Адам Бид.
Книга первая.
III. После проповеди.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга первая. III. После проповеди. (старая орфография)

III.
После проповеди.

Менее часу спустя Сет Бид шел рядом с Диною по окруженной изгородью из деревьев аллее, которая шла по опушке пастбищ и зеленых хлебных лугов, лежавших между деревнею и мызою. Дина снова сняла свою квакерскую шляпку и держала ее в руках длятого, чтоб свободнее наслаждаться прохладою вечерних сумерек, и Сет очень-ясно мог видеть выражение её лица, когда он шел с нею рядом, робко обдумывая то, что он хотел сказать ей. Её лицо выражало безсознательную тихую важность, погружение в мысли, неимевшия никакой связи с настоящею минутою, или с её собственною личностью; одним словом, её лицо имело выражение, которое не может ободрить влюбленного. Самая походка Дины лишала Сета мужества: она была так спокойна и легка, что не нуждалась в помощи. Сет неопределенно сознавал это и подумал: "Она так добра и так свята, что никто не достоин её, а я и подавно." Таким-образом, слова, которые он вызвал в себя, возвращались назад, не коснувшись его губ. Но другая мысль придала ему мужество: "Разве найдется человек, который мог бы любить ее больше и дать ей полнейшую свободу предаваться делам, угодным Богу?" думал он. Они несколько минут молчали, с-тех-пор, как перестали говорить о Бесси Кренедж. Дина, повидимому, почти забыла о присутствии Сета; походка её сделалась гораздо-скорее. Заметив, что им оставалось только несколько минут ходьбы до ворот мызного двора, Сет наконец ободрился и сказал:

-- Что, вы совершенно решились воротиться в Снофильд, в субботу, Дина?

-- Да, отвечала Дина спокойно. - Меня призывают туда. Когда я была погружена в размышление в воскресенье вечером, то мне представилось, что сестра Аллен, которая больна чахоткою, нуждается во мне. Я видела ее так же ясно, как мы видим теперь это небольшое белое облачко: она, бедняжка, подняла свою исхудавшую руку и манила меня к себе. И, сегодня утром, когда я открыла библию длятого, чтоб почерпнуть из нея наставление, то первые слова, попавшияся мне на глаза, были: "И, узрев видение, немедленно решили идти в Македонию". Еслиб не это ясное указание воли Господней, я пошла бы туда неохотно, потому-что сердце мое сокрушается по тётке и её малюткам, и по этой бедной, заблудшейся овце Гетти Соррель. В последнее время я много молилась о ней, и в моем видении я вижу знамение того, что она будет помилована.

я не могу себе представить, чтоб она сделала его счастливым. Это глубокая тайна - каким-образом сердце мужчины обращается к одной женщине, несмотря на всех прочих, которых он видел на свете, и ему легче работать для нея семь лет, как Иаков работал для Рахили, нежели обратиться к другой женщине, которая только и ждет его предложения. Я часто вспоминаю эти слова: "И Иаков семь лет служил для Рахили, и казались они ему только немногими днями: столь велика была любовь, которую он питал к ней". Я знаю, что эти слова оправдались бы на мне, Дина, еслиб вы мне дали надежду, что я получил бы вас по прошествии семи лет. Вы, я знаю, думаете, что муж отнял бы у вас слишком-много мыслей, потому-что апостол Павел говорит: "Она же, идущая замуж, печется о предметах мира сего, как бы ей понравитися мужу"; вы, может-быть, считаете меня слишком-смелым, за то, что я снова заговорил с вами об этом, тогда-как вы сообщили мне прошлую субботу, что вы думаете об этом предмете. Но я опять думал об этом ночью и днем и молился, чтоб меня не ослепили мои желания и чтобы я не думал только, что хорошо для меня, то хорошо и для вас. И мне кажется, что больше текстов можно привесть за ваше замужство, нежели вы когда-либо приведете против его. Апостоль Павел чрезвычайно-ясно говорить в другом месте: "Хочу, чтоб молодые женщины шли в замужство, рожали детей, вели хозяйство, не давали никакого случая врагу упрекать их в чем-либо", и еще: "двое лучше одного", и это так же хорошо относится к женитьбе, как к многому другому. Потому-что мы будем жить одним сердцем и одним умом, Дина! Мы оба служим одному Господину и стремимся к одним и тем же благам; и я никогда не буду мужем, который стал бы объявлять свои права на вас и препятствовать вам в совершении дел, возложенных на вас Богом. Я употребил бы всевозможные усилия, снял бы внутренния и внешния двери длятого, чтоб вы имели полнейшую свободу, и вы были бы свободны больше теперешняго, ибо теперь вам самим нужно заботиться о своем существовании, я же довольно силен длятого, чтоб работать на нас обоих.

Начав однажды свою речь, Сет продолжал говорить серьёзно и даже торопился, как-бы опасаясь, чтоб Дина не произнесла решительного слова прежде, нежели он успел излить все доводы, приготовленные им. Его щоки раскраснелись, когда он стал продолжать; его кроткие серые глаза наполнялись слезами, и голос дрожал, когда он произносил последния слова. Они достигли одного из весьма-узких проходов между двумя высокими камнями, стоявшими здесь, в Ломшейре, вместо дорожных столбиков, и Дина, помолчав, обернулась к Сету и произнесла своим нежным, но спокойным дискантом:

-- Сет Бид, благодарю вас за любовь ко мне, и еслиб я могла думать о ком-либо больше, нежели как о брате моем во Христе, то, вероятно, думала бы о вас. Но сердце мое несвободно длятого, чтоб я могла выйдти замуж. Это хорошо для других женщин, и быть женою и матерью - дело великое и благословенное; но "что Бог назначил человеку, к чему Господь призвал человека, так да совершится то". Бог назначил мне прислуживать другим, не иметь ни собственных радостей, ни печалей, но радоваться с теми, кто радуется, и плакать с теми, кто плачет. Он призвал меня возвестить его слово, и он высоко признал мои деяния. По самому ясному лишь указанию свыше могла бы я оставить братьев и сестер в Снофильде, которые удостоены лишь весьма-немногих благ этого мира, где деревья находятся в небольшом числе, так-что ребенок может сосчитать их, и где бедным весьма-тяжело жить зимою. Мне предназначено помогать тому небольшому стаду, быть его отрадою и опорою, усилить его и сзывать туда заблуждающихся; и душа моя полна всего этого с ранняго утра и до поздняго вечера. Моя жизнь слишком-коротка, дело же Божие слишком-велико для меня, чтоб я могла устроить себе в этом мире свой собственный приют. Я не была глуха к вашим словам, Сет, ибо, когда я увидела, как вы отдали мне вашу любовь, я думала, что само Провидение указывает мне переменить мой образ жизни и нам обоим сделаться помощниками друг друга; и я обратилась с вопросом об этом к Богу. Но каждый раз, когда я старалась мысленно остановиться на замужстве и на нашей жизни вдвоем, то голова моя всегда наполнялась другими мыслями... о тех временах, когда я молилась у изголовья больных и умирающих, и о счастливых часах, в которые я поучала, когда сердце мое было полно любви и слово давалось обильно. И когда я открывала библию длятого, чтоб почерпнуть оттуда наставление, то я всегда попадала на слова, указывавшия мне ясно, где было мое дело. Я верю, Сет, вашим словам: что вы употребили бы все старания, чтоб быть помощью, а не препятствием в моих действиях; но я вижу, что на брак наш нет воли Божией... Он влечет мое сердце по другому пути. Я хочу жить и умереть без мужа и детей. Мне кажется, что у меня в душе нет места для моих собственных нужд и опасений: в такой степени Богу было угодно наполнить сердце мое только нуждами и страданиями бедных избранных им людей.

Сет был не в-состоянии отвечать, и они продолжали идти молча. Наконец, когда они уже стали подходить к воротам двора, он сказал:

-- Итак, Дина, я должен найдти в себе твердость, чтоб перенести это и покориться воле того, кто невидим. Но я чувствую теперь, как слаба моя вера. Кажется, как-будто я уже не могу найдти ни в чем радости, когда вас нет. Я думаю, что мое чувство к вам превышает обыкновенную любовь к женщинам, ибо я мог бы быть довольным, еслиб вы и не вышли за меня замуж, еслиб я мог отправится в Снофильд, жить там и быть вблизи вас. Я надеялся, что сильная любовь к вам, которую Бог дал мне, служила указанием нам обоим; но, видно, это дано было мне в испытание. Может-быть, я чувствую к вам больше, нежели я должен чувствовать к какому-либо созданию, ибо я невольно говорю о вас, как говорит гимн:

"Если она, является в мрачнейшей тени, тогда начинается моя утренняя заря; она - блестящая утренняя звезда моей души, она и мое восходящее солнце." Гимн ко Христу доктора Уогса, методиста.

-- Нет, Сет; но я советую вам ждать терпеливо и не оставлять без нужды вашей страны и родных. Не делайте ничего без ясного повеления Господа. Та страна холодна и безплодна и непохожа на эту Гессемскую Землю, в которой вы привыкли жить. Мы не должны торопиться в назначении и выборе нашей собственной участи; мы должны ждать указания.

-- Но вы позволите мне написать вам письмо, Дина, если мне нужно будет сообщить вам что-нибудь.

-- Конечно; уведомьте меня, если будете находиться в каком нибудь затруднении. Я постоянно буду поминать вас в молитвах.

Они дошли теперь до ворот двора, и Сет сказал:

Она подала ему руку. Он остановился и медлил и потом сказал:

-- Кто знает, может-быть, через несколько времени вы станете иначе смотреть на предметы. Может-быть, последует и новое указание.

-- Оставим это, Сет! Хорошо жить только настоящею минутою, как читала я в одной из книг мистера Веслея. Ни вам, ни мне не следует делать планы: нам ничего более не остается делать, как повиноваться и надеяться. Будьте счастливы.

Дина сжала его руку с некоторою грустью в своих любящих глазах и потом вошла в ворота, между-тем, как Сет повернулся и медленно отправился домой. Но, вместо-того, чтоб идти прямой дорогой, он предпочел повернуть назад по полям, по которым недавно шел с Диной, и, кажется, его синий полотняный платок был очень-влажен от слез гораздо-прежде, нежели он успел опомниться, что уже было время прямо отправиться домой. Ему было только двадцать-три года, и он только-что узнал, что значит любить... любить до обожания, как молодой человек любит женщину, которая, по его собственному сознанию, выше и лучше его. Любовь такого рода почти одинакова с религиозным чувством. Как глубока и достойна такая любовь! все равно: к женщине, или к ребенку, к искусству, или к музыке. Наши ласки, наши нежные слова, наш тихий восторг под влиянием осенняго заката солнца, или колоннад, или спокойных величественных статуй, или бетговенских симфоний, приносят с собою сознание того, что это волны и струи в неизмеримом океане любви и красоты. Наше волнение, достигая высшей степени, переходит от выражения к безмолвию; наша любовь при самой высшей струе её стремится далее своего предмета и теряется в чувстве божественной тайны. И этот благословенный дар благоговеющей любви, с того времени, как существует свет, был присужден слишком-многим смиренным работникам, и потому мы не должны удивляться, что эта любовь существовала в душе методиста-плотника полстолетия тому назад: тогда продолжал еще существовать отблеск времени, в которое Весли и его сотоварищи-земледельцы питались шиповником и боярышником корнвельских изгородей и, не щадя физических и нравственных сил своих, сообщали божественные вести бедным.

и утомленных сердцем женщин впивали веру, которая первоначально образовала их, связала их мысли с прошедшим, возвысила их фантазию над грязными подробностями их собственной узкой жизни и облила их души сознаниень сострадательного, любящого, безпредельного присутствия, сладостного как лето для бездомного нищого. Может-быть также, некоторые из моих читателей при мысли о методизме представляют себе не что иное, как низенькие дома в темных улицах, жирных лавочников, дармоедов-проповедников, лицемерный тарабарский язык - элементы, по мнению не одного фешёнебльного квартала, составляющие полную идею о методизме.

Это заслуживало бы сожаления, ибо я не могу представить, что Сет и Дина не были методистами: они были методистами, но, разумеется, не современной формы, которые читают трехмесячные обозрения и сидят в капеллах, имеющих портики с колоннами; а были методистами самого старого покроя. Они веровали, что чудеса могут совершаться и в настоящее время, веровали в мгновенное обращение, в откровения посредством снов и видений. Они бросали жребий и искали божественного указания, открывая наудачу библию: они буквально толковали священное писание, что вовсе не утверждено признанными коментаторами. Мне невозможно также сказать, что они правильно выражались, или что их учение отличалось веротерпимостью. Но - если я верно читал священную историю - вера, надежда и любовь к ближнему не всегда находились в безукоризненной гармонии. Благодаря небу! можно иметь весьма ошибочные теории и весьма-высокия чувства. Сырая ветчина, которую неуклюжая Молли откладывает от своей собственной скудной доли длятого, чтоб снесть ее соседнему ребенку, надеясь унять его этим лакомством, может быть жалким недействительным средством; но великодушное движение чувств, побуждающее соседку к этому делу, имеет благодетельный отблеск, который не потерян.

Принимая во внимание все сказанное нами выше, мы не можем отказать Дине и Сету в нашем сочувствии, несмотря на то, что привыкли плакать над более-возвышенною печалью героинь в атласных сапожках и кринолине и героев, ездящих на пылких конях и обуреваемых еще более-пылкими страстями.

Бедный Сет! во всю свою жизнь он сидел на лошади только один раз, когда был мальчиком и мистер Джонатан Бёрдж посадил его на лошадь позади себя, сказав ему: держись крепче! И, вместо того, чтоб изливаться в неистовых упреках против Бога и судьбы, он, идя теперь домой, при торжественном сиянии звезд, решается подавить горе, менее подчиняться своей собственной воле и, подобно Дине, более жить для ближних.