Адам Бид.
Книга шестая (последняя).
XLIX. На господской мызе.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга шестая (последняя). XLIX. На господской мызе. (старая орфография)

КНИГА ШЕСТАЯ (ПОСЛЕДНЯЯ). 

XLIX.
На господской мызе.

В 1801 году, более восьмнадцати месяцев после того, как Адам и Артур разстались в эрмитаже, лучи первого осенняго послеобеденного солнца освещали двор господской мызы и бульдог находился в принадке чрезвычайного волнения, потому-что в этот час дна гнали коров на двор для послеобеденного доения. Неудивительно, что терпеливые животные, в замешательстве, бежали не туда, куда следовало: тревожный лай бульдога соединялся с более-отдаленными звуками (а робкия существа женского рода, по извинительному суеверию, воображали, что эти звуки также имели некоторое отношение к собственным их движениям), с ужасным хлопаньем кнута возницы, шумом его голоса и с ревущим громом телеги, когда последняя уезжала со двора, освободившись от своего золотого груза.

Мистрис Пойзер любила это зрелище - доение коров, и в эти часы в ясные дни она обыкновенно стояла на крыльце, с вязаньем в руках, в тихом созерцании, которое только возвышалось до более-внимательного участия, когда злая желтая корова, однажды пролившая полное ведро с драгоценным молоком, должна была подвергаться предварительному наказанию, заключавшемуся в том, что ей связывали ремнем задния ноги.

В этот день, однакожь, мистрис Пойзер встретила разсеянным вниманием прибытие коров; она вела весьма-горячий разговор с Диной, которая шила воротнички рубашек мистера Пойзера и терпеливо переносила то, что Тотти три раза оборвала ей нитку, вдруг сильно дергая ее за рукав, чтоб Дина взглянула на "ребеночка", то-есть на большую деревянную куклу без ног и в длинной юбке. Голую голову куклы Тотти, сидевшая на своем небольшом стуле подле Дины, гладила и прикладывала к своей жирной щечке с большим жаром. Тотти значительно выросла впродолжение двух лет слишком, с-тех-пор, как вы видели ее в первый раз, и на ней под передничком виднелось черное платьице. На мистрис Пойзер также черное платье, которое возвышает сходство между нею и Диною. В других отношениях не видать большой внешней перемены в наших прежних знакомых, или в веселой общей комнате, где, попрежнему, ярко блестят полированные дуб и олово.

-- Мне, право, не случалось встречать кого-нибудь, кто бы походил на тебя, Дина, говорила мистрис Пойзер. - Если ужь ты заберешь себе что-нибудь в голову, то тебя ужь не сдвинешь с места, все-равно что пустившее корни дерево. Ты можешь говорить там, что угодно, но я не верю, что это-то и есть религия. Что же значит это "Поучение на горе", которое ты так охотно читаешь детям, как не то, чтоб ты делала так, как желают от тебя другие? Но еслиб они захотели, чтоб ты сделала что-нибудь безразсудное, например, чтоб ты сняла с себя салоп и отдала им, или чтоб ты позволила им ударить тебя в лицо, то, я думаю, ты с готовностью исполнила бы их желание. Ты только упряма в таком случае, когда требуется, чтоб ты сделала то, чего требует здравый смысл и твоя же собственная польза, тут-то ты и упрямишься.

-- Нет, дорогая тётушка, сказала Дина, слегка улыбаясь и продолжая работать: - поверьте, ваше желание всегда будет для меня законом, кроме тех случаев, когда, по моему мнению, мне не следует исполнить чего-нибудь.

-- Не следует! Ты выводишь меня совершенно из терпения! Я хотела бы знать, что тут дурного в том, если ты останешься с твоими родными, которые будут счастливее, имея тебя при себе, и готовы снабжать тебя всем, еслиб даже твоя работа и не вознаграждала их больше, чем нужно, за то, что ты съешь два-три кусочка да износишь несколько тряпок? И я желала бы знать, кого это на свете ты обязана успокоивать, кому помогать более, чем своей собственной плоти и крови?... Подумай, ведь я твоя единственная на земле тётка, которая каждую зиму стоит на краю могилы... и у этого ребенка, что сидит рядом с тобою, изноет вся душа по тебе, если ты уедешь, да еще и не выждав года после смерти дедушки... да и дядя твой заметить твое отсутствие, тогда некому будет зажечь ему трубку и ходить за ним... Ведь теперь я могу доверить тебе приготовление масла, после того, как мне стоило таких хлопот выучить тебя... Кроме-того, теперь также бездна шитья и мне приходится взять для этого из Треддльстона чужую девушку... и все это только потому, что тебе нужно возвратиться к этой голой куче камней, на которых не хотят оставаться даже вороны и пролетают мимо.

-- Дорогая тётушка Речел, произнесла Дина, смотря мистрис Пойзер прямо в лицо: - только ваше расположение заставляет вас говорить, что я вам полезна, в-действительности же, вы вовсе не нуждаетесь во мне теперь: Нанси и Молли мастерицы по своему делу, а вы теперь в добром здоровьи, благодарение Богу! дядюшка снова находится в веселом расположении духа, и у вас немало соседей и добрых знакомых... некоторые из них почти ежедневно приходят посидеть с дядюшкой. Право, вы и не заметите моего отсутствия; а в Снофильде братья и сестры в большой нужде и не имеют ни одного из тех удобств, которыми вы окружены. Я чувствую, что меня призывает назад к тем, среди которых была вначале брошена моя судьба; я чувствую, что меня снова влечет к холмам, где, бывало, мне давалось благословение успокоивать словами жизнь грешников и сокрушенных.

-- Ты чувствуешь! да, сказала мистрис Пойзер, бросив, между тем, взгляд на коров. - Вот причина, которою я всегда должна довольствоваться, если ты решилась сделать что-нибудь противное. Что тебе проповедывать еще больше, чем ты проповедуешь теперь? Разве ты не уходишь, Бог знает куда, каждое воскресенье проповедывать и молиться? и ведь довольно есть тут методистов в Треддльстоне, куда ты можешь ходить и смотреть на них, если ужь лица церковников слишком-красивы, чтоб нравиться тебе? и разве нет в нашем приходе людей, которых ты имеешь под-рукою и которые, вероятно, тотчас же снова подружатся с дьяволом, лишь только ты повернешься к ним спиною? Вот хоть бы эта Бесси Кренедж... ручаюсь тебе за то, что она будет щеголять в новых нарядах через три недели после твоего отъезда: она не станет идти новою дорогою без тебя, все-равно, что собака не станет стоять на задних лапах, когда никто на нее не смотрят. Но ты, вероятно, думаешь, что не стоит заботиться много о душах людей в этой стране, иначе ты осталась бы с своею родною тёткою, а она вовсе не так хороша, чтоб твоя помощь не могла принесть ей большей пользы.

При этих словах в голосе мистрис Пойзер слышалось что-то такое, чего она не желала дать заметить; она торопливо отвернулась, посмотрела на часы и сказала:

-- Скажите! Ужь пора пить чай. Если Мартин на дворе, где копна, он также охотно выпьет чашку. Постой, Тотти, моя цыпочка, дай и надену на тебя шляпку, а ты сходи потом на двор да посмотри, там ли отец, и скажи ему, чтоб он не уходил оттуда, а зашел бы прежде выпить чашку чая. Да и братьям скажи также, чтоб приходили.

Тотти пустилась бежать рысью, в незавязанной шляпке, которая безпрестанно била ее по лицу, а мистрис Пойзер, между-тем, выдвинула вперед блестящий дубовый стол и стала снимать с полки чайные чашки.

-- Ты говоришь, что вот эти девушки, Нанси и Молли, мастерицы на свое дело, начала она снова: - право, хорошо тебе толковать таким образом. Все оне на одинь покрой, это все-равно умны ли оне или глупы, на них нельзя положиться или оставить их без присмотра ни на одну минуту. Нужно, чтоб за ними чей-нибудь глаз следил постоянно, чтоб держать их за работой. А теперь, если я снова захвораю нынешнею зимою, как была больна прошлую зиму, кто же станет смотреть за ними, если тебя не будет? А тут еще этот невинный ребенок... ведь с ней ужь непременно случится что-нибудь... они дадут ей свалиться в огонь или подойти к котлу с кипящим свиным салом, или с ней случится какое-нибудь несчастие, которое изуродует ее на всю жизнь. И во всем этом будешь виновата ты, Дина.

-- Тётушка, возразила Дина: - даю вам слово возвратиться к вам зимою, если вы будете больны. Не думайте, чтоб я когда-нибудь осталась вдали от вас, если вы будете нуждаться во мне действительно. Но, право, для моей собственной души необходимо, чтоб я ушла от этой спокойной и роскошной жизни, в которой я в таком изобилии наслаждаюсь всем... по-крайней-мере, чтоб я ушла хотя на короткий срок. Никто, кроме меня не может знать, в чем заключаются мои внутренния потребности и безпокойства, от которых я больше всего нахожусь в опасности. Ваше желание, чтоб я осталась здесь, не есть призыв долга, которому я отказывалась бы повиноваться, потому-что это не соответствует моим собственным желаниям; это такое искушение, которому я должна противостоять для того, чтоб любовь к творению не сделалась в моей душе подобною туману, недопускающему небесный свет.

