Адам Бид.
Книга пятая.
XLIV. Возвращение Артура.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга пятая. XLIV. Возвращение Артура. (старая орфография)

XLIV.
Возвращение Артура.

Когда Артур Донниторн вышел на берег в Ливерпуле и прочель письмо своей тетки Лидии, коротко-извещавшей его о смерти деда, его первое ощущение выразилось так:

-- Бедный дедушка! Я желал бы быть подле него в то время, как он умер. Он, может-быть, чувствовал что-нибудь или желал под конец чего-нибудь, чего я теперь никогда не узнаю. Смерть застала его одиноким.

Невозможно сказать, чтоб его печаль была глубже этого. Сожаление и смягченные воспоминания заменили прежнее неудовольствие, и Артур, озабоченный мыслями о будущем в то время, как коляска быстро везла его домой, где он теперь будет помещиком, безпрестанно делал усилие, чтоб припомнить что-нибудь такое, чем оне мог бы доказать уважение к желаниям своего деда, не противодействуя своим собственным любимым притязаниям для блага арендаторов и имения. Но это было бы не в человеческой природе, это было бы только человеческим притворством, чтоб такой молодой человек, как Артур, с здоровым сложением, бодрый духом, имевший хорошее мнение о себе и питавший пламенное намерение представлять людям еще более оснований к этому хорошему мнению, невозможно, чтоб такой молодой человек, только-что вступавший во владение великолепным имением, благодаря смерти весьма-старого человека, к которому он не был привязан, чувствовал что-нибудь другое, а не торжествующую радость. Теперь начиналась его действительная жизнь; теперь у него было место и случай для деятельности, и он воспользуется ими. Он докажет жителям Ломшейра, что такое образцовый деревенский джентльмен; он не променяет эту карьеру ни на какую-либо из всех карьер под луною. Он воображал, что едет по холмам в свежие осенние дни, надзирать за исполнением своих любимых планов касательно осушения почвы и постройки изгородей, потом, что в пасмурное утро на него смотрят с восторгом, как на лучшого всадника на лучшем коне на охоте; что о нем отзываются хорошо в рыночные дни, как об образцовом помещике; что он современем будет произносить речи за обедами при выборах и выскажет удивительные познания в земледелии; что он становится патроном новых плугов и сеялок, строгим порицателем беззаботных землевладельцев и вместе с тем веселым-малым, которого нельзя не полюбить; что ему кланяются счастливые лица всюду в его имении и все соседния фамилии находятся в наилучших отношениях с ним. Ирвайны будут обедать у него еженедельно, будут иметь собственную карету, чтоб приезжать к нему; каким-нибудь весьма деликатным способом, который Артур придумает впоследствии, светский владелец геслонской десятины будет настоятельно требовать, чтоб викарию выплачивали сотни две-три фунтов более. Его тётка будет жить как только можно спокойнее, останется на лесной даче, если ей будет угодно, несмотря на её привычки старой девы, по-крайней-мере до-тех-пор, пока он не женится. А это событие лежало в неопределенной дали, потому-что Артур еще не видел женщины, которая могла бы играть роль супруги образцового деревенского джентльмена.

Таковы были главные мысли Артура, на сколько мысли человека впродолжение часов путешествия могут быть сжаты в нескольких выражениях, походящих только на список названий сцен в длинной панораме, полной цвета, подробностей, жизни. Счастливые лица, приветствовавшия Артура, не были бледными отвлеченными образами, а действительными румяными лицами, давно ему знакомыми; там был Мартин Пойзер... все семейство Ройзер.

Как... и Гетти?

