Адам Бид.
Книга пятая.
XXXVIII. Поиски.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга пятая. XXXVIII. Поиски. (старая орфография)

XXXVIII.
Поиски.

Первые десять дней после отъезда Гетти прошли в семействе на господской мызе так же спокойно, как другие дни; так же было и с Адамом, при его ежедневной работе. Они ожидали, что Гетти останется вне дома неделю, или десять дней по-крайней-мере, может-быть, и немного более, если Дина решилась возвратиться с нею, потому-что тогда что-нибудь и могло задержать их в Снофильде. Но по прошествии двух недель все стали несколько удивляться тому, что Гетти не возвращалась. Вероятно, она нашла больше удовольствия быть вместе с Диной, чем могли предполагать это. Адам, с своей стороны, с большим нетерпением ожидал возвращения Гетти и решил мысленно, если она не приедет на другой день, в субботу, отправиться в воскресенье утром за нею. Дилижанс не ходит по воскресеньям; тронувшись в путь еще до разсвета и, может-быть, встретив на дороге телегу, он мог прибыть очень-рано в Снофильд и привезти Гетти на другой же день, и Дину также, если последняя отправится с ними. Ужь для Гетти было время возвратиться, а он имел возможность потерять понедельник только для того, чтоб привезти ее назад.

Его план одобрили вполне на ферме, когда он пришел туда в субботу вечером. Мистрис Пойзер убедительно просила его не возвращаться без Гетти, потому-что она гостила ужь слишком долго, если взять во внимание все, что нужно было еще приготовить к половине марта; да и одной-недели было очень достаточно для того, чтоб отдохнуть и поправиться здоровьем. Что жь касалось Дины, то мистрис Пойзер не очень-то надеялась, что им удастся привезти ее с собою, разве если они убедят её в том, что народ в Геслопе был вдвое-несчастнее людей в Снофильде.

-- Впрочем, сказала мистрис Пойзер в заключение: - вы можете сказать, что у ней осталась всего одна тётка и так похудела, что стала почти тенью; кроме того, все мы, может-быть, после будущого Михайлова-дня переселимся за двадцать миль отсюда и умрем с горя среди чужих людей, оставив детей круглыми сиротками.

-- Ну, полно! сказал мастер Пойзер, решительно-неимевший вида человека, сокрушаемого горем: - дела вовсе не так дурны, как ты говоришь. У тебя такой славный цвет лица теперь, и с каждым днем ты поправляешься все больше. Но я был бы рад, еслиб Дина приехала к нам, потому-что она помогла бы тебе справляться с детьми. Удивительно, право, как они привязаны к ней.

Таким-образом с разсветом дня в воскресенье Адам отправился в путь. Сет проводил его мили две, потому-что мысль о Снофильде и о возможности возвращения Дины в эту страну не давала ему покоя, и прогулка с Адамом, при холодном утреннем воздухе (оба были одеты в свои лучшия платья) возбуждала в нем воскресное спокойствие. То было последнее февральское утро с нависшим серым небом и легкою изморозью по зеленым сторонам дороги и на темных изгородях. Они слышали журчание полного ручейка, стремившагося с холма, и слабое щебетанье ранних птичек. Они шли молча, хотя им и было приятно от того, что они были вместе.

-- Прощай, брат, сказал Адам, положив руку на плечо Сета и смотря на него с чувством, когда они намеревались разстаться друг с другом. - Я желал бы, чтоб ты прошел со мной всю дорогу и был так счастлив, как я.

-- Я доволен, Адди, да, я доволен, сказал Сет весело. - Я, верно, останусь старым холостяком и буду заботиться о твоих детях.

Они разстались друг с другом, и Сет медленно пошел домой, мысленно повторяя один из своих любимых гимнов. Он очень любил гимны.

"Dark and cheerless is the morn

Unaccompanied by thee:

Joyless is the day's return

Till thy mercy's beams I see:

Till thou inward light impart,

Glad my eves and warm my heart.

