Адам Бид.
Книга вторая.
XIX. Рабочий день Адама.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Элиот Д., год: 1859
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга вторая. XIX. Рабочий день Адама. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

XIX.
Рабочий день Адама.

Несмотря на пророчество мистера Крега, темносиняя туча разсеялась, не произведя последствий, которыми стращал садовник.

-- Погода, заметил он на другое утро: - погода, видите ли, вещь очень-щёкотливая, и иногда дурак потрафит, а умный человек ошибется; вот отчего и альманахам верят столько. Это одна из тех случайностей, которыми дураки наживаются.

и дочери делали двойную работу во всех фермах, чтоб служанки могли подать помощь при разбрасывании сена; и когда Адам шёл по тропинкам, неся на плечах корзинку с инструментами, то до него долетали звуки шутливой болтовни и звонкого хохота из-за изгородей. Шутливая болтовня работников на сенокосе слышится приятнее всего в некотором разстоянии; как неуклюжие колокольчики, привязанные к шее у коров, она имеет грубый звук при приближении к ней, и даже болезненно оскорбляет ваш слух; но если слышать болтовню издалека, то она весьма-мило сливается с другими радостными звуками природы. Мускулы людей движутся лучше, когда их душа предается веселой музыке, хотя их веселье бедного, неопределенного рода, вовсе не похожее на веселье птиц.

в нас под очаровательным влиянием теплоты. Причина, заставившая Адама идти в это время по тропинкам, состояла в том, что он должен был работать весь день в одном загородном доме, милях в трех разстояния, который надобно было привести в порядок для сына сквайра, жившого по соседству; и с ранняго утра он занимался укладываниеме панелей, дверей и каминных наличников на телегу, отправившуюся уже вперед, между-тем как Джонатан Бердж сам поехал на место верхом, чтоб ожидать прибытия вещей и руководить работниками.

Эта небольшая прогулка была для Адама отдыхом, и он безсознательно находился под очарованием минуты. У него на сердце было летнее утро, и он видел Гетти в солнечном сиянии, в солнечном сиянии без ослепительного блеска... с косвенными лучами, мерцавшими между нежными тенями листьев. Ему казалось вчера, когда он подал ей руку при выходе из церкви, что на её лице выражалась меланхолическая нежность, какой он не видал прежде, и он видел в этом признак, что она сочувствовала его семейному несчастию. Бедняжка! выражение меланхолии происходило из совершенно-другого источника; но как было ему знать это? Мы смотрим на лицо миленькой женщины, которую любим, как смотрим на лицо нашей матери земли и находим на нем всякого рода ответы на наше страстное желание. Адаму было невозможно не чувствовать, что случившееся в последнюю неделю более приблизило к нему надежду на брак. До того времени он сильно чувствовал опасность, что какой-нибудь другой человек может вмешаться тут и получить в обладание сердце и руку Гетти, между-тем как он все еще находился в таком положении, которое заставляло его отступать, лишь только он помышлял просить ее, чтоб она приняла его предложение. Даже еслиб у него и была твердая надежда, что она расположена к нему - а его надежда была далека от того, чтоб быть твердою - он был слишком-сильно обременен другими требованиями, чтоб заботиться, как должно, о доме для себя и Гетти, о таком доме, каким он мог бы ожидать, что она будет довольна после удобства и изобилия во всем на мызе. Подобно всем сильным натурам, Адам доверял своим способностям, что, при помощи их, он приобретет что-нибудь в будущем; он вполне чувствовал, что некогда, если будет жив, будет в состоянии содержать семейство и проложит себе хороший, широкий путь; но он имел слишком-холодную голову, чтоб не ценить вполне препятствий, которые следовало преодолеть. И время казалось было так продолжительно! А там Гетти, как соблазнительное яблоко, висящее над стеною фруктового сада, была на виду у всех, и все желали обладать ею. Конечно, если она любит его очень-сильно, она согласится ждать его: но любит ли она его? Его надежды никогда не подымались так высоко, чтоб он осмелился спросить ее о том. Он был довольно-проницателен и мог заметить, что её дядя и тётка ласково посмотрели бы на его предложение; и, действительно, без этого поощрений он никогда не решился бы ходить так часто на мызу; но было невозможно придти к несомнительным заключениям касательно чувств Гетти. Она была как кошечка и имела такую же, сводящую с ума, красивую наружность, под которой не подразумевалось ничего для всякого, кто приближался к ней.

