Адам Бид.
Книга первая.
Глава XIV. Возвращение домой.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга первая. Глава XIV. Возвращение домой. (старая орфография)

ГЛАВА XIV.
ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ.

Пока происходило прощанье в лесу, в коттедже Видов тоже прощались, и теперь Лизбета с Адамом стояли на крыльце, и она напрягала свои старые глаза, чтобы в последний раз взглянуть на Сета и Дину, поднимавшихся в гору по ту сторону ручья.

-- Мне жалко, что я больше её не увижу, сказала она Адаму, когда они вошли в дом. - Я хотела-бы иметь ее подле себя до того часа, когда я умру и лягу рядом с моим стариком. При ней и умирать-то легче, - она говорит так нежно и ласково, и так тихо двигается... Я-бы не удивилась, еслиб мне сказали, что та картинка в твоей новой библии нарисована с нея: знаешь - тот ангел, что сидит на камне у гроба. Да, такую дочь я-бы согласилась иметь, - только на таких редко женятся.

-- Ну, мама, я надеюсь, что она будет твоею дочерью. Сет ее любит, и я думаю, что со временем и она полюбит его.

-- Что толку говорить об этом? Она и не думает о Сете. Вон теперь уезжает за двадцать миль. Как-же она его полюбит - хотела-бы я знать? Разве может тесто подняться без дрожжей? Мне кажется, твои ученые книги с цифрами должны бы тебя этому научить, а то стоит-ли их и читать? Уж лучше тогда читать обыкновенные печатные книги, как Сет.

-- Нет, мама, проговорил со смехом Адам, - хоть цифры учат нас многому, и без них мы не далеко-бы ушли, но оне ничего не говорят нам о человеческих чувствах. Эта статья требует более тонких вычислений. Но Сета такой хороший парень, каких немного среди нашего брата рабочих, - умный, с добрым сердцем, да и собой недурен, и они с Диной одинакового образа мыслей. Он стоит её, хоть и нельзя не согласиться, что она редкая женщина. Такую женщину не каждый день встретишь между фабричным людом.

-- Ну да, я знаю, за брата ты всегда горой. То-же самое было, когда вы были детьми: ты всегда делился с ним всякою малостью. Но Сету только двадцать три года, - где ему жениться! Ему надо сперва научиться откладывать гроши. Ну, а стоит-ли он её или не стоит?... На это я скажу: она на два года старше его, - она почти твоя ровесница. Впрочем, так уж ведется на свете: люди всегда подбирают себе самую неподходящую пару.

У женщин бывают такия настроения, когда то, что могло-бы быть, приобретает в их глазах особенную привлекательность по сравнению с тем, что есть. Адам не выражал желания жениться на Дине, и Лизбету это сердило, хотя она сердилась-бы нисколько не меньше, еслиб он пожелал жениться на Дине и таким образом должен был-бы отказаться от Мэри Бурдж и от надежды сделаться компаньоном её отца, как и в том случае, еслиб он женился на Гетти.

Было больше половины восьмого, когда у Адама происходил с матерью вышеописанный разговор, так что когда, минут десять спустя, Гетти дошла до перекрестка, откуда ей надо было сворачивать к ферме, она увидела Дину и Сета, подходивших с другой стороны, и остановилась, поджидая их. И они тоже немного запоздали, потому-что шли тихо и разговаривали; Дине хотелось утешить и ободрить Сета перед разлукой. Но, увидав Гетти, они остановились и стали прощаться; затем Сет повернул назад к дому, а Дина пошла дальше одна.

-- Сет Бид подошел-бы поздороваться с вами, моя милая, сказала она Гетти, когда оне сошлись, - но он сегодня в горе, вы знаете.