Visit, then, this soul of mine,

Pierce the gloom of sin and grief --

Fill me, Radiancy Divine,

More and more thyself display,

Shining to the perfect day." (*)

(*) "Мрачно и нерадостно утро, несопровождаемое тобою, возвращение дня лишено наслаждения до-тех-пор, пока я не увижу лучей твоей благости, пока ты не сообщишься мне, внутренний свет, обрадуешь глаза мои и согреешь мою душу. Посети же мою душу, божественная лучезарность, разсей мрак греха и скорби, исполни меня твоего света и разсей все мое неверие. Яви себя ярче-и-ярче, озаряясь полным днем".

Адам пошел гораздо-скорее. Еслиб кто-нибудь ехал по окбурнской дороге при восходе солнца в это утро, тот непременно с удовольствием посмотрел бы на высокого, широкоплечого человека, шедшого так пряло и такою твердою поступью, как воин, и смотревшого веселыми, проницательными глазами на темносиния горы, которые мало-помалу показывались на его дороге. Редко в жизни Адама его лицо было в такой степени свободно от всякого облачка заботливости, как в это утро; и это отсутствие всякой заботы, как обыкновенно случается с людьми, обладающими таким пытливым, практическим умом, какой был у Адама, еще более заставляло его замечать окружавшие его предметы и искать в них чего-нибудь такого, что могло бы послужить ему материалом для его любимых планов и замысловатых соображений. Его счастливая любовь, сознание, что он с каждым шагом все более-и-более приближался к Гетти, которая так скоро будет принадлежать ему, производили на его мысли такое же влияние, какое свежий утренний воздух производил на его чувства: они придавали ему сознание благосостояния, при котором деятельность была наслаждением. По временам его чувства порывались к ней как-то сильнее, и тогда исчезали для него все другие образы, кроме Гетти; вместе с этим он чувствовал чудную благодарность, что все это счастье давалось ему, что наша жизнь на этом свете заключала в себе столько прелести. Наш друг Адам имел набожное сердце, хотя, может-быть, и неслишком любил набожные беседы, и его нежность почти была схожа с благоговением, так-что трудно было взволновать их отдельно. Но когда чувства его излились таким-образом, деловые мысли возвращались с большею силою. В это утро оне были направлены на планы: каким образом можно бы улучшить дороги, находившияся в таком жалком состоянии во всей стране, и на соображение всех выгод, которые могли бы произойти от усилий каждого деревенского джентльмена, еслиб он вознамерился улучшить пути в своей собственной области.

Ему показалось очень-недальнею эта прогулка, десять миль до Окбурна, миленького городка в виду синих гор, где он позавтракал. Затем страна становилась все голее и голее: не было более скатывавшихся по склонам лесов, не было деревьев с широко-раскинувшимися ветвями близь частых домиков с хозяйственными принадлежностями, не было густых изгородей. Серые каменные стены пересекали скудные пастбища, и печального вида серые каменные домы были разбросаны на далеком разстоянии на изрытой почве, где были прежде руды, которые теперь изсякли.

"Голодная страна" думал Адам. "Я скорее пошел бы на юг, где, говорят, земля плоска, как стол, чем придти жить сюда. Впрочем, если Дине нравится жить в стране, где она может быть большим утешением для людей, то она поступает хорошо, выбрав именно эту часть, потому-что на нее должно смотреть, будто она сошла прямо с неба, подобно ангелам в пустыне, чтоб подкрепить тех, которым нечего есть".

Когда он, наконец, подошел к самому Снофильду, то ему казалось, что город приходится "товарищем стране", хотя река, протекавшая по долине, где стояла большая фабрика, придавала приятную свежесть более-низким полям. Угрюмый, каменный, незащищенный природою город лежал на склоне крутой горы. Адам не пошел теперь прямо туда, потому-что Сет сказал ему где найдти Дину: она остановилась в хижине с соломенной крышею, не доходя до города, неподалеку от фабрики, в старой хижине, выходившей на дорогу стороною и имевшей впереди небольшой участок земли, засеянный картофелем. Здесь жила Дина у четы уже преклонных лет. Еслиб Адам случайно не застал дома Дину и Гетти, то он мог узнать, куда оне отправилась, или когда снова возвратятся домой. Дина, может-быть, вышла на какую-нибудь проповедь и, пожалуй, оставила Гетти дома. Адамх против воли надеялся на это; и когда он увидел пред собою хижину, узнав ее по выходившему на дорогу боку, на его лице невольно засияла улыбка, неразлучная с надеждой на близкую радость.

