Адам Бид.
Книга четвертая.
ХXVIII. Дилемма.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга четвертая. ХXVIII. Дилемма. (старая орфография)

ХXVIII.
Дилемма.

Прошло только несколько минут, измеренных по часам, хотя оне показались Адаму весьма-продолжительными, когда он заметил луч сознания на лице Артура и слабую дрожь, пробежавшую по его телу. Сильная радость, наполнившая его душу, снова вызвала в нем прежнее расположение к молодому сквайру.

-- Чувствуете вы какую-нибудь боль, сэр? спросил он нежно, развязывая артуров галстух.

Артур обратил на Адама неопределенный взгляд, за которым последовал легкий трепет, как-бы произведенный возвращающимся сознанием; но он только снова содрогнулся и не произнес ни слова.

-- Чувствуете вы какую-нибудь боль, сэр? повторил Адам дрожащим голосом.

Артур приподнял руку к пуговицам жилета и, когда Адам разстегнул жилет, продолжительно вздохнул.

-- Опусти голову, сказал он едва-слышно: - и, если можно, дай воды.

Адам нежно опустил голову снова на папоротник и, вынув инструменты из своей тростниковой корзинки, побежал между деревьями на край рощи, граничивший с парком; там под склоном протекал ручеек.

Когда он возвратился, неся в руках корзинку, из которой сочилсь вода, но которая была еще на половину наполнена водой, Артур глядел на него с еще более возвратившимся сознанием.

-- Можете ли вы почерпнуть воды рукою, сэр? сказал Адам, снова становясь на колени, чтоб приподнять голову Артура.

-- Нет, отвечал Артур: - намочи галстух и примачивай им голову.

Вода, по видимому, приносила ему пользу: он скоро приподнялся больше, опираясь на руку Адама.

-- Чувствуете вы какую-нибудь боль внутри, сэр? снова спросил Адам.

-- Нет... никакой, сказал Артур все еще слабо: - только я немного ослаб.

Погодя немного, он сказал:

-- Кажется, я лишился сознания, когда ты сшиб меня с ног.

-- Да, сэр, сказал Адам. - Но, слава Богу! я ужь опасался чего-нибудь худшого.

-- Что, ты думал, что ужь покончил меня - да?.. Помоги мне стать на ноги. Я чувствую себя страшно разбитым и у меня ужасно кружится голова, сказал Артур, когда встал, опираясь на руку Адама: - твой удар, должно-быть, был словно удар тарана. Я не думаю, что могу идти один.

-- Опирайтесь на меня, сэр, я доведу вас, сказал Адам. - Или, не хотите ли посидеть немного, вот здесь, на моей куртке, а я буду поддерживать вас. Вам, может-быть, сделается лучше минуты через две или через три.

-- Нет, сказал Артур. - я пойду в эрмитаж... там, кажется, есть у меня водка. Туда есть ближайшая дорога, вот немного-подальше, неподалеку от ворот. Пожалуйста, помоги мне дойти туда.

Они шли медленно, часто останавливаясь, но не произнося более ни слова. В обоих сосредоточение мыслей на настоящем времени; сопровождавшее первые минуты возвратившагося сознания Артура, теперь уступило место живому воспоминанию о предшествовавшей сцене. Ужь было почти совершенно-темно между деревьями, где шла узенькая тропинка, но в кругу, образуемом елями, окружавшими эрмитаж, было довольно места для того, чтоб свет месяца, тетерь увеличивавшийся с каждою минутою, мог проникать в окна. Их шаги были неслышны на толстом ковре из елевых игл и внешняя тишина, казалось, еще возвышала их внутреннее сознание. Артур вынул ключ из кармана и положил его в руку Адама, чтоб последний отпер дверь. Адам вовсе не знал, что Артур меблировал старый эрмитаж и сделал его своим местом уединения. Отворив дверь, он удивился, когда увидел уютную комнату, в которой, судя по всем признакам, Артур бывал часто.

Артур оставил руку Адама и бросился на оттоман.

-- Ты, верно, найдешь где-нибудь мою охотничью фляжку, сказал он: - кожаный футляр с фляжкой и стаканом.

-- Тут очень немного водки, сэр, сказал он, оборотив фляжку вверх дном над стаканом и держа против света: - едва лишь на этот маленький стаканчик

-- Подай хоть столько, сказал Артур жалобным тоном, происходившим от физического изнеможения. Когда он выпил несколько маленьких глотков, Адам сказал:

-- Не сбегать ли мне лучше в дом, сэр, и принесть еще водки? Я могу сбегать туда и возвратиться очень-скоро. Ведь вам будет трудно дойти домой, если вам нечем будет подкрепить силы.

