Адам Бид.
Книга первая.
Глава XII. В лесу.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга первая. Глава XII. В лесу. (старая орфография)

ГЛАВА XII.
В ЛЕСУ.

В тот-же самый день, в четверг поутру, Артур Донниторн расхаживал по своей уборной и держал совещание сам с собой, поглядывая в старомодные зеркала на отражение своей привлекательной британской физиономии, на которую со стен, или вернее, с покрывавших их полинялых оливковых тканых обоев в свою очередь таращили глаза дочь фараона и её прислужницы, хотя по настоящему им следовало-бы присматривать за младенцем Моисеем. К тому времени, когда камердинер перекинул Артуру через плечо черную шелковую повязку и стал завязывать ее на спине, совещание это завершилось определенным практическим решением.

-- Я хочу съездить в Игльдэль поудить, на недельку, на две, сказал он вслух. - Я возьму вас с собой, Ним. Мы выедем сегодня утром; будьте готовы к половине двенадцатого.

"Begger's opera": когда сердце мужчины забота гнетет". Песня не героическая; тем не менее Артур чувствовал себя героем, шагая к конюшням, чтобы отдать распоряжение насчет лошадей. Собственное одобрение было необходимо Артуру: он не мог без него обойтись. А на этот раз оно не давалось даром, - надо было заслужить его победой над собой. Он никогда еще не терял в своих глазах права на это одобрение; он довольно крепко верил в свои добродетели. Не было на свете молодого человека, который сознавался-бы более искренно в своих недостатках; искренность была одною из любимых его добродетелей. А может-ли ваша искренность проявиться во всем своем блеске, если у вас нет маленьких слабостей, о которых вы могли-бы говорить? Но Артур питал приятную уверенность, что его слабости, все без исключения, благородного свойства: все оне носили необузданный, пылкий, львиный характер: в них не было ничего низкого, лукавого, змеиного. Артур Донниторн не мог оказаться виновным в подлости или жестокости. "Нет, никогда! Правда, я чертовски способом попадаться в просак, но я никогда не позволю себе свалить на чужия плечи ответственность за мой грех". К несчастью грешки молодых джентльменов не обладают врожденной рыцарской справедливостью и зачастую упорно отказываются обрушиться тяжестью своих худших последствий на зачинщика, вопреки всем его громогласным заявлениям о своем желании нести их на себе. Надо полагать, что единственно, благодаря такому несовершенству существующого порядка вещей Артур Донниторн, сам попадаясь в просак, обыкновенно подводил и другого. Прежде всего он был добродушен. Мечтая о будущем, когда он вступит во владение" поместьем, он видел в своем воображении благоденствующих арендаторов, обожающих своего помещика (который будет, конечно, образцом английского дворянина), - именье в образцовом порядке, сады - само изящество и высший вкус; - конюшни - лучшия в Ломшире; дом - всегда открытый для гостей; кошелек - открытый для общественных нужд, - одним словом, ничего похожого на то, что до сих пор обыкновенно связывалось с именем Донниторнов. И одним из первых добрых дел, которые он намеревался совершить в будущем, было увеличение оклада Ирвайна за Геислопский приход, чтоб он мог держать экипаж для матери и сестер. Сердечная привязанность Артура к ректору началась еще с того времени, когда он ходил в детских платьицах и коротеньких штанишках. Это была сыновняя и братская любовь, - настолько братская, что он предпочитал общество Ирвайна обществу большинства молодых людей, и настолько сыновняя, что он сильно побаивался неодобрения Ирвайна.

Как видите, Артур Донниторн был добрый малый, - все его товарищи по коллегии считали его таким. Он не мог видеть страдания; в минуты самого сильного раздражения против деда он был-бы очень огорчен, еслибы со стариком случилось несчастье, и даже тетка его Лидия, безнадежная старая дева, имела свою долю барышей от безграничного мягкосердия, с каким он относился ко всему её полу. Достаточно-ли владел он собой, чтобы всегда оставаться тем безобидным, благонамеренным и расположенным делать добро человеком, каким он желал быть по своей доброй натуре, - было вопросом, которого никто еще не решил против него. Не забывайте, что ему было всего двадцать лет. И кто-же станет слишком тщательно добиваться до истинных свойств характера, когда дело идет о красивом, великодушном молодом джентльмене, который со временем будет достаточно богат, чтобы загладить все свои провинности. Такой джентльмен - случится-ли ему по неосторожности переехать человека и переломить ему ноги, или как-нибудь нечаянно испортить жизнь женщине, - всегда может вознаградить первого хорошей пенсией, а от последней откупиться дорогими безделушками, которые он сам упакует в ящичек и отошлет ей, надписав адрес своею рукой. В подобных случаях смешно прилагать слишком строгую мерку: ведь это не писец какой-нибудь, о котором мы наводим справки, намереваясь взять его в услужение. К молодому человеку хорошей семьи и с обезпеченным состоянием приложимы только общие, круглые, дворянские эпитеты, и дамы, с тем острым ясновидением, которое составляет отличительную черту прекрасного пола, всегда скажут вам с одного взгляда, насколько он во всех отношениях приятный молодой человек. Есть много шансов на то, что он пройдет поприще жизни, никого не скандализируя своим поведением, - пройдет его гордым морским кораблем, который не побоялась-бы взять в страховку ни одна страховая контора. Конечно, корабли подвержены случайностям; бывает иной раз, что несчастная случайность обнаружит с ужасающей очевидностью какой-нибудь изъян в конструкции корабля, которого никогда-бы не открыли при тихой погоде, и не одному "доброму малому" случалось не выдерживать испытаний, которым подвергало его роковое сцепление обстоятельств.

Но мы не имеем пока никаких оснований делать такого рода зловещия предсказания относительно Артура Донниторна. Мы только-что видели, что он оказался способным принять благоразумное решение, руководствуясь внушениями совести. Одно нам ясно: заботливая природа создала его таким, что если он и свернет с прямого пути, то никогда не сделает этого спокойно, с легким сердцем, и никогда не преступит той предельной черты греха, за которой его не терзали-бы ежечасно нападения из противоположного лагеря. Он никогда не сделается клевретом Порока и не будет носить в петличке его орденов.

Было около десяти часов, и солнце великолепно сияло; все казалось как-то милее и краше после вчерашняго дождя. Приятно в такое утро шагать по усыпанной гравием широкой дорожке к конюшням, обдумывая предстоящую экскурсию. Но запах конюшни, который при обыкновенном, естественном порядке вещей представляет одно из самых умиротворящих впечатлений в жизни мужчины, всегда приносил с собой Артуру некоторую дозу раздражения, конюшни его деда - это был обособленный мир, в котором он не мог творить свою волю. Здесь дело велось на самую мещанскую ногу. Дед его ни за что не соглашался прогнать старика конюха глупого старикашку, которого никакими рычагами нельзя было сдвинуть с зарубки его рутинных приемов, и которому разрешалось нанимать себе в помощники кого он хочет. Все это были неотесанные ломширские парни; их перебывало в замке целое поколение. Один из них, например, желая попробовать новые ножницы, выстриг недавно длинную плешь у гнедой кобылы Артура. Разве может такое положение дел не наполнять горечью человеческое сердце? Еще в доме можно кое-как мириться со всякой докукой, но чтобы, приходя в конюшню, постоянно натыкаться на неприятности, - нет, этого положительно не в состоянии вынести ни один живой человек, не рискуя впасть в мизантропию.

Деревянное, изрытое морщинами лицо старика Джона было первым предметом, бросившимся в глаза Артуру, когда он вошел на конский двор, и совершенно отравившим ему приятный, звучный лай, которым встретили его два породистые пса, сторожившие конюшни: он никогда не мог спокойно говорить с этим старым олухом.

-- Слышу, капитан, слышу, как не слышать!, говорил старик Джон не слишком торопливо, следуя в то-же время за молодым барином в конюшню. Джон смотрел на молодых господ, как на естественных врагов старых слуг, а на молодежь вообще, как на довольно неудачную выдумку, без которой мир мог-бы прекрасно обойтись.

Артур зашел в конюшню приласкать Мег, стараясь по возможности не замечать, что там делается, чтоб не испортить себе настроения перед завтраком. Хорошенькая лошадка, стоявшая в одном из дальних стоил, повернула на шаги хозяина свою изящную головку с кроткими глазами. Крошечная болонка Трот - её неразлучный товарищ, - лежала, свернувшись клубочком, у нея на спине.

-- Ну что, Мег, моя красавица, соскучилась стоять, сказал Артур, похонывая лошадь по шее. - Погоди - мы с тобой зададим сегодня славную гонку.

-- Нет, ваша милость, сегодня, должно быть, уж не придется, проговорил на это Джон.

-- Да она захромала.

-- Захромала?! Ах чорт!... Каким это образом?