Гетти ответила сияющей улыбкой, точно не разслышала или не поняла этих слов. Странный контраст представляли эти две девушки: сверкающая, поглощенная собой красота Гетти рядом с другим, спокойным лицом, глядевшим на нее с жалостью, открытым взглядом, говорившим, что это сердце живет не заветными личными тайнами, а любовью, которую оно жаждет разделить со всем миром. Гетти любила Дину больше всех известных ей женщин, да и за что ей было не любить человека, всегда заступавшагося за нее перед теткой, когда та ее распекала, и всегда готового освободить ее от Тотти - несносной маленькой Тотти, которую все баловали, и в которой г., Гетти, не видела ровно ничего занимательного. За все ее пребывание на Большой Ферме Дина ни разу не сказала еи ничего неприятного, никогда не попрекала и не бранила ее. Много раз она заговаривала с нею о серьезных вещах, но Гетти это не смущало: - она не слушала. И чтобы там ни говорила ей Дина, почти всегда кончалось тем, что она гладила ее по щечке и предлагала ей пошить для нея или починить что-нибудь из её вещей. Дина была загадкой для Гетти. Гетти смотрела на нее так, как должна, по всей вероятности, смотреть какая-нибудь маленькая пичужка, которая может только перепархивать с ветки на ветку, на полет ласточки или жаворонка; но она не интересовалась подобными загадками, как не интересовалась знать, что было изображено на картинках в "Путешествии пилигрима", или в большой старой библии, по поводу которых Марти и Томми надоедали ей каждое воскресенье.

Дина взяла теперь её руку и продела под свою.

-- Какой у вас счастливый вид сегодня, моя милая девочка, - сказала она. - Я буду часто думать о вас в Сноуфильде и видеть перед собой ваше личико таким, как вижу его теперь. Странная вещь: очень часто, когда я бываю одна - сижу в своей комнате с закрытыми глазами, или хожу по нашим холмам, - люди, которых я видела и знала - иногда всего несколько дней - встают передо мной как живые; я слышу их голоса, вижу, как они смотрят и ходят, почти так-же ясно - даже ясней, чем когда я была с ними и могла касаться их. И тогда мое сердце рвется к ним; я чувствую за них так-же живо, как за себя, и мне отрадно говорить о них с Богом и молиться за них и за себя. Я уверена, что и вы будете являться мне, когда мы разстанемся.

Она замолчала на минуту, но Гетти ничего не сказала.

-- Сегодня я провела очень хороший день, - продолжала Дина; - сегодня и вчера вечером. Отрадно видеть двух таких добрых сыновей, как Адам и Сет Бид. Как они нежно и заботливо относятся к своей матери! Она мне рассказывала, как много делал Адам все эти годы для отца и для брата. Удивительно, сколько у него ума, познаний и готовности отдавать их на пользу тем, кто слабее его. Я убеждена, что и сердце у него любящее. Я часто замечала между моими земляками в Сноуфильде, что сильные, умелые люди бывают особенно добры к женщинам и детям. Приятно смотреть, когда такой силач несет на руках ребенка - без всякого усилия, точно птенчика, Мне кажется, что и дети больше любят сильных людей, Я уверена, что и Адам Бид будет такой-же. А вы, Гетти, несогласны со мной?

теперь она-бы и не успела сказать еще что-нибудь, так как оне подошли к воротам фермы.

Тихия сумерки с погасающей алой зарею на западе и с двумя-тремя слабо пробивающимися звездочками окутывали двор фермы. Ни откуда не доносилось ни звука; только лошади бились в конюшне. Прошло минут двадцать после заката; куры давно убрались на насеет, бульдог лежал на соломе подле своей конуры и рядом с ним - черная такса. Стук захлопнувшейся калитки потревожил их сон и они подняли лай, как два добрые сторожа, еще не зная хорошенько, из за чего они лают.