-- Мои понятия не позволяют мне знать, что ты разумеешь под спокойною и роскошною жизнью, сказала мистрис Пойзер, нарезывая хлеб и намазывая его маслом. - Правда, что ты имеешь хорошую пищу; никто не скажет, что я приготовляю мало, напротив, даже с излишком; но если найдутся какие-нибудь обрезки да остатки, которые никто не захочет есть, ты непременно подберешь их... Посмотри-ка! Это Адам Бил несет сюда нашу малютку. Что это значит, что он сегодня так рано?

Мистрис Пойзер торопливо подошла к дверям из удовольствия посмотреть на свою любимицу в новом положении, с любовью в глазах, но с выговором на языке.

-- О, как не стыдно, Тотти! Пятилетния девочки должны стыдиться, чтоб их носили на руках. Послушайте, Адам, да она переломит вам руку, этакая большая девушка. Спустите ее на пол... Стыд какой!

-- Нет, нет, сказал Адам: - я могу поднять ее на одной ладони, мне для этого вовсе ненужно руки.

Тотти, столь же ясно сознававшая замечание, как жирный белый щенок, была поставлена на порог, а мать подкрепила свои выговоры безчисленными поцелуями.

-- Вы удивляетесь, что видите меня в такое время дня, сказал Адам.

-- Нет, дурного нет ничего, отвечал Адам, подходя к Дине и подавая ей руку. Она положила работу и как бы невольно встала, когда он приблизился к ней. Слабый румянец исчез с её бледных щек, когда она подала ему руку и робко взглянула на него.

-- Поручение к вам привело меня сюда, Дина, сказал Адам, повидимому, не сознавая, что все еще держал её руку. - Матушка немного больна и вот все только и думает о том, как бы вы пришли провести с нею ночь, если будете так добры. Я обещал ей зайдти сюда, возвращаясь из деревни, и попросить вас. Она ужь слишком мучит себя работой, и я не могу уговорить ее, чтоб она взяла себе какую-нибудь девочку на подмогу. Я, право, не знаю, что и делать.

Адам выпустил руку Дины, когда перестал говорить, и ожидал ответа; но прежде чем она успела раскрыть рот, мистрис Пойзер сказала:

-- Ну, видишь ли! Не говорила ли я тебе: в нашем приходе есть довольно людей, которым нужна помощь, и что для этого нет надобности уходить отсюда? Вот и мистрис Бид становится ужь очень-стара, подвержена разным недугам и не позволяет приблизиться к ней почти никому, кроме тебя. Лэди в Снофильде научились в это время лучше обходиться без тебя, чем она.

-- Я сейчас же надену шляпку и отправлюсь, если вам ненужно, чтоб я сделала что-нибудь прежде у вас, тётушка, сказала Дина, складывая работу.

-- Да, у меня есть для тебя дело: я хочу, чтоб ты напилась чаю, дитя мое. Все уже готово. И вы напьетесь с нами, Адам, если не очень спешите.

-- Да, позвольте, я выпью с вами, а потом пойду с Диной. Я иду прямо домой, потому-что мне надо выписать оценку леса.

-- А, друг Адам, вы здесь? сказал мистер Пойзер, входя в комнату, красный от жары и без сюртука. За ним следовали два черноглазые мальчика, все еще столько же походившие на него, сколько два маленькие слона походят на большого. - Скажите, чему это приписать, что мы видим вас в такую раннюю пору до ужина?

-- Я пришел по поручению матушки, отвечал Адам. - К ней возвратилась её прежняя боль и она просит, чтоб Дина пришла к ней да побыла у ней немножко.

-- Хорошо, мы, пожалуй, уступим ее ненадолго вашей матушке, сказал мистер Пойзер. - Но мы не уступим ее никому другому, разве еще только её мужу.

-- Мужу! сказал Марти, детский ум которого находился в периоде самого прозаического и буквального понимания. - Да ведь у Дины нет еще мужа.

-- Уступить ее? произнесла мистрис Пойзер, поставив на стол сладкий хлеб и затем усаживаясь разливать чай. - Кажется, мы должны уступить ее, и не только мужу, а её собственным капризам... Томми, что ты тут делаешь с куклой твоей маленькой сестры? заставляешь ребенка только упрямиться, когда она вела бы себя хорошо, еслиб ты оставил ее в покое. Ты не получишь ни кусочка сладкого хлеба, если будешь вести себя таким образом.

