорта.

Гвендолина подумала, что это, верно, бриллианты, которые ей обещал Грандкорт, и поспешно развернула посылку. Действительно, в ней был футляр с бриллиантами, но открыв его, она увидала прежде всего записку почерк которой ей был знаком; она задрожала всем телом и прочла следующее:

"Эти бриллианты были некогда даны в знак пламенной любви Лидии Глашер, а теперь она присылает их вам. Вы нарушили данное слово с целью овладеть тем, что принадлежало ей. Быть может, вы надеетесь быть счастливой, как она была некогда, и иметь прелестных детей, которые лишат наследия её детей. Господь слишком справедлив, чтоб допустить до этого. Сердце человека, за которого вы вышли, давно умерло. Его юная любовь принадлежала мне и вы не можете у меня отнять ее. Любовь эта умерла, но я - могила и вашему счастью. Я предупреждала вас. Вы захотели нанести мне и моим детям неизгладимый удар. Он в-конце-концов женился-бы на мне, если-б вы не нарушили своего слова. Будьте уверены, что вас постигнет страшное возмездие, и я желаю этого от всей души. Может быть, вы покажете ему это письмо, чтоб окончательно погубить меня и моих детей.

зло, которое вы мне причинили, послужит вам вечным проклятием".

Гвендолина безсознательно прочла несколько раз роковое письмо, потом быстро бросила его в камин, где пламя немедленно превратило его в пепел. При этом она случайно уронила на пол футляр и бриллианты разсыпались. Она на это не обратила никакого внимания и долго сидела в кресле, безпомощная, безнадежная, с дрожащими губами и руками. Она ничего не сознавала, кроме того, что прочитала в письме, каждое слово которого повторяла безсчетное количество раз.

Кто-то постучался в дверь и Грандкорт вошел, чтобы вести Гвендолину к обеду. Увидав его, она истерически вскрикнула и смертельно побледнела. Он надеялся, что она встретит его с улыбкой, но перед ним была трепещущая женщина, а на полу возле её ног валялись разбросанные бриллианты.

Не сошла-ли она съума?