Но теперь он совершенно-невольно думал, что был избавлен от самой тяжелой части своего бремени и что даже в конце будущого года обстоятельства могут принять для него такой оборот, какой позволит ему подумать о женитьбе. Он знал, что, во всяком случае, ему придется вынесть тяжелую борьбу с своею матерью; она будет чувствовать ревность к жене, какую бы он себе ни выбрал, а в-особенности она чувствовала нерасположение к Гетти... может-быть, без всякой другой причины, как подозревая, что Гетти должна быть женщина, которую он избрал. Он со страхом думал, что не будет годиться жить его матери в одном доме с ним, когда он женится; а между-тем, как ей покажется жестоким, если он будет просить ее оставить его! Да, много, очень-много неприятностей придется ему перенесть от матери; но в этом случае он должен будет доказать ей, что у него твердая воля... в заключение, ей же будет лучше от этого. Что до него, то он хотел бы, чтоб все они жили вместе, пока не женится Сет; а тогда могли бы сделать небольшую пристройку к старому дому, чтоб у них было больше места. Он не хотел разставаться с братом; с самого дня рождения они ни разу не разставались более, как на день.

"Хорошую пристройку могу я сделать, не имея ни кирпичей, ни лесу. Я долетел ужь, кажется, до чердака, а между-тем мне не на что и фундамент-то рыть". Когда Адам был твердо убежден в каком-нибудь предложении, то оно принимало форму правила в его уме: это было знание, которое вело к действию, так же точно, как знание, что сырость производит ржавчину. Может-быть, в этом лежала тайна жестокости, в которой он винил себя: у него было слишком-мало сочувствия к слабости, впадающей в ошибки вопреки предвиденным последствиям. Без этого сочувствия откуда нам иметь в достаточной степени терпения и любви к нашим спотыкающимся, падающим товарищам по длинному и переменчивому пути? И только одним способом твердая решительная душа может научиться ему... обнимая фибрами своего сердца слабых и заблуждающихся ближних, так-что она должна принимать участие не только во внешних следствиях их заблуждений, но и в их внутреннем страдании. Это длинный и тяжкий урок, и Адам только теперь научился этому алфавиту с внезапною смертью отца, которая, уничтожив в одно мгновение все, что возбуждало его негодование, вдруг наполнила его мысли воспоминанием о том, что требовало его сожаления и нежности.

девушке, пока у него не будет другой надежды, кроме той, что его нищета будет увеличиваться с увеличением семейства. И его собственные заработки убавлялись постоянно, ужь не говоря о страшной убавке денег за рекрута, заменившого Сета в милиции, так-что у него не было на будущее время довольно денег, чтоб снабдить нужным даже небольшую хижину и отложить что-нибудь на черный день. Он, правда, надеялся на то, что мало-по-малу станет тверже на ногах; но он не мог довольствоваться неопределенною доверенностью на руку и голову; ему нужно было принять решительные меры и тотчас же приняться за исполнение их. О товариществе с Джонатаном Бёрджем нечего было и думать в настоящее время... с этим были сопряжены вещи, которые он не мог принять; но Адам думал, что он и Сет могли начать небольшое дело сами по себе, в подмогу своим занятиям поденьщиков, закупая по небольшому запасу высшого сорта дерева и приготовляя изделия домашней мебели, на которые Адам был неистощимый мастер. Сет, работая отдельные вещицы под руководством Адама, мог бы заработывать более, нежели занимаясь поденною работою, а Адам, в свободное время, мог бы делать тонкия вещицы, требовавшия особого искусства. Деньги, заработанные таким образом, с хорошим жалованьем, которое он получал как главный работник, скоро дали бы им возможность достигнуть благосостояния, взяв в соображение, что они теперь могли жить весьма-бережливо. Лишь только этот незначительный план образовался в его мыслях, как Адам ужь начал заниматься вычислением леса, который придется купить, и припоминанием особенных предметов мебели, за которые нужно будет приняться прежде всего; так, например, за кухонный шкап его собственного изобретения, с таким замысловатым устройством выдвижных дверей и задвижек, с столь-удобными углублениями для помещения хозяйственных запасов, и в таком симетрическом размере во всем для глаза, что всякая хорошая хозяйка пришла бы в восхищение от него и обнаружила все степени меланхолического страстного желания, пока муж ее не обещал бы купить для нея такой шкап. Адам рисовал себе мистрис Пойзер, разсматривающую шкап своим острым взглядом и тщетно старающуюся найти в нем какой-либо недостаток, и, конечно, рядом с мистрис Пойзер стояла Гетти, и Адам от вычислений и выдумок переходил снова к мечтам и надеждам. Да, он увидит ее сегодня же вечером... ведь он не был на мызе ужь так давно. Ему хотелось бы сходить в вечернюю школу и узнать отчего Бартль-Масси не был в церкви вчера, ибо он боялся, что его старый друг был болен; но так-как он не был в-состоянии совладеть с обоими визитами, последний должно было отложить до завтра: желание быть близь Гетти и снова говорить с нею было слишком-сильно.

