Даниэль Деронда.
Часть седьмая. Мать и сын.
Глава L.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть седьмая. Мать и сын. Глава L. (старая орфография)

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ.

МАТЬ и СЫН.

ГЛАВА L.

"Моему сыну Даниелю Деронде.

"Наш добрый друг, сэр Гюго Малинджер, вероятно, сообщил уже тебе, что я желаю тебя видеть. Мое здоровье очень разстроено, и я хочу, не теряя времени, передать тебе то, что я долго скрывала в своей душе. Будь непременно в Генуе в отеле "Италия" к 14 числу сего месяца. Жди меня там. Я точно не знаю, когда я буду в состоянии приехать из Специи. Это зависит от многих обстоятельств. Не уезжай, не повидав меня, княгиню Гольм-Эберштейн. Привези с собою бриллиантовый перстень, подаренный тебе сэром Гюго. Я желаю его видеть.

Таково было содержание письма, переданного сэром Гюго Деронде. Оно, по своим неопределенным выражениям, не давало молодому человеку ни малейшого ключа к объяснению загадки его жизни; а сэр Гюго упорно молчал, очевидно, дав слово матери Даниеля не открывать ему роковой тайны. Деронда и сам не мог не подчиниться этому молчанию и разубедившись в своей всегдашней уверенности, что сэр Гюго его отец, не хотел делать более никаких предположений, а решился мужественно встретить свою судьбу, какова-бы она ни была.

В подобном настроении, он не желал кому-бы-то ни было сообщать о причине своего отъезда: менее-же всего - Мардохею, который, узнав, что Деронда едет куда-то для того, чтоб открыть тайну своего происхождения, мог-бы возъиметь новую надежду, которая причинила-бы ему новые волнения. Он объявил Мардохею, что уезжает по делу сэра Гюго, не зная сам на сколько времени, но, вероятно, не на долго.

- Я попрошу, чтобы ко мне привели на это время маленького Якова, - сказал Мардохей, надеясь в обществе этого мальчика хоть несколько утешиться в разлуке с Дерондой.

- Хорошо, я поеду к м-с Коган и уговорю ее отпустить внука, - сказала Мира.

- Старуха бабушка вам ни в чем не откажет, - сказал Деронда и прибавил, с улыбкой глядя на Мардохея; - я очень рад, что вы ошиблись. Вы думали, что старой м-с Коган будет неприятно видеть Миру.

- Признаюсь, я недостаточно высоко ценил её доброе сердце, - ответил Мардохей: оказывается, что она способна радоваться тому, что цветет чужое растение, хотя её собственное без времени завяло.

- О! они все очень добрые, славные люди! Мне кажется, что мы все друг другу родные! - воскликнула Мира, весело улыбаясь.

- Что-бы вы чувствовали, еслиб Эзра Коган оказался вашим братом? - спросил Деронда, недовольный тем, что она так сочувственно отзывается о людях, причинивших ему из-за нея столько безпокойств.

- Он - недурной человек, - сказала Мира, с удивлением взглянув на Деронду: - он, я думаю, не бросил-бы никого из своих близких.

Но не успела она произнести этих слов, как вдруг покраснела и, бросив из подлобья взгляд на Мардохея, отвернулась от него. Она думала теперь о своем отце, который составлял предмет многих грустных разговоров её с братом. Мысль, что отец может явиться к ним во всякое время, пугала ее, и его страшный образ мерещился ей повсюду.

Деронда понял её невинный намек и последовавшее затем смущение. И, как было ему не понять чувств, совершенно сродных с его собственными теперешними чувствами! Судя по письму его матери, он мог догадаться, что его встреча с ней не будет очень утешительной.

Действительно, это письмо, фактически приблизившее его к матери, вместе с тем, как-бы удалило ее из его сердца навсегда. С давних пор в его мечтах мать являлась существом, не пользовавшимся должным уважением и состраданием, существом, жизнь которого была недостаточно полна, за отсутствием любви и попечения о нем. Но теперь это представление казалось ему столь-же несправедливым, как и предположение о том, что сэр Гюго его отец. Он с удивлением сознавал, что, читая холодные строки матери, он неожиданно стал чувствовать к ней полное равнодушие. Таинственная маска, с неясной, неопределенной речью, заменила место дорогого его сердцу существа, созданного его воображением и сосредоточившого на себе его теплую, сыновнюю любовь. Отправляясь в Геную, он больше думал о Мардохее и Мире, чем о матери, которую ему предстояло увидеть первый раз в жизни.

