Даниэль Деронда.
Часть седьмая. Мать и сын.
Глава LII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть седьмая. Мать и сын. Глава LII. (старая орфография)

ГЛАВА LII.

Между письмами, полученными Дерондой на следующий день, было письмо от Ганса Мейрика, написанное со свойственным Мейрикам красивым почерком, в полушутливом тоне.

"Дорогой друг!" - писал он - "Во время твоего отсутствия, я развлекаю себя посещениями еврейского пророка, во время которых я изучаю формы его головы и соглашаюсь с тем общим принципом, что все лучшее на свете должно быть непременно еврейское. Я никогда не считал себя строгим мыслителем, но все-таки я понимаю, что, если A - самое лучшее, а B случайно тоже самое лучшее, то B - A, хотя раньше этого нельзя было предвидеть. На этом основании я признаю справедливость одной протестантской брошюрки, где доказывается, что протестантское искусство выше всего. Наш пророк необыкновенно интересный собеседник - он лучший тип, чем Рембрандт нашел в своем Раби: я никогда не ухожу от него без какого-нибудь нового открытия. Я постоянно удивляюсь тому, что, хотя он питает горячия чувства к своему народу и к его традициям, я его все-таки не могу считать строгим приверженцем еврейства. Он плюет при произношении слова "язычник", надеется, что у язычников будут напрасно слюнки течь при виде куска жареного левиафана, между тем, как евреи будут его иметь "ad libitum". Я сознаюсь, что всегда относился легко к твоим похвалам относившимся к Мардохею, зная, что ты готов усвоить себе допотопную точку зрения, чтоб только не отнестись недостаточно несправедливо к ихтиозавру. Но теперь, лично беседуя с ним, я, действительно, готов признать, что это философско-мистический энтузиаст и, вместе с тем, очень умный диалектик. Подобное соединение, может быть, составляет привиллегию одних только" евреев. Я никогда с ним не спорю и вполне соглашаюсь,

1) что целый христианин равняется трем четвертям еврея,

2) что со времени александрийских философов, самые глубокие мыслители были евреи; я даже хочу доказать Мире, что, за исключением некоторых мелочей, между мною и Маймонидом нет никакого различия. Однако, последнее время твой легкомысленный и влюбленный друг никак не может решиться на объяснение. Если-б Мира не была так очаровательна и если-бы сидеть рядом с нею - не составляло такого райского блаженства, то я давно бросился-бы к её ногам и спросил-бы ее: хочет-ли она, чтоб я с отчаяния застрелился или нет? Правда, я питаюсь надеждами, которые составляют чрезвычайно полезный капитал, если только не ищешь их реализации. Мои надежды странствуют среди цветов и не боятся ничего, кроме чудовищной, как Янус, богини Действительности. Однако, серьезно говоря, я убежден, что правда, наконец, восторжествует, предразсудки исчезнут и соединение необыкновенных дум, наконец, осуществится; или иначе говоря, еврейка, которую я предпочитаю всем женщинам, предпочтет меня всем мужчинам".

Далее, Ганс сообщал, что Мира в последнее время стала немного грустна, и постоянно старается это скрывать; он объяснял это тем, что брат её таял на её глазах. Вообще-же домашняя жизнь Мейриков, но его словам, разнообразилась посещениями его товарища по университету, Рекса Гаскойна, готовящагося в адвокаты, и его сестры, которая оказалась двоюродной сестрой Ван-Диковской герцогини. "Гаскойн хочет непременно, - писал Мейрик, - чтоб я погостил у его отца в августе месяце, но я стал так знаменит, что меня рвут на части, и сэр Гюго предлагает мне отправиться к нему в аббатство и, - да простит ему Господь его смелость - написать портреты его трех дочерей в стиле Генсборо. Я думаю, что в моих прямых интересах принять это приглашение. К тому-же, он, из любви к тебе, удивительно со мною любезен, и его болтовня меня очень забавляет. Между прочим, он сказал мне, что твоя Ван-Диковская герцогиня отправилась с мужем на яхте в Средиземное море. Мне тогда неожиданно пришла в голову мысль, что, вероятно, с яхты можно сойти на берег, а с берега можно поехать на яхту... Не будешь-ли ты иметь случая продолжать с нею ваши богословские споры? А герцог Альфонсо тоже богослов? Впрочем, я уже вижу, как ты, насупив брови, бросаешь мое письмо и принимаешь гневную позу, оглашая воздух восклицаниями: "о, мрак! о, ночь!"

