Адам Бид.
Книга третья.
XXIII. За столом.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга третья. XXIII. За столом. (старая орфография)

XXIII.
За столом.

Когда Адам узнал, что должен обедать наверху с большими фермерами, он стал несколько безпокоиться при мысли, что таким образом возвышен над своею матерью и Сетом, которые должны были обедать в нижних корридорах. Но мистер Мильз, буфетчик, уверял его, что капитан Донниторн отдал особенные приказания об этом и очень разсердится, если Адам не будет там.

Адам кивнул головою и подошел к Сету, стоявшему в нескольких шагах от него.

-- Брат Сет, сказал он: - капитан прислал сказать, чтоб я обедал наверху; он непременно желает этого, говорит мистер Мильз; таким-образом, это значило бы вести себя дурно, еслиб я не пошел туда. Но мне не нравится, что я должен сидеть над тобою и матерью, как-будто я лучше своей собственной плоти и крови. Тебе, я надеюсь, не будет неприятно это?

-- Нет, нет, брат, сказал Сет: - твой почет есть и наш почет; и если ты получаешь уважение, то достиг его собственными достоинствами. Чем выше я вижу тебя надо мною, тем лучше, пусть только останутся при тебе братския чувства. Это происходит оттого, что ты назначен к лесам, и это только справедливо. Такое место есть место доверия, и теперь ты стал выше обыкновенного работника.

-- Конечно, сказал Адам: - никто, однакож, не знает еще об этом ни слова. Я ничего не говорил мистеру Бёрджу о том, что оставляю его, и не хочу говорить об этом никому, пока он не узнает, потому-что ему будет это очень-неприятно, без-сомнения. Все удивятся, увидев меня там, и, очень-вероятно, начнут делать различные догадки о причине и делать вопросы, потому-что в последния три недели было столько разговоров насчет назначения меня к этой должности.

-- Ну, ты можешь сказать, что тебе приказали придти, не объяснив причины. И это правда. А матушка будет рада из восторге. Пойдем и разскажем ей.

Адам не был единственным гостем, приглашенным наверх по другим причинам, а не потому только, что он способствовал увеличению доходов. В двух приходах были другие люди, значение которых происходило скорее от должности, нежели от кармана; к числу таких принадлежал и Бартль Масси. В этот жаркий день он шел, прихрамывая, медленнее обыкновенного. Таким-образом Адам оставался позади, когда колокол звонил к обеду, чтоб взойти наверх вместе со своим старым другом. У него не хватало духу присоединиться к семейству Пойзер при публичном случае. Без всякого сомнения, случай быть подле Гетти представится еще в-течение дня, и Адам утешал себя этим, не желая подвергаться тому, чтоб его дразнили Гетти: высокий, красноречивый, безбоязненный мужчина был весьма-робок и недоверчив в своем ухаживании.

-- Ну, мистер Масси, сказал Адам, когда подошел Бартль: - сегодня я обедаю с вами наверху; капитан приказал.

-- А! сказал Бартль, останавляваясь и держа одну руку назади. - Значит, тут есть что-то особенное, что-то особенное. Не слыхали ли вы, что хочет делать старый сквайр?

-- Слышал, сказал Адам. - Я скажу вам, что знаю, так-как я уверен, что вы попридержите ваш язык, если захотите; надеюсь, вы не пророните ни словечка, пока это не станет известно всем, потому-что я имею особенные причины не разглашать этого.

-- Доверьтесь мне, мой друг, доверьтесь. У меня нет жены, которая стала бы выпытывать у меня что-нибудь, потом побежала бы от меня и давай кудахтать об этом на весь мир. Если вы хотите довериться кому-нибудь, то доверьтесь только холостяку, непременно холостяку.

-- И так, вчера, наконец, решили, что я буду иметь надзор за лесами. Капитан послал за мною, чтоб предложить мне это, когда я ставил здесь шесты и другия вещи, и я согласился. Но если кто-нибудь наверху станет спрашивать об этом, то не замечайте вопросов и постарайтесь заговорить о чем-нибудь другом. Вы очень обяжете этим меня. Ну, теперь пойдемте, мы, кажется, остались почти последними.

-- Не бойтесь, я знаю, что делать, сказал Бартль, тронувшись с места. - Эти новости будут хорошею приправою для моего обеда. Да, да, мой друг, вы пойдете вперед. Я могу поручиться, что ни у кого в графстве не найдется такого, как у вас, верного глаза для измерений и такой способной к вычислениям головы; да и вас хорошо учили... хорошо учили.

Когда они взошли наверх, то вопрос, который Артур оставил нерешенным, вопрос о том, кому быть президентом и кому вице-президентом, все еще служил предметом жарких прений, так-что появление Адама прошло незамеченным.

-- Само-собою-разумеется, говорил мистер Кассон: - что старый мистер Пойзер, как старше всех здесь в комнате, должен сидеть за столом на первом месте. Не даром же я был буфетчиком пятнадцать лет, ужь как же мне не знать всего, что касается обедов.

-- Нет, нет, говорил старый Мартин: - я предоставляю это моему сыну; я ужь теперь не арендатор: пусть мой сын займет мое место. И старые люди имели свою очередь: теперь они должны уступить молодым.

-- А я так думаю, самый значительный фермер имеет и прав больше самых старых, сказал Лука Бриттон, нелюбивший критика мистера Пойзера. - Вот мистер Гольдсворт имеет земли больше всех других в имении.

