Адам Бид.
Книга шестая (последняя).
LI. В воскресенье утром.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга шестая (последняя). LI. В воскресенье утром. (старая орфография)

LI.
В воскресенье утром.

Припадок ревматизма Лисбеть не казался довольно-серьёзным, чтоб удержать Дину еще на одну ночь от господской мызы в то время, как она уже решилась оставить свою тётку так скоро, и вечером другия должны были разстаться.

-- Надолго, сказала Дина.

Она уже сообщила Лисбет о своем решении.

-- В таком случае на всю мою жизнь, и я никогда уже не увижу тебя, сказала Лисбет. - Надолго! Мне недолго осталось жить. Я могу захворать и умереть, а ты не можешь навестить меня и я буду умирать и все желать тебя увидеть.

Эти жалобы служили главным предметом её разговора целый день. Адама не было дома, и она таким образом не налагала узды на свои сетования. Она мучила Дину, безпрестанно возвращаясь к вопросу: зачем она должна оставить страну, и не принимала никаких оснований, казавшихся ей только причудами и "упрямством" и еще более, сожалея о том, что "она не могла взять ни одного из сыновей" и быть её дочерью.

-- Тебе не нравится Сет, говорила она: - он, может-быть, недовольно-умен для тебя. Но он был бы очень-добр к тебе, и он так ловок, как только можно, на всякия вещи, которые делает, когда я бываю больна; и он любит Библию и церковную службу нисколько не меньше тебя. Но, может-быть, тебе хотелось бы мужа, который был бы несовсем-сходен характером с тобою: ведь струящийся ручеек не просит дождя. Адам годился бы для тебя... я знаю, что он бы годился, и он мог бы полюбить тебя довольно-сильно, еслиб ты захотела остаться. Но он упрям и тверд, как чугунный брус... ужь его ни за что не склонишь сойти с своей собственной дороги, разве он сам захочет. Но он был бы отличным мужем для всякой, кто бы она там ни была, такой видный и умный парень. И он бы очень любил жену. Мне всегда бывает приятно от одного его взгляда, если он хочет быть ласков со мною.

Дина старалась избегать пытливых взоров и вопросов Лисбет, находя какое-нибудь дело по хозяйству, которое позволяло ей не сидеть на одном месте; и лишь только Сет возвратился домой вечером, как она надела шляпку, собираясь идти. Дина была глубоко тронута, когда старуха сказала ей, что прощается с нею в последний раз, и когда, уже на пути по полям, оглядывалась назад и видела, что Лисбет все еще стояла на крыльце и смотрела ей в след до-тех-пор, пока Дина не стала в её плохо-видевших старых глазах самою бледною точкою.

"Да будет с ними Бог любви и мира!" молилась Дина, еще раз оглянувшись назад со ступеньки последней ограды. "Ниспошли им радость в награду за дни, в которые Ты испытал их печалью, и за годы, в которых они видели горе. По Твоей воле должна я проститься с ними. Пусть я не знаю другой воли, кроме Твоей".

Наконец Лисбет вошла в дом и села в мастерской около Сета, занимавшагося составлением из кусочков точеного дерева, принесенных им из деревни, небольшого рабочого ящичка, который хотел подарить Дине перед её отъездом.

-- Ведь ты увидишь ее еще раз в воскресенье перед тем, что она уйдет отсюда, были её первые слова. - Еслиб ты был полезен на что-нибудь, то уговорил бы ее придти еще раз в воскресенье вечером и повидаться со мною.

-- Нет, матушка, сказал Сет. - Дина непременно пришла бы еще раз, еслиб считала это нужным. Мне ненужно было бы и уговаривать ее к тому. Она только думает, что это значило бы напрасно безпокоить тебя: придти сюда, чтоб еще раз проститься.

-- Она никогда не ушла бы отсюда - я знаю, еслиб Адам был привязан к ней и женился на ней. Но все случается наперекор, сказала Лисбет, в порыве гнева.

Сет остановился на минуту, потом, слегка вспыхнув, посмотрел прямо матери в лицо.