ты был моим родным сыном. Это, конечно, было-бы лучше, и мои владения, унаследовал-бы ты вместо моего милого племянника. При том-же, ты был-бы тогда обязан выступить на политическое поприще. Впрочем, надо покориться судьбе.,

Прибыв в указанный отель в Генуе, Деронда узнал, что княгиня Гольм-Эберштейн еще не приехала. Через два дня он получил второе письмо, в котором она уведомляла его, что обстоятельства удерживают ее от путешествия и просила терпеливо подождать ее недельки две, а, быть может, - и более.

Таким образом, Деронда должен был оставаться не-определенное время в безпокойной неизвестности и отыскивать для себя в этот промежуток времени такое занятие, которое успокоило-бы его взволнованные чувства. Хотя он и прежде бывал в Генуе, но только проездом и поэтому находил теперь много интересного для изучения, как на улицах и набережных, так и в окрестностях города. Но чаще всего он катался в лодке по морю, любуясь великолепным видом на гавань и городския здания. Однако, на что он ни смотрел, о чем-бы он ни думал, не исключая и предстоявшого свидания с матерью, все его мысли вращались вокруг Мардохея и Миры. Так, катаясь по громадной, живописной гавани, он думал о тех испанских евреях, которые, за несколько столетий до нас, во время бегства из Испании, остановились в Генуе, и, сойдя на берег, распространили по всему городу чуму. Как-то невольно мечты о предполагаемых, своих предках соединялись в его голове с историческими фактами, которые получили в его глазах новый, особенный интерес, со времени его знакомства с Мирой и, в особенности, с Мардохеем. Он прямо не желал, даже в глубине своего сердца, чтобы надежды Мардохея исполнились, но постоянно повторял себе, что не имеет свободного выбора в этом деле; что желать одного исхода предпочтительно перед, другим, было чем-то вроде отречения заранее от своих родителей. Ему оставалось только признать совершившийся факт, тем более, что, разочаровавшись в своей уверенности на счет родства с сэром Гюго, он уже не мог составить никаких определенных предположений о том, кто были его родители.

Среди этой мучительной неизвестности, которой он старался противодействовать настолько, насколько это возможно для человека в положении полной апатии, на него находило продолжительное безпокойство, которое он и не старался разсеять, а скорее грустно обдумывал несчастье того, кому он не в силах помочь: он думал о Гвендолине. В сложном механизме нашей внутренней природы существует чувство, совершенно отличное от страстной любви (на которую однако способны не все), и в то-же время это не дружба и не преданность от восторженного уважения или от сострадания. Ощущая подобное чувство к женщине, мы обыкновенно говорим: я любил-бы ее, если-бы... Это еслибы еслиб вспышки и замены избранного сердцем вечного блаженства скоро преходящим капризом.

Так шли дни; в воздухе Италии чуялось, что война Австрии объявлена и что события одно за другим быстро подвигаются к Садовскому бою, изменившему судьбы всего мира. Между тем, жара в Генуе к полудню, становилась нестерпима, дороги покрывались густым слоем белой пыли, олеандры в садах принимали вид уставших кутил и только прохладный вечер вызывал на набережные все население, которое жило веселой, общественной жизнью лишь в эти вечерние часы до тех пор, пока воцарялась ночная тишина, и среди окружающого мрака загорались одне звезды на небе да маяк на берегу. Деронда безсознательно следил за этим правильным круговоротом суток, ожидая какого-нибудь события. Неизвестность так томила его, что он отворачивался от всякого занятия, даже от чтения и смотрел на какую-бы-то ни было деятельность глазами узника, с минуты на минуту ожидающого освобождения.

Много безсонных ночей он провел сидя у окна, созерцая мертвую тишину, устремив свой взгляд на слегка проницаемую тьму, угнетенный неизвестностью своего положения, которому Мардохей придавал такое великое значение.

Наконец, однажды утром он услыхал странный стук в дверь его номера. В комнату вошел ливрейный лакей и передал по-французски, что княгиня Гольм-Эберштейн приехала, но будет отдыхать весь день, а вечером в семь часов ждет к себе м-ра Деронду.