Несколько месяцев тому назад это письмо произвелобы на Деронду неприятное впечатление, особенно те строки, которые касались Миры. Но с тех пор, как Мира переехала к брату, в судьбе Деронды произошла сильная перемена, завершившаяся открытием его происхождения и долженствовавшая осветить совершенно новым светом всю его будущность. Поэтому разглагольствования Ганса о его надеждах, возбудили в Дероиде не гневное раздражение, а только удивление, так-как он считал Ганса слишком легкомысленным, чтоб ему была доступна истинная любовь.

"Он уже начинает играть в любовь, - думал Деронда, - и придает всей истории комический характер. Он очень хорошо знает, что не может одержать над ней победу. Бедный Ганс! Он и не подозревает, что мне могут быть неприятны его изъяснения в любви к Мире! Мне кажется, что, если-б мы оба находились в огне, то он никогда не подумал-бы о том, что я могу также гореть. В сущности, он добрый, любящий человек, но никогда не заботится о других, а исключительно занят собою".

Отстранив, таким образом, мысль о любви Ганса к Мире, и решив, что отъезд Гвендолины с мужем за границу, вероятно, был отголоском его последняго свидания с нею, Деронда остановился с безпокойством на известии о таинственной грусти Миры. Он не соглашался с объяснением Ганса относительно этого неожиданного явления и спрашивал себя: не случилось-ли чего-нибудь во время его отсутствия, или не боялась-ли она какого-нибудь угрожающого ей в будущем обстоятельства? Наконец, может быть, Мардохей сообщил ей свои надежды на счет еврейского происхождения Деронды, и она, по своей впечатлительности, заподозрила, что Деранда относился к её брату не с искренним уважением, как казалось сначала, а лишь с унизительным состраданием.

В этом последнем отношении, Деронда верно понимал благородную, впечатлительную натуру молодой девушки, которая всегда, хотя и тайно, протестовала против покровительственного обращения с нею окружающих ее лиц во все моменты жизни до встречи с ним. Даже та глубокая благодарность, которую она питала к нему и старалась выражать при всяком удобном случае, большею частью происходила от сравнения его обращения с нею с обращением других. Отгадать эту тайну Деронда мог только благодаря замечательному сродству их чувств. Но за то, он совершенно ошибался, предполагая, что Мардохей нарушил обет своего безмолвия. Никому, кроме Деронды, он ни слова не говорил о своих отношениях к нему и о питаемых им надеждах; он поступал так не только потому, что этот предмет был в его глазах слишком священным для пустой болтовни, но и потому, что он видел, как неприятно было Деронде упоминать о своем происхождении.

- Отчего это, Эзра, когда я говорю с Дерондой, мне всегда кажется, что он еврей? - спросила однажды Мира.

- Вероятно, потому, что он обращается с нами, как с братом и сестрой, - ответил Мардохей со спокойной улыбкой; - но он не любит, чтобы говорили при нем о различии вероисповеданий.

- М-р Ганс говорил мне, что Деронда никогда не жил со своими родителями, - продолжала Мира.

- Не разспрашивай о нем, м-ра Ганса, - ответил Мардохей, - все что захочет нам сказать о себе Даниель Деронда, он передаст нам сам.

Мира почувствовала в этих словах упрек, точно так-же, как Деронда в отказе Мардохея, открыть ему семейную тайну Коганов. Но подобным упреком Мардохея она только гордилась!

- Я не знаю никого, который был-бы благороднее моего брата, - сказала однажды Мира, сидя с глазу-на-глаз с м-с Мейрик в маленьком домике в Чельси, - трудно поверить, что он принадлежит к той среде, в которой я некогда жила. Она мне всегда казалась отвратительной, но, смотря на Эзру, я прихожу к убеждению, что его жизнь приносит всем добро, хотя сам он сильно страдает. Мне стыдно, что я хотела умереть от временного и незначительного горя сравнительно с тем, что он переносит. Его душа так полна, что он не может желать смерти. Глядя на него, я чувствую то-же, что ощущала вчера, возвращаясь усталая домой по парку, где яркое солнце весело блестело в безчисленных каплях дождя, дрожавших на листьях и цветах. Все на небе и на земле было так прекрасно, так целомудренно, что заботы и горе казались ничтожной мелочью, и я чувствовала себя более терпеливой, более спокойной, чем всегда.

