Даниэль Деронда.
Часть восьмая. Плоды и семена.
Глава LXV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Даниэль Деронда. Часть восьмая. Плоды и семена. Глава LXV. (старая орфография)

ГЛАВА LXV.

Деронда явился на приглашение Гвендолины не без некоторого волнения. Не самолюбие, но чувство нежной симпатии нашептывало ему, что сердце Гвендолины могло требовать от него большого, чем он мог дать; не путем теоретического мышления, а инстинктивным чутьем он дошел до убеждения, что Гвендолина его любит. Он чувствовал, что судьба этой женщины таинственно связана с его судьбой. Если-б все это случилось год тому назад, он не стал-бы спрашивать себя, любит-ли он ее, или нет, а безсознательно поддался-бы пламенному желанию спасти ее от горя, охранять в будущем от мрачного одиночества и довести до конца ту роль покровителя, которая когда-то началась выкупом её ожерелья. Но теперь чувства и долг связывали его другими узами, и это влечение уже не могло руководить его жизнью; все-же это чувство, было настолько сильно, что он с некоторым трепетом ожидал встречи с её умоляющими, страстными взорами. Чем сильнее он сознавал, что его сердце занято другою и что эта любовь заставляла его отвернуться от Гвендолины, тем с большим состраданием он думал о её судьбе.

Явившись в Парк-Лэн, он прошел в маленькую гостиную, где некогда, на музыкальном вечере, Гвендолина в первый раз обратилась к нему с горячей мольбою, слившейся с мелодичным воплем - Per pieta non dirmi addio. Теперь он сознавал, что вся прелесть той минуты происходила от чудного дорогого ему голоса Миры, певшей эту мелодию.

В ожидании Гвендолины, Деронда ходил взад и вперед по комнате, все предметы которой он знал наизусть уже много лет назад. Но теперь все они, начиная с улыбающагося портрета леди Малинджер до львиных морд, украшавших камин, казались ему чем-то далежим, принадлежностью не настоящого, а далекого прошлого: так велика была перемена, происшедшая в нем, так глубоко преобразили его впечатления последняго времени, так новы были условия, при которых он. очутился в этом знакомом, почти родном доме.

Наконец, в комнату вошла Гвендолина, сильно изменившаяся, не столько от своего траурного наряда, сколько от нового, более спокойного выражения её лица. Она была довольна тем, что Деронда приехал тотчас, но никто из них не улыбнулся, пожимая друг другу руки: оба они были слишком переполнены грустными воспоминаниями и грустными предчувствиями.

- Вы очень добры, что пришли; сядемте, - сказала она, - опускаясь в кресло.

Он сел против нея.

- Мне очень нужно было вас видеть: - продолжала она; - скажите, что мне следует делать? Не бойтесь, говорите все, что думаете. Я решилась исполнить свой долг, как-бы тяжел он ни был. Я прежде боялась бедности и зависимости от других - и поэтому я вышла замуж. Но с тех пор я перенесла многое, гораздо худшее, чем нищета и чувствую, что перенесу и бедность, если вы найдете это необходимым. Вам известно завещание моего мужа?

- Да; сэр Гюго передал мне его содержание, - ответил Деронда, уже догадываясь, какого совета она у него спросит.

- Должна-ли я принять наследство, которое он мне оставил? - спросила Гвендолина с нервным раздражением, - я вам скажу, что, я думаю по этому предмету. Вам быть может неизвестно, что выходя замуж, я более всего заботилась о своей матери. Правда, я была эгоисткой, но я искренно ее любила, и в начале моей несчастной брачной жизни меня утешала мысль, что мать моя находится в лучшем положении, чем до моего замужества. Теперь мне было-бы прискорбнее всего видеть ее снова в нищете, и я думаю, что взяв только такую сумму, которая обезпечит её положение, я не сделаю ничего дурного. Ведь я была очень дорога моей матери, а он меня отнял у ней и... и...

Хотя Гвендолина приготовилась заранее к этому свиданию и хотела говорить только о своих отношениях к матери, но горькия воспоминания заставили, ее, остановиться благодаря сильному волнению, и она безпомощно опустила глаза, смотря на свои руки, на которых не было ни одного кольца, за исключением обручального.

- Не тревожьтесь: - произнес нежно Деронда, - дело очень просто, и я полагаю, что не могу даже дать вам дурного совета. Вы обращаетесь ко, мне потому, что я единственный человек, которому вы доверили свою грустную тайну.

Он остановился, чтоб дать время Гвендолине оправиться и когда она снова подняла на него свои глаза, он продолжал:

- Вы сознаете, что в отношении умершого вы совершили поступок, который считаете преступлением, хотя его вовсе не было. Вы не хотите взять от него ничего, боясь доказать свету, что его смерть принесла вам пользу. Вы, наконец, желаете подвергнуть себя самобичеванию за то, что поддались соблазну. Я сам чувствовал нечто подобное... Так-ли я вас понял?

- Если-б финансовый вопрос касался только вас одних, то я не стал-бы вас отговаривать, но теперь я беру в руководство ваше чувство к м-с Давило - совершенно справедливое, по моему мнению. Я полагаю, что ваше поведение нисколько не освобождает вашего мужа от исполнения своего долга в отношении вас. Он по своей собственной воле женился, на вас и перекроил всю вашу жизнь. Кроме того, он, конечно, обязан позаботиться и о вашей матери.

- Она получала восемьсот фунтов стерлингов в год, и я думала теперь этим именно и удовольствоваться, - сказала Гвендолина.

- По-моему, вы не имеете права назначать в этом случае пределы, - ответил Деронда; - вы поставили-бы м-с Давило в самое неприятное положение, обязывая ее принять то, от чего вы отказались по неизвестной для нея причине. К тому-же мы в Генуе решили, что никто не должен узнать, какое бремя тяготит над вашей совестью, а эту тайну будет очень трудно сохранить при вашем отказе от наследства. По моему, вы должны просто покориться последней воле вашего мужа, и упреки совести могут только указать вам на способ употребления означенных сумм.

С этими словами Деронда машинально взял свой цилиндр, который он в начале разговора поставил на пол подле себя. Сердце Гвендолины дрогнуло при мысли что он уйдет, и она безсознательно встала, не соображая что этим только поддерживала его намерение удалиться. Он тотчас-же также встал и подошел к ней поближе.

Она не могла произнести ничего другого, как только эти простые, детския слова, и не была в силах удержаться от слез. Деронда почувствовал в сердце жгучую боль; но, сознавая всю важность этой минуты, он сдержал себя, чтоб не слишком поддаться своему чувству сострадания.

- Вы, вероятно, вскоре уедете из Лондона вместе с м-с Давило? - спросил он просто, когда она несколько успокоилась.

- Да: через неделю или полторы, - ответила Гвендолина, устремив грустный взгляд в окно, словно перед нею открывалась вся картина предстоявшей ей жизни; - я хочу быть доброй ко всем моим... для них счастье еще возможно. Не правда-ли, это хорошо?

- Конечно, это ват долг! - произнес Деронда; - Потом вы найдете для себя и другия обязанности. Если смотреть на жизнь, как на исполнение долга, то она только, издали кажется скучной и мрачной, а в сущности, лишь отсутствие всякой цели в жизни делает ее таковой. Но положив однажды в основу вашей новой деятельности желание принести пользу другим, вы на каждом шагу будете находить неожиданное удовольствие и жизнь ваша станет расширяться с каждым днем.

- Горе разразилось над вами в таких молодых летах, что вы можете взглянуть на него, как на подготовление к жизни, а не как на пресечение её. Подумайте: судьба вас спасла от худших последствий брака, который вы сами считаете предосудительным. Вы стояли на пути, который мог привести вас к позорному унижению, а ангел хранитель остановил вас во-время, указав на все ужасы, которые вас ждут в жизни. Вы молоды: взгляните на все случившееся, как на спасительный для себя урок. Вы можете, вы должны, сделаться одной из лучших женщин в мире!..