любящого свою работу, такое же впечатление, какое пробные звуки оркестра производят на скрипача, который имеет свою партию в увертюре: сильные фибры приходят в свое обычное легкое дрожание, и то, что было за минуту перед тем радостью, досадою или честолюбием, начинает изменяться в энергию. Всякая страсть становится силою, когда она имеет выход из узких границ нашей личной участи в труд и ловкость нашей правой руки или в спокойную изобретательную деятельность нашей мысли. Взгляните на Адама в остальную часть дня, когда он стоит на подмостках с двухфутовою линейкою в руке, тихо посвистывая и между-тем разсуждая, как преодолеть какое-нибудь затруднение при половой перекладине или при оконнице; или когда он отталкивает одного из более - молодых работников в сторону и, становясь на его место, поднимает тяжелый кусок лесу, говоря: "Постой, друг! в твоих костях еще слишком-много хряща", или когда он устремляет острые черные глаза на движения работника на другой стороне комнаты и предостерегает его, что он берет неверное разстояние. Взгляните на этого широкоплечого мужчину с голыми мускулистыми руками, густыми жесткими черными волосами, раскидывающимися безпорядочно, и как потоптанная луговая трава, когда он снимает свой бумажный колпак, и с сильным баритоном, по временам разражающимся громким и торжественным псалмовым пением, как-бы отъискивая исход для излишней силы, но вдруг удерживая себя, очевидно пораженный мыслью, находящеюся в разладе с пением. Может-быть, еслиб вам еще не была известна тайна, вы не догадались бы, что за грустные воспоминания, что за горячая любовь, что за нежные волнующияся надежды имели свой приют в этом атлетическом теле с обломанными ногтями на пальцах... в этом грубом человеке, незнавшем лучших лирических стихов, кроме тех, которые мог найдти в старом и новом издании псалмов, или в каком-нибудь случайном гимне, имевшем самые незначительные познания в истории; в этом грубом человеке, для которого движение и форма земли, течение солнца и перемены времен года находились в области тайны, только недавно-открывшейся при помощи отрывочного знания. Адаму стоило больших безпокойств и большого труда в свободное от работы время, чтоб знать то, что он знал сверх тайн своего ремесла, ознакомиться с механикой и фигурами и с природою материалов, которыми он работал, что, впрочем, было для него легко, благодаря его прирожденной наследственной способности - овладеть в совершенстве пером и писать чотким почерком, складывать без других ошибок, кроме тех, которые, говоря откровенно, скорее должны приписываться несправедливому характеру орфографии, нежели недостатку в складывающем, и, сверх-того, научиться музыкальным нотам и своей партии в пении. Кроме всего этого, он прочел священное писание, включая и книги апокрифическия; "Альманах бедного Ричарда", для простого народа; Телёра "Святое житие и смерть", "Путешествие пилигрима" с жизнеописанием Боньяна и "Священная война", большую часть Словаря Бэля, "Валентину и Орзона" и часть "Истории Вавилона", которую одолжал ему Бартль Масси. Он мог бы получить гораздо-больше книг у Бзртля Масси, но у него не было времени читать "обыкновенные книжонки", как называла их Лисбет, так-как он весьма-прилежно сидел над цифрами во всякое свободное время, в которое не занимался сверхурочною плотничною работою.

Адам, вы видите, вовсе не был удивительным человеком, не был также, собственно говоря, гением; я, однакож, не говорю, что его характер был обыкновенный между работниками; и это было бы вовсе неверным заключением, что первый встречный, которого вам случилось бы увидеть с корзинкою инструментов за плечами и в бумажном колпаке на голове, имел твердую совесть и твердое чувство, и вместе чувствительность и власть над собою нашего друга Адама. Он выходил из-под общого уровня. Между-тем подобные ему люди выдаются там и сям в каждом поколении наших крестьян-ремесленников; наследуя склонности, взлелеянные простою семейною жизнью общей нужды и общого трудолюбия, и способности, развитые в искусном бодром труде, они идут по своему пути, редко как гении, по большей части обыкновенно как трудолюбивые честные люди, ловкие и совестливые к тому, чтоб хорошо выполнять обязанности, лежащия на них. Жизнь их не раздается заметным отголоском далее окрестностей, где протекает она, но вы можете быть почти уверены, что найдете часть дороги, какое-нибудь строение, применение минерального продукта, улучшение в кругу фермерских занятий, уничтожение приходских злоупотреблений, с которыми их имена остаются неразрывными на одно или два поколения после них. Их хозяева богатели, благодаря им; работа их рук держалась хорошо и работа их мозга хорошо руководила руками других людей. В молодости своей они ходили в бумазейных или бумажных колпаках, в куртках, почерневших от угольной пыли, или пестрых от извести и красной краски; в преклонных летах вы увидите их белые волосы на почетном месте в церкви и на рынке, и они рассказывают своим хорошо-одетым сыновьям и дочерям, сидящим в зимние вечера вокруг светлого камина, сколько радостей доставили им впервые вырученные два пенса. Другие же умирают в бедности и никогда не снимают рабочей куртки в будни: им не далась ловкость сделаться богатыми; но они люди надежные, и когда умирают прежде, чем силы оставили их, то все-равно, что ослабел один из главных винтов в машине; хозяин, у которого они работали, скажет: "Где мне найдти такого человека?"



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница