Даниэль Деронда.
Часть восьмая. Плоды и семена.
Глава LXII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть восьмая. Плоды и семена. Глава LXII. (старая орфография)

ГЛАВА LXII.

Страх встретить отца, в последнее время постоянно преследовавший Миру, еще более усилился теперь, когда над её головой, в её новом, счастливом положении, разразилось первое горе. Она была уверена, что её старая, горькая судьба снова отыскала ее и теперь уже не выпустить ее из своих когтей.

Однажды, возвращаясь домой с утренняго благотворительного концерта в одном знатном доме, куда ее рекомендовал Клесмер, Мира услыхала, что за нею кто-то идет торопливыми шагами. Она была одета просто, в черном, шелковом платье и в легкой темной накидке, так-что не могла обратить на себя внимание уличных ловеласов; эта мысль не пришла даже ей в голову, но она. тотчас-же подумала не преследует-ли ее отец? Ей было страшно обернуться, и она решилась выждать, пока он сам остановит ее, если уже это было неизбежно. Она продолжала идти своим обычным шагом; не к чему было торопиться так-как убежать от судьбы она все равно не могла. Перед её глазами носилась уже картина предстоявшей встречи, настолько она была уверена в том, что за ней идет отец. Опасаясь, чтобы его неожиданное появление не произвело слишком сильного впечатления на брата, она решила, что не доходя до дому, обернется и сама вызовет отца на объяснение. Но, прежде, чем она исполнила это намерение, при самом повороте в ту улицу где она жила с братом, она почувствовала, что кто-то схватил, ее за руку и произнес:

- Мира!

Она остановилась, но не вздрогнула; она ожидала услышать этот голос и встретить этот взгляд. Она взглянула на отца твердо и торжественно, точно перед нею стоял палач. Он-же смотрел на нее с заискивающей улыбкой. Его лицо, некогда красивое, теперь пожелтело и густо покрылось морщинами. Его подвижная, вертлявая фигура придавала ему странный, комичный вид, тем более, что ему было пятьдесят семь лет. Одежда на нем была поношенная и, вообще, вся его наружность не внушала к нему никакого, уважения. Горе, сожаление, стыд и отвращение одновременно зашевелились в душе Миры.

- Отец, это вы? - спросила она дрожащим голосом.

- Да; но зачем ты от меня бежала? - начал он поспешно, сопровождая свою речь жестикуляцией; - чего ты боялась? Ты знаешь, что я никогда не принуждал тебя ни к чему тебе противному. Для твоей-же пользы я нарушил, твой контракт с венским театром, а ты, в благодарность за все мои заботы, бросила меня. Я заключил контракт для тебя на гораздо лучших условиях с дрезденским театром и не сказал тебе об этом ни слова, желая сделать тебе сюрприз. Покинутый тобою, я должен был поплатиться за нарушение контракта. Тяжелое было тогда для меня время! А, между тем, может быть, ни один отец не заботился так о своей дочери, как я. Ты знаешь, что я всем пожертвовал для того, чтоб дать тебе блестящее воспитание и терпеливо снес тяжелое разочарование насчет твоего голоса. Ты всем была обязана мне, и чем-же ты меня вознаградила? Когда я постарел, ослабел и должен был разсчитывать на чужую помощь, ты меня покинула, совершенно не заботясь о том, буду-ли я жив, или-же умру с голоду!..

Лапидус умолк не от недостатка громких фраз, а потому, что он достиг патетического момента и, заливаясь слезами, стал вытирать глаза платком, как женщина. Он искренно полагал, что дочь дурно с ним поступила, ибо он принадлежал к тому числу безсовестных людей, которые только признают обязанности других в отношении к себе, а за собою не знают никакого долга. Несмотря на его слезы, Мира имела достаточно сил, чтоб твердо ему ответить. Она даже в первый раз. позволила себе обратиться к нему с прямым обвинением.

- Вы знаете, отец, почему я вас покинула! Я имела право сомневаться в вас, потому что вы обманули мою мать. Если-б я могла вам верить, то никогда-бы вас не оставила и с удовольствием трудилась-бы для вашего пропитания.