Да; потому-что Артур был спокоен насчет Гетти. Он не был совершенно спокоен насчет прошедшого времени; его уши разгорались от стыда каждый раз, как он вспоминал о сценах с Адамом в минувшем августе; но он был спокоен насчет её настоящей участи. Мистер Ирвайн, который вел с ним правильную переписку и сообщал ему все новости о старых местах и людях, коротко уведомил его, около трех месяцев назад, что Адам Бид женится не на Мери Бёрдж, как он думал, а на красавице Гетти Соррель. Мартин Пойзер и сам Адам сообщили все, что касалось этого, мистеру Ирвайну: что Адам был страстно влюблен в Гетти уже два года, и теперь было решено свадьбе их быть в марте. Этот дюжий проказник Адам оказывался гораздо-чувствительнее, чем предполагал священник. То была настоящая идиллическая любовная история; и еслиб только не было слишком-длинно рассказывать в письце, то мистер Ирвайн охотно описал бы Артуру, с каким замешательством и в каких простых сильных словах сообщил ему свою тайну прекрасный честный малый. Он знал, что Артур с удовольствием услышит, какого рода счастие имел в виду Адам.

Да, мистер Ирвайн был действительно прав. Артуру казалось, что в комнате недоставало воздуха для удовлетворения его обновленной жизни, когда он прочел в письме это место. Он открыл настежь все окна, стремглав бросился из комнаты подышать декабрским воздухом и приветствовал всех, кто только ни говорил с ним, самою пылкою веселостью, будто получил известие о новой победе Нельсона. С-тех-пор, как он находился в Виндзоре, он в этот день впервые чувствовал себя в истинно-ребяческом настроении духа: бремя, тяготившее его, исчезло; преследовавший его страх миновал. Он думал, что мог теперь победить свою горечь относительно Адама, мог предложить ему свою руку и просить его снова быть ему другом, несмотря на это неприятное воспоминание, от которого все-таки будут разгораться его уши. Его сшибли с ног, и он был вынужден сказать ложь: чтоб вы там ни делали, а от подобных вещей остается рубець. Но если Адам был снова тем же, в прежнее время, то и Артур желал быть тем же человеком, желал, чтоб Адам принимал участие в его делах и в его будущности, как он желал того до проклятой встречи в августе. Он даже сделает для Адама гораздо-более, чем сделал бы прежде, когда он вступит во владение имением; муж Гетти имел на него особенные притязания; сама Гетти должна будет чувствовать, что неприятности, которые она перенесла чрез Артура в прошедшее время, вознаграждались ей сторично. И действительно, она не могла чувствовать очень-глубоко, если так скоро решилась выйдти за Адама.

Вы ясно замечаете, какого рода картину представляли Адам и Гетти в панораме мыслей Артура на его пути домой. Март наступил: их свадьба должна совершиться скоро, быть-может, они уже были женаты. И теперь действительно было в его власти сделать многое для них. Очаровательная, очаровательная, маленькая Гетти! Эта крошечная кошечка не думала о нем и вполовину так, как он заботился о ней; потому-что он все еще питал к ней безразсудные чувства, почти боялся увидеть ее, право, даже не очень-то засматривался на других женщин с-тех-пор, как разстался с нею. Крошечная фигура, идущая ему на встречу в роще, окаймленные темною бахрамою детские глаза, прелестные губки, приготовляющияся поцаловать его - эта картина не утратила своей силы в-течение месяцев. И она, вероятно, нисколько не переменилась. Невозможно было подумать, как он может встретиться с ней: он непременно почувствуег трепет. Странно, как продолжительно влияние такого рода! Ужь, конечно, теперь он не был влюблен в Гетти: несколько месяцев он серьёзно желал, чтоб она вышла за Адама, и ничто так не содействовало его блаженству в эти минуты, как мысль о их свадьбе. Преувеличивающее действие воображения заставляло сердце его все еще биться несколько-скорее при мысли о ней. Когда он снова увидит крошечное существо в-действительности, женою Адама, занятым совершенно-прозаическою работою в своем новом доме, он, может-быть, удивится возможности своих прежних чувств. Благодарение Богу, что все это приняло столь счастливый оборот! У него будет теперь изобилие дел и интересов, которые наполнят его жизнь, и он не будет более находиться в опасности снова разъигрывать роль безразсудного.