-- Мальчишка-конюх зазевался - подвел ее близко к упряжным лошадям, а пристяжной лягнул и зашиб ей переднюю ногу.

Здесь разсудительный летописец благоразумно умалчивает о том, что за сим воспоследовали. Мы можем только догадываться, что дело не обошлось без крупных слов, сыпавшихся в перемежку с успокоительными "Ho-но" и Тиру!, не бойся!... пока шел осмотр ушибленной ноги, - что Джон обнаружил при этом не больше волнения, чем можно было-бы ожидать от деревянной палки, искусно выточенной в виде человеческой фигуры с человеческим лицом, и что вскоре после того Артур Донниторн вышел из ворот конского двора, но - уже больше не пел.

как нарочно все так вышло именно тогда, когда ему особенно хотелось исчезнуть недельки на две. Просто непростительно было со стороны Провидения допустить такое стечение обстоятельств. Сидеть взаперти в этом скучном замке, со сломанной рукой, когда все твои полковые товарищи веселятся в Виндзоре!.. Наслаждаться обществом старика деда, который питает к тебе такого-же сорта родственную привязанность, как к своим фамильным бумагам, да когда еще при этом тебя на каждом шагу все бесит - все порядки и в доме, и в именье. При таких обстоятельствах человек не может не придти в дурное расположение духа, и раздражение его неизбежно выразиться каким нибудь излишеством - не в том, так в другом. "Сокельд тянул-бы на моем месте портвейн" говорил себе Артур, но я теперь не в настроении пить... Ну ладно: нельзя мне ехать в Игльдель, так проедусь я на Раттлере в Норберн и позавтракаю у Гавэна.

За этим намерением, выраженным в словах, крылось другое - не выраженное. Оставшись завтракать у Гавэна, он непременно засидится и возвратится домой не раньше пяти, когда Гетти будет уже благополучно сидеть в комнате ключницы. Таким образом по дороге в замок она не попадется ему на глаза, а к тому времени, когда она соберется домой, он только-что пообедает и поленится идти в парк, - значит так они и не встретятся. Конечно, в сущности нет ровно ничего дурного в том, что он ласков с этой девочкой и, разумеется, стоит протанцовать с целой дюжиной сельских красавиц ради того, чтобы полюбоваться ею полчасика; но, пожалуй, все таки лучше не обращать на нее больше внимания, а то она и в самом деле Бог знает, что возмечтает, как говорит Ирвайн, хотя он, Артур, со своей стороны думает, что молодые девушки вовсе не такия уж недотроги, и вскружить им голову не так-то легко; по крайней мере, те, с которыми он имел дело, оказывались обыкновенно вдвое хладнокровнее и хитрее его самого. Ну, а чтобы Гетти грозила в этом случае серьезная беда - об этом не могло быть речи. Артур Донниторн ручался за себя.

Итак, когда солнце показывало полдень, он уже скакал по дороге к Норберну. На его счастье Галселльский общий выгон приходился у него на пути, так-что он мог пустить хорошим галопом. "Взять" несколько канав и плетней бывает иногда очень полезно: нет лучшого средства угомонить сидящого в нас демона, и остается только удивляться, каким образом центавры, имея за собой такое огромное преимущество в упражнениях этого рода, могли оставить по себе такую худую славу в истории.

После всего этого вы, вероятно, удивитесь, когда я вам скажу, что хотя все вышло как но писанному - Гавэн оказался дома и т. д., - стрелка солнечных часов во дворе замка не успела еще хорошенько перейти за три, когда Артур влетел в ворота, соскочил с запыхавшагося Раттлера и побежал в дом, приказав сейчас-же подавать ему завтрак. Но я подозреваю, что и после Артура на свете был не один молодой человек, которому случалось проскакать несколько миль с целью избежать опасной встречи, а затем во весь опор мчаться назад, чтобы не прозевать этой встречи. Это любимая военная хитрость наших страстей - забить отбой, обратиться в притворное бегство, и вдруг повернуть налево кругом и напасть на человека в тот самый момент, когда он совсем успокоился, в полной уверенности, что поле битвы - на этот день, по крайней мере, - осталось за ним.

-- Однако, капитан скакал, как сам чорт, сказал Дальтон, кучер, старику Джону, когда тот привел Раттлера на конский двор. Мистер Дальтон покуривал свою трубочку, прислонившись к стене конюшни, на которой его внушительная фигура выступала в виде кариатиды.

-- Да, оно кстати, и конюх был-бы у него тогда много любезнее, чем теперь, заметил Дальтон, и эта шутка так ему понравилась, что, оставшись один, он через каждые пять минут вынимал изо рта свою трубку, подмигивал воображаемым слушателям и трясся от беззвучного желудочного смеха, повторяя мысленно весь диалог с самого начала, чтобы потом с эффектом пересказать его в людской.

Когда Артур после завтрака пришел в свою уборную, ему неизбежно должно было припомниться совещание, которое он имел сам с собой поутру; но теперь он не мог надолго остановиться на этом воспоминании, - не мог припомнить мыслей и чувств, казавшихся ему в то время такими убедительными, как не мог-бы припомнить того запаха, который ворвался к нему в комнату вместе с утренним воздухом, когда он, проснувшись, отворил окно Желание видеть Гетти затопило его душу, как плохо запруженный поток; он сам удивлялся, как мог пустой каприз завладеть им так сильно: у него даже руки дрожали, когда он приглаживал перед зеркалом волосы... Да нет вздор! - он скакал сломя голову и устал - вот и все. А все оттого, что он раздул пустяки в серьезный вопрос, придавая им слишком много значения. Сегодня он еще доставит себе удовольствие - повидается с Гетти, а там выкинет из головы всю эту историю, и дело с концом. А все Ирвайн виноват. "Не скажи он тогда ничего, я бы и не думал о Гетти. Что мне Гетти! Меня гораздо больше занимает то, что Мег захромала". Но все равно, сегодня именно такой день, когда приятно покейфовать в Эрмитаже, и он пойдет туда после обеда кончать "Зелуко" доктора Мура. Эрмитаж стоял в сосновой роще; дорога из Большой Фермы пролегала через эту рощу, и Гетти должна была непременно там пройти. Итак, ничего не могло быть проще и естественнее: встреча с Гетти не будет целью его прогулки, - он встретит ее случайно.

Тень Артура скользила промежь могучих дубов парка, - скользила быстрее, чем можно было ожидать от тени усталого человека в жаркий день, и не было еще, кажется, четырех часов, когда он уже стоял перед высокой узенькой калиткой, которая вела в восхитительный лабиринт леса, окаймливший одну сторону парка и называвшийся сосновой рощей, не потому, чтобы в нем было много сосен, а потому, что сосны там попадались. Это был смешанный лес, главным образом, липовый и буковый, - изредка втречалась и легкая, серебристая березка, - такой именно лес, который больше всего посещается нимфами. Вы видите, как мелькают из за ветвей их белые, прозрачные ручки: вам кажется, что оне выглядывают из за мягкоизгибающагося ствола какой-нибудь высокой липы; вам слышится их нежный, разсыпчатый смех; - но если вы вздумаете всматриваться слишком любопытным, кощунственным взглядом, - они исчезнут за серебристыми буками, их голоса превратятся для вас в журчание ближняго ручейка, а сами оне - в резвых белок, что пускаются от вас на утек вверх по деревьям и потом дразнят вас с самой высокой ветки. Это не был парк с отмеренной, ровной травой и усыпанными гравием дорожками для прогулок; это был лес, с узенькими выбитыми тропинками, окаймленными по краям бледной полоской нежного моха, как будто образовавшимися но воле деревьев и кустов, которые почтительно разступились, давая дорогу высокой царице белоногих нимф.

Артур Донниторн шел по самой широкой из этих тропинок, под сводом ветвей буков и лип. Был ясный, жаркий день - один из тех дней, когда золотые лучи лениво скользят но верхним веткам, лишь изредка заглядывая вниз, бросая на тропинку свой пурпур и задевая там и сям пучек моха, - такой день, когда неумолимый рока" прячет свое холодное, зловещее лицо за сверкающим дымчатым покрывалом, когда он обволакивает нас теплыми пушистыми крыльями и дышет на нас благоуханной отравой фиалок. Артур шел с книгой под мышкой, безпечным шагом фланера, по он не смотрел вниз, как это бывает с людьми, углубившимися в свои мысли; глаза его не отрывались от дальняго поворота тропинки, из за которого должна была вскоре показаться одна маленькая фигурка. А, вон и она! Сперва за кустами мелькнуло яркое пятнышко разных цветов - точно райская птица, потом появилась и легкая фигурка в круглой шляпе с корзиночкой на руке... А вот и вся она - прелестная девушка - краснеющая, сияющая улыбкой, немножко испуганная.. Он к ней подходит, и она приседает ему с растерянным и счастливым лицом... Еслиб Артур успел хоть немного поразмыслить, ему показалось-бы странным, что и он тоже взволнован, он бы почувствовал, что и он тоже краснеет... одним словом, имеет такой растерянный вид, как будто он и не думал идти сюда в расчете встретить то, что он встретил, а как будто его захватили врасплох. Бедные взрослые дети! Как жаль, что они уже вышли из той золотой поры детства, когда эта встреча не смутила бы их. Встреться они тогда, они постояли-бы, поглядели-бы друг на друга с застенчивым удовольствием, может быть поцеловались-бы - легким поцелуем бабочки, - и побежали-бы вместе - играть. Потом он возвратился-бы домой в свою постельку под шелковым пологом, а она положила-бы головку на свою наволочку из домотканной холстины, и оба спали-бы и не видели снов, а на утро и не вспомнили-бы о вчерашнем.

Как всесильна власть этого первого свидания наедине! Первые две, три минуты он положительно не смел взглянуть на эту простенькую деревенскую девушку. А Гетти? - Её ножки ступали не по земле, а по облакам; она не шла, - теплый зефир нес ее на своих крыльях. Она забыла про свою розовую ленточку и так-же мало сознавала присутствие своих рук и ног, как если-бы её ребяческая душа переселилась в водяную лилию, что покоится на своем влажном ложе, убаюкиваемая лучами полуденного солнца. Как это ни странно, но Артур именно в своей робости почерпнул успокоение, уверенность в себе: это было совершенно не то состояние духа, какого он ожидал для себя от этой встречи, и, несмотря на весь хаос наполнявших его смутных чувств, в голове его, в эти минуты молчания, успела сложиться сознательная мысль, что вся его борьба, все его прежния сомнения были излишни.

-- Вы хорошо сделали, что пошли через рощу, сказал он наконец, взглянув на нее; - эта дорога гораздо красивее, да и короче, чем все остальные.

-- Да, сэр, отвечала Гетти дрожащим голосом, еле слышно. Она не имела понятия, как надо говорить с таким важным барином, как мистер Артур, и самое тщеславие её делало ее скупой на слова.

-- Вы всякую неделю бываете у мистрисс Помфрет!

-- Она вас, кажется, учит чему-то?

-- Да, сэр, штопать кружева и чулки. Она научилась этому заграницей. Очень хорошо выходит - совсем незаметно, так-что нельзя даже сказать, где штопка, где чулок... Она учит меня еще и кроить.

-- Разве вы собираетесь поступать в горничные.

-- Да, сэр, мне бы очень хотелось.

-- Мистрисс Помфрет, вероятно, всегда ждет вас в это время?

-- Она ждет меня в четыре часа. Сегодня я немножко опоздала - тетя не могла отпустить меня раньше, - но у нас назначено четыре часа, потому-что с этого часа мистрисс Помфрет бывает свободна до звонка мисс Донниторн.

-- А, в таком случае я не стану вас задерживать, а то я показал-бы вам Эрмитаж. Вы никогда его не видали?

-- Нет, сэр.

-- Да, сэр, пожалуйста.

-- А вы всегда возвращаетесь домой этой дорогой, или может быть вы боитесь идти по лесу одна, в темноте?

-- О нет, сэр, я никогда не хожу поздно; я выхожу часов в восемь, а теперь по вечерам так светло. Тетя разсердилась-бы, еслиб я не пришла домой к девяти.

-- Может быть, вас провожает Крег, наш садовник?

-- Нет, нет, он не ходит со мной!... Право не ходит, и никогда не ходил! Я бы ему не позволила, - я не люблю его, проговорила она торопливо, и слезы обиды подступили так быстро, что не успела она договорить, как светлая капля покатилась по её горячей щеке. Тогда ей стало до смерти стыдно, что она плачет, и на один долгий миг все её счастье улетело. По в следующее мгновение она почувствовала, как чья-то рука обвилась вокруг её стана, и нежный голос сказал:

-- О чем-же вы плачете, Гетти? Я не хотел вас обидеть. Ни за какие сокровища в мире я не захотел-бы обидеть вас, мой милый цвечочек! Ну, полно, перестаньте... взгляните на меня, а то я буду думать, что вы никогда меня не простите.

Артур положил руку на мягкое плечико, бывшее ближе к нему, и с нежной лаской наклонился к Гетти. Она подняла свои длинные ресницы, мокрые от слез, и увидела глаза, глядевшие на нее нежным, робким, умоляющим взглядом. Как долго тянулись эти несколько мгновений, пока они глядели друг на друга, и его руки касались её! Любовь - такая простая вещь, когда мы переживаем двадцать первую нашу весну, и когда прелестная семнадцатилетняя девушка дрожит под нашим взглядом, как розовый бутон, открывающий свое сердце утренним лучам в экстазе изумления и восторга. Нетронутые юные души соприкасаются мягко и нежно, как два бархатные персика, когда, скатившись вместе, они тихонько останавливаются; оне сливаются так-же легко, как два встречные ручейка, и ничего им не надо - дайте им только смешаться и затеряться в густой чаще листвы... Пока Артур глядел в глаза Гетти - в эти молящие темные глаза - ему было решительно все равно, каким языком она говорит, и будь в то время в моде пудра и фижмы, он вероятно, даже не заметил-бы, что Гетти недостает этих атрибутов высшого тона.

Но вот они отскочили друг от друга с бьющимися сердцами: что-то с шумом упало на тропинку. Это была корзинка Гетти; все её рабочия принадлежности разсыпались по земле; часть из них откатилась довольно далеко. Понадобилось несколько минут, чтобы подобрать все вещи, и во все это время не было сказано ни слова; но когда Артур повесил корзинку на руку Гетти, бедная девочка почувствовала странную перемену в его обращении. Он только слегка пожал ей руку и сказал таким тоном и с таким взглядом, что на нее повеяло холодом:

И, не дожидаясь ответа, он повернулся и пошел скорым шагом по дороге к Эрмитажу. А Гетти продолжала свой путь как во сне. Странный сон - исполненный противоречия! Каким опьяняющим блаженством он для нея начался и какою тоской наполнял он теперь её душу!... Встретит-ли она его, когда будет возвращаться домой? Отчего он говорил с нею так, точно сердился на нее! И зачем убежал так внезапно? - и она заплакала, сама не зная о чем.

Артуру было тоже очень и очень не но себе, но его ощущения были освещены для него более ярким светом самосознания. Добежав до Эрмитажа, который стоял в самой чаще, он распахнул двор сильным толчком, захлопнул ее за собой, швырнул в угол своего "Зелуко", засунул руки в карманы, прошелся раз пять или шесть из конца в конец маленькой комнатки и сел на оттоманку в неловкой, напряженной позе человека, решившагося не поддаваться овладевшему им чувству.

Он влюбился в Гетти - это ясно. Он готов был послать к чорту все на свете за возможность отдаться восхитительному чувству, которое он только-что в себе сознал. Безполезно закрывать глаза на совершившийся факт: они слишком горячо полюбят друг друга, если будут продолжать видеться. А что из этого выйдет? Через несколько недель ему придется уехать, и бедная девочка будет чувствовать себя несчастной... Нет, ему нельзя встречаться с ней наедине; надо постараться не попадаться ей больше на глаза. Какой он дурак, что уехал от Гавэна!

собой, пока он стоял, высунувшись в окно и, глядя в зеленую даль, старался укрепиться в принятом решении. Но он считал это решение принятым; обсуждать его дальше не было никакой надобности. Он решил не встречаться больше с Гетти - это дело конченное. И теперь он мог позволить себе помечтать, как было-бы приятно, еслиб обстоятельства сложились иначе, - какое было-бы счастье опять увидеть ее, когда вечером она пойдет домой, опять обвить рукой её стан и заглянуть в её милое личико. Он спрашивал себя, думает-ли она о нем в эту минуту, как он о ней... о да, наверное думает! Как хороши были её глаза с этими слезами на длинных ресницах! Он мог-бы целый день любоваться ими и был-бы совершенно счастлив... Нет, ему необходимо видеть ее еще раз - хотя-бы для того, чтобы разсеять ложное впечатление, которое должно было сделать на нее его сегодняшнее обращение с ней. Он поговорит с нею спокойно, просто и ласково, - одним словом так, чтобы не дать ей уйти домой с головой набитой всякими бреднями... Да в конце концов это положительно лучшее, что он может сделать.

Прошло много времени - пожалуй, больше часу, - прежде чем размышления Артура привели его к этому пункту; но как только этот пункт был решен, он не мог усидеть в Эрмитаже.

Надо было как нибудь убить время до свидания с Гетти; надо было двигаться, делать что-нибудь. Кстати, пора было уже одеваться к обеду, так как дед его обедал в шесть часов.