-- Да, сходи. Но не говори, что мне нездоровится. Вызови моего человека, Пима, и скажи ему, чтоб он спросил ее у Мильза, но не говорил, что я в эрмитаже. Принеси также воды с собой.

Адам почувствовал облегчение, получив дело, которое заставляло его действовать. Оба они почувствовали облегчение при мысли, что будут разлучены друг с другом на короткое время. Но быстрый шаг Адама не мог утишить сильную тоску, которую он ощущал, думая о последнем несчастном часе, или с сосредоточенным страданием переживая его и видя за ним всю новую, грустную будущность.

Артур продолжал лежать несколько минут после того, как Адам ушел; но скоро он тихо встал с оттомана и медленно осмотрелся кругом при слабом лунном свете, отыскивая что-то. Он искал небольшой воековой огарок, стоявший между лежавшими в безпорядке материалами для письма и рисования; но ему потребовалось еще более времени, чтоб найти средства зажечь свечу. Когда Артур зажег, наконец, свечу, то осторожно, обошел всю комнату, как бы желая убедиться, что там действительно было что-нибудь, или не было ничего. Наконец он нашел вещицу, которую спрятал сначала в свой карман, а потом, подумав немного, снова вынул оттуда и глубоко зарыл в корзинку с ненужными бумагами. Эта вещица была небольшая женская розовая шелковая косыночка. Он поставил свечку на стол и опять бросился на оттоман, задыхаясь от истощения.

Когда возвратился Адам со своими запасами, Артур дремал; приход плотника разбудил его.

-- Вот хорошо! сказал Артур: - я ужасно слаб и мне непременно нужно подкренить себя водкой.

-- Я рад, что вы зажгли свечу, сэр, сказал Адам. - Мне ужь становилось досадно, что я не спросил фонаря.

-- Нет, нет, свечи хватит на сколько нужно... Теперь я скоро буду в состоянии встать на ноги и отправиться домой.

-- Я на могу уйдти раньше, пока не увяжу, что вы счастливо добрались до дому, сэр, сказал Адам, запинаясь.

-- Да, лучше будет, если ты подождешь. Присядь.

Адам сел и они оставались друг против друга в неловком безмолвии. Артур медленно пил водку с водой, которая видимо начинала оживлять его. Он принял более удобное положение; телесные впечатления, казалось, мало-по-малу теряли свою силу над ним. Адам с большим удовольствием следил за этою переменою; иногда стали разсеваться его опасения насчет положения, в котором находился Артур, он опят почувствовал нетерпение, известное всякому, кто должен был подавить свое справедливое негодование, видя физическое состояние виновного. Он, однакожь, думал, что прежде чем будет в-состоянии возвратиться к увещаниям, ему нужно исполнить еще одно, именно, сознаться в том, что было несправедливого в его собственных словах. Может-быть, ему потому так сильно хотелось сделать признание, чтоб снова дать свободу своему негодованию; и когда он заметил, что спокойствие Артура начинало возвращаться, слова опять и опять приступали к его губам и отступали назад, удерживаемые мыслью о том, что лучше, пожалуй, будет все объяснения отложить до завтра. Все время, пока они молчали, они и не смотрели друг на друга, и Адам предчувствовал, что если они начнут говорить, как-будто они вспомнили о прошедшем, если посмотрят друг на друга с полным сознанием, то непременно воспламенятся гневом. Итак, они сидели молча, пока восковой огарок, догорая, не замерцал в подсвечнике, и это безмолвие становилось все более-неловким для Адама. Тут Артур снова налил себя еще водки с водой, потом, закинув руку за голову и, притянув ногу к себе, принял положение, доказывавшее, что его физическия боли прекратились. При этом виде Адам не мог преодолеть искушения, побуждавшого его сказать то, что было у него на душе.

-- Вы начинаете чувствовать себя лучше, сэр, сказал он, когда свеча загасла и оба они полускрывались друг от друга при слабом лунном свете.

-- Да, я не чувствую себя, однакожь, совершенно хорошо... Я очень-ленив и нерасположен пошевелиться; по пойду домой, когда выпью этот прием.

Последовала небольшая пауза, прежде чем Адам сказал:

-- Я не мог переломить гнева своего и наговорил вам вещей, которые несправедливы. Я не имел никакого права сказать, будто вы знали, что делали мне оскорбление: у вас не было основания знать это; я всегда хранил, как только мог, в тайне то, что чувствовал к ней.

