Адам Бид.
Книга четвертая.
XXXV. Тайный страх.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Элиот Д., год: 1859
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга четвертая. XXXV. Тайный страх. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

XXXV.
Тайный страх.

Адам был очень занят в это время, от начала ноября и до начала феврали, и только изредка мог видеть Гетти, кроме воскресенья; несмотря на то, это было счастливое время, потому-что оно все ближе-и-ближе придвигало к нему март, когда назначена была их свадьба. Все незначительные приготовления к новому хозяйству указывали на то, что желанный день приближался все более-и-более. Две новые комнаты были надстроены к старому дому, так-как, после всех разсуждений, мать и Сет оставались жить с ними. Лисбет плакала так жалобно при мысли о разставаньи с Адамом, что он пошел к Гетти и спросил ее, будет ли она, из любви к нему, переносить странности его матери и согласится ли жить с нею. К его немалому восторгу, Гетти отвечала: "да, мне все-равно, живет ли она с нами или нет". Мысли Гетти в это время тяготило затруднение, которое было гораздо-хуже странностей бедной Лисбет, и потому ей было не до них. Таким-образом Адам был утешен в своих обманутых ожиданиях, причиненных Сетом, когда последний возвратился из Снофильда, куда ходил, чтоб видеть Дину, и сказал: "напрасно ходил я туда... сердце не влечет Дины к замужству". Когда он сказал своей матери, что Гетти согласна на то, чтоб они жили вместе, и не было более нужды думать им о разставаньи, она сказала более-довольным тоном, чем говорила с того времени, когда он сообщил ей о своем намерении жениться: "Голубчик мой, да я буду так тиха, как старая кошка, и работать только то, что она оставит мне и чего сама не захочет делать. Тогда нам ненужно будет делиться тарелками и всеми другими вещами, которые стояли все вместе на полке с твоего рождения."

Только одно облако омрачало по временам счастье Адама: Гетти казалась иногда несчастною. Но на все его заботливые, нежные вопросы она решительно отвечала, что была совершенно-довольна и не желала ничего иного. И когда он видел ее в следующий раз, она была живее обыкновенного. Может-быть, это происходило оттого, что она была слишком-обременена работой и хлопотами в это время, так-как вскоре после Рождества мистрис Пойзер снова захворала простудой, перешедшею в воспаление. Эта болезнь заставила ее не выходить из комнаты весь январь. Гетти должна была заправлять всем хозяйством внизу и вполовину даже заменять Молли в то время, как эта добрая девушка ухаживала за своей госпожей. И Гетти, казалось, предавалась своим новым занятиям с такою ревностью, работала с таким важным прилежанием, которое не обнаруживалось в ней прежде, что мистер Пойзер нередко говорил Адаму, не желает ли она показать тем ему, какою будет хорошею хозяйкою. "Боюсь только" прибавлял добродушный человек: "чтоб девушка не пересолила себе; ей нужно будет отдохнуть немного, когда тетке можно будет сойти вниз".

Это желанное событие, когда мистрис Пойзер сошла вниз, произошло в первых числах февраля, когда мягкая погода согнала с бинтонских гор последний снег. В один из этиз дней, вскоре после того, как тётка сошла вниз, Гетти отправилась в Треддльстон закупить кой-какие вещи к свадьбе, которые были нужны в хозяйстве и о которых она не позаботилась ранее, за что подверглась выговору со стороны мистрис Пойзер, заметившей, что, по её мнению, "Гетти не позаботилась об этих вещах оттого, что оне были не на показ, а то она купила бы их довольно-скоро".

сильнейшим очарованием надежды, чем в какие-нибудь другие дни года. Как приятно останавливаться под мягкими лучами солнца и смотреть сквозь решетку, как терпеливые плуговые лошади поворачиваются в конце борозды, и думать, что у вас весь прелестный год впереди. Птицы, кажется, чувствуют то же самое: их ноты так же ясны, как ясный воздух. На деревьях и изгородях нет листьев, но как зелены покрытые травою луга! темно-пурпурово-коричневый цвет вспаханной земли и голые сучья имеют также свою красоту. Как приятен кажется этот мир, когда едешь в экипаже или верхом по долинам и холмам! Я часто думал таким образом, когда, в чужих странах, где поля и леса своим видом напоминали мне поля и леса нашей английской провинции Ломшейр, где богатая земля была вспахана с такою же заботливостью, леса по легким покатостям спускались к зеленым лугам, я подходил к одному предмету, который стоял у дороги и напоминал мне, что я не в Ломшейре, к символу великой агонии - агонии креста. Он, может-быть, стоял у яблони, покрытой кучею цветков, или на ниве, озаряемый светлыми солнечными лучами, или на повороте у опушки леса, где внизу журчал чистый ручеек. Еслиб на нашу землю пришел путешественник, которому была бы неизвестна история жизни людей на ней, то, конечно, этот символ агонии показался бы ему весьма-странным среди этой радостной природы. Он не знал бы, что за этою яблонью, усеянною цветочками, или между золотистою рожью, или под нависшими ветвями леса могло скрываться человеческое сердце, бьющееся от тягостного безпокойства, быть-может, молодая цветущая здоровьем и красотою девушка, незнающая, куда бы скрыться от быстро-приближающагося позора, имеющая столько же житейской нашей опытности, сколько глупенький потерянный ягненок, блуждающий все далее-и-далее при наступлении ночи в пустынной степи, а между-тем вкушающая самое горькое из горечи жизни.