-- Разве она сказала тебе что-нибудь такое, матушка? спросил он тише обыкновенного.

-- Сказала? нет, она ничего не скажет. Ведь это только мужчины должны ждать, чтоб им сказали, а сами они раньше не догадаются ни о чем.

-- Хорошо, что жь, однакожь, заставляет тебя думать таким образом, матушка? Почему ты взяла себе это в голову?

-- Все-равно, почему бы я там ни взяла себе этого в голову: моя голова не так пуста, чтоб я не могла догадаться сама, чтоб мне нужно было ждать, когда другие внушат мне. Я знаю, что она любит его, как знаю, что ветер входит в дверь - и этого с меня довольно. И от охотно женился бы на ней, еслиб знал, что она любит его; но он никогда и не подумает об этом, если ему не вложат этого в голову.

Предположение матери о чувстве, которое Дина питала к Адаму, не было для Сета совершенно-новою мыслью, но последния слова её вызвали в нем опасение, чтоб она сама не решилась открыть глаза Адаму. Он не был уверен в чувстве Дины, но думал, что был уверен в чувстве Адама.

-- Нет, матушка, нет, сказал он серьёзно: - ты не должна и думать о том, чтоб говорить с Адамом о подобных вещах. Ты не имеешь права говорить, что чувствует Дина, если она не сказала тебе. А говорить об этих вещах с Адамом послужит только ко вреду: Адам чувствует благодарность и дружбу к Дине, но вовсе не имеет таких мыслей, которые склонили бы его сделать ее своею женой. Да я также не думаю, чтоб и Дина захотела выйти за него. Я думаю, что она никогда не выйдет замуж.

-- Эх! произнесла Лисбет нетерпеливо. - Ты думаешь так, потому-что она отказала тебе. Она никогда не выйдет замуж за тебя. Тебе следовало бы радоваться, еслиб она вышла за твоего брата.

Эти слова огорчили Сета.

-- Матушка, сказал он, увещательным тоном: - не думай так обо мне. Я буду так же благодарен, имея ее сестрой, как была бы благодарна ты, имея ее дочерью. В этом деле я вовсе не думаю о себе, и мне будет тяжело, если ты когда-нибудь скажешь об этом еще раз.

-- Но, матушка, сказал Сет: - ты поступишь несправедливо с Диной, если скажешь Адаму, что думаешь о ней. Ты этим сделаешь только вред, потому-что заставишь Адама безпокоиться, если он не питает к ней тех же чувств. А я вполне уверен, что он не чувствует к ней ничего подобного.

-- Э, ужь не говори ты мне, в чем ты вполне уверен: ничего-то ты не знаешь об этом. Зачем же он все ходит к Пойзерам, еслиб он не хотел видеть ее? Он ходит туда два раза, когда прежде, бывало, ходил только один раз. Может-быть, он и не знает, что ему нужно видеть ее; он не знает, что я кладу соль в похлебку, но он очень-скоро заметил бы отсутствие соли, еслиб её там не было. Он никогда не подумает о женитьбе, если ему не вложить этого в голову. И еслиб ты сколько-нибудь любил твою мать, то представил бы ему это, и не позволил бы ей уйти с глаз моих, когда она могла бы хоть недолго быть моим утешением, прежде чем я лягу рядом со своим стариком под белым кустарником.

-- Нет, матушка, сказал Сет: - не считай меня упрямым, но я пошел бы против совести, еслиб решился сказать ему о чувствах Дины. Притом же, я думаю, я огорчил бы Адама, еслиб вообще стал говорить с ним о женитьбе. Я советую и тебе не делать этого. Ты можешь совершенно обманываться на счет Дины. Нет, я вполне уверен по словам, которые говорила она мне в прошлое воскресенье, что она и не думает о замужестве.

-- Ну, ты такой же упрямый, как и вся ваша братия. Еслиб это было что-нибудь такое, чего я бы не хотела, то сделалось бы довольно-скоро.