Он снова остановился.

-- И, может-быть, продолжал Адам: - я слишком-строго осудил вас... Я склонен к тому, чтоб быть строгим; и вы, может-быть, из легкомыслия пошли далее, чем, по моему мнению, было возможно человеку с сердцем и совестью. Мы не созданы все одинаково и можем ошибочно осуждать один другого. Богу известно, что я больше всего был бы рад иметь о вас лучшее мнение.

он почувствовал облегчение, когда Адам снова начал прежний разговор таком образом, что ему можно было отвечать почти без затруднений. Артур находился в несчастном положении откровенного, великодушного человека, сделавшого ошибку, которая заставляет обман казаться необходимостью. Природное побуждение на правду отвечать правдою, встретить истину откровенным сознанием, это побуждение следовало подавить, и обязанность стала вопросом тактики. Его поступок уже оказывал на нем свое действие, уже деспотически управлял им и заставлял его согласиться на такой образ действия, который противоречил его обыкновенным чувствам. Единственная цель, которую, казалось, он мог иметь в виду теперь, состояла в том, чтоб обманывать Адама до крайней степени, добиться того, чтоб Адам был о нем лучшого мнения, чем он заслуживал. И когда он услышал слова честного извинения, когда он услышал грустный призыв, которым Адам, окончил свою речь, он был принужден радоваться оставшемуся по неведению доверию, которое под этим подразумевалось. Он не отвечал немедленно, потому-что ему нужно было быть разсудительным, а не правдивым.

-- Перестань говорить о нашем гневе, Адам, сказал он наконец очень-томно, потому-что ему было неприятно обдумывать слова. - Я прощаю минутную несправедливость: она была весьма-естественна, при преувеличенных понятиях, которые ты составил себе мысленно. Я надеюсь, то, что мы дрались, не помешает нам быть попрежнему друзьями и на будущее время. Победа осталась на твоей стороне, и этому так и следовало быть, потому-что из нас обоих я, кажется, был менее прав. Ну, пожмем же друг другу руку.

Артур протянул руку, но Адам остался неподвижен.

-- Мне не хочется сказать "нет" на это, сэр, сказал он: - но я не могу пожать вам руку, пока мне не будет ясно, какое значение мы придаем этому. Я был неправ, говоря, будто вы, зная, нанесли мне оскорбление; но я не был неправ в том, что говорил прежде касательно вашего поведения с Гетти, и не могу пожать вам руку, словно считаю вас также своим другом, как прежде, пока вы не разъясните все это дело лучше.

Артур подавил свою гордость и досаду и опустил руку. Несколько минут он молчал и потом сказал, как только мог, равнодушно:

субботу и тогда все кончится. Что жь касается огорчения, которое тебе причинило это, то я, право, очень сожалею об этом. Больше я ничего не могу сказать.

Адам не произнес ни слова; но встал со стула и обернулся лицом к одному из окон, будто созерцал черноту освещенных луною елей; на деле же он сознавал только борьбу, происходившую внутри его. Безполезно было бы теперь оставаться при своем решении переговорить завтра; он должен говорить теперь и на месте. Но прошло несколько минут, прежде чем он обернулся и, подойдя ближе к Артуру, который продолжал лежать, остановился и устремил на него свой взор.

-- Я лучше буду говорить ясно, сказал он с очевидным усилием: - хотя мне это вовсе нелегко. Видите, сэр, как бы это вам ни казалось, а для меня это вовсе не вздор. Я не принадлежу к числу людей, которые могут волочиться сначала за одной женщиной, а потом за другой, и я не думаю, что разница тут неочень-велика, которую из них возьму. Любовь, которую я чувствую к Гетти, совершенно другого рода; эту любовь, но моему убеждению, могут понимать только те, кто способен чувствовать ее, да Бог, ниспосылающий ее им. Она для меня дороже всего в мире, кроме моей совести и моего доброго имени. И если справедливо то, что вы говорили все это время, если это была только пустая шалость и шутка, как вы называете это, и эта шутка совершенно кончится с вашим отъездом, ну, в таком случае я могу ждать и надеяться, что сердце её когда-нибудь обратится ко мне. Мне становится досадно при мысли, что вы захотите говорить мне ложь, и я поверю вашему слову, какой бы вид ни имели вещи.

-- Ты больше обидел бы Гетти, чем меня, не веря моим словам, возразил Артур почти свирепо, вскочив с оттомана и сделав несколько шагов; но он тотчас же снова опустился на стул, и произнес более - слабым голосом: - ты, кажется, забываешь, что, подозревая меня, взводишь обвинения на нее.