Грустный тон этих слов заставил м-с Мейрик пристально взглянуть на молодую девушку, и она заметила на её лице ясные следы сдерживаемых страданий.

- У вас есть какое-нибудь горе, голубушка? - спросила м-с Мейрик.

- Может быть; я слишком труслива и во всем вижу опасность, - произнесла Мира, после минутного колебания; - но, не следует безпокоить других, без крайней необходимости.

- О, милая Мира, матери для того и существуют, чтобы выслушивать горести и заботы детей. Вы безпокоитесь о том, что у вас мало уроков и что они прекратятся с

М-с Мейрик была уверена, что она не задела больной струны Миры, но все-же надеялась, что её догадка облегчит исповедь молодой девушки.

- Нет; - ответила Мира, нежно качая головой; - правда, очень грустно, что многия дамы, обещавшия мне уроки, не сдержали своего слова, но я надеюсь, что после праздников, я достану занятия в школах. К тому-же, вы знаете, что я теперь богата, как принцесса. Я еще не тронула ста фунтов стерлингов, которые мне дала м-с Клесмер, а что касается Эзры, то я не боюсь, чтоб он когда-нибудь, нуждался, так-как м-р Деронда сказал мне: "я считаю для себя величайшею честью разделить с вашим братом все, что имею". Нет, я не боюсь нужды в куске хлеба.

- Чего-же вы боитесь? Вы опасаетесь за ваше душевное спокойствие? Но, милое мое дитя, думать об опасностях только тогда полезно, когда их можно предотвратить. Иначе, придется безпокоиться всегда без всякого основания. Разве вы теперь имеете более причин для безпокойства, чем, например, месяц тому назад?

- Да, - ответила Мира, - я скрыла это от Эзры, но, простите, вам не могу не сказать. Я видела отца.

М-с Мейрик с трудом удержалась, чтоб не осыпать этого непрошенного гостя ругательствами.

- Он очень изменился, - продолжниа Мира; - он уже в последнее время, перед моим бегством был очень слаб, изнурен и часто плакал. Я рассказала Эзре все известное вам и он говорит, что отец часто предавался игре и поэтому был постоянно в нервном волнении. Увидав его, я невольно остановилась; настолько он похудел; одежда его вся из лохмотьев, а товарищ, с которым он ходил, на взгляд еще страшнее его. Они торопились сесть в дилижанс.

- Надеюсь, он вас не заметил.

- Нет, я только-что вышла от м-с Раймондс и стояла под аркой. Но эта минута была ужасна! Вся моя прежняя жизнь, воскресла предо мною и я лишь вздохнула свободно, когда он уехал, не заметив меня. Но, в то-же время, мне стало больно и стыдно, что я отвернулась от отца. Что он делал? где он жил? Как могла я не признать его, не помочь ему хоть чем-нибудь? Самые разнообразные чувства терзали мое сердце и, право, не помню, как я вернулась домой. Я знаю только, что я повторяла про себя: "я не могу, я не должна говорить об этом Эзре".

- Вы боитесь его встревожить? - спросила м-с Мейрик.

- Да, - ответила Мира и прибавила с заметным колебанием: - меня удерживает и нечто другое. Это чувство я скрыла-бы даже от матери, но вам я скажу все. Я стыжусь за отца и, странно, более всего стыжусь за него перед Эзрой. Мне больно, что Эзра знает всю правду об отце и невыносима мысль, что он когда-нибудь явится и принужден будет выслушать упреки сына. Мне кажется, что я с радостью согласилась-бы тайно содержать его на мою трудовую копейку, только, чтоб Мардохей его не видел.

- Вы не должны развивать в себе этого чувства, Мира, - ответила м-с Мейрик - это нехорошее и опасное чувство. Вы не должны ничего скрывать от своих друзей.

- Вы полагаете что я обязана объявить Эзре, что я видела отца? - спросила Мира.

- Нет; я не считаю этого необходимым, потому что он может не попадаться вам более на глаза и вы, таким образом, избавите брата от излишних тревог. Но обещайте мне Мира, что, если когда-нибудь отец найдет вас, то вы сообщите об этом всем нам. Дайте мне слово; я, кажется, имею право этого требовать от вас?..

Мира несколько потупилась и наконец, протянув руку м-с Мейрик, торжественно сказала:

- Вы этого желаете? Я даю вам слово. Давно уже я привыкла затаивать в своем сердце подобные горькия чувства. Но вы не поверите, как тяжело, как жестоко стыдиться своего собственного отца!

На глазах Миры не было видно слез, так-как она не позволяла себе такого проявления слабости, но в её голосе слышалось самое глубокое горе. М-с Мейрик, несмотря на всю свою доброту, не могла в этом отношении сочувствовать молодой девушке и принимала её симпатию к такому недостойному отцу за совершенно излишнюю нежность, понятную еще в матери относительно сына, но не в дочери относительно отца. Она едва не высказала желания, чтобы отец Миры скорее попал в тюрьму, и только успокоилась мыслью, что обещание, данное Мирой, предотвратить ее от излишней слабости.

Этот случай был единственной причиной, которую Мира могла-бы представить в объяснение её странной грусти, о которой Ганс писал Деронде. В её настроение входил еще один новый элемент; но он был смутен и не ясен как, например, предчувствие перемены погоды, и потому Мира не могла даже дать себе в нем отчета. Быть может, первые семена этой грусти были заброшены в сердце молодой девушки странным поведением Гвендолины, котбрая, очевидно, приезжала к ней не для приглашения её на вечер, а чтоб распросить о Деронде. Мира скрыла от всех это посещение, но оно возбудило в ней первые тревожные мысли об отношениях Деронды к тому обществу, которое она знала довольно близко по своей сценической деятельности и разнообразному чтению, хотя сама не принадлежала к нему. Мало-по-малу все, что было ей известно о светских интригах и любовных похождениях, стало сосредоточиваться вокруг центральной фигуры м-с Грандкорт, становившейся все более и более ей ненавистной, и, хотя она прямо не признавала за собою ни каких прав, на Деронду, но ее мучила мысль, что он вращался в такой среде, где его чувства и действия могли придти в столкновение с подобной женщиной. Ей никогда не приходило в голову, чтоб она сама или кто-нибудь другой могли думать о Деронде, как об её женихе; об этом не могло быть и речи не только по её личному мнению, но и по мнению всего семейства Мейрик, которое считало его отношения к молодой девушке такими определенными, что всякое подозрение любовных замыслов показалось-бы им оскорбительным для её избавителя и покровителя. В этом с ним вполне соглашался и Ганс. Действительно, некоторые люди бывают поставлены на такой пьедестал, что обыкновенное, житейское чувство, особенно любовь, как бы унижает их в глазах их поклонников. Благодаря такому, именно, взгляду, добрые Мейрики послужили первой причиной тревоги в юном сердце Миры. Конечно, повод к этому был самый незначительный, но он подготовил почву, и её впечатлительная натура быстро откликнулась на последующия события.

Познакомившись с Анной Гаскойн, Мейрики, естественно, устроили ей свидание со своей любимицей, Мирой, причем, кроме хозяйки, были дома и все три её дочери. Усевшись вокруг чайного стола, эти юные создания вскоре завели самую дружескую, оживленную беседу.

- Представьте себе наше удивление, Мира, сказала Кэти, когда, упомянув о м-ре Деронде и Малинджерах, мы узнали, что мисс Гаскойн с ними знакома.

- Я, собственно говоря, с ними не знакома, - ответила Анна, - но несколько месяцев тому назад, моя двоюродная сестра вышла замуж за м-ра Грандкорта, племянника сэра Гюго Малинджера.

- Да: наши матери сестры. В прошлом году оне обе потеряли все свое состояние. Мой папа состоит пастором и потому нам пришлось только отказаться от званных обедов и экипажей; но бедная тетя Давило была в очень печальном положении, так как у нея четыре дочери, кроме Гвендолины. Но когда Гвендолина вышла замуж за Грандкорта, дела их поправились, потому что он очень богат.

- А м-ра Деронду вы видали? - спросила Маб.

я сама, спросила однажды у Гвендолины ее мнение о нем, и она мне сказала: "не говори никому, Анна, но у него, кажется, черные волосы"... Она всегда была очень странная и любила шутить. Но, право, удивительно, что мне пришлось услышать о нем так много, благодаря тому, что я имела удовольствие познакомиться с вами.

- Наоборот: все удовольствие выпало на нашу долю - ответила м-с Мейрик; - но удивительно было-бы, если-б вы в нашем доме ничего не услыхали о м-ре Деронде, не правда-ли Мира?

Мира молча улыбнулась, но соединение некоторых имен и образов возбудило в ней какое-то странное неудовольствие.

- Мой сын называет м-с Грандкорт Ван-Диковской герцогиней, - продолжала м-с Мейрик, обращаясь к Анне, - он находит ее слишком блестящей и картинной.

- Да, Гвендолина всегда была красива, и все мужчины влюблялись в нее до безумия. Я их, бедных, очень жалела, потому что они всегда бывали несчастны...

- Папа одобрил выбор Гвендолины, а тетя говорит, что он очень щедр - сказала Анна, решившись скрыть свое собственное мнение; но потом, не выдержав, прибавила: - мне он не нравится: он такой гордый и апатичный. Мне кажется, что Гвендолине лучше было-бы выйти за более молодого и более живого человека. Впрочем, может быть, я говорю так потому, что у меня есть чудный брат, и все мужчины мне кажутся стоящими ниже его.

- Подождите, вот вы увидите м-ра Деронду, - сказала Маб - и убедитесь, что никакой брат не выдержит сравнения с ним.

- Наши братья должны нравиться всем, потому, что никто не осмелится называть м-ра Деронду своим женихом, - заметила Кэти.

- Конечно! - воскликнула Маб. - Мне кажется, что никому даже и в голову не прийдет мысль, что он тоже молодой человек, что у него есть счет от портного или машинка для снятия сапог, как у Ганса. Я, по крайней мере, не могу себе представить, чтоб он мог влюбиться.

"Бубны и Черви"; только мне стоило много труда найдти ему достойную невесту. Я так и не нашла никого подходящого.

- Тебе надо было посмотреть на м-с Грандкорт, - заметила мать; - по словам Ганса, она и м-р Деронда прекрасная пара. Она белокура и очень высокого роста. Но вы, ведь, ее знаете, Мира, и умеете в нескольких словах охарактеризовать человека. Что вы думаете о м-с Грандкорт?

- Я полагаю, что она похожа на принцессу Эболи в Дон-Карлосе, - ответила Мира серьезно.

- Ваше сравнение нам не понятно, - с улыбкой ответила м-с Мейрик.

- Вы сказали, что м-с Грандкорт - блондинка высокого роста, - произнесла Мира, слегка побледнев: - это совершенно справедливо.

- М-с Грандкорт желала брать уроки у Миры, - заметила м-с Мейрик, обращаясь к Анне, - и многия другия светския красавицы выразили то-же желание, но, вероятно, у них не хватило для этого времени.

После этого, разговор перешел на другие предметы, и уже никто более не упоминал о принцессе Эболи. Это сравнение сорвалось с языка Миры под впечатлением удара, поразившого ее в самое сердце. Этот разговор с самого начала был ей неприятен, но замечание м-с Мейрик, что фигуры Гвендолины и Деронды как нельзя более подходят друг к другу подтвердило её тайное, еще смутное предположение, что эта стройная красавица имела какое-то влияние на его судьбу. Долго после возвращения от Мейриков она чувствовала во всем своем существе какую-то нервную дрожь.

отличных от нас, то есть, от тебя?

- Нет, нисколько, - ответил Мардохей, - напротив: я очень рад, что он имеет подготовку, которой мне не доставало, что он всесторонне развитый человек. Тем лучше, что у нас различные духовные богатства, - прибавил он, вспомнив, что его сестра не знает и не должна знать об его надеждах на счет Деронды; - тем сильнее будет наша дружба.

- Плохо, сестра, очень плохо, - но это никогда не случится, - ответил Мардохей, с нежной улыбкой глядя на сестру, которая, как он полагал, говорила это из сочувствия к нему.

Мира замолчала. Она мысленно сравнивала свое настроение с настроением брата и сознавала всю свою сравнительную мелочность. Отчего она не могла довольствоваться тем, чем удовлетворялся он? Отчего ее тревожили смутные, неопределенные опасения, среди которых главную роль играло ненавистное ей имя?.. Вот где скрывался главный источник той затаенной грусти, которую в молодой девушке заметил Ганс.