Даниэль Деронда.
Часть восьмая. Плоды и семена.
Глава LXI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть восьмая. Плоды и семена. Глава LXI. (старая орфография)

ГЛАВА LXI.

Известие о смерти Грандкорта произвело сильное впечатление еще в одном доме, кроме пасторского дома в Пеникоте, и поразило еще одно сердце, кроме сердца Рекса Гаскойна.

Ганс Мейрик постоянно приносил матери "Times", которая очень любила прочитывать всю газету, начиная от передовой политической статьи вплоть до объявлений о свадьбах. Последния приносили ей особое удовольствие, так-как этим путем она узнавала конец всех светских романов, не имея времени узнавать их начало. Особенно аккуратно Ганс приносил газету по четвергам, когда Мира давала Маб урок пения. В один из таких четвергов, он, как всегда, тихо вошел в дом, отперев дверь собственным ключем, и, появившись в гостиной, стал так громко шелестить газетой, что музыка и пение поневоле прекратились.

- Ганс, - воскликнула Маб; - зачем ты поднимаешь еще более неприятный шум, чем даже мое пение!

- Ну покажи: какие удивительные вести ты принес? - спросила м-с Мейрик; - не отдают-ли австрийцы Венецию?

- Да, известие, действительно., из Италии, но только не об этом, - сказал Ганс, многознаменательным тоном.

- Надеюсь, что не случилось ничего дурного? - сказала м-с Мейрик, с безпокойством думая о Деронде.

Та-же мысль блеснула и в голове Миры, причем сердце её дрогнуло.

- Нет, ничего дурного не случилось, по крайней мере, для наших друзей, - ответил поспешно Ганс; - напротив, судьба даже кое-кому улыбнулась... Я никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь умер так кстати...

- Ганс! - воскликнула Маб с нетерпением; - скажи-же, что случилось?

- Герцог Альфонсо утонул, а герцогиня жива, - произнес Ганс - подавая газету м-с Мейрик и указывая на один из столбцов; - главное, Деронда был в то время в Генуе и видел, как рыбаки вынесли ее на берег. Повидимому она бросилась в воду вслед за мужем: но, признаюсь, я никогда не ожидал-бы подобного неблагоразумного поступка со стороны герцогини. Как-бы-то ни было, Деронда очень ловко подвернулся, чтобы ухаживать за нею.

Мира молча опустилась на стул, поникнув головой.

- Бедная! - промолвила м-с Мейрик, передавая газету Маб; - она, должно быть, очень любила мужа, если решилась броситься, за ним в море.

- Она это сделала не иначе как по ошибке! - произнес Ганс с лукавой улыбкой: - какая женщина может любить ревнивого баритона с леденящим взором, вечно поющого не в такт? Поверьте мне: её муж играл именно такую роль. Он не мог придумать ничего лучшого, как только утонуть. Герцогиня теперь свободна и может выдти замуж за человека, взгляды которого могут воспламенять, а не замораживать женщину. Я конечно буду приглашен на их свадьбу...

- М-р Ганс, вы не должны так, говорить! - воскликнула Мира, дрожащим от негодования голосом, вскакивая со стула и гневно сверкая глазами; - м-р Деронда не заслужил, чтобы вы так выражались о нем. Зачем вы говорите, что судьба улыбнулась ему. Зачем вы так легко относитесь к смерти? Почем вы знаете, что он был бы счастлив, женившись на м-с Грандкорт? Это, быть может, послужило-бы только к его несчастью! Во всяком случае, она отвлекала-бы его от моего бедного брата; но едва-ли м-р Деронда счел бы для себя возможным так истерзать сердце моего брата.

Все присутствующие были поражены переменой, происшедшей в ней. Мира страшно побледнела, так что даже губы её, обыкновенно темно-малиновые, побелели, и все её лицо дышало гневом.

- Я с вами согласен: я дурак и невежда, - произнес Ганс, краснея и говоря с нервной дрожью в голосе; - пойду и повешусь, как Иуда, если только можно здесь произносить его имя...

Даже в самые грустные минуты Ганс не мог удержаться от шутки. Но гнев Миры не утих. Она молча села за фортепиано и положила перед собою ноты, точно желая продолжать урок.

- Мира совершенно права, Ганс, - сказала Маб; - ты всегда произносишь имя м-ра Деронды всуе. Как тебе не стыдно шутить насчет его женитьбы на м-с Грандкорт!

- Будемте продолжать, Маб, - сказала Мира необычайно резким для нея тоном; - спойте еще раз ту-же арию или, хотите, я вам ее спою?

- Пожалуйста, спойте лучше вы! - сказала Маб.

Мира пропела "Lascia ch'io pianga" с особенной силой и задушевностью. Окончив последнюю ноту, она встала и поспешно сказала:

- Мне надо идти домой: Эзра меня ждет.

Она молча протянула руку м-с Мейрик, вместо того, чтобы поцеловать ее, как всегда, но добрая женщина притянула к себе прелестную головку Миры и тоном нежного участия сказала:

Мира чувствовала, что она огорчила м-с Мейрик резкой выходкой против Ганса, и жалела, что выказала ей такую черную неблагодарность.

Ганс, не говоря ни слова, взял свою шляпу и подошел к дверям.

- Ты-бы, Ганс, лучше не провожал сегодня Миру, - сказала Маб; ей, вероятно, будет твое присутствие неприятно.

- Я только буду смотреть, чтобы с нею ничего не случилось, - ответил Ганс смиренно.

борьба разнородных мыслей и чувств.

Ганс, с своей стороны, был также погружен в серьезную думу. Гнев Миры пробудил в его голове новую мысль, и он называл себя дураком, что прежде не напал на нее. Он с безпокойством спрашивал себя, не занимал-ли Деронда в сердце Миры большее место, чем подобает благодетелю? К чести Ганса надо сказать, что это безпокойство было не эгоистичное; он был вполне уверен, что Деронда и м-с Грандкорт любили друг друга. Это мнение подтверждали не только его собственные наблюдения, но и рассказы Анны Гаскойн. Что-же касается до неодобрения Дерондой его любви к Мире, то Ганс объяснял себе это безкорыстной заботой Деронды о молодой девушке, находившейся в зависимости от Мейриков. Наконец, уверяя, что Мира никогда не выйдет замуж иначе, как за еврея, Деронда исключал и себя из числа возможных её обладателей, так-как Ганс разделял общее мнение о том, что Деронда был сын сэра Гюго Малинджера.

Таким образом, он был совершенно спокоен насчет Деронды и очень обрадовался известию о смерти Грандкорта, сделавшей возможным брак его друга с прелестной вдовушкой; но неожиданное обнаружение Мирой её пламенных чувств по отношению к Деронде наполнило его сердце грустью, столько-же за себя, сколько и за нее. Впрочем, он был-бы гораздо несчастнее, если-б знал, что и Деронда питает нежные чувства к Мире, так-как нам вообще легче переносить свое горе тогда, когда и предмет нашей страсти также несчастлив в любви. Во всяком случае в сердце Ганса боролись два чувства: злоба на Деронду за то, что по его вине страдала Мира, и благодарность к нему за его любовь к другой женщине. Он не мог прямо выразить Мире, что понял её вспышку, но старался придать своему молчанию характер нежной симпатии.

Наконец, они достигли дома Миры, и Ганс, протянув ей руку, сказал тоном искренняго раскаяния:

- Прощайте!

- Если позволите, - ответил он, принимая это приглашение за доказательство, что Мира ему прощает.

Его грусть мгновенно исчезла, и в голове его снова составился роман, который кончается тем, что он, ценою долгой преданности, наконец приобретает любовь Миры. Что-же касается до её происхождения, то это его теперь не смущало. Кто не читал о том, что еврейския и мусульманския девушки часто влюблялись в христиан, жертвуя для них своей религией. Тот факт, что Мира любит христианина Деронду, служит тому лучшим доказательством. Все это сразу успокоило Ганса, и он просветлел.

Они нашли Мардохея в радостном настроении духа; он держал в руках письмо, и глаза его сверкали торжеством. После первых приветствий, Мира обняла брата и бросила любопытный взгляд на письмо, не решаясь, однако, спросить, от кого оно.

- Это письмо от Даниеля Деронды, - сказал Мардохей; - оно очень коротенькое; он пишет, что надеется скоро вернуться сюда. Его задержали непредвиденные обстоятельства. Надежда увидеть его - это для меня луч света среди окружающого меня мрака. И вы также, - прибавил он обращаясь к Гансу, - должны быть рады его возвращению. Второго такого друга, никогда не найдем.

освеженной росою. Тяжело вздохнув, она надела туфли снова спустилась на диван и, просидев, несколько минут в забытьи, направилась вниз для приготовления чая. Она переживала тяжелые минуты.

Продолжая повторять ежедневно роли для игры, она ходила на репетиции не изменяя своих отношений к окружающей среде. Она скрывала свои чувства к отцу и, чем более она любила, тем более она это скрывала. Внутренняя борьба выразилась у нея в терпении и, если в настоящее время она острее чувствовала боль, то она еще смелее старалась встретить грозившее ей несчастье, продолжая быть такой же веселой и разговорчивой, как в дни её сладкого детства. Но зоркий наблюдатель мог-бы заметить, что это наружное спокойствие - результат заглушаемой внутренней борьбы.