Томми в это время с истинно-братским чувством забавлялся тем, что заворачивал рубашонку Долли на её голою голову и представлял её изувеченное туловище на всеобщее посмеяние. Такая обида, просто, была острым ножом для сердца Тотти.

-- Как ты думаешь, что говорила мне Дина все время с-тех-пор, как мы отобедали? продолжала мистрис Пойзер, смотря на мужа.

-- Э-э-эх! Я куда как плох за угадыванье, заметил мистер Пойзер.

-- Да вот что: она думает снова возвратиться в Снофильд, работать на фабрике и морить себя голодом, как, бывало, делала прежде, словно бедное создание, неимеющее родных.

Мистер Пойзер не тотчас нашелся выразить свое неприятное изумление; он только посмотрел сначала на жену, потом на Дину, которая теперь села рядом с Тотти, чтоб служить для последней оплотом против игривости братьев, и занялась тем, что поила детей чаем. Еслиб он предавался разсуждениям вообще, то заметил бы, что с Диною произошла перемена, потому-что прежде она никогда не изменялась в лице. Но так он только видел, что её лицо несколько разгорелось в эту минуту. Мистер Пойзер думал, что она от этого еще милее; румянец этот не был гуще краски лепестка месячной розы. Может-быть, это происходило от того, что её дядя смотрел за нее так пристально; но мы не в-состоянии положительно сказать, что это было так, потому-что именно в это время Адам с тихим изумлением сказал:

-- Как? а я надеялся, что Дина поселилась между нами за всю жизнь! Я думал, что она ужь оставила это желание возвратиться в свою прежнюю страну.

-- Вы думали, да? сказала мистрис Пойзер. - Точно так думал бы всякий, у кого разсудок на своем месте. Но, кажется мне, нужно быть методистом, чтоб знать что сделтает методист. Трудно угадать, зачем летят летучия мыши.

-- Ну, что жь мы тебе сделали, Дина, что ты хочешь уйти от нас? сказал мистер Пойзер, все-еще сидя в раздумьи над своею чашкой. - Ведь таким образом ты почти изменяешь своему обещанию; твоя тётка думала всегда, что ты останешься у нас, как дома.

-- Нет, дядюшка, отвечала Дина, стараясь быть совершенно спокойною. - Когда я только-что пришла, то сказала, что пришла только на время, пока могу быть в чем-нибудь полезною тётушке.

подушки, тот и не вспомнит о ней.

останется ли она, или нет. Но я не могу понять, для чего ей нужно оставить хороший дом и возвратиться в страну, где земля по-большей-части не стоит и десяти шиллингов за акр, если взять во внимание и ренту и выгоды.

-- Как же, да она по этой именно причине и хочет возвратиться туда, если только она может указать на какую-нибудь причину, сказала мистрис Пойзер - Она говорит, что эта страна слишком-спокойна, что здесь и наесться-то можно до-сыта и люди недовольно-несчастны. И она отправляется на будущей неделе. Я не могу отговорить ее от этого, ужь как я ни пыталась Ведь они все таковы, эти люди, имеющие кроткий вид: с ними говорить все-равно что по мешку с перьями бить. Но я повторяю, это не религия, быть такой упрямой - не правда ли, Адам?

Адам видел, что Дина была непокойна; он никогда не замечал прежде, чтоб она была таким образом разстроена при каком-нибудь случае, касавшемся её лично. Желая облегчить ее, если то было возможно, он сказал, смотря с чувством:

-- Нет, я не могу порицать то, что делает Дина. Я думаю, её мысли лучше наших догадок, каковы бы оне там ни были. Я был бы благодарен ей, еслиб она осталась среди нас; но если она считает за лучшее уйти отсюда, то я не стал бы поперечить ей в том или делать для нея разлуку трудною возражениями. Мы обязаны оказывать ей вовсе не это.

Как нередко случается, слова, имевшия целью облегчить ее, в эту минуту слишком-глубоко подействовали на чувствительное сердце Дины. Слезы выступили на её серых глазах так скоро, что она не успела скрыть их; она поспешно встала, как бы давая тем понять, что пошла надевать шляпку.

-- Ты зашла ужь немного-далеко, сказал мистер Пойзер. - Мы не имеем права останавливать ее делать то, что она хочет. И ты куда бы как разсердилась на меня, еслиб я хоть слово сказал против того, что она делает.

-- Потому-что ты, очень-вероятно, стал бы порицать ее без причины, сказала мистрис Пойзер. - Но в том, что я говорю, есть основательная причина, иначе я не стала бы и говорить. Легко тут толковать тем, кто не может любить ее так, как любит ее родная тётка. А я еще так привыкла к ней! Да мне будет так же неловко, когда она уйдет от меня, как только-что обстриженной овце. И, как подумаешь, право, что она оставляет приход, где ее все так уважают! Мистер Ирвайн обращается с нею так, как-будто с леди, несмотря на то, что она методистка и в голове у ней эта прихоть - проповедывание... Прости меня Господи, если я поступаю дурно, говоря таким образом.

-- Конечно, сказал мистер Пойзер, принимая веселый вид. - Но ты не рассказала Адаму, что говорил тебе наш пастор насчет этого однажды. Наша хозяйка, Адам, говорила, что проповедывание - единственный недостаток, который можно найти в Дине, а мистер Ирвайн говорит: Но вы не должны порицать ее за это, мистер Пойзер; вы забываете, что у ней нет мужа, которому она могла бы проповедывать. Я готов ручаться чем угодно, что вы нередко читаете Пойзеру хорошую проповедь. Да, поддел же тебя пастор! добавил мистер Пойзер, весело смеясь. - Я рассказал Бартлю Масси и он также смеялся над этим.

-- Да, самая пустая шутка заставляет смеяться мужчин, когда они сидят, выпуча глаза друг на друга, с трубкою в зубах, сказала мистрис Пойзер. - Дай-ка волю Бартлю Масси, так он начнет острить за всех. Еслиб косарю пришлось сотворить нас, то мы все, я чай, были бы соломой. Тотти, моя цыпочка, сходи наверх к кузине Дине, посмотри, что она делает и поцелуй ее хорошенько.

и поворачивал зрачки к Тотти, которая принимала это за личную обиду.

-- Вы заняты теперь на славу, Адам, сказал мистер Пойзер. - Бердж становится очень-плох, при его одышке он едва-ли когда-либо будет в-состоянии снова разъезжать по работам.

-- Да, у нас на руках теперь порядочно построек, сказал Адам: - со всеми починками по имению и новыми домами в Треддльстоне.

-- Бьюсь об заклад, что новый дом, который Бёрдж строит на своей собственной земле, он строит для себя и для Мери, проговорил мистер Пойзер. - Он, вероятно, скоро оставит свое дело - я уверен в том, и захочет, чтоб вы взяли на себя все и платили ему известную сумму в год. Не пройдет и года, как вы будете жить там, на холму - вот увидите!

-- Ну, сказал Адам: - мне было бы приятнее иметь дело на своих собственных руках, не потому, чтоб я очень заботился о приобретении побольше денег: у нас теперь их довольно и мы даже откладываем, так-как нас всего двое, да мать; но мне хотелось бы распоряжаться всем по-своему: я мог бы тогда и приводить в исполнение планы, которые не могу исполнить теперь.

-- Да, да, он человек довольно-умный: знает толк в фермерском деле, заботится об осушении почвы и всем этим отлично. Сходите когда-нибудь в ту часть, что обращена к Стонишейру, и посмотрите какие улучшения делаются там. Но он ничего не смыслит в постройках. Да ведь редко удастся вам найти человека, который мог бы охватить умом более одного предмета, словно мы носим наглазники, как лошади, и не можем видеть на все стороны. Но за то мистер Ирвайн знает это дело лучше большей части архитекторов. Право, что касается архитекторов, все они стараются казаться куда какими умниками! а большая часть из них не знает, где поставить камин так, чтоб он не поссорился с дверью. По моему мнению, опытный каменьщик, имеющий немного вкуса, самый лучший архитектор для обыкновенных построек, и мне в десять раз приятнее надзирать за делом, когда план составлял я сам.

Мистер Пойзер слушал с внимательным участием мнение Адама о постройках, а может-быть, это внушило ему мысль, что постройка его копен ужь слишком-долго оставалась без надзора хозяйского; потому-что, когда Адам кончил говорить, мистер Пойзер встал я сказал:

-- Ну, друг, я прощусь с вами теперь, я должен отправиться к своим копнам.

Адам также встал, увидев, что в комнату вошла Дина в шляпке и с небольшою корзинкою в руке, предшествуемая Титти.

-- Перестань, перестань! проговорила мать: - маленькия девочки не должны болтать.

Затем отец, сотрясаясь от тихого смеха, поставил Тотти на белый сосновый стол и требовал, чтоб она поцаловала его. Мистер и мистрис Поизер, как вы можете заметить, не были последовательны в правилах воспитания.

-- Возвращайся завтра же, если мистрис Бид не будет нуждаться в тебе, Дина, сказала мистрис Пойзер. - Но, ты знаешь, что можешь остаться, если она нездорова.