-- Ну, сказал мистер Пойзер: - скажем лучше, пусть тот займет первое место, у кого самая безпорядочная земля; тогда кто удостоится этой чести, не будет иметь завистников.

-- А, вот мистер Масси! сказал мистер Крег, который, оставаясь нейтральным в споре, желал только примирения. - Учитель в-состоянии сказать вам, на чьей стороне право. Кому занять первое место за столом, мистер Масси?

-- Конечно, самому толстому; тогда он не будет отымать места у других; а другой толстяк должен сидеть на конце стола.

Этот счастливый способ окончания спора произвел сильный смех; для этого, впрочем, было бы достаточно и меньшей шутки. Мистер Кассон, однакожь, считал несовместным с своим достоинством и высшими знаниями присоединиться к смеявшимся, пока не оказалось, что указали на него, как на второго толстяка. Мартин Пойзер младший, как толще всех, был избран президентом, а мистер Кассон, как второй толстяк, вице-президентом. Благодаря этому назначению, Адам, стоявший в это время на конце стола, был, конечно, немедленно замечен мистером Кассоном, который, будучи до этих пор слишком занят упомянутым вопросом, не заметил появления молодого плотника. Мы знаем, что мистер Кассон считал Адама несколько-надутым и важным, по его мнению, господа ужь слишком много хлопотали о молодом плотнике; они вовсе не хлопотали о мистере Кассоне, несмотря на то, что он был отличным буфетчиком впродолжение пятнадцати лет.

-- А, мистер Бид! вы принадлежите к числу тех, которые шибко идут вперед, сказал он, когда сел Адам. - Мне помнится, вы прежде не обедали здесь.

что это никому не будет неприятно.

-- Нет, конечно, нет, раздалось несколько голосов: - мы очень-рады, что вы здесь. Кто же может быть недоволен этим?

-- А вы споете нам после обеда: "За горами - за долами". - Не правда ли? сказал мистер Чоун. - Я чрезвычайно люблю эту песню.

-- Что вы говорите! сказал мистер Крег. - Можно ли сравнить ее с какою-нибудь шотландскою песнью? Я сам никогда, разумеется, не пою: есть у меня дело и получше этого. Человек, у которого в голове имена и природа растений, разумеется, не может иметь пустого места, чтоб помнить песни. Но один мой троюродный брат, погонщик, имел редкую память на шотландския песни. Правда, ему было не о чем больше и думать.

-- Шотландския песни! сказал Бартль, презрительно. - Я так наслышался этих шотландских песен, что мне достаточно на всю жизнь. Оне только и годятся на то, чтоб пугать птиц... то-есть, английских птиц, потому-что шотландския птицы, может-быть, поют по-шотландски, я этого не знаю. Дайте мальчишкам волынку вместо погремушек, и я отвечаю вам за то, что зерно будет цело.

-- Шотландския песни все-равно, что сварливая баба, продолжал Бартль, не обращая ни малейшого внимания на замечание мистера Крега: - в них безпрестанно повторяется все одно и то же, и ни одна из них не имеет совести остановиться. Всем, кто слышал шотланския песни, кажется, словно оне спрашивают о чем-то человека, который глух как старый Тэфт, и никогда не могут добиться какого-нибудь ответа.

потому-что все время сердилась на Тотти, которая безпрестанно втаскивала ноги на скамейку, по древнему обычаю, и тем угрожала наделать пыльные следы на геттином розовом с белым платье. Только-что успевала Гетти сдернуть долой крошечные толстенькия ножонки, как оне ужь снова были на скамейке, потому-что глазёнки Тотти, выпученные на большие блюда, были слишком заняты отъискиванием плумпуддинга, и малютка вовсе не сознавала, что происходило с её ножонками. Гетти вышла совершенно из терпенье и, наконец, надувшись и насупив брови, почти со слезами на глазах сказала:

-- Милая тётушка, крикните, пожалуйста, на Тотти: она все поднимает ноги и мнет мне платье.

-- Ну, что еще такое сделал ребенок? Она никогда не может угодить на тебя, сказала мать. - Пусти ее ко мне: мне ужь она не надоест.

и видевшая, что Гетти сердилась и что глаза Адама были устремлены на последнюю, думала, что такой умный человек, как Адам, вероятно, разсуждает о том, как ничтожна красота в женщине, имеющей такой дурной нрав. Мери была добрая девушка, непозволявшая себе предаваться дурным чувствам, но она думала, что так-как Гетти имела дурной нрав, то лучше было бы, чтоб Адам знал это. И это было совершенно справедливо, что еслиб Гетти не была красавица, она в эту минуту показалась бы очень-дурною и неприятною, и никто не мог бы ошибиться в своем нравственном мнении о ней. Но, действительно, в её сердитом виде было что-то очень-очаровательное: он гораздо-более походил на наивную печаль, нежели на досаду, и строгий Адам вовсе не порицал её поведения. Он чувствовал только в некотором роде забавное сожаление, как-будто видел кошечку, подымавшую спинку, или маленькую птичку с взъерошенными перьями. Он не мог догадываться, что возбуждало её досаду, но был в-состоянии чувствовать только то, что она была красивейшее создание на свете, и что еслиб это было в его власти, ничто в мире не заставило бы ее сердиться. И немного спустя, когда Тотти ушла от нея, она встретила его взор, и на её лице отразилась самая ясная улыбка в то время, как она кивнула ему головою. В этом была некоторая доля кокетства: Гетти знала, что Мери Бёрдж смотрит на нее и на Адама; но её улыбка была для Адама упоительна.