Даниэль Деронда.
Часть четвертая. Судьба Гвендолины.
Глава ХХXIV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть четвертая. Судьба Гвендолины. Глава ХХXIV. (старая орфография)

ГЛАВА ХХXIV.

Когда Деронда явился к Коганам в пять часов, то лавка была заперта, и дверь ему отворила христианская служанка. Войдя в комнату, позади лавки, он был удивлен представившейся ему приятной картиной. Дом был старый, и большая задняя комната, куда он вошел, была, вероятно, днем очень темная; но теперь ее освещала красивая бронзовая люстра с семью рожками, в которых горело масло. Среди комнаты находился большой стол, покрытый белоснежной скатертью, а закоптелые стены и потолок рельефнее выделяли характерные фигуры обитателей в пестрых, праздничных одеяниях. Старуха-бабушка была в темно-желтом платье, с массивной золотой цепочкой на шее вместо ожерелья; её темные брови и пряди седых волос производили большой эффект в общей картине. На молодой г-же Коган был блестящий костюм, красный с черным, а на шее длинная нитка искусственного жемчуга. Её младший ребенок спал в колыбели, покрытый пунцовым одеялом; Аделаида-Ревекка сияла в желто-янтарном платье, а Яков-Александр с гордостью выставлял свои красные чулки и черную плисовую куртку. Четыре пары черных сверкающих глаз приветствовали Деронду, и ему стало стыдно, что он днем почувствовал какое-то инстинктивное отвращение к этим довольным, счастливым существам. Оказанный ему прием был самый радушный, и обе женщины держались с гораздо большим достоинством у своего семейного очага, чем в лавке. Он с любопытством осмотрел находившуюся в комнате старинную мебель. Высокая, дубовая конторка и такой-же простеночный стол, очевидно, были куплены по случаю или из экономии, но не потому, что они соответствовали семейному вкусу. На этом столе стояло большое синее блюдо и два старинных серебрянных сосуда, а перед ними лежала толстая книга в темном, пергаментном переплете. В противоположном углу, против двери из лавки, находилась другая, отворенная дверь во внутренния комнаты, где также виднелся свет.

Деронда быстро оглянул всю комнату и тотчас-же должен был представить Якову ножик, который он нарочно купил, в белой оправе и с крючком.

- Вы желали именно такого, да? - спросил он.

Мальчик внимательно осмотрел ножик, открыл оба клинка и крючок, а потом, для сравнения, вынул из кармана свой ножик со штопором.

- Отчего вам нравится крючок лучше штопора? - спросил Деронда.

- Крючком можно захватывать разные вещи, а штопор только вытаскивает пробки, - ответил мальчик; - для вас штопор лучше, вы можете им откупоривать бутылки.

- Так вы согласны меняться? - сказал Деронда, заметив с каким восторгом старуха смотрела на внучка.

- А что у вас еще есть в карманах? - спросил Яков очень серьезно.

- Шш... шш... Яков! - сказала бабушка, и Деронда, поняв, что ему следует поддержать дисциплину, ответил:

- Этого я вам не скажу. Мы, ведь, уговорились только о мене ножей.

Яков пристально посмотрел на него и, подав ему свой ножик, деловым тоном сказал.

- Идет.

Потом этот маленький представитель еврейского племени выбежал в соседнюю комнату, где с кем-то заговорил скороговоркой; через минуту он вернулся и, увидав в дверях отца, схватил со стула маленькую, плисовую шапочку, поспешно надел ее и подошел к Когану. Последний, не снимая своей шляпы и не обращая никакого внимания на гостя, остановился посреди комнаты и, простирая руки над головами обоих детей, благословил их на еврейском языке. Потом, его жена вынула из колыбели малютку и также поднесла к нему для благословения. При виде этого зрелища Деронда решил, что закладчик, так гордившийся своим ремеслом, не был исключительно человеком прозы.

- Ну, сэр, я надеюсь, что мое семейство и без меня вас приняло радушно, - сказал Коган, снимая шляпу и усаживаясь; - вы очень аккуратны; ничто так не учит аккуратности, как нужда. Она, в свою очередь, полезна для всех. Я также знавал ее, начав сам зарабатывать себе хлеб с ранней молодости. Ну, посмотрим, посмотрим.

- Вот кольцо, о котором я вам говорил, - сказал Деронда, снимая его с пальца; - за него заплочено сто фунтов и, конечно, оно будет достаточным залогом для пятидесяти. По всей вероятности, я его выкуплю через месяц.

Блестящие глаза Когана как-то особенно засверкали, встретившись с наивным взглядом молодого человека, который полагал, что скорый выкуп доставляет удовольствие закладчику.

- Хорошо, хорошо, - сказал он, небрежно осмотрев кольцо; - мы поговорим об этом после трапезы. Вы, может быть, не откажетесь разделить ее с нами? Вы этим окажете нам большую честь.

Жена Когана и мать повторили это приглашение, и Деронда с удовольствием согласился. После этого все встали вокруг стола, на котором находилось только одно блюдо, покрытое салфеткою. Г-жа Коган поставила перед мужем фаянсовую чашку с водою для омовения рук. Он надел шляпу и громко воскликнул:

- Мардохей!

"Неужели это составляет часть религиозной церемонии?" - подумал Деронда, не понимая, какое значение могло тут иметь имя ветхозаветного героя.

Но в ту-же минуту из соседней комнаты раздался голос: "Сейчас", и он с любопытством устремил свой взгляд на отворенную дверь. К величайшему своему изумлению, он увидал на пороге фигуру того самого загадочного еврея, которого он утром встретил в книжной лавке. Мардохей также с удивлением взглянул на Деронду, но ни тот, ни другой ничем не обнаружили, что они уже знали друг друга. Мардохей молча сел на противоположном конце стола и холодно поклонился гостю, словно утреннее разочарование дурно расположило его к Деронде.

Коган умыл руки и, совершив обряд освящения субботы, кадуш семейства, в том числе, и Аделаиде-Ревекке, стоявшей на стуле. Потом Коган произнес еще одну еврейскую молитву, которой Яков вторил, надев шляпу по примеру отца. Наконец, все уселись за стол, и начался ужин, нисколько неинтересный для Деронды. Он даже не замечал, что ел, - настолько он был занят мыслью, как приступить к интересовавшим его вопросам. Кроме того, он думал и о Мардохее, с которым по временам изподлобья обменивался взглядами. На Мардохее не было праздничной одежды, но вместо утренняго, поношенного, черного сюртука, на нем было светлое, коричневое пальто, сильно осевшее от стирки: эта одежда еще рельефнее выделяла его энергичное лицо, окаймленное темными волосами, которое могло-бы принадлежать пророку Езекиилю. Деронда заметил, что Мардохею клали на тарелку хвост фаршированной рыбы и вообще самые дурные объедки, как обыкновенно поступают с бедными родственниками по старинному обычаю до-исторических времен.

Коган искусно поддерживал общий разговор и, как истый еврей, гордящийся своими верноподданнейшими чувствами, более всего говорил о королеве, её семействе и о посещении Англии, десять лет тому назад, французским императором и императрицей. Его жена и мать с удовольствием вторили ему.

- Наша малютка названа Евгения-Эсфирь, - заметила молодая г-жа Коган.

- Удивительно, как император похож на моего двоюродного брата, - сказала старуха.

- Я повел свою мать в Хрустальный дворец, чтоб показать ей императора и императрицу, - прибавил Коган, трудно-же было охранять ее в толпе.

- Ваша мать, вероятно, уже давно овдовела, и вы привыкли ухаживать за нею, - произнес Деронда, пользуясь случаем, чтоб навести полезную справку.

- Да, раненько пришлось мне начать о ней заботиться, ответил Коган - от этого обыкновенно сталь закаляется.

- Отчего закаляется сталь, папа? спросил Яков, не оставляя в тоже время и пирожное без надлежащого внимания. Отец мигнул гостю и сказал: - если ты положишь свой нос на точильню, то ты и себя закалишь.

Яков сполз со стула с куском пирожного в руке и подойдя к молчавшему до сих пор Мардохею и спросил: - что это значит положить нос на точильню?..

- Это значит, что ты молча, должен переносить оскорбления и обиды - со вздохом ответил Мардохей, ласково взглянув на мальчика; тот, в свою очередь, вложил в рот старику край пирожного, приглашая его этим угощаться и в то же время с тревогой наблюдая в каких размерах воспользуются его благородным предложением. Мардохей улыбнулся и откусил кусочек, видимо желая сделать мальчику удовольствие; это взаимное желание сделать приятное друг другу разом украсило обоих.

Деронда был очень разочарован, что его вопрос ни к чему не повел, и, обращаясь к Мардохею, сказал:

- А вы, вероятно, всю жизнь занимались науками?

- Да, я изучал кое-что, - ответил он спокойно; - а вы? Судя по купленной вами книге, вы знаете немецкий язык?

- Я научился ему в Германии, - сказал Деронда. - Вы постоянно занимаетесь книжной торговлею?

- Нет, я только заменяю книгопродавца Рама во время его отсутствия, - произнес Мардохей, смотря на Деронду с прежним интересом, словно лицо молодого человека имело для него особую чарующую силу; - может быть, вы знаете по еврейски?

- К сожалению, нет.

- Я занимался не чтением книг, а кое-чем другим более полезным: например, я знаю цену камням и могу сам оценить ваше кольцо, - сказал Коган, - но, - прибавил он, понижая голос, - что вы за него хотите?

- Пятьдесят или шестьдесят фунтов, - ответил Деронда небрежно.

Коган с минуту помолчал, засунув руки в карманы и пристально посмотрел на Деронду.

- Не могу дать такой цены, - произнес он; - очень рад был-бы вам услужить, но более сорока фунтов, право, нельзя.

- Значит по рукам, я вам приготовлю билет, - сказал Коган и поднял руку в знак окончания разговора.

Он сам, Мардохей и Яков снова надели шляпы, и Коган произнес благодарственную молитву, которой вторили другие. Наконец, голос Мардохея покрыл все остальные и он, скрестив руки, произнес отдельное, довольно продолжительное славословие торжественным, восторженным тоном. Не только тон этот, но и отсутствие всякой самоуверенности делали его существом совершенно противоположным Когану. Трудно было понять, как среди буржуазного, благоденствующого семейства очутился этот странный человек, который, несмотря на свою нищенскую внешность, возбуждал в Деронде какой-то смутный страх и сожаление о том, что он не оправдал ожиданий этого еврея.

- Это, повидимому, необыкновенный человек, - сказал Деронда, обращаясь к Когану; но тот пожал плечами и ударил себя пальцем по лбу, ясно указывая, что Мардохей, по его понятиям, был не в здравом уме.

- Нет, - ответил Коган с презрительной улыбкой, переглянувшись с женою и матерью; - я его держу из милости. Он прежде работал на меня, но потом он стал хворать и до того ослабел, что я его решил призревать. Он мне большая помеха, но его присутствие приносит благословение нашему дому, и он учит сына. Кроме того, он чинит часы и золотые вещи.

Деронда едва мог удержаться от улыбки при этой смеси доброты и желания оправдать ее разсчетом. Он хотел продолжать вопросы о Мардохее, загадочная личность которого становилась для него все более и более интересной, но Коган перебил его и навел разговор на заклад бриллиантового кольца, который он также считал добрым делом. Отдав кольцо, Деронда получил сорок фунтов и билет; теперь уже ему нельзя было более оставаться и он ушел от своих новых знакомых, не достигнув никакого результата, кроме того только, что у него был постоянный предлог в виде закладного билета для возвращения к Коганам после Рождества. Он твердо решился тогда поближе познакомиться с Мардохеем, от которого он мог бы узнать все подробности о Коганах, между прочим, и причину, по которой нельзя было спрашивать у старшей г-жи Коган, была-ли у нея дочь.