При этих словах Лисбет встала со скамейки и вышла из мастерской, оставив Сета в большом безпокойстве о том, что она станет смущать Адама насчет Дины. Чрез несколько времени он, однакожь, стал утешать себя мыслью, что со времени несчастия, вынавшого на долю Адама, Лисбет очень боялась говорить с ним о делах, касавшихся чувства, и что она едва-ли отважится завесть разговор о самом нежном из всех предметов. Еслиб даже она и решилась на это, то он надеялся, что Адам не обратит большого внимания на её слова.

Сет справедливо предполагал, что Лисбет будет удерживать робость; впрочем, впродолжение следующих трех дней она очень-редко и очень-недолго имела случай разговаривать с Адамом, так-что и не чувствовала сильного искушения заговорить о том, что у ней было на душе. Но в-течение длинных часов, проведенных в одиночестве, она все предавалась полным сожаления думам о Дине, пока оне не доросли до той степени необузданной силы, когда мысли в-состоянии вылететь из своего тайного убежища самым внезапным образом. И в воскресенье утром, когда Сет отправился в капеллу в Треддльстон, представился опасный благоприятный случай.

Утро воскресенья было для Лисбет счастливейшим временем изо всей недели: так-как в геслопской церкви служба начиналась только после обеда, то Адам был всегда дома, ничего не делал, а читал; при этом занятии она могла решиться прервать его. Притом же она всегда приготовляла обед лучше обыкновенного для своих сыновей - очень часто для Адама и самой себя, так-как Сет нередко оставался вне дома целый день. Запах жарившагося мяса перед ясным огнем в чистой кухне, часы, стучавшие тихо по воскресному, её дорогой Адам, сидевший в своем лучшем платье неподалеку от нея, не делая ничего важного, так-что она могла подойти к нему и погладить его по голове, если хотела, могла видеть, что он смотрел на нее и улыбался, между-тем, как Джип с некоторою ревностью совал свою морду между ними - вот в чем заключался земной рай бедной Лисбет.

В воскресенье утром Адам чаще всего читал свою большую Библию с картинками. И в это утро она лежала открытая перед ним на круглом белом сосновом столе в кухне. Несмотря на огонь, он сидел в кухне, зная, что его мать любила иметь его при себе, и то был единственный день недели, когда он мог побаловать ее таким образом. Вам было бы приятно видеть Адама, читающого Библию; он никогда не открывал её в будни: итак она была для него праздничною книгою, служившею для него историею, биографиею и поэзиею. Одну руку он держал между пуговицами жилета, другая была наготове переворачивать страницы, и в-течение утра вы заметили бы на его лице не одну перемену. Иногда он шевелил губами как-бы полупроизнося что-то: это, читая речь, он мог воображать, что произносит ее сам, так, например, предсмертную речь Самуила народу; потом поднимал он брови и в уголках рта проявлялось легкое дрожание: это вызвано было грустным сочувствием; что-нибудь глубоко тронуло его, быть-может, встреча престарелого Исаака с сыном. В другое время, когда он читал Новый Завет, его лицо вдруг принимало торжественное выражение: по-временам он серьёзно кивал головою, как-бы соглашаясь с чем-то, или поднимал руку и тотчас же опускал ее. В другия утра, когда он читал апокрифическия книги, которые читал очень-охотно, резкия слова сына Сирахова вызывали за его лице улыбку наслаждение, хотя он также позволял себе свободу не соглашаться по-временам с апокрифическим писателем. Адаму очень-хорошо были известны статьи, как приличествовало доброму церковнику.

Лисбет в промежутки, когда не была занята приготовлением обеда, всегда садилась против него и наблюдала за ним, пока, наконец, не могла усидеть на своем месте, подходила к нему и ласкала его, желая заставить, чтоб он обратил на нее внимание. В то утро он читал Евангелие от Матвея. Лисбет стояла за ним несколько минут. гладя его по волосам, которые в тот день лежали лучше обыкновенного, и смотря на большую страницу с безмолвным удивлением перед таинственными буквами. Ее еще более поощрило продолжать ласки то, что, когда она только подошла к нему, он откинулся на спинку стула, посмотрел на нее с чувством и сказал:

-- Ну, матушка, у тебя сегодня очень-здоровый вид; а Джип хочет, чтоб я посмотрел на него: он никак не может перенесть мысль, что я тебя люблю больше.