город, очень похожий на Треддльстон, где герб соседняго лорда, владетеля усадьбы, красуется над вывеской главной гостиницы; потом одни поля и изгороди, их близость с ярмарочным городом наводили на приятное предположение о высоком найме; потом страна принимала более-нарядный вид: леса попадались чаще, местами виднелся белый или красный домик на умеренной возвышенности, или показывались его балконы и крыша с трубами между густых масс дубов и вязов, масс, имевших красноватый цвет от ранних почек; непосредственно затем разстилалась деревня; небольшая церковь с красною черепичною кровлею имела скромный вид даже между пострадавших от времени деревянных на каменном фундаменте домов; старые, позеленевшие надгробные камни заросли крапивой; ничего свежого и ясного, кроме детей, широко раскрывавших глаза при виде быстрой почтовой коляски, никакого делового шума, кроме раскрытой пасти дворняшек таинственного происхождения. О, какая красивая деревня Геслоп в сравнении с этой! И она не будет так запущена, как эта. Он произведет деятельные ночинки во всех фермерских строениях и избах, и путешественники в почтовых каретах, которые поедут по россетерской дороге, будут только восхищаться его деревнею. Адам Бид будет иметь главный надзор над всеми исправлениями: им имел теперь свой пай в делопроизводстве Бёрджа и, если он захочет, Артур пустит некоторую сумму в их дела и в год или два скупит пай старика. О, это была весьма дурная ошибка в жизни Артура, это дело прошлого лета; но он загладит все это в будущем. Сколько людей сохранили бы в сердце чувство мстительности против Адама; но он нет! Он решительно подавит в себе всю мелочность подобного рода, потому-что, конечно, он был очень-и-очень виноват; и хотя Адам обошелся с ним резко и сурово и поставил его в тягостное затруднение, но бедный малый был, ведь, влюблен и действовал по справедливому побуждению. Нет, у Артура не было дурных чувств в сердце ни против одного человеческого существа; он был счастлив и готов сделать счастливым всякого, кто бы только ни встретился с ним в жизни.

А! вот наконец и дорогая старая деревенька Геслоп, покоющаяся на холме, нисколько не утратив своего характера тихой старой местности, освещенная мягкими лучами поздняго послеобеденного солнца, и против нея высокия покатости бинтонских холмов, а под ними пурпуровидный темный как бы висящий лес и наконец бледный фасад аббатства, виднеющийся сквозь дубы Лесной Дачи, как бы с нетерпением ожидающий возвращения наследника.

"Бедный дедушка! и он лежит там мертвый. Он также был некогда молодым человеком, который также вступал во владение имением и составлял различнье планы. И все-то так на свете! Тётушка Лидия, должно быть, очень грустит, бедняжка! Но она будет пользоваться такою же полною свободою, какую она дает своему жирному Фидо."

собрались, чтоб встретить его важным, безмолвным приветствием, приличным дому, где обитала смерть. Может-быть, месяц назад, им было бы трудно сохранить на лицах приличную грусть, когда мистер Артур приехал бы господином; но в этот день на сердце главных слуг лежало тягостное чувство, проистекавшее от другого обстоятельства, а не только от смерти старого сквайра, и не один из них пламенно желал находиться в этот день за двадцать миль, как мистер Крег, и знать, что станется с Гетти Соррель, с хорошенькою Гетти Соррель, которую они привыкли видеть каждую неделю. Они имели привязанность домашних слуг, которые любят свои места, и нисколько не были склонны сочувствовать во всем объеме суровому негодованию арендаторов против молодого сквайра, но скорее готовы были извинить его. Тем не менее, старшие слуги, которые столько лет находились в отношениях хороших соседей с Пойзерами, против воли сознавали, что давно-ожидаемсе событие - приезд молодого сквайра, было лишено всякого очарования.

Артуру вовсе не показалось удивительным, что слуги имели серьёзный и грустный вид, он сам был очень тронут, когда увидел всех их и чувствовал, что теперь наступали новые отношения его к ним. Это было известного рода патетическое волнение, в котором заключается больше удовольствия, чем неприятности, которое, может-быть, самое восхитительное из всех чувств для человека добродушного, сознававшого в себе власть удовлетворить своему добродушию. Его сердце было полно приятных ощущений, когда он сказал:

-- Ну, Мильз, что поделывает тётушка?

Но тут мистер Байгет, адвокат, живший в доме ее дня смерти, вышел вперед, почтительно поклонился ему и готов был отвечать на егь вопросы. Артур пошел с ним в библиотеку, где ожидала его тётушка Лидия. Тётушка Лидия была единственная в доме особа, незнавшая ничего про Гетти; к её печали дочери-девицы не примешивались никакия другия мысли, кроме забот о распоряжениях насчет похорон и о её собственной будущей участи; и, как женщина, она горевала об отце, сделавшем её жизнь необходимою, еще более, потому-что в тайне чувствовала, как мало другия сердца горевали о нем.

Но Артур поцаловал её влажное от слез лицо гораздо нежнее, чем цаловал когда-либо во всю свою жизнь прежде.

-- О, это случилось так внезапно, так страшно, Артур, произнесла бедная мисс Лидия, и начала изливать свои маленькия жалобы. Артур сел и слушал ее с нетерпеливым терпением. Когда она на минуту замолкла, он сказал:

-- Теперь, тётушка, я оставлю вас на четверть часа. Я только схожу в мою комнату, а потом возвращусь и со вниманием выслушаю все.

-- Что, в моей комнате все приготовлено, я надеюсь, Мильз? сказал он буфетчику, который, казалось, с каким-то безпокойством стоял в передней.

-- Да, сэр, и там есть к вам письма; все они лежат на письменном столе в вашей уборной.

несколько писем и пакетов; но ему было неловко в запыленном и смятом костюме человека, совершившого длинное и скорое путешествие, и ему действительно нужно было освежиться, немного занявшись своим туалетом, прежде чем прочтет письма. При нем находился Пим, помогавший ему во всем... и скоро, освежившись с истинным наслаждением, будто готовился начать новый день, он возвратился в уборную, чтоб вскрыть письма. Горизонтальные лучи низкого вечерняго солнца проникали прямо в окно, и когда Артур сел в свое бархатное кресло под приятною теплотою этих лучей, он чувствовал то спокойное благосостояние, которое, может-быть, вы и я чувствовали под лучами вечерняго солнца, когда, в самой ясной юности и при цветущем здоровье, жизнь представляла нам новые надежды и множество дней деятельности разстилались перед нами, как приятная равнина, и нам не было никакой нужды торопливо смотреть на них, потому-что они все принадлежали нам вполне.

Первым лежало письмо с обращенным кверху адресом. Артур сразу узнал почерк мистера Ирвайна. Ниже адреса было написано: "Вручить немедленно по приезде". Письмо мистера Ирвайна в эту минуту вовсе не могло его удивить: конечно, он сообщал ему о каком-нибудь предмете, желая, чтоб Артур узнал об этом раньше, чем было возможно им увидеться друг с другом. Было совершенно естественно, что мистер Ирвайн имел сообщить ему нечто нужное именно в такое время. Артур сломил печать с приятною мыслью, что скоро увидит и самого писавшого.

"Я посылаю это письмо, чтоб оно встретило вас при вашем приезде, Артур, потому-что я в то время могу быть в Стонитоне, куда меня призывает самая тягостная обязанность, подобная которой никогда еще не была возложена на меня и вы немедленно же должны узнать о том, что мне нужно сообщить вам.

"Я не намерен ни одним словом упрека увеличивать наказание, падающее теперь на вас: все слова, которые я мог бы написать в эту минуту, будут слабы и незначительны на ряду с теми, в которых и должен сообщить вам самый факт.

"Гетти Соррель в тюрьме; ее будут судить в пятницу за детоубийство..."

бросился из комнаты, все еще сжимая письмо, пробежал но всему корридору о вниз по лестнице в переднюю. Мильзь находился все еще там, но Артур не видел его, пробежав, как человек, которого преследуют, по всей передней и выбежав оттуда на усыпанный крупным песком двор. Буфетчик последовал за ним так скоро, как только могли бежать его старые ноги: он догадывался, куда бежал молодой сквайр.

Когда Мильз подошел к конюшням, то ужь седлали коня, а Артур принуждал себя прочесть остальное письмо. Он сунул его в карман, когда подвели к нему лошадь и в ту же минуту его взоры встретили прямо против него озабоченное лицо Мильза.

-- Скажи, что и уехал... уехал в Стонитон, проговорил он глухим, взволнованным голосом, вскочил на лошадь и поскакал галопом.