Вот что скрывается иногда между освещенными солнцем полями и в фруктовых садах, где деревья усеяны цветами; и шум журчащого ручейка, еслиб вы поближе подошли к одному месту за небольшим кустарником, смешивался бы в ваших ушах отчаянным человеческим рыданием. Неудивительно, что религия человека имеет в себе столько горя; неудивительно, что он нуждается в Страдающем Боге.

Гетти, в своем красном салоне и теплой шляпке, с корзиною в руках, поворачивает к калитке, находящейся сбоку от треддльстонской дороги, но вовсе не длятого, чтоб как можно более насладиться солнечными лучами и с надеждою смотреть на долгий открывающийся перед нею год. Она едва даже замечает, что солнце светит, и вот уже целые недели она имеет одну только надежду, которая заставляет ее содрогаться и трепетать. Она хочет только сойти с большой дороги, чтоб идти медленно и оставить заботы о том, какое выражение имеет её лицо, когда она останавливается на раздирающих душу мыслях. Через калитку она может выйдти на тропинку за обширными густыми изгородями. Её большие темные глаза в замешательстве блуждают по полям, как глаза покинутого, безприютного, нелюбимого существа, а не невесты прекрасного, нежного человека. Но в них нет слез: она выплакала все свои слезы в скучную ночь, перед сном. У следующого столбика дорожка разветвляется. Перед нею две дороги: одна вдоль изгородей, которая мало-помалу выведет ее на её путь; другая пересекает поля и отведет ее гораздо дальше с дороги на скантлендзския низменные пастбища, где она не увидит никого. Она избирает последнюю и принимается идти несколько-скорее, будто вспомнила о каком-то предмете, к которому стоило поторопиться. Скоро она достигает Скантлендза, где покрытая травою земля образует постепенный склон; она оставляет равнину и идет по склону. Дальше она видит группу деревьев еще ниже и направляет свои шаги туда. Нет, то не группа деревьев, а темный скрытый деревьями пруд, до-того напоенный зимними дождями, что нижния ветви кустов бузины лежат глубоко под водмю. Она садится на покрытый травою берег, прислонясь к нагнувшемуся стволу большого дуба, нависшого над мрачным прудом. Она часто думала об этом пруде по ночам в минувший месяц, и наконец теперь ей удалось видеть его. Она обнимает руками колени, нагибается внеред и задумчиво смотрит на воду, будто старается угадать какого рода постель могут найдти в ней её молодые округленные члены.

Нет, у ней не достает мужества броситься в эту холодную водяную постель; да еслиб у ней и было на столько мужества, то ее могут найдти, могут узнать, отчего она утопилась. Ей остается только одно: она должна уйдти, уйдти туда, где не могут найдти ее.

С-тех-пор, как она в первый раз почувствовала великий страх, несколько недель после помолвки с Адамом, она ждала и ждала, ослепленная неопределенною надеждою, что случится что-нибудь и избавит ее от её ужаса; но она не могла ждать долее. Вся сила её природы сосредоточивалась на одном усилии - скрывать все, что с всю случилось, и она с неодолимым страхом содрогалась при мысли о каком-нибудь образе действия, который мог бы клониться к открытию её несчастной тайны. Каждый раз, как ей приходила в голову мысль написать к Артуру, она всегда отвергала ее: он не мог сделать для нея ничего такого, что защитило бы ее от открытия её горя и презрения со стороны родных и соседей, которые теперь, когда исчезла её воздушная мечта, снова составляли весь её мир. Её воображение более ужь не рисовало ей блаженства с Артуром, потому-что он не мог сделать ничего такого, что удовлетворило бы её горести или смягчило ее. Нет, должно случиться что-нибудь другое, что-нибудь непременно случится и освободит ее от этого страха. В молодой, детской, неопытной душе постоянно есть эта слепая вера в какой-нибудь неопределенный случай. Мальчику или девушке также трудно поверить, что с ними действительно случится большое несчастие, как трудно им поверить, что они умрут.