Лисбет не произнесла ничего; ей хотелось сказать многое. В это время пришлось перевернуть страницу и тут была картинка, изображавшая ангела, сидевшого на большом камне, который был свален с гроба. Эта картина находилась в большой связи с воспоминаниями Лисбет, потому-что она пришла ей в голову, когда она в первый раз увидела Дину. Лишь только Адам оборотил страницу и подвинул книгу на сторону, чтоб они оба могли смотреть на ангела, как Лизбет произнесла:

-- Это она... это Дина.

Адам улыбнулся и, разглядывая внимательнее лицо ангела, сказал:

-- Да, это похоже на нее, действительно; но Дина, мне кажется, еще красивее.

-- Хорошо, в таком случае, если она кажется тебе еще красивее, отчего жь ты не любишь ее?

Адам посмотрел на мать с удивлением.

-- Не-уже-ли, матушка, ты думаешь, что я не привязан к Дине?

-- Нет, отвечала Лизбет, испугавшись своей собственной смелости, а между-тем чувствуя, что она уже проломила лед и что вода должна разлиться, какой бы вред ни произошел от этого. - Что жь за польза иметь привязанность к тому, что находится за тридцать миль? Еслиб ты был расположен к ней действительно, то не допустил бы ее уехать отсюда.

-- Но разве я имею право мешать ей, если она считает это нужным? сказал Адам, смотря в книгу, как бы желая снова приняться за чтение. Он предвидел ряд жалоб, которые не клонились бы ни к чему.

Лисбет снова села на стул против него и произнесла:

-- Но она не считала бы это нужным, еслиб ты не был так упрям.

Однакожь Лисбет не решилась идти далее неопределенной фразы.

-- Упрям, матушка? спросил Адам, снова посмотрев на мать с некоторым безпокойством. - Что жь я сделал? Что ты хочешь этим сказать?

словно человек, вырезанный из дерева? А что жь ты будешь делать, когда умрет твоя мать и некому будет позаботиться о том, чтоб тебе было что поесть-то порядочно утром?

-- Что у тебя за мысли, матушка! сказал Адам, начиная сердиться на это хныкавье. - Я не вижу, к чему ты это ведешь. Разве есть что-нибудь такое, что бы я мог сделать для тебя и чего я не делаю.

-- Конечно, что есть. Ты мог бы сделать то, чтоб я имела кого-нибудь, кто бы успокоивал меня, ходил за мной, когда я больна, и был бы добр ко мне.

-- Да кто жь виноват, матушка, что в доме нет кого-нибудь, кто помогал бы тебе? Я вовсе не желаю, чтоб вся эта работа лежала на тебе. Мы в-состоянии сделать это. Я довольно-часто повторял тебе. Это было бы гораздо-лучше для всех нас.

-- Э, что тут толковать о ком-нибудь! Ведь я знаю, что ты говоришь об одной из девок, из деревни или из Треддльстона, на которых я во всю жизнь свою и смотреть-то не хотела. Ужь я скорее сама справлюсь как-нибудь, да лягу в гроб живая, чем захочу, чтоб такой народ уложил меня.

Адам молчал и старался продолжать чтение. В этом заключалась крайняя строгость, которую он мог обнаружить перед матерью в воскресенье утром. Но Лисбет зашла ужь слишком-далеко и не могла остановиться, и, помолчав едва-ли более минуты, снова начала:

-- Ты мог бы знать довольно-хорошо, кого бы мне хотелось иметь при себе. Ведь немного, я полагаю, найдется людей, за которыми я посылала, чтоб пришли навестить меня. Тебе же самому приходилось приводить ее сюда довольно-часто.