-- Нет, сэр, сказал Адам более-спокойным голосом, как бы вполовину облегченный; он имел слишком-прямой характер длятого, чтоб делать различие между прямою неправдою и косвенною: - нет, сэр, обстоятельства между вами и Гетти не одинаковы. Вы, что бы вы ни делали, вы делали с открытыми глазами; но разве вы знаете, что было у нея в мыслях? Ведь она ничто иное, как ребенок, о котором всякий человек, имеющий совесть, обязан заботиться. И что бы вы ни думали, я знаю, что вы привели её мысли в замешательство. Я знаю, она отдалась вам всем сердцем: многия вещи, которых я не понимал прежде, стали мне ясны теперь. Но вы, кажется, очень-равнодушны к тому, что может чувствовать она...

-- Боже мой, Адам, да оставь ты меня, наконец, в покое! неистово воскликнул Артур. - Я ужь довольно чувствую это, а ты все еще больше мучишь меня.

Он заметил свою нескромность, лишь только слова сорвались у него с языка.

-- Хорошо; в таком случае, если вы чувствуете это, возразил Адам с жаром: - если вы чувствуете, что могли вызвать в ней ложные мысли и заставили думать, что любите ее, между-тем как у вас в голове не было ничего подобного, в таком случае я должен обратиться к вам с требованием... я говорю не за себя, а за нее. Я требую, чтоб вы уничтожили её заблуждение, прежде чем уедете отсюда. Вы уезжаете отсюда не навсегда; и если оставите ее при мечте, что питаете к ней те же самые чувства, какие она питает к вам, то все её мысли последуют за вами, и несчастье только увеличится. Ваше объяснение причинит ей жгучую боль теперь, но спасет ее от страданий впоследствии. Я прошу вас написать письмо, и вы можете быть уверены, я позабочусь о том, чтоб она получила его: в нем скажите ей всю истину и порицайте себя за то, что вели себя так, как не имели никакого права вести себя с молодой женщиной, которая вам не пара. Я говорю прямо, сэр, но я не могу говорить другим образом. В этом обстоятельстве никто не может позаботиться о Гетти, кроме меня.

-- Я могу сделать то, что мне кажется нужным в этом случае, сказал Артур, приходя все в большое негодование от безпокойства и смущения: - не делая тебе никаких обещаний. Я приму меры, какие покажутся мне приличными,

Я не забываю, какое уважение обязан оказывать вам, как джентльмену, но в этом деле, мы находимся друг к другу в отношении человека к человеку, и я не могу отступить.

Несколько минут не было ответа. Затем Артур сказал:

-- Я увижусь с тобою завтра. Теперь я более не могу выдержать: я нездоров.

Произнеся эти слова, он встал и взял свою фуражку, как бы намереваясь идти.

-- Дайте слово, что вы больше не увидите ее! воскликнул Адам в порыве возвратившагося гнева и подозрения, подступив к двери и прислонившись к ней спиною. - Или скажите, что она никогда не может быть моей женой, скажите, что вы лгали, или обещайте мне то, чего я от вас требую.

казалась продолжительною внутренняя борьба, происходившая в Артуре, когда, наконец, он слабо сказал:

-- Да, я обещаю. Пусти меня.

Адам отодвинулся от двери и отворил ее; но когда Артур дошел до ступени, то снова остановился и прислонился к дверному косяку.

-- Вы несовсем-здоровы и не можете идти одни, сэр, сказал Адам: - возьмите опять мою руку.

Артур не дал ответа и тотчас же. пошел вперед, сопровождаемый Адамом; но, сделав несколько шагов, снова остановился и холодно сказал:

Адам подал руку и они пошли вперед, не говоря друг с другом ни слова, пока не достигли места, где лежали корзина и инструменты.

-- Я должен подобрать инструменты, сэр, сказал Адам: - они принадлежат брату. Я боюсь, чтоб они не заржавели. Подождите, пожалуйста, одну минуту.

Артур остановился молча, и опять они не произнесли ни слова, пока не достигли бокового входа, откуда он надеялся пройдти в дом незамеченным. Он сказал тогда:

-- Благодарю. Тебе больше не зачем безпокоиться.

-- Ты можешь придти сюда в пять часов и сказать, чтоб мне доложили о тебе, сказал Артур: - никак не ранее.

-- Спокойной ночи, сэр, произнес Адамь.

Но он не услышал никакого ответа. Артур вошел в дом.