Мира сознавала, что спокойные, счастливые дни её нового существования окончились навсегда, и знакомое ей старое горе снова вернулось к ней после краткого перерыва. Солнечный блеск, на минуту согревший её душу, зажегший там чувство, которого она еще не испытала, доставивший ей блаженство, которого она, как ей казалось, не заслужила, одновременно и радовал ее, и пугал. Она не верила в то, чтобы счастье для нея было возможно и боялась им пользоваться, как чем-то чужим, ей не принадлежащим. Вот почему она сравнительно спокойно выслушала открытие о том, что между нею и её счастьем стала женщина, которую было-бы безсмысленно думать устранить со своего пути. Это ее не удивляло. Она так привыкла переносить страдания, что сразу поверила Гансу, хотя он ничем не доказал ей справедливость своих слов. Она давно уже подозревала любовь Деронды к м-с Грандкорт, но не могла за это его осуждать. Обстоятельства сложились так, что он был тесными узами связан с этой женщиной, принадлежавшей совершенно другому миру и казавшейся нетолько чуждой Мире и её брату, но и самому Деронде. Главным образом ее безпокоило то действие, которое неминуемо произведет на Эзру это событие; она не знала настоящих отношений между Дерондой и её братом, но понимала, что брак Деронды с м-с Грандкорт, вполне разъединит его с Эзрой. Этим опасением за брата она сперва объясняла свое отвращение к м-с Грандкорт, но вскоре должна была сознаться в глубине своего сердца, что оно нисколко не уменьшилось-бы, еслиб Эзра был на этот счет вполне обезпечен... То, что я так часто изображала своим пением и игрою, теперь бушует в моей собственной душе, - прямо и безстрашно говорила Мира: - я люблю и ревную.

Но какое дело было другим до её чувств? Они должны были остаться на веки скрытыми от всех, как некогда её любовь и преданность к матери. Но эти новые чувства не походили на прежния. Она теперь невольно краснела за то, что чувствовало её сердце; безграничная благодарность к своему избавителю, которую она некогда выражала с такой радостью, теперь, к её величайшему стыду, превратилась в безсмысленную жажду быть чем-нибудь для человека, которому она была так много обязана, и в ненависть к женщине, обладавшей тем, о чем она тщетно мечтала. И это сплетение чувства любви с чувством ненависти более, всего смущало её невинную, чистую душу, умевшую только быть благодарной к человеку, который спас ей жизнь. Хотя она никогда не воображала, чтоб Деронда мог ее любить, но образ м-с Грандкорт, увлекавший его все далее и далее от нея, наполнял её сердце незнакомой еще ей злобой.

"Я все переносила, - думала она, ложась в этот день спать, - но теперь я чувствую, что настоящее мое мучение сильнее всех прежних моих страданий. Я никогда ни к кому еще не питала такой ненависти".

- Видишь-ли Мира, - молитва "Шма Иисроэль" - Слушай, Израиль: Господь Бог наш - Бог единый! - которую мы читаем три раза в день и в которой мы провозглашаем единство Бога, - главная молитва евреев. Но единство Бога - подразумевает и единство человечества: вот почему я люблю людей, вот почему я люблю человечество. Ты понимаешь меня, Мира?

- Немного, - ответила едва слышно Мира, - но моя душа слишком мелка, чтоб я могла питать подобное чувство.

- Однако, - продолжал Мардохей, - женщины созданы для любви, которая находит свое высшее проявление в самоотвержении. В наших священных книгах говорится об одной еврейской девушке, которая до того любила одного языческого царя, что проникла в темницу и заняла место приговоренной к смерти женщины, которую любил царь, и, освободив таким образом ее; сама умерла на плахе, доставив любимому человеку возможность наслаждаться счастьем вместе с её соперницей. Вот высшая любовь, которая не останавливается ни перед какой жертвой!

- Нет, Эзра, нет! - воскликнула Мира с жаром; - Она так поступила только для того, чтобы после её смерти царь мог убедиться, кто из них двоих лучше, кто любил его больше: она или её счастливая соперница? Она умерла из желания победить соперницу, хотя-бы и своею смертью.

- Только ты так истолковываешь эту историю. У тебя великая душа, и ты везде видишь возвышенные поступки; но дело было не так. Я уверена, это эта еврейская девушка терзалась ревностью и хотела во-что-бы-то ни стало занять первое место в сердце царя. Для этого она не пожалела отдать и свою жизнь.

- Ты, сестра, слишком начиталась театральных пьес, в которых человеческия страсти изображаются олицетворенными демонами. Ты обо всем судишь по этим пьесам, а не по влечению своего собственного сердца, которое так-же хорошо и возвышенно, как сердце нашей матери.

Мира ничего не ответила и замолчала.