-- Ты говоришь о Дине, матушка - я знаю это, сказал Адам. - Но что тут о думать о том, чего не может быть. Еслиб Дина и хотела остаться в Геслопе, то вряд ли она может оставить дом тётки, где занимает место дочери и где она больше привязана, чем к нам. Еслиб могло быть так, чтоб она вышла замуж за Сета, это было бы для нас большою благодатью; но на белом свете не все случается именно так, как мы желаем, и мы ничего не можем сделать против этого. Лучше ужь ты попытайся, матушка, пересилить себя и вовсе не думать о ней.

-- Нет, я не могу не думать о ней, если она словно создана для тебя. И ни что не заставит меня разубедиться, будто Бог не сотворил и не послал её сюда ради тебя. Что тут за беда такая, что она методистка? Может, она и оставит это, когда будет замужем.

Адам откинулся на стул и смотрел на мать. Теперь он понял, на что она намекала с самого начала разговора. Выраженное ею желание было так же неосновательно, так же неисполнимо, как её обыкновенные желания; но он против воли был смущен этою совершенно-новою идеею. Главное дело, однакожь, состояло в том, чтоб как-можно-скорее изгнать эту мысль из головы матери.

-- Матушка, сказал он серьёзно: - ты говоришь пустяки. Пожалуйста, не заставляй меня слушать подобные вещи вперед. Не стоит говорить о том, чему не бывать никогда. Дина не хочет выходить замуж. Она всем сердцем предана другого рода жизни.

-- Очень может быть, произнесла Лисбет нетерпеливо: - очень может быть, что она никогда не выйдет замуж, когда те, за кого она хочет выйдти, не сватаются к ней. Я не вышла бы за твоего отца, еслиб он никогда не посватался ко мне. А она так же любит тебя, как только я любила бедного Матвея.

Кровь прилила к лицу Адама и впродолжение нескольких минут он невполне сознавал, где находился: его мать и кухня исчезли для него и он видел только лицо Дины, обращенное к нему. Ему казалось, будто в нем воскресала умершая радость; но он весьма-быстро пробудился от этой мечты; пробуждение было грустное и холодное. Безразсудно было бы с его стороны верить словам матери: она не могла иметь никакого основания, чтоб говорить таким образом. Он намеревался высказать свое неверие в весьма-сильных выражениях разве только длятого, чтоб вызвать тем доказательства, если последния только существовали.

-- К-чему ты говоришь такия вещи, матушка, когда не имеешь ни малейшого основания к тому? Ты не знаешь ничего такого, что давало бы тебе право говорить это.

-- В таком случае я не знаю ничего такого, что давало бы мне право говорить, что год прошел, несмотря на то, что это прежде всего представляется мне, когда я встаю утром. Она, я полагаю, не привязана к Сету - не так ли? Она не хочет выйдти замуж за него? Но я могу видеть, что она не обращается с тобою так, как она обращается с Сетом. Когда Сет приближается к ней, она обращает на него столько же внимания, сколько на Джипа, а постоянно дрожит, когда ты сидишь рядом с ней за завтраком и смотришь на нее. Ты думаешь, что твоя мать не понимает ничего, но ведь она уже жила на свете, прежде чем ты родился.

-- Но ты не можешь быть уверена в том, что её трепет означает любовь? сказал Адам в замешательстве.

-- Э, что жь это может еще значить? Ведь не ненависть же, я полагаю. И отчего жь ей не любить тебя? Ты и создан так, чтоб быть любимым... Скажи сам, есть ли кто-нибудь стройнее и ловче тебя? И что это значит, что она методистка? все-равно, что настурция в похлёбке.

Адам положил руки в карманы и смотрел на книгу на столе, не видя ни одной буквы. Он дрожал как искатель золота, имеющий в виду сильную надежду на золото, и в то же самое мгновение болезненный призрак обманутого ожидания. Он не мог верить полному сведению своей матери; она видела то, что желала видеть. А между-тем... а между-тем, теперь, когда ему внушили эту мысль, ему приходило на память столько вещей, весьма-пустых вещей, походивших на движение воды при едва-заметном ветерке, что, казалось, несколько подтверждало слова его матери.

Лисбет понимала, что он был взволнован. Она продолжала:

-- И ты увидишь, как плохо придется тебе, когда она уедет. Ты любишь ее больше, нежели сам знаешь о том. Ты не спускаешь глаз с нея так же, как Джип не спускает глаз с тебя.

Адам не мог сидеть долее; он встал, взял шляпу и вышел в поле.

На поле сияло солнце, солнце ранней осени; мы узнали бы, что это не летнее солнце, еслиб даже и не было желтого оттенка на лице и на орешнике; воскресное солнце, имеющее для рабочого человека более, нежели осеннее спокойствие; утреннее солнце, еще оставляющее кристаллы росы на изящных летучих тканях в тени густых изгородей.

Адам чувствовал потребность спокойствия. Заметив, какое влияние произвела на него эта новая мысль о любви Дины, он был поражен всеподавляющею силою, которая заставляла все другия чувства отступить перед стремительным желанием узнать, что мысль была справедлива. Странно, до этой минуты ему никогда не приходила на мысль возможность, чтоб они когда-либо полюбили друг друга, а между-тем теперь все его страстное желание вдруг устремилось к этой возможности; он не чувствовал ни сомнения, ни колебания относительно своих собственных желаний, как птичка, пролетающая в отверстие, в которое проникает дневной свет и дуновение неба.

Сияние воскресного осенняго солнца успокоило его - но не так, что приготовило его с покорностью встретить обманутое ожидание, если окажется, что его мать и он сам ошибались насчет Дины - успокоило его кротким поощрением его надежд. Её любовь так походила на это тихое солнечное сияние, что оно над бы составляло для него одно присутствие, и он одинаково верил и в то и в другое. И Дина была дотого связана с грустными воспоминаниями о его первой страсти, что он не оставлял их, а скорее делал их более священными, любя ее. Да, его любовь к ней выросла из этого прошедшого: то был полдень этого утра.

что-нибудь такое, о чем говорила их мать? Адам очень хотел знать это; он думал, что мог больше поверить наблюдательности Сета, чем матери. Он должен переговорить с Сетом, прежде чем увидится с Диной; с этим намерением он возвратился в хижину и спросил мать:

-- Не говорил тебе Сет о том, когда он придет домой? Возвратится ли он к обеду?

-- Конечно, возвратится; разве с ним случится что-нибудь. Он не пошел в Треддльстон; он пошел куда-то в другое место на проповедь и на молитву.

-- Не знаешь ли, матушка, по какой дороге он пошел? спросил Адам.

-- Нет; но он часто ходит по направлению к общему полю. Да ты должен знать об этом лучше меня.

Адаму хотелось встретить Сета, но он должен был удовольствоваться тем, что вышел на ближайшия поля и старался увидеть его как-можно-скорее. Ему приходилось ждать таким образом более часа, так-как Сет едва-ли возвратится домой раньше обеденного времени, то есть раньше двенадцати часов. Но Адам не мог снова приняться за чтение; он бродил около ручейка, стоял, облокотясь на изгородь; в его глазах выражалось любопытство и напряжение будто они весьма-живо видели что-то, только не ручей или ивы, не поля или небо. Его мечта прерывалась по временам тем, что он удивлялся силе собственного чувства, силе и сладости этой новой любви, как удивляется человек, когда находит в себе увеличившуюся склонность к искусству, которого он не касался несколько времени. Отчего это поэты высказали столько прекрасных вещей о нашей первой любви и так мало о поздней? Разве их первые поэмы лучше всех? Или не те ли лучше, которые истекают из более-полной мысли, их обширнейшей опытности, их глубже-вкоренившейся привязанности? Голос мальчика, напоминающий флейту, имеет свое весеннее очарование; но мужчина должен иметь более-богатую, более-глубокую звучность.

Наконец показался Сет у самого отдаленного плетня, и Адам поспешно пошел к нему на встречу. Сет удивился и подумал, что случилось что-нибудь необыкновенное; но когда Адам подошел, его лицо довольно-ясно говорило, что не было никакой нужды тревожиться.

-- Где ты был? спросил Адам, когда они пошли рядом.