открыть ее никакие знакомые глаза. И потом ужас, который овладевал ею при мысли о выходе в свет, ей совершенно чуждый, показывал ей возможность видеться с Артуром - мысль, несколько успокоивавшая ее. Она чувствовала себя теперь такою безпомощною; чувствовала, что была не в-состоянии составить себе будущее; что надежда броситься на него имела в себе какое-то облегчение, которое было сильнее её тщеславия. В то время, как она сидела у пруда и содрогалась при виде темной, холодной воды, надежда, что он примет ее нежно, будет заботиться и думать о ней, производила на все усыпляющее влияние, подобное влиянию теплоты, и это влияние сделало ее на время равнодушною ко всему прочему. И теперь она стала думать только о том, каким бы образом ей уйдти из дома.

Недавно она получила от Дины письмо, полное самых искренних поздравлений по случаю будущей свадьбы, о которой она узнала от Сета. Когда Гетти прочла письмо дяде, то он сказал:

-- Я желал бы, чтоб Дина теперь снова возвратилась к нам: она могла бы быть полезною твоей тётке, когда ты не будешь более у нас. Как ты думаешь, милая моя, еслиб ты отправилась повидаться с нею, когда станешь здесь несколько посвободнее, и поговорить, не возвратится ли она сюда с тобою? Тебе, может-быть, удастся уговорить ее, если ты скажешь, что её тётка нуждается в ней; она вот все пишет, что не в-состоянии придти к нам.

Гетти не понравилась мысль отправиться в Снофильд; она не чувствовала ни малейшого желания видеться с Диной и потому отвечала только:

-- Это так далеко, дядюшка.

десять; а поток, доехав до Стонитона, где никто не знает её, она отъищет дилижанс, который свезет ее в Виндзор. Артур был в Виндзоре, и она отправится к нему.

Лишь только Гетти твердо решилась привести в исполнение этот план, она поднялась с своего места на поросшем травою берегу пруда, взяла свою корзинку и отправилась в Треддльстон. Ей нужно же было купить свадебные вещи, для покупки которых она вышла из дома, хотя оне и не будут нужны ей никогда. Она должна употребить все старания, чтоб не возбудить подозрения о своем намерении бежать.

Мистрис Пойзер была очень-приятно изумлена, что Гетти хотела навестить Дину, повидаться с ней и постараться о том, чтоб она возвратилась с нею и была на свадьбе. Так-как погода стояла хорошая, то Гетти не зачем было мешкать, и Адам, пришедши вечером, сказал, если Гетти может отправиться завтра, то он постарается освободиться проводить до Треддльтона и сам посадит ее в дилижанс, отправляющийся в Стонитон.

-- Как хотелось бы мне отправиться вместе с вами и охранять вас! сказал он на другой день утром, облокотясь на дверцу дилижанса. - Но не оставайтесь, пожалуйста, больше недели... ведь и она покажется мне, просто вечностью.

Он смотрел на нее нежно, и его мощная рука сжимала её руку. Гетти ощущала чувство безопасности в его присутствии; она уже привыкла теперь к этому. О, еслиб она могла уничтожить прошедшее и не знать другой любви, кроме её спокойного расположения к Адаму! Слезы навернулись у ней на глазах, когда она бросила на него последний взгляд.

"Да благословит ее Бог за то, что она так любит меня!" подумал Адам, отправляясь снова к своим занятиям, сопровождаемый по пятам Джипом.

Но слезы Гетти не относились к Адаму, не относились к грусти, которая овладеет им, когда он узнает, что она исчезла от него вавсегда; оне относились к её собственной жалкой участи, которая уносила ее от этого доброго, нежного человека, отдававшого ей всю свою жизнь, и бросала ее, как бедную, безпомощную просительницу человеку, который будет считать своим несчастьем, что она была принуждена прибегать к нему.

В этот день в три часа, когда Гетти сидела наверху дилижанса, который, как говорили, должен был доставить ее в Ленстер, на одну из станций по дальней-дальней дороге в Виндзор, она неясно сознавала, что, может-быть, весь этот трудный путь ведет к началу какого-нибудь нового несчасгия.

А между-тем Артур был в Виндзоре. Он, конечно, не разсердится на нее. Если он и не думал о ней, как прежде, то все-таки он обещался печься о ней.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница