Адам Бид.
Книга первая.
Глава IX. Мирок Гетти Соррель.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга первая. Глава IX. Мирок Гетти Соррель. (старая орфография)

ГЛАВА IX.
МИРОК ГЕТТИ СОРРЕЛЬ.

Боюсь, что, обкладывая душистое бледное масло широкими листьями, из которых оно выглядывало, как весенняя желтая роза из зеленой чашечки, Гетти гораздо больше думала о тех взглядах, которые бросал на нее капитан Донниторн, чем об Адаме и его горе. Сияющие, восхищенные взгляды красивого молодого джентльмена с белыми руками, с золотой цепочкой на груди, в изящном мундире Окруженного ореолом безграничного богатства и величия, были для Гетти теплыми лучами, заставлявшими трепетать её бедное сердечко и повторять все тот-же и тот-же безумный напев. Статуя Мемнона, насколько нам известно, никогда не издавала своей мелодии даже от самого сильного ветра и вообще, повинуясь какому-либо иному влиянию, кроме влияния первых недолговечных утренних лучей солнца, и нам-бы следовало приучить себя к той истине, что хитрого устройства, сложный инструмент, именуемый человеческим сердцем, очень часто обладает весьма ограниченным музыкальным регистром и не отвечает ни малейшим колебанием на прикосновения, заставляющия другия сердца трепетать от восторга или корчиться от боли.

Гетти давно привыкла к мысли, что ею любуются. Она не оставалась слепа к тому факту, что молодой Люк Бриттон из Брокстона являлся по воскресеньям в Гейслопскую церковь с единственной целью видеть ее, и что он отважился-бы и на более решительные авансы, если б её дядя мистер Пойзер, бывший невысокого мнения о молодом человеке, отец которого так безобразно запускал свою землю, не запретил её тетке поощрять его ухаживанья. Не безызвестно ей было и то, что мистер Крег, садовник замка, был по уши в нее влюблен; не так давно он даже сделал признание, в значении которого нельзя было ошибиться, хоть оно и было пересыпано гиперболическими сравнениями с клубникой и сладким горошком. Еще лучше еи было известно, что Адам Бид - высокий, статный, умный, честный Адам Бид, пользовавшийся таким авторитетом по всей их округе, - Адам Бид, которого дядя её был всегда рад видеть по вечерам, и про которого он говорил, что "Адам гораздо дальше видит вглубь вещей, чем многие из тех, кто считает себя выше его", - она прекрасно знала, что этот самый Адам, часто суровый к другим и вовсе несклонный бегать за юбками, бледнел и краснел от одного её слова или взгляда. Сфера сравнений Гетти была невелика, но она не могла не видеть, что Адам "настоящий" человек. Всегда и на все он знал, что ответить; он научил её дядю, как лучше подпереть навес, и буквально в секунду починил маслобойку; он с одного взгляда определял стоимость орешины, заваленной ветром; знал, откуда берется сырость в стенах, и как уничтожать крыс; писал красивым четким почерком и умел считать в уме - степень познаний, совершенно недоступная даже для богатейших фермеров тех мест и в те времена. Далеко было до Адама этому олуху Люку Бриттону, который, когда она как-то раз шла с ним из Брекстона в Гейслоп, за всю дорогу только и нашелся сказать, что, "а наша серая гусыня начала нестись". Ну, а мистер Крег, садовник, хоть и неглупый был человек, но как-то неприятно приседал, когда ходил, и говорил нараспев, и потом, по самой снисходительной оценке, ему было под сорок лет.

фермера и солидного ремесленника, и в тавернах так-же, как и у домашняго очага, нередко можно было видеть того и другого, распивающими вдвоем бутылочку элю, причем фермер вполне удовлетворялся внутренним сознанием значения своего капитала и влияния в делах прихода, составлявших противовес превосходству его собеседника в искусстве вести разговор. Мартин Пойзер редко посещал таверны, но он любил поболтать с приятелем за кружкой домашного пива, и хотя чувствовать себя оракулом, поучая какого-нибудь тупоумного соседа, не имеющого понятия, как извлечь наибольшую выгоду из земли, было в своем роде очень приятно, но не менее приятно было разнообразия ради и самому поучиться у такого смышленного малого, как Адам Бид. Поэтому за последние три года - с тех пор, как на Большой Ферме под надзором Адама строилась новая рига, - он был там всегда желанным гостем, особенно зимними вечерами, когда вся семья - хозяин и хозяйка, дети и слуги - собиралась по патриархальному в знаменитой кухне и строго по чинам разсаживались вокруг яркого огонька. И вот уже по крайней мере два года, как Гетти постоянно слышит от дяди. "Ничего, что Адам Бид наемный рабочий; придет день, когда он будет хозяином, - это так-же верно, как то, что я сижу в этом кресле. Мистер Бурдж не дурак, что хочет взять его в компаньоны и женить на своей дочери (если только правда, что люди болтают). Женщина, которая за него выйдет, никогда не раскается". И мистрис Пойзер всегда от души соглашалась с этим мнением. "Конечно, кто говорит", прибавляла она, "хорошо выйти за богача, если не попадешь на дурака, который все размотает. А много-ли толку, что карман набит деньгами, коли он дырявый? И какое удовольствие кататься в собственной коляске на пружинах, когда на козлах сидит олух, который опрокинет тебя в первую канаву? Я всегда говорила, что ни за что не выйду за человека, у которого нет царя в голове, потому зачем женщине и ум, если она на всю жизнь связана с дуралеем, над которым всякий смеется? Это все равно, что разодеться в парадное платье и усесться задом наперед на осла".

Такия речи, хоть оне и носили фигуральный характер, довольно недвусмысленно показывали, какого мнения была мистрис Пойзер насчет домогательств Адама, и хотя весьма возможно, что они с мужем взглянули-бы на дело совершенно иначе, будь Гетти их дочерью, - было ясно, что для племянницы, не имевшей гроша за душой, брак с Адамом представлялся в их глазах как нельзя более желательным. И в самом деле, чем была-бы Гетти? - наемной служанкой, не возьми ее дядя к себе в дом и не держи он ее в качестве помощницы её тетки, здоровье которой после рождения Тотти настолько ослабело, что тяжелый труд стал ей уже не под силу и все, на что она была способна, это - присматривать за прислугой и ходить за детьми. Но Гетти никогда не подавала Адаму определенных надежд. Даже в такия минуты, когда она особенно глубоко сознавала его превосходство над другими своими поклонниками, она ни на один миг не думала о нем, как о своем будущем муже. Ей приятно было чувствовать, что этот сильный, умелый человек, с живыми глазами и острым умом, - в её власти, и она-бы вознегодовала, еслиб он обнаружил малейшую попытку ускользнуть из под ига её кокетливой тираннии и привязаться к кроткой Мэри Бурдж, которая была-бы признательна за самый ничтожный знак внимания с его стороны. "Мэри Бурдж с её безкровным лицом - какая нелепость! Попробуй она надеть клочек розовой ленточки, она будет желта, как подсолнечник, да и волосы у нея прямые, и плоские, как моток ниток". И всякий раз, когда случалось, что Адам по нескольку недель не являлся на Большую Ферму, или как нибудь иначе старался дать ей понять, что он решился побороть свою глупую страсть, Гетти не жалела трудов, лишь-бы опять заманить его в свои сети: тогда она становилась с ним кротка, застенчиво-нежна, и делала вид, что его пренебрежение глубоко ее огорчает. Но выйти замуж за Адама - это совсем другое дело. Ничто на свете не могло заставить ее решиться на такой шаг. Её щечки не становились ни на волос краснее, когда при ней называли его имя, она не ощущала ни малейшого трепета, когда видела его в окно проходящим по меже, или неожиданно сталкивалась с ним на тропинке, пересекавшей их луг. Когда глаза его останавливались на ней, она не испытывала ничего, кроме холодного торжества сознанием, что он любит ее и нисколько не интересуется Мэри Бурдж; он не мог разбудить в ней тех волнующих чувств, которые составляют сладкое опьянение юной любви, как не может изображение солнца на холсте разбудить весенних соков в тонких волокнах растения. Она видела в нем только то, чем он был, - бедного человека, который должен кормить своих стариков и долго еще не будет в состоянии доставить ей даже той роскоши, к какой она привыкла в доме дяди. А грезы Гетти всецело сосредоточивались в роскоши: сидеть в гостиной с ковром, не носить других чулок, кроме белых, иметь большие, красивые модные серьги, платье, отделанное ноттингемскими кружевами, и духи, чтоб от её носового платка так-же хорошо пахло, как от платочка мисс Лидии Донниторн, когда она вынимала его в церкви, и чтоб не надо было рано вставать, и чтоб никто её не бранил.^Еслиб Адам был богат и мог доставить ей все эти вещи, тогда....она полагала, что любила его достаточно, чтобы выйти за него. Но за последния несколько недель Гетти находилась во власти новых ощущений, - смутных, неосязаемых, еще не сложившихся в форму сознательных надежд или ожиданий, но действовавших на нее, как приятное одуряющее зелье, под влиянием которого она ходила и работала как во сне, не чувствуя тяжести своего тела, не сознавая усталости, и видела окружающее сквозь какую-то мягкую, влажную дымку, как будто она жила не в материальном мире из камня и кирпича, а в усовершенствованном отражении мира, каким нам его показывают в воде лучи солнца. Гетти сделала открытие, что мистер Артур Донниторн ищет случаев видеть ее; что в церкви он всегда садится так, чтоб ему была видна вся её фигура - сидит ли она, или стоит; что он безпрестанно находит предлоги заворачивать на Большую Ферму и всякий раз старается сказать что-нибудь такое, чтобы втянуть ее в разговор и заставить взглянуть на него. Бедная девочка была в то время так-же далека от мысли, что молодой помещик может когда-нибудь стать её любовником, как далека от надежды сделаться императрицей хорошенькая дочка какого-нибудь булочника, которую молодой император заметил в толпе и отличил императорской, хотя и восхищенной улыбкой. И тем не менее, дочка булочника, возвратившись домой, грезит прекрасным молодым императором и, взвешивая муку, быть может, ошибается в счете, мечтая о том, какое было-бы блаженство иметь его мужем. Так и бедную Гетти преследовало одно и то-же лицо; во всех своих грезах - во сне и на яву - она видела его перед собой: сияющие нежные взгляды проникали все её существо, наполняя его какой-то странной, блаженной истомой. Глаза, бросавшие на нее эти взгляды, не были и вполовину так хороши, как глаза Адама, смотревшие на нее иногда с грустной, умоляющей нежностью; но в пылком воображении Гетти они нашли усердного посредника, который помог им проникнуть в её глупое сердечко, тогда как глаза Адама не находили к нему путей. Вот уже, по крайней мере, три недели вся её внутренняя жизнь сводилась к переживанию в памяти того, что ей сказал Артур, или как он на нее посмотрел; вновь и вновь припоминала она свои ощущения - как она сперва слышала за окном или на дворе его голос, и как потом он входил в комнату, и она чувствовала, что глаза его обращены на нее, и думала о том, что вот этот высокий человек, который смотрит на нее сверху вниз таким взглядом, что она как будто ощущает его прикосновение, подходит к ней все ближе в своем изящном платье из тонкой ткани, распространяющем такой приятный слабый запах - совершенно, как когда пахнет из сада благоуханием свежих цветов.... Безумные мечты! Глупые мысли! - Но мы не должны забывать, что все это происходило шестьдесят лет тому назад и что Гетти была простая, необразованная крестьянская девушка, для которой дворянин с белыми руками был ослепительным видением, недосягаемым, как олимпийский бог. До сегодняшняго дня она никогда не заглядывала в будущее дальше ближайшого срока, когда можно было ожидать на ферму капитана Донниторна, или следующого воскресенья, когда она увидит его в церкви; но теперь она думала, что, может быть, завтра, когда она пойдет в замок, он постарается встретиться с ней, и - "что, если он заговорит и проводит ее немного?".... и еще думала о том, что они будут одни.

Этого до сих пор никогда не случалось, и теперь её воображение не обращалось к прошлому, а усердно работало над картинами будущого - того, что случится завтра: - где именно, в каком месте парка она его увидит, как он к ней подойдет, и как она наденет свою новую розовую ленточку, которой он еще не видал, и что он ей скажет, чтобы заставить ее ответить на его взгляд - этот взгляд, который она была готова с утра до ночи, без конца, воскрешать в своей памяти.

В таком душевном состоянии могла-ли Гетти уделить хоть крупицу сочувствия невзгодам Адама или надолго остановиться на мысли, что бедный старик Тиас утонул?

Юная душа, когда она купается в этом сладком чаду, бывает так-же мало отзывчива на чужия страдания, как бабочка, впивающая нектар цветка: неодолимая преграда грез отделяет ее от всяких призывов извне - преграда невидимых взглядов и неосязаемых объятий.

лелеял кое-какие неопределенные ожидания, пробегавшия в его уме тоненькой струйкой подводного течения в то время, как он слушал рассказ об его беседе с Диной, - ожидания неопределенные, это правда, но все-таки настолько живые, что он вполне ясно сознал их присутствие, когда мистер Ирвайн неожиданно спросил:

-- Артур, что так околдовало вас в молочной мистрисс Пойзер? Давно-ли вы сделались любителем сырых каменных плит и крынок с молоком?

-- Нет, мне просто хотелось взглянуть на хорошенькую молочницу, на Гетти Соррель. Это настоящая Геба. Будь я художник, я бы нарисовал ее. Удивительно, какие хорошенькия девушки попадаются между дочерьми этих фермеров, а ведь сами они такие неуклюжие уроды! Это круглое, румяное, пошлое лицо, какое постоянно видишь у здешних мужчин, - лицо, состоящее из однех щек, как у Мартина Пойзера, - у женщин той-же семьи превращается в самую очаровательную мордашку, какую только можно вообразить.

-- Все это прекрасно, и я ничего не имею против того, чтобы вы любовались Гетти с артистической точки зрения, но я вам не позволю поощрять её тщеславие и набивать её глупую маленькую головку суетными мыслями. Вы этак совсем ее испортите; она вообразит себя красавицей, в которую влюбляются благородные джентльмены, и едва-ли будет хорошей женой для бедного человека, - для честного Крега, например, который - я заметил - бросает на нее нежные взгляды. Эта кошечка и так уже достаточно самонадеянна, - ровно настолько, чтобы сделать несчастным своего мужа, как это предопределено по законам природы всякому простому, скромному смертному, когда он женится на красавице. Кстати о женитьбе: надеюсь, что теперь, когда старик умер, наш друг Адам женится и заживет сво им домком. Теперь на его руках остается только мать, и я подозреваю, что он уже столковался с этой милой, скромной девушкой Мэри Бурдж, - по крайней мере, судя но тем намекам, которые недавно вырвались у старика Джонатана в разговоре со мной. Впрочем, когда я заговорил об этом с Адамом, он как-то съежился и переменил разговор. Должно быть, его любовные дела идут несовсем гладко, а, может быть, он выжидает, когда улучшится его положение. Да, это - независимый характер, и гордости у него на двоих, - пожалуй, даже с излишком.

нашем приходе; тогда у меня был-бы готовый великий визирь, когда он мне понадобится. Мы-бы с ним без конца строили планы и придумывали всякия усовершенствования... Но я, кажется, ни разу не видел этой девушки, Мэри Бурдж, или, может быть не обращал на нее внимания.

жизни? Раз я сказал себе мысленно, что я не в состоянии купить собаку, которая меня соблазняет, я перестаю ее замечать, потому-что если она привяжется ко мне и станет любовно заглядывать мне в глаза, - борьба между арифметическим расчетом и искушением может принять неприятно острый у характер. И во всех таких случаях я горжусь моим благоразумием, Артур, и, как человек старый, которому благоразумие дешево достается, предлагаю вам позаимствоваться им у меня.

-- Благодарю. Очень может быть, что когда-нибудь оно мне пригодится, но пока, насколько мне известно, я не испытываю в нем нужды... Ах, батюшки! как однако вздулся ручей! Не проскакать-ли нам легоньким галопом? теперь мы спустились с холма.

Великое это преимущество диалога на лошадях, - что рысь или галоп могут прервать его в каждый данный момент, и, право, сидя в седле, можно увильнуть от самого Сократа. Два друга были избавлены от необходимости продолжать беседу до самой той минуты, когда они остановили своих лошадей на узеньком дворике у коттеджа Адама.