Он ускорил шаги по узкой шоссейной дорожке и постучал в дверь. Ее отворила весьма-чистая старушка, медленно-потряхивавшая головою, разбитою параличом.

-- Дина Моррис дома? спросил Адам.

-- Что? Нет, отвечала старушка, взглянув на высокого незнакомца с удивлением, застававшем ее говорить медленнее обыкновенного. - Не угодно ли вам войдти? прибавила она, отходя от двери и как-бы стараясь припомнить что-то. - Да вы не брат ли того молодого человека, который был здесь прежде - не так ли?

-- Да, отвечал Адам, входя. - Это был Сет Бид. Я его брат, Адам. Он просил меня поклониться вам и вашему доброму мужу.

-- Поклонитесь и ему от нас: он очень-приветливый молодой человек. И вы похожи на него, только вы смуглее. Садитесь, вот кресло. Мой муж еще не возвращался домой с митинга.

Адам терпеливо сел, не желая осыпать быстрыми вопросами больную старуху, но с любопытством посматривая на узкую винтообразную лестницу в углу. Он думал, что Гетти, может-быть, услышав его голос, сойдет к нему.

-- Так вы пришли навестить Дину Моррис? спросила старуха, стоя против него. - Вы, значит, не знали, что она не дома?

-- Нет, отвечал Адам. - Но я думал, что, вероятно, не застану её дома, так-как сегодня воскресенье. Но другая молодая женщина... дома она или пошла вместе с Диной?

Старушка посмотрела на Адама в недоразумении.

-- Пошла вместе с нею? сказала она. - Да ведь Дина отправилась в Лидс, большой город, о котором вы, может-быть, слышали, где много живет народа божьяго. Она отправилась туда, вот в пятницу было две недели. Ей прислали и денег на дорогу. Вы можете видеть её комнату здесь, продолжала она, отворяя дверь и не замечая, какое действие производили на Адама её слова.

Он встал и последовал за нею, окинул любопытным взглядом небольшую комнатку с узкою кроватью, портретом Весли на столе и немногими книгами, лежавшими на большой Библии. Он льстил себя безразсудною надеждою, что там могла быть Гетти. Он не мог говорить в первую минуту, когда увидел, что в комнате никого не было. Им овладел какой-то неопределенный страх: что-нибудь случилось с Гетти на дороге. Но старуха была так тяжела на слова и на понимание... Гетти, может-быть, и была в Снофильде.

-- Как жаль, что вы не знали этого! сказала она. - Не-уже-ли вы пришли из вашей страны только для того, чтоб навестить ее?

-- Я не знаю никого по этому имени, сказала старуха с удивлением. - Разве вы слышали, что такая живет в Снофильде?

-- Да разве не приезжала сюда молодая женщина, очень-молодая и красивая, две недели назад, в пятницу, навестить Дину Моррис?

-- Нет, я не видела никакой молодой женщины.

-- Подумайте-ка хорошенько, уверены ли вы в этом? Девушка, восьмнаднати лет, с темными глазами и темными вьющимися волосами, в красном салопе и с корзинкою в руках. Вы не могли ее забыть, если видели.

-- Нет, в пятницу, две недели назад... да, именно в тот день и отправилась Дина... не был никто. Вот до вас никто не приходил, никто не спрашивал ее; здешние жители знают, что она отправилась. Ах, Господи, Господи! ужь не случилось ли чего-нибудь?

Старуха увидела на побледневшем лице Адама страшное выражение ужаса, но он не был ни оглушен, ни разстроен: он употреблял все усилия, чтоб придумать, где мог спросить о Гетти.

-- Да, молодая женщина отправилась из нашей страны навестить Дину в пятницу, две недели назад. Я пришел, чтоб привезти ее назад. Я боюсь, чтоб с нею чего не случилось. Я не могу оставаться долее. Прощайте.

Он торопливо вышел из хижины. Старуха последовала за ним до ворот, с грустью смотря ему в след и тряся головою, между-тем как он почти бежал по дороге в город. Он направлялся к месту, где останавливался окбурнский дилижанс.

Нет, там не видали такой молодой женщины, как Гетти. Не случилось ли чего-нибудь с дилижансом две недели назад? Нет. Не было и дилижанса, в котором он мог бы возвратиться в Окбурн в этот же день. Что жь! он отправится пешком: ему нельзя оставаться здесь в жалком бездействии. Но содержатель гостиницы, видя сильное безпокойство Адама и принимая новое приключение к сердцу с горячностью человека, который проводит большую часть своего времени в том, что, засунув руки в карманы, смотрит на упорно-однообразную улицу, предложил Адаму, что он свезет его обратно в Окбурн в своей собственной, обложенной пошлиною, тележке в этот же вечер. Не было еще пяти часов, и Адам имел довольно времени пообедать и приехать в Окбурн до десяти часов. Содержатель объявил, что ему действительно нужно ехать в Окбурн и что лучше ему ехать сегодня вечером: тогда у него будет в распоряжении весь следующий день. Адам, употребив тщетную попытку съесть что-нибудь, положил сухое кушанье в карман и, выпив глоток элю, сказал, что готов отправиться в путь. Когда они доехали до хижины, то ему пришло в голову, что хорошо было бы узнать от старухи, где можно было найдти Дину в Лидсе: если на господской мызе будут безпокоиться (он только отчасти допускал предчувствие, что это случится), то, может-быть, Пойзеры захотят послать за Диной. Но Дина не оставила адреса, и старуха, память которой была слаба на имена, не могла припомнить имени "благочестивой женщины", бывшей главным другом Дины в обществе в Лидсе.

.В продолжение длинной, длинной дороги в тележке, Адам имел время представлять себе всевозможные догадки безотвязного страха и борящейся надежды. В минуту первого потрясения при открытии, что Гетти не была в Снофильде, в голове Адама мелькнула мысль об Артуре и заставила болезненно забиться его сердце; но он несколько времени старался отразить её возвращение, занявшись объяснением этого безпокоящого его факта различными средствами, неимевшими ничего общого с этою невыносимою мыслью. Вероятно, с нею случилось что-нибудь. Гетти, каким-нибудь странным случаем, попала в Окбурне не в тот дилижанс: она захворала и не хотела сообщить своим об этом, чтоб не испугать. Но эта слабая ограда неопределенных невероятностей была скоро разрушена стремительным напором определенного, мучительного страха. Гетти обманывала себя, думая, что может любить его, выйдти за него замуж: она все-таки любила Артура, и теперь, в отчаянии, что срок их свадьбы был так близок, бежала из дома. Она отправилась к нему. Прежнее негодование и ревность снова пробудились и внушили подозрение, что Артур поступил с ним неискренно, написал к Гетти, пытался соблазнить ее придти к нему, не желая, вопреки всем своим обещаниям, чтоб она принадлежала другому, а не ему. Может-быть, он и выдумал всю эту историю и дал ей указания, каким образом она могла следовать за ним в Ирландию. Адам знал, что Артур вышел туда три недели назад, потому-что слышал об этом недавно на Лесной Даче. Каждый печальный взгляд Гетти с того времени, как она дала слово Адаму, припоминался ему теперь с болезненным преувеличением. Его сангвинический характер и доверчивость доходили до глупости. Бедняжка, может-быть, с давних пор не знала своего сердца, думала, что может забыть Артура, и на мгновение обратилась к человеку, предлагавшему ей покровительственную, верную любовь. Он не мог принудить себя порицать ее: она не желала причинить ему такое страшное горе. Порицание следовало обратить на того человека, который из себялюбия играл её сердцем; быть-может, даже нарочно сманил ее из дома.

В Окбурне конюх "Королевского Дуба" помнил, что такая молодая женщина, какую описывал Адам, выходила из треддльстонского дилижанса более двух недель назад - ведь нескоро можно забыть такую хорошенькую девушку - и был уверен, что она не поехала в бекстонском дилижансе, который проезжал через Снофильд; он потерял ее из виду в то время, как отводил лошадей, и с-тех-пор более не видел ее. Адам затем прямо пошел к гостинице, от которой отходил стонитонский дилижанс: было всего очевиднее, что Гетти, куда бы она ни намеревалась идти, прежде отправилась в Стонитон, так-как едва-ли она решилась свернуть с большого тракта. И здесь она была замечена; помнили, что она сидела на козлах с кучером. Но кучера нельзя было видеть: другой ездил вместо него по этой дороге последние три или четыре дня. Вероятно, его можно было увидеть в Стонитоне, если спросить о нем в гостинице, у которой останавливалась карета. Таким образом озабоченный, больной душею, Адам по необходимости должен был ждать и употребить усилия, чтоб отдохнуть до следующого утра, и до одиннадцати часов, когда отходил дилижанс.

В Стонитоне произошла новая задержка: старый кучер, с которым ехала Гетти, не будет в городе раньше вечера. По приезде его, оказалось, что он хорошо помнил Гетти и помнил свою собственную шутку, с которою обратился к ней; он несколько раз повторил ее Адаму и так же часто заметил, что, по его мнению, в этом было что-то такое необыкновенное, потому-что Гетти не смеялась, когда он пошутил с нею. Но он объявил, как объявляли и люди в гостинице, что потерял Гетти из виду с того времени, как она вышла из кареты. Часть следующого утра прошла в разспросах в каждом доме в городе, где только останавливался какой-нибудь дилижанс. Все это было тщетно: Гетти, как известно, отправилась из Стонитона не в дилижансе, а пешком на самом разсвете; потом Адам выходил до первых застав по различным трактам в отчаянной надежде, что она оставила там какое-нибудь воспоминание. Нет, дальнейших следов не было, и следующею тяжелою для Адама задачею было отправиться домой и передать на господской мызе эти несчастные известия. Что жь касается того, что он сделает за этим, то он имел два определительные намерения среди этой борьбы мыслей и чувств, происходившей в нем в то время, как он ходил взад и вперед. Он не разскажет того, что знал о поведении Артура Донниторна относительно Гетти, пока не представится очевидная для того необходимость: Гетти, пожалуй, может возвратиться и открытие может быть для нея оскорблением или обидой. Лишь только он побывает дома и сделает все, что нужно для более-продолжительного отсутствия, как тотчас же отправится в Ирландию: если он не откроет никакого следа Гетти на пути, то пойдет прямо к Артуру Донниторну, чтоб увериться, на сколько Артуру был известен её поступок. Несколько раз приходило ему на мысль: не спросить ли совета у мистера Ирвайна; но это было бы безполезно, или ему уже нужно в таком случае сказать все и таким образом выдать тайну Артура. Странно, что Адам, мысли которого были безпрестанно заняты Гетти, ни разу не подумал о том, что она могла отправиться в Виндзор, не зная, что Артура ужь не было там. Может-быть, Адам не мог себе представить, чтоб Гетти убежала к Артуру непрошенная; он не мог вообразить себе никакой причины, которая могла бы понудить ее к такому шагу после письма, написанного в августе. Он представлял себе только два предположения: или Артур снова писал к ней и сманил ее к побегу, или она просто бежала от приближавшагося брака с ним, убедившись, что, вопреки всему, не могла любить его в достаточной степени, а между-тем не смела отказать ему, опасаясь гнева своих родных.

Когда он решился идти прямо к Артуру, мысль о том, что он потерял два дня на поиски, оказавшиеся почти совершенно-безполезными, была мучительна для Адама. А между-тем, пока он не объявит Пойзерам, куда, по его убеждению, отправилась Гетти, или о своем намерении последовать за нею туда, он должен быть в состоянии сказать им, что искал её следов, на сколько было только возможно.