"Серы", как его прозывают. Эти люди вряд ли пойдут когда-либо в церковь, эти люди на поле, но приходят послушать Дину. Сегодня она очень-сильно говорила на слова текста: "Я пришел звать не праведников, а грешников к покаянию". И тут случилось неважное обстоятельство, которое, однакожь, было приятно видеть. Женщины по большей части приносят с собою детей; но сегодня между ними был дюжий мальчик с курчавыми волосами, лет трех или четырех, которого я прежде не видал там. Он страшно капризничал в самом начале, когда я молился и когда мы пели; но когда все сели и Дина начала говорить, мальчик вдруг стал неподвижен и принялся смотреть на нее, разинув рот, потом побежал от своей матери и, подойдя к Дине, стал дергать ее, как собачонка, чтоб она заметила его. Таким образом Дина подняла и держала мальчика на коленях все время, пока говорила, и он сидел совершенно-спокойно, пока не заснул... Даже мать плакала, смотря на него.

-- Жаль, если сама она не должна быть матерью, сказал Адамы - дети так любит ее. Как ты думаешь, она уже совсем порешила с замужством, Сет? Ничто не заставит ее переменить намерение?

В голосе старшого брага слышалось что-то особенное, заставившее Сета сначала украдкою посмотреть на его лицо, прежде чем он ответил.

-- Это было бы несправедливо с моей стороны, еслиб я сказал, будто ничто не заставит ее переменить намерение, сказал он. - Но если ты говоришь относительно меня, то я перестал уже и думать, чтоб она когда-нибудь мгла быть моей женой. Она называет меня братом - и этого с меня довольно.

-- Но думаешь ли ты, что она могла бы почувствовать расположение к кому-нибудь другому в такой степени, что захотела бы выйти за него замуж? спросил Адам с некоторою робостью.

как она верует, указал для нея Бог. Она не из тех, которых можно было бы склонить к тому, если будет думать, что указание проистекает не от Него. Она навсегда, казалось, вполне разъяснила для себя это обстоятельство, что её дело заключается в том, чтоб помогать другим и не иметь своего собственного дома на этом свете.

-- Но предположим, сказал Адам важно: - но предположим, что нашелся бы человек, который предоставил бы ей делать то, что она делает теперь, и не вмешивался бы ни во что; она могла бы так же хорошо выполнять свое призвание и замужем, как выполняет теперь, будучи девицею. Другия женщины такого же рода выходили же замуж, то-есть, несовершенно-сходные с нею, а также ходившия за больными и проповедывавший неимущим. Вот хоть бы эта мистрис Флетчер, о которой говорит она.

Новый свет озарил мысли Сета. Он повернулся и, положив руку Адаму на плечо, сказал:

-- Ну, не-уже-ли ты хотел бы жениться на ней, брат?

-- Обиделся бы ты, еслиб она была расположена ко мне более, нежели к тебе?

-- Нет, отвечал Сет с жаром. - Как можешь ты думать это? Не-уже-ли я так мало чувствовал твое горе, что не почувствую твоей радости?

Нисколько минут длилось молчание, они продолжали идти, и затем Сет сказал:

-- Мне никогда не приходило на мысль, что ты подумаешь когда-нибудь жениться на ней.

мне необыкновенное чувство и охотно выйдет за меня. Но я боюсь, что она говорит на-обум. Я желал бы знать, заметил ли ты что-нибудь?

Сет замолчал.

-- Но ты сам мог бы спросить ее, сказал он, несколько минут спустя. - Она не обиделась, когда допрашивал ее; а ты имеешь больше права, нежели я, разве что ты только не принадлежишь к обществу. Но Дина не держится мнения тех, которые думают, что общество должно быть строго связано между собою. По её мнению, всякий может вступать в общество, так-как всякий может быть достоен вступить в царствие Божие. Некоторые из братьев в Треддльстоне недовольны ею за то.

-- Где она проведет остальное время дня? спросил Адам.

Адам ничего не сказал, но подумал: "в таком случае я схожу туда после обеда, потому-что если я пойду в церковь, то все время службы мои мысли будут с нею. Сегодня ужь им придется петь антифон без меня."