Деронда говорил таким умоляющим тоном, как будто дело шло о его собственном счастье, и слова его действовали на Гвендолину с магической силой. Она чувствовала, что в ней просыпались новые силы, что она начинала жить новою жизнью: так могущественно влияние человека, перед которым мы преклоняемся с пламенной любовью. Но новый открывавшийся перед нею жизненный путь был безусловно связан с присутствием Деронды. Она не говорила себе, что он ее любит, но инстинктивно чувствовала, что не может без него жить. В первый раз после роковой прогулки по морю, лицо её покрылось ярким румянцем; но она не произнесла ни слова.

- Я не хочу вас более безпокоить, - сказал Деронда, протягивая ей руку.

Она снова вздрогнула и молча положила свою маленькую руку на его могучую ладонь.

- Я не могу спать, - ответила она своим прежним унылым тоном; - я достоянно вижу перед собою одни и те-же странные образы.

- Они мало-по-малу исчезнут, - сказал Деронда, не находя возможным вырвать у нея свою руку и удалиться.

- Сэр Гюго намерен приехать в Дипло, - промолвила Гвендолина; - вы также приедете?

- Вероятно, - ответил Деронда, и, чувствуя, что он говорил слишком холодно, прибавил с жаром: - да, непременно!

- А здесь вы больше меня не посетите? - спросила Гвендолина грустно и более прежнего побледнела.

- Конечно, приду, если только сумею принести вам какую-нибудь пользу... если вы этого желаете.

- Как-же мне этого не желать? - воскликнула с жаром Гвендолина; - к кому-же другому обратиться мне за помощью? А у самой не хватает сил!

Слезы снова стали ее душить.

Гвендолина заметила эту неожиданную перемену в Деронде; но мысль о новом свидании с ним взяла в ней верх над всем, и в сердце её проснулась надежда.

- Не будьте-же несчастны из-за меня, - сказала она тоном нежной самоуверенности; - я не забуду ваших слов и буду стараться выполнить ваши указания.

Она бросила на него решительный взгляд и снова протянула ему руку, но на её устах уже не играла прежняя улыбка. С минуты смерти мужа она казалась только холодным изваянием той Гвендолины, смех которой некогда так весело раздавался среди самых серьезных и скучных людей.

Разговор с Гвендолиной глубоко поразил Деронду. Трудно было вообразить более тяжелое положение для человека доброго и нежного, но благоразумного! Он не мог жестоко оттолкнуть ее от себя, но, в то-же время, ясно сознавал, что настанет минута, когда их отношения должны будут прерваться, и удар этот для Гвендолины будет тем ужаснее, чем теснее они теперь сойдутся. Как-бы то ни было, но он посетил ее в Лондоне еще два раза. - Эти свидания происходили в присутствии м-с Давило и поэтому были не столь тревожны. Гвендолина, помирившись с мыслью принять оставленное мужем наследство, составила план своей будущей жизни, о котором она теперь с удовольствием говорила. Она желала снова поселиться с матерью и сестрами в Офендине, где она некогда была так счастлива, хотя этого и не сознавала. Сэр Гюго одобрил этот план и обещал похлопотать о сдаче Гадсмира в аренду, причем вырученными деньгами можно было с избытком уплатить за аренду Офендина. Деронда также охотно говорил об этом предмете, видя, что подобный разговор действовал успокоительно на Гвендолину. О себе-же он вовсе не упоминал, да и она не спрашивала о том, что его более всего занимало. Ее интересовало теперь только одно: приезд Деронды в Дипло предстоящей осенью. Она никогда не смела подозревать, чтоб маленькая еврейка и её брат могли произвести какую-нибудь перемену в её судьбе.