"Опрокинутой Телеге". Не раздеваясь, бросился он здесь на постель и крепко заснул, от усталости. Он спал, однакожь, не более четырех часов. Он отправился домой уже в пять часов в слабые утренния сумерки. Он всегда носил с собою в кармане ключ от двери мастерской, так-что мог войти туда. А он желал войти в дом, не разбудив матери: ему не хотелось самому рассказать ей о своем новом огорчении, а увидеться прежде с Сетом и попросить его, чтоб он сообщил ей об этом когда окажется нужным. Он осторожно прошел по двору и осторожно отпер дверь ключом. Но, как он ожидал, Джип, лежавший в мастерской, громко залаял. Он утих, увидев Адама, который, подняв палец, приказывал ему замолчать, и безхвостое животное, в своей немой радости, должно было довольствоваться тем, что терлось около ног своего господина.

Адам был слишком болен душою, чтоб обратить внимание на ласки Джипа. Он бросился на лавку и тупо смотрел на лес и на признаки работы, окружавшие его, спрашивая себя, найдет ли он когда-нибудь снова удовольствие в этом, между-тем, как Джип, неясно сознавая, что с его господином случилось что-то дурное, положил свою шероховатую серую голову на колени Адама и, нахмурив брови, смотрел на него. С воскресенья после обеда до этих пор Адам постоянно находился среди чужих людей и в чужих местах, которые не имели ничего общого с подробностями его всегдашней жизни. Теперь же, когда, при свете нового утра он возвратился к себе домой и был окружен знакомыми предметами, которые, казалось, навсегда лишились своей прелести, действительность, тяжкая, неизбежная действительность его горя легла на него новым гнетом. Прямо перед ним стоял неконченный комод с ящиками, который он делал в свободные минуты для Гетти, когда его дом будет и её домом.

Сет не слышал, когда вошел Адам, но его поднял лай Джипа, и Адан слышал, как он шевелился наверху в комнате, одеваясь. Первые мысли Сета были о брате: он непременно придет домой сегодня, потому-что его присутствие при работах необходимо завтра; но Сет с удовольствием думал, что Адам имел больше праздников, чем ожидал. А приедет ли и Дина с ним? Сет чувствовал, что в этом заключалось величайшее блаженство, которое он только мог предвидеть для самого себя, хотя у него и не оставалось никакой надежды, что она когда-нибудь полюбит его на столько, чтоб выйти за него замуж. Но он часто думал, что лучше быть другом и братом Дины, чем мужем другой женщины. Еслиб только он мог быть всегда близко нея, а не жить от нея так далеко.

Он спустился с лестницы и отворил дверь, которая вела из общей комнаты в мастерскую, намереваясь выпустить Джпа; но остановился на пороге, внезапно-пораженный при виде Адама, в грустной задумчивости сидевшого на скамье, бледного, неумытого, с провалившимися, безжизненными глазами, почти походившого на пьяницу утром. Сет, однакожь, в одно мгновение понял, что эти признаки означали не пьянство, а большое несчастие. Адам молча взглянул на него; Сет подошел к скамье и сам дрожал так, что не был в состоянии заговорить в ту же минуту.

-- Да будет милость Господня с нами, Адди! сказал он тихим голосом, садясь на скамью рядом с Адамом. - Что случилось?

на шею и зарыдал.

Сет приготовился теперь услышать самое худшее, потому-что, припоминая даже детские годы, он не помнил, чтоб Адам рыдал когда-нибудь прежде.

-- Не-уже-ли смерть? Умерла она? спросил он тихо, когда Адам приподнял голову и старался придти в себя.

-- Нет, голубчик; но она ушла, ушла от нас. Она вовсе и не была в Снофильде. Дина отправилась в Лидс, в пятницу было две недели, в тот самый день, когда Гетти уехала отсюда. Я не мог узнать, куда она девалась после того, как приехала в Стонитон.

Сет безмолвствовал от крайняго изумления: он не знал ничего такого, что могло бы ему внушить причину, но которой Гетти бежала.