- Я никогда не хотел обмануть твоей матери, Мира, - продолжал Лапидус, пряча платок, но все-же всхлипывая по временам; - я намеревался вернуться к ней вместе с тобой, но обстоятельства помешали мне, а потом я получил известие о её смерти. У меня оставалась ты одна, и для твоего-же блага я не мог возвратиться в Англию. Твой брат был в состоянии существовать сам без посторонней помощи. Я узнал о смерти твоей матери от одного приятеля и послал ему денег на расходы. Конечно, - прибавил Лапидус на всякий случай, - он мог написать мне ложь с целью выманить у меня деньги.

Мира ничего не ответила. Она не могла решиться произнести: "я вам не верю", а больше ей нечего было сказать. Она молча пошла вперед, а он последовал за нею. Они представляли между собою поразительный контраст, который заставлял прохожих невольно на них оборачиваться. Странно было видеть прелестную молодую девушку, скромно, но хорошо одетую, в сопровождении оборванного иностранца с длинными седыми кудрями, торопливой походкой и сомнительным выражением лица.

- Тебе, кажется, живется хорошо, Мира? Ты, я вижу, ни в чем не нуждаешься, - сказал наконец Лапидус пристально глядя на нее.

- Добрые друзья нашли меня в печали и одиночестве и доставили мне работу, - ответила Мира, едва сознавая, что она говорила: настолько она была поглощена мыслью о том, что ей предстояло еще сказать: - я даю уроки и пою в частных домах. Я только-что участвовала в благотворительном концерте. У меня есть очень добрые друзья, и они знают всю мою историю.

- И тебе было-бы стыдно, если-б они увидели твоего отца? Это совершенно естественное чувство. Я приехал в Англию только для того, чтоб тебя отыскать. Я мог остаться в Германии совершенно свободно и жил-бы припеваючи; но во мне билось родительское сердце. Я думал, что моя маленькая Мира раскается в том, что бросила меня. Тяжело мне здесь жить, Мои таланты не ценятся в этой стране, да и трудно найти хорошее место в такой одежде. Мне уже приходилось приниматься за самую низкую работу, чтоб заработать хоть шилниг.

Мира с безпокойством подумала о том, что, если она не поможет отцу, то он может пасть еще ниже; но прежде, чем она успела ответить, он поспешно спросил:

- Где ты живешь, Мира?

- Недалеко отсюда.

- В меблированных комнатах?

- Да.

- Ты живешь с кем-нибудь?..

- Да; - сказала Мира, смотря ему прямо в глаза, - я живу вместе с братом.

Во взгляде старика что-то блеснуло, точно молния. Но через минуту он пожал плечами и произнес:

- Это слишком долго рассказывать. Вот наш дом. Брат никогда не простил-бы мне, если-б я отказала вам в гостеприимстве.

В эту минуту Мира стояла у подъезда и пристально смотрела на отца, который остановился на троттуаре. Сердце её тревожно билось при мысли, что произойдет при свидании отца с Эзрой и, в то-же время, ей было жаль этого несчастного человека.

- Подожди минуту, liebchen, - сказал Лапидус, понижая голос, - скажи мне, каким человеком вышел Эзра?

- Добрым, удивительным! - воскликнула Мира в волнении, чувствуя необходимость подготовить отца к тому, что его ожидало; - Эзра был бедным чернорабочим, когда его нашли мои друзья. Двенадцать лет тому назад он еще был счастливый, цветущий здоровьем юноша; он отправлялся на Восток, куда его влекли все стремления его души; но мать вызвала его, потому что... потому что она лишилась меня. Он вернулся к ней и окружал ее всякими попечениями, пока она не умерла. От тяжелой работы и простуды во время путешествия, Эзра сам надорвал свое здоровье. Год от году он становился все слабее и слабее, хотя продолжал работать. Он обладает множеством знаний и занят самыми возвышенными стремлениями; все его глубоко уважают. Рядом с ним чувствуешь себя стоящим перед пророком: - прибавила Мира, с трудом произнося роковые слова, - перед ним невозможно обманывать и лгать...

Она опустила глаза, чтобы не видеть заискивающого, подобострастного взгляда отца.

- Liebchen! - сказал он нежным, ласкающим тоном, неужели ты допускаешь, чтобы сын меня мог увидеть в таких лохмотьях? Если-бы у меня была небольшая сумма денег, то я оделся-бы прилично и мог-бы найти себе приличное место. В чистом белье и во фраке я мог-бы куда-нибудь поступить, а теперь меня принимают за какого-то нищого гаера. Я желал-бы снова зажить со своими детьми, забыть прошлое и простить всем. Еслиб ты мне дала десять фунтов стерлингов или принесла-бы мне их завтра, я через два дня явился-бы к вам в приличном виде, как подобает отцу таких детей, как вы.

Мира почувствовала, что она не должна поддаться соблазну и решительно сказала:

В эту минуту она не могла не признать, как благоразумна была м-с Мейрик, взяв с нея слово ничего не предпринимать в отношении отца без ведома своих друзей.

- Ты, однако, практичная девушка, - сказал Лапидус с презрительной улыбкой:--ти дала обещание не помогать отцу, который тебя боготворил, который пожертвовал всей жизнью для тебя. Ты сама щеголяешь в шелковых платьях, а для него жалеешь нескольких фунтов!..

- Я знаю, что кажусь вам очень жестокой, - ответила Мира, чувствуя, что ей в эту минуту тяжелее, чем было в то время, когда она хотела броситься в реку; - но еще жестокосерднее обманывать людей, которые вам верят. От этого разбилось сердце матери, от этого умирает и Эзра! Мы должны честно переносить печальные плоды наших поступков. Покоритесь своей судьбе, войдите к брату так, как есть, и мы сделаем для вас все, что только будет возможна

- Хорошо, я приду завтра, - ответил Лапидус, отворачиваясь от своей бледной, дрожащей от волнения дочери, но через минуту, он снова обернулся и прибавил тоном унизительной просьбы: - я разстроен этой встречей, Мира. Позволь мне немного оправиться. Но, если у тебя есть деньги в кармане, одолжи мне что-нибудь на покупку сигар. Я надеюсь, что этим ты не нарушишь своего обещания?..

- Прощай, дитя мое! До завтра!

Завернув за угол соседней улицы, Лапидус остановился и раскрыл портмоне. Там оказались две золотых и несколько серебрянных монет, а также приклеенная к крышке маленькая записочка, на которой Эзра написал по еврейски имя матери, день её рождения, свадьбы и смерти, а также её обычную молитву "Избави, Господи Миру от всякого зла". Лапидус прочел эти строки, и его воображение унесло его к тому отдаленному дню; когда он, красивый, честный юноша, снискивающий себе пропитание перепиской бумаг, обвенчался с прелестной горячолюбящей Сарой. Однако, он вспоминал об этом счастливом времени совершенно хладнокровно, подобно человеку, который, потеряв чувство осязания, безучастно дотрагивается до какого-нибудь предмета. Это воспоминание только промелькнуло в его голове и тотчас-же заменилось мыслью о том, сколько он может выручить от продажи этого хорошенького портмоне. Потом он стал размышлять о том, каким способом выманить у дочери еще денег, не подвергая себя унизительному покаянию и скучной жизни под покровительством богобоязненного сына.

Между тем, Мира вернулась домой сильно взволнованная. Она застала брата за чтением старых рукописей, которые он хотел передать Деронде. Она бросилась перед ним на колени и, схватив его за руки, со слезами воскликнула:

- Эзра! Эзра!...

- Отец! - сказала она сквозь слезы, - Отец остановил меня. Я хотела его привести сюда, сказала, что ты его примешь. Но он ответил: "нет, я приду завтра". Он попросил у меня денег. Я отдала ему свой портмоне, и он ушел.

Эзра ожидал чего-то худшого. Успокоившись, он, глядя на Миру, сказал:

- Успокойся, Мира, и разскажи мне все по порядку.

что такое зло. А эти чувства предназначены для нас так-же, как наш отец был предназначен для матери, - от Бога.

Он говорил словами Раби, объясняя Мире, что Вездесущий еще за сорок дней до рождения назначает каждому жениха или невесту и делает при этом удивительные комбинации, из которых впоследствии получается счастие или-же несчастие.

- Он завтра не придет! - сказал Эзра.

Ни один из них не высказал своего тайного предположения, что Лапидус будет, вероятно, подстерегать на улицах Миру и выпрашивать у нея денег.