Этот лай очевидно произвел свое действие, ибо когда Дина с Гетти подходили к дому, в дверях показалась, заполняя собою почти все их пространство, рослая фигура мужчины с черными глазами и румяным лицом, носившим явные признаки способности принимать весьма проницательное, а в чрезвычайных случаях - в рыночные дни, например, - и презрительное выражение, хотя в настоящую минуту на нем преобладало выражение самого сердечного добродушия, какое бывает у людей после сытного ужина. Известно, что многие великие ученые, обнаруживавшие самую безпощадную суровость в своих критических разборах чужих научных трудов, были самыми снисходительными и мягкими людьми в частной жизни. Я даже слышал об одном ученом, покорно качавшем левой рукой колыбель с двумя близнецами в то время, как правая его рука осыпала бичующими сарказмами его противника, обнаружившого грубое незнание еврейского языка. Мы должны прощать нашими ближним их заблуждения и слабости - увы! никто из нас не свободен от них! - но человек, способный ошибаться в важнейших тезисах еврейского языка, есть враг рода человеческого, и его надо казнить. В Мартине Пойзере была такого именно рода смесь самых противуположных свойств характера. Он обладал настолько благородной натурой, что сделался вдвое добрее и почтительнее к своему старику-отцу после того, как тот передал ему все свое имущество по дарственной записи, и не было более снисходительного судьи, когда дело шло о личных недостатках его ближних; но к плохим хозяевам-фермерам таким, как Люк Бреттон, например, - пахавшим землю небрежно, не имевшим понятия об основных правилах проведения канав и обнаруживавшим слабую сметку при покупке на зиму дров, Мартин Пойзер был жесток и неумолим, как северный ветер. Люк Бриттон не мог сделать самого простого замечания о погоде, чтобы Мартин Пойзер не открыл в нем несомненных признаков той безтолковости и невежества, какими отличались все хозяйственные операции этого жалкого фермера. Ему было противно смотреть, когда этот человек подносил ко рту кружку с пивом в буфете "Короля Георга" в рыночный день, и всякий раз, когда они встречались на дороге, черные глаза мистера Пойзера принимали строгое, критическое выражение, не имевшее ничего общого с тем отеческим взглядом, каким он встретши" теперь двух своих племянниц, когда те подошли к дому. Мистер Пойзер курил свою вечернюю трубку, заложив руки в карманы, - единственный рессурс человека, который еще бодрствует, переделав все свои дневные дела.

-- Однако, девочки, вы сегодня поздненько, - сказал он, когда оне поднялись на крыльцо. - Мать начала уже безпокоиться о вас, а тут еще Тотти у нея захворала... Ну, что, Дина, как вы нашли старуху Бид? Очень она убивается но своем старике? В последния пять лет он был для нея порядочной обузой.

-- Она очень горюет о нем, - отвечала Дина; - впрочем, сегодня она как будто поспокойнее. Адам пробыл дома весь день - делал гроб отцу, - а она любит, когда он с нею. Она целый день говорила со мной о нем. У нея любящее сердце, только характера" безпокойный: слишком легко она волнуется и сама себя мучит. Жаль, что у нея нет более надежной поддержки под старость, - тогда-бы ей легче жилось.

-- Адам надежная поддержка для нея, - сказал мистер Пойзер, не поняв Дину. - Можно с уверенностью сказать, что он пойдет в гору. Это не пустой колос, от которого никому нет добра, и я головой поручусь, что он до конца останется добрым сыном, каким всегда был. Не говорил он. когда он к нам придет? - Но что-ж это я вас держу у дверей? - входите, входите, - прибавил он. пропуская их в дом.

Высокия надворные строения усиливали темноту на дворе, закрывая часть неба, но большое окно чистой кухни пропускало достаточно света, так-что можно было разсмотреть каждый её уголок.

Мистрисс Пойзер сидела в кресле-качалке, принесенном из "парадной гостиной", и укачивала Тотти. Но Тотти была совсем нерасположена спать. Увидев входящих кузин, она приподнялась на коленях у матери и показала пару пылающих щек, казавшихся еще толще от белого полотняного чепчика, завязанного у нея под подбородком.

В большом плетеном кресле по левую сторону камина сидел Мартин Пойзер-отец, - здоровый старик, вылитый портрет своего рослого черноволосого сына, только съежившийся и как будто полинявший. Он сидел, слегка свесив голову, отставив локти назад и положив обе руки на ручки кресла. Его синий бумажный платок был разложен у него на коленях, как всегда, когда он был дома: все остальное время платок болтался у него на голове. Старик наблюдал за всем происходившим спокойным взглядом здоровой старости, уже не имеющей своей внутренней жизни и внутренних интересов, - тем внешним взглядом, который подмечает булавки на полу, с необъяснимым, безцельным упорством следит за малейшими вашими движениями, за колебанием пламени в камине, за игрой солнечных лучей на стене, или пересчитывает квадратики паркета и даже находит удовольствие в созерцании движения часовой стрелки и в ритмическом тиканье часов.

-- Гетти, можно-ли возвращаться так поздно! - сказала мистрис Пойзер. - Взгляни на часы: скоро половина десятого. Вот уже полчаса, как я отослала девушек спать, да и то слишком поздно. Ведь завтра вам вставать в половине пятого - косцов кормить, хлебы печь... А тут еще девочка моя вся в жару; Господь ее знает, что с ней такое: не спит да и только. Некому было даже помочь мне дать ей лекарство; мы с твоим дядей совсем измучились, пока заставили ее проглотить, да и то половину она выплюнула на рубашку, и я боюсь, что теперь оно ей не поможет, а только повредит. Но это всегда так: когда человек не любит работать, ему удивительно на это везет; как только в доме есть дело, тут-то его и не сыщешь.

-- Еще восьми не было, когда я вышла, тетя, - проговорила Гетти сварливо и слегка мотнув головой. - Но наши часы так забегают вперед против тамошних, что невозможно угадать, когда вернешься домой.

А, так тебе хотелось-бы, чтоб наши часы шли по господским, - чтобы по вечерам мы даром жгли свечи и валялись в постели, пока солнце не начнет нас припекать, как огурцы в парниках?.. Да и, наконец, насколько мне известно, наши часы не первый день забегают вперед.

Дело в том, что Гетти совсем позабыла об этой разнице часов, когда говорила капитану Донниторну, что она выходит в восемь; а потом она еще тихо шла и, благодаря всему этому, опоздала почти на полчаса. Но здесь внимание её тетки было отвлечено от этой щекотливой темы. Тотти, сообразив мало-по-малу, что появление кузин не обещает принести ей лично никаких особенных выгод, начала барахтаться и закричала во все горло:

-- Мама, мама!

-- Ну, что ты, моя кошечка? Мама с тобой, мама никуда не уйдет. Я знаю, Тотти у меня добрая девочка; она сейчас уснет,

С этими словами мистрисс Пойзер откинулась назад и принялась качаться, прижимая Тотти к себе и стараясь ее успокоить. Но Тотти раскричалась еще пуще и сказала: "Не качай!" И бедная мать с тем удивительным терпением, каким наделяет любовь даже самые нетерпеливые характеры, снова выпрямилась, прижалась щекой к белому чепчику, поцеловала его и позабыла распекать Гетти.

-- Пойди-ка в кладовую, Гетти, возьми себе поужинать, а то со стола все уже убрано, - сказал Мартин Пойзер примирительным тоном; - а потом придешь подержать Тотти, пока твоя тетка разденется, потому-что девочка ни за что не ляжет без матери. Я думаю, и вы, Дина, не прочь чего-нибудь закусить: - у них ведь там нет разносолов.

-- Нет, дядя, благодарю вас, - отвечала Дина; - я отлично поужинала; мистрис Бид испекла пирог нарочно для меня.

-- Я тоже не стану ужинать, - сказала Гетти, снимая шляпку. - Я могу и сейчас подержать Тотти, если нужно.

хороший кусок холодного пуддинга - такого, как ты любишь.

Гетти безмолвно повиновалась и ушла в кладовую, а мистрисс Пойзер заговорила с Диной.

-- Садись, моя милая, спустись с облаков на минуту и дай себе отдых... Должно быть, старуха была тебе рада, что ты пробыла там долго?

-- Да, в конце концов она, кажется, была рада, но сыновья её говорят, что она вообще не любит молодых женщин, да мне и самой показалось сначала, что она почти разсердилась, зачем пришла.

-- Ох, плохое это дело, когда старики не любят молодежь, проговорил старик Мартин и свесил голову еще ниже, как-будто изучая рисунок на квадратах паркета.

-- Да, тому не жить в курятнике, кто не выносит мух, сказала мистрис Пойзер. - Все мы были молоды в свое время, хоть и не всем нам хорошо жилось.

-- Ну, уж как она себе хочет, а ей придется помириться с молодыми женщинами, заметил мистер Пойзер. - Нельзя-же разсчитывать, чтобы Адам и Сет оставались холостяками еще десять лет ради того, чтоб угодить матери. Это было-бы нелепое требование. Никто не в праве думать только о себе - будь то старик или молодой: во всяком договоре надо соблюдать обоюдную выгоду. Я не стою за ранние браки; я всегда говорю: прежде, чем жениться, молодой человек должен уметь отличить яблоню от дичка. Но не все-же ждать, - ведь этак и время упустишь.

-- Конечно, согласилась мистрис Пойзер: это все равно как с обедом: пропустишь свой час, так и есть не захочется, - все тебе кажется невкусно... поболтаешь, поболтаешь ложкой и встанешь голодный. Кушанье тут ни причем: не кушанье не вкусно, а аппетита нет - вот в чем беда.

Тут Гетти вернулась из кладовой и сказала:

-- Тетя, теперь я могу взять Тотти, если хотите.

-- Отдай ей девочку, Рахиль, сказал мистер Пойзер. так как жена его, видимо, колебалась, поглядывая на Тотти, которая, наконец, примостилась у нея на коленях и затихла. - Пусть она снесет ее наверх, а ты пока раздевайся. Ты устала сегодня, тебе давно пора лечь, а то смотри - опять захвораешь.

-- Ну, хорошо, пусть возьмет, если девочка пойдет к ней, сказала мистрис Пойзер.

Гетти подошла к креслу и стояла без своей всегдашней улыбки и не делая никаких попыток переманить к себе Тотти, а спокойно ожидая, чтобы тетка передала ее ей.

-- Пойдешь к кузине Гетти? Пойдешь, моя милочка, пока мама разденется? А потом Тотти ляжет к маме в постельку и будет спать там всю ночь.

Гетти по руке, после чего, не говоря ни слова, опять прижалась к матери.

-- Ай, ай, как не стыдно! сказал мистер Пойзер. - Не хочешь идти к кузине Гетти? Так делают только маленькия глупые дети, а Тотти у нас уже большая, она все понимает.

-- Не уговаривай - все равно ничего не выйдет, сказала ему жена. - Когда ей нездоровится, она всегда гонит прочь Гетти. Может быть, она пойдет к Дине.

Дина, сняв свою шляпку и шаль, сидела до сих пор в сторонке, не желая навязываться со своими услугами и вмешиваться в дело, которое считалось лежащим на обязанности Гетти. Но теперь она подошла к креслу, протянула руки и сказала:

-- Поди ко мне, Тотти, поди к Дине! Она снесет тебя наверх, и мама пойдет вместе с нами. Бедная, бедная мама! она так устала! ее надо уложить.

с равнодушным видом, ожидая, не прикажут-ли ей еще чего-нибудь.

-- Теперь можно запирать двери, Пойзер; Алик давно вернулся, сказала мистрис Пойзер, поднимаясь на ноги с видимым облегчением. - Подай мне спички, Гетти; мне придется зажечь ночник в моей комнате. - Пойдемте, батюшка.

Тяжелые деревянные болты застучали по всему дому, и старик Мартин стал готовиться идти на покой; он забрал в одну руку свой синий платок, а другою потянулся в угол за стоявшей там ореховой палкой с набалдашником. Затем вся семья отправилась спать - в сумерки, как птицы. Мистрис Пойзер шла впереди, а за ней старик дед и Дина с Тотти на руках. Мистрис Пойзер по дороге заглянула в комнату, где спали два её мальчика, чтоб увидеть еще раз перед сном их круглые, румяные щечки и услышать их глубокое, ровное дыхание.