-- Она не могла любить меня; ей неприятна была наша свадьба; когда срок подходил ближе - должно-быть, это, сказал Адам.

Он решился не упоминать ни о каких других причинах.

-- Я слышу, что матушка шевелится, сказал Сет. - Нужно ли сказать ей об этом?

-- Нет, нет еще, сказал Адам, вставая со скамьи и откидывая волосы с лица, будто хотел придти в себя. - Я не могу еще говорить с нею об этом, и тотчас же должен предпринять новое путешествие после того, как схожу в деревню и на господскую мызу. Я не могу сказать тебе, куда я отправляюсь, и ты должен объявить ей, что я отправился по делу, так-как никто не должен знать что-нибудь о том. Теперь я пойду вымыться.

-- Я должен взять все деньги из жестяной кружки, друг; но если что-нибудь случится со мною, остальное будет твоею собственностию для того, чтоб заботиться о матери.

Сет был бледен и дрожал всем телом: он чувствовал, что за всем этим была какая-то страшная тайна.

-- Брат, сказал он тихо (он называл Адама братом ); - я не верю, чтоб ты хотел сделать что-нибудь такое, на что ты не мог бы испросить благословения Господа.

-- Нет, мой друг, сказал Адам: - не бойся. Я сделаю только то, в чем заключается долг мужчины.

Он думал, что, если откроет свое горе матери, она будет только разстроивать его отчасти неловкими словами привязанности, отчасти же словами неудержимого торжества о том, что Гетти показала себя негодною быть его женой, как Лисбет всегда предвидела. Эта мысль возвратила ему несколько его обычную твердость и власть над собою. Когда его мать сошла вниз, то он сказал ей, что почувствовал себя нездоровым на пути домой и по этой причине провел всю ночь в Треддльстоне. Сильная головная боль, которою он все еще страдал в это утро, объясняла его бледность и отяжелевшие глаза.

Он решился прежде всего сходить в деревню, заняться своим делом с час, сообщить Бёрджу, что принужден отправиться в дорогу, и просить его, чтоб он никому не говорил об этом. Он не хотел идти на господскую мызу во время завтрака, когда дети и слуги находились в общей комнате: тогда не было бы конца восклицаниям, когда услышали бы все, что он возвратился без Гетти. Он подождал, пока часы не пробили девяти, и тогда оставил мастерскую в деревне и отправился через поля к ферме. Он почувствовал неизмеримое облегчение, когда, подойдя близко к дому, увидел приближавшагося к нему мистера Пойзера: это избавляло его от неприятного труда идти в дом. Мистер Пойзер шел бодро в это мартовское утро, занятый мысленно своим весенним делом: он шел бросить хозяйский взгляд на подковку своей новой ломовой лошади, неся в руках свою лопатку, как полезного товарища в дороге. Его изумление не знало границ, когда он увидел Адама, но он не был человек, который тотчас же предался бы предчувствиям беды.

-- Нет, я не привез их, сказал Адам, поворачиваясь и тем доказывая, что желал пойдти назад с мистером Пойзеромь.

-- Послушайте! сказал Мартин, посмотрев за Адама с большим вниманием: - да на вас совсем лица нет. Разве случилось что-нибудь?

-- Да, проговорил Адам с трудом: - случилась неприятная вещь. Я не нашел Гетти в Снофильде.

На добродушном лице мистера Пойзера выразились признаки безпокойного изумления.

-- Я не могу сказать, случилось ли с нею что-нибудь. Она вовсе не приезжала в Снофильд, а отправилась в дилижансе в Стонитон; но я ничего но мог узнать, куда она делась, когда вышла из стонитонского дилижанса.

-- Как, не-уже-ли вы хотите сказать, что она убежала? спросил Мартин, останавливаясь. Он был дотого смущен и поражен, что факт еще не представлялся ему горем.

-- Должно быть, она сделала это, сказал Адам. - Ей неприятна была наша свадьба, когда ужь дело подходило к тому - вот должна быть причина. Она ошиблась в своих чувствах.

Мартин молчал несколько минут, устремив глаза на землю и роясь лопаткою в траве, сам не зная, что делает. Его обычная медлительность утроивалась, когда предмет разговора был тягостный. Наконец, он поднял глаза, посмотрел Адаму прямо в лицо и сказал:

мой друг, это заставляет меня сожалеть еще более. Это, я уверен, грустный удар для вас.

Адам не мог ничего сказать, и мистер Пойзер, сделав несколько шагов, продолжал:

-- Я убежден, она пошла попытаться получить место горничной, потому-что забрала это себе в голову ужь с полгода назад и непременно требовала моего согласия. Но я думал о ней лучше, прибавил он, покачав головою медленно и грустно: - я думал лучше о ней. Я воображал, что она выбросила это из головы после того, как дала вам свое слово и все ужь приготовлено к свадьбе.

Адам имел сильнейшия причины оставить мистера Пойзера в этом предположении; даже сам пытался поверить, что это, может-быть, и справедливо. Ведь он не мог поручиться в том, что она достоверно отправилась к Артуру.

-- И лучше, что случилось таким образом, сказал он, как только мог спокойнее: - если она чувствовала, что ей не хотелось иметь меня мужем. Лучше убежать прежде, чем раскаиваться впоследствии. Вы, я надеюсь, не будете обращаться с нею сурово, если она возвратится: ведь она, может-быть, и сделает это, если ей покажется трудным жить у чужих.

причиняет. Трудно будет мне сообщить об этом её тётке. Отчего не приехала Дина с вами? она помогла бы несколько успокоить её тётку.

-- Дины не было в Снофильде; она отправилась в Лидс две недели назад, и я но мог узнать от старухи даже и адреса, где она находится в Лидсе, иначе я привез бы ее вам.

-- Ей было бы гораздо-лучше жить у своих родных, сказал мистер Пойзер с негодованием: - чем ходить проповедывать среди чужих людей.

-- Я должен оставить вас теперь, мистер Пойзер, сказал Адам: - потому-что у меня бездна работы.

-- Конечно, вам будет лучше за работой, а я должен рассказать хозяйке, когда возвращусь домой. Это трудное дело.

-- Конечно, конечно, меньше скажешь, скорее исправишь. Нам нет нужды говорить, почему свадьба разстроилась, и мы, может - быть, услышим о ней через несколько времени. Дай мне пожать руку, друг мой. Как мне хотелось бы сделать тебе удовлетворение!

В эту минуту в горле Мартина Пойзера было что-то такое, что заставило его произнесть эти несколько слов отрывисто. Но Адам так же хорошо понимал их значение, и оба честные человека пожали друг другу руку с чувством взаимного пониманья.

Ничто теперь более не мешало Адаму отправиться в путь. Он просил Сета сходить на Лесную Дачу и объявить сквайру, что Адам был принужден немедленно отправиться в путь, а также говорить то же самое всякому, кто стал бы разспрашивать о нем. Если Пойзеры узнают, что он уехал опять, то они поймут - Адам был уверен в том - что он отправился отъискивать Гетти.

Он намеревался-было прямо отправиться в путь с господской фермы, но побуждение, уже испытанное иль несколько раз перед тем - зайдти к мистеру Ирвайну и сообщить ему обо всем - пробудилось в нем с новою силою, которую вызывает последний благоприятный случай. Он готовился предпринять продолжительное путешествие, затруднительное путешествие, морем, и ни одна душа небудет знать, куда он отправился. А если с ним случится что-нибудь? или если ему непременно потребуется помощь в каком-нибудь деле, касающемся Гетти? Мистеру Ирвайну можно было довериться; и чувство, препятствовавшее Адаму рассказать что-нибудь, что составляло её и не совершил никакой новой вины, Адам не чувствовал себя связанным хранить молчание ради его, когда интерес Гетти требовал того, чтоб он говорил.

"Я должен сделать это" сказал Адам, когда эти мысли, развивавшияся по целым часам во время его грустного путешествия, теперь охватили его в одно мгновение, подобно волне, собиравшейся медленно; "это так и следует. Я не могу долее оставаться один в этом деле".