Адам Бид.
Книга третья.
Глава XXIII. Обед.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга третья. Глава XXIII. Обед. (старая орфография)

ГЛАВА XXIII.
ОБЕД.

Когда Адаму сказали, что он будет обедать наверху, с крупными арендаторами, ему было немного неприятно, что его выделяют таким образом и ставят выше его матери и брата, которые должны были обедать внизу. Но мистер Мильс, дворецкий, объяснил ему, что капитан Донниторн особенно на этом настаивает и будет очень недоволен, если он, Адам, не подчинится его распоряжению.

Адам кивнул головой в знак согласия и подошел к Сету, стоявшему в нескольких шагах от него.

-- Сет, начал он, - капитан прислал мне сказать, чтоб я обедал наверху. Мистер Мильс говорит, что он непременно этого хочет, так-что, я думаю, мне неловко не пойти, хотя мне очень неприятно, что они сажают меня выше вас с матерью, как будто я лучше моих кровных. Надеюсь, ты не примешь этого в дурную сторону?

-- Нет, нет, об этом не безпокойся, отвечал Сет. - Твои успехи - наши успехи, и если тебе оказывают почет, значит ты его заслужил. Чем выше тебя вознесут надо мной, тем я буду счастливее, лишь-бы ты сохранил ко мне братския чувства. Ты ведь назначен лесничим, и, сажая тебя за большой стол, капитан поступает только справедливо. Это доверенная должность, и ты теперь выше простого рабочого.

-- Да, но никто еще об этом не знает, сказал Адам. - Я еще не говорил мистеру Бурджу, что ухожу от него, и мне не хотелось-бы, чтоб об этом узнали прежде, чем я сам ему скажу, а то, я боюсь, он обидится. Мое появление наверху всех удивит и, вероятно, все догадаются о причине и станут разспрашивать, потому что в последния три недели только и было разговоров, что о том, получу-ли я это место.

-- Ну, что-ж, ты можешь сказать, что тебе приказали явиться, не объясняя причины: ты скажешь только правду... А как мама обрадуется и как она будет гордиться тобой! Пойдем, скажем ей.

Адам был не единственным из гостей, приглашенных к большому столу на основании причин, не имевших никакого отношения к размерам вносимой ими ренты. В числе прихожан двух собравшихся в замке приходов были люди и кроме Адама, достоинство которых измерялось не толщиной их кармана, а отправляемыми ими обязанностями, и к разряду этих людей принадлежал Бартль Масси. В этот жаркий день он ковылял как-то медленнее обыкновенного; поэтому, когда зазвонил обеденный колокол, Адам отстал от других, чтобы войти вместе со своим старым другом: он был слишком застенчив, чтобы решиться присоединиться к Пойзерам в таком большом обществе. В течение дня ему еще наверно представятся случаи подойти к Гетти, и он довольствовался этим, не желая подвергаться риску "вышучиваний" по поводу своей любви: этот большой, прямодушный, безстрашный человек был робок и нерешителен в своих любовных делах.

-- Знаете, мистер Масси, - сказал Адам, дождавшись Бартля, - сегодня я обедаю наверху, - так приказал капитан.

-- А-а, протянул Бартль, останавливаясь. - Значит ветер подул в нашу сторону... в нашу сторону. Ты ничего не слыхал о намерениях старого сквайра?

-- Как-же, слышал, - отвечал Адам. - Вам я разскажу, потому что я знаю, вы умеете молчать, когда захотите, и я попрошу вас не говорить никому ни слова, пока это не будет объявлено, - у меня есть на то свои особые причины.

-- Можешь на меня положиться, можешь на меня положиться, голубчик. У меня нет жены, и значит некому вытягивать из меня секретов и потом бежать и благовестить о них на всех перекрестках. Уж если верить кому, так только холостяку... только холостяку.

-- Ну, так слушайте же: я назначен лесничим. Это решилось вчера. Я работал здесь - присматривал за установкой шестов и палаток; капитан прислал за мной, предложил мне это место, и я согласился. Но если вас станут спрашивать наверху, вы сделайте вид, что ничего не знаете, и постарайтесь перевести разговор на другое, - я буду вам очень за это обязан... А теперь пойдемте; мы, кажется, и так уже будем последние.

-- Не бойся, я тебя не выдам, - сказал Бартль, проходя вперед. - Эта новость будет мне хорошей приправкой к обеду... Да, да, ты идешь в гору, голубчик. Я всегда стоял за тебя, и всегда скажу, что у тебя верный глаз, твердая рука и здоровая голова на цифры. Ну, да и учили тебя хорошо... и учили тебя хорошо.

Когда они пришли наверх, там обсуждался вопрос, кому быть председателем за столом и кому - вицепредседателем, так что появление Адама прошло незамеченным.

-- Здравый смысл говорит, - ораторствовал мистер Кассон, - что во главе стола должен сидеть мистер Пойзер-старший, так как он старше всех, здесь присутствующих. Уж, кажется, я должен знать толк в этих вещах, - не даром я прослужил пятнадцать лет дворецким.

-- А по моему право на председательское место должно принадлежать самому крупному арендатору, а не старшему по годам, - сказан Люк Бриттон, не долюбливавший мистера Пойзера, как своего строгого критика. - у мистера Гольдсворта всех больше земли, значит ему и быть председателем.

-- Или решим так, - вмешался мистер Пойзер: - у кого земля содержится всех хуже, пусть тот садится во главе стола: тогда по крайней мере мы не будем завидовать тому, кто удостоятся этой чести.

А вон идет мистер Масси, - сказал Крег, который, как лицо не заинтересованное в спору, старался привести его к соглашению: - он - школьный учитель и должен решить вопрос по справедливости. - Кому быть председателем, мистер Масси?

-- Конечно, самому толстому, отвечал Бартль: - оно кстати и другим будет просторнее сидеть. А следующий толстяк после него пусть будет вице-председателем и сядет на другом конце стола.

высокими познаниями присоединиться к общему смеху, пока его не признали толстяком нумер второй. Мартин Пойзер-младший, в качестве толстяка нумер первый, был выбран в председатели, а мистер Кассон - в вице-председатели.

Благодаря такому распределению мест, Адам, сидевший, как ему полагалось, на нижнем конце стола, не замедлил попасться на глаза мистеру Кассону, который, будучи занят вопросом о председательстве, не замечал его до этой минуты. Мистер Игассон, как мы уже знаем, находил, что Адам "задирает нос и слишком востер на язык;" он был того мнения, что "господа" носятся с этим молодым плотником больше, чем он того стоит: с мистером Кассоном никто не носился не смотра на то, что он был превосходным дворецким в течение пятнадцати лет.

-- Однако, мистер Бид, вы шибко лезете в гору, как я погляжу, - сказал он Адаму, когда тот сел за стол. - Насколько я помню, вы никогда не обедали здесь раньше.

-- Это правда, мистер Кассон, - отвечал Адам своим звучным голосом, который раздался на весь стол, - я никогда не обедал здесь раньте. Теперь я пришел по желанию капитана Донниторна и, надеюсь, никому не доставил этим неудовольствия.

-- Нет, нет, - откликнулось разом несколько голосов, - мы рады, что вы пришли. Кому же это неприятно?

"По холмам и долам"? Споете? - спросил мистер Чоун. - Я ужасно люблю эту песню.

-- Фу, что вы нашли в этой песне! - сказал мистер Крег. - Да ее нельзя и сравнить с шотландскими песнями. Сам я, положим, никогда не певал, - у меня есть о чем думать поважней. От человека, у которого голова полна названиями и свойствами растений, нельзя ожидать, чтоб он оставил в ней пустое место для песен. Но мой двоюродный брат был редкий знаток по этой части, и удивительная была у него память на шотландския песни; впрочем ему больше не о чем было думать.

-- Шотландския песни! повторил с презрением Бартль Масси. - Довольно я их наслышался, весь век не забуду. Ими разве только птиц пугать - вашими шотландскими песнями, - т. е., конечно, английских птиц, потому что шотландския поют, может быть, по шотландски - почем я знаю! Раздайте вашим ребятишкам волынки вместо трещеток, и я отвечаю за целость вашего хлеба.

-- Я знаю, некоторым людям доставляет удовольствие унижать то, в чем они мало смыслят, - сказал мистер Крег.

-- Шотландския песни все равно, что старая, сварливая баба, - продолжил Бартль, не удостаивая ответом замечание мистера Крега, - которая долбит все одно и то-же в один тон и никогда не кончает. Когда слушаешь шотландскую песню, так вот и кажется, что кто-нибудь пристает с вопросами к глухому, вроде дедушки Тафта, и никогда не получает ответа.

заметить его, так как все её внимание было поглощено Тотти, которая упорно поднимала ноги на скамейку, угрожая таким образом оставить пыльные следы на хорошеньком платьице Гетти. Едва успевала Гетти столкнуть маленькия толстые ножки, как оне опять поднимались, ибо глаза Тотти были слишком заняты большими наполненными блюдами, отыскивая, на котором из них может быть сладкий пуддинг, для того, чтобы она могла еще помнить о своих ногах. Гетти вышла наконец из терпения и сказала, нахмурившись, надув губы и со слезами на глазах:

вы Тотти: она все поднимает ноги и пачкает мое платье.

-- Ну, что там еще такое? Что сделала девочка? Она никогда не может тебе угодить, - сказала мистрис Пойзер. - Пересади ее ко мне, - она мне не мешает.

Адам смотрел на Гетти и видел, как она нахмурилась и надулась, и как большие темные глаза как будто еще увеличились от сердитых, едва сдерживаемых слез. Скромная и тихая Мэри Бурдж, сидевшая очень близко от них и видевшая, что Гетти разсердилась, и что глаза Адама обращены на нее, подумала, что он, как умный человек, должен размышлять в эту минуту о том, что красота имеет мало цены у женщины с дурным характером. Мэри была добрая девушка, совсем не склонная к злорадству, но она сказала себе, что так как у Гетти дурной характер, то лучше, чтоб Адам это знал. И правда, будь у Гетти обыкновенное лицо, она казалась бы теперь просто дурнушкой и не могла бы подкупить в свою пользу самого снисходительного судью. Но в её злости, походившей скорее на невинное горе ребенка, было столько непобедимого очарования, что суровый Адам не ощутил в своем сердце и тени неодобрения или досады против нея; в нем шевельнулось только что-то вроде жалости, и в то же время ему хотелось смеяться, как будто перед ним был разсерженный котенок с выгнутой колесом спинкой и хвостиком трубкой, или маленькая птичка с взъерошенными перышками. Он не мог догадаться, что ее сердит; он только видел и чувствовал, что нет никого в мире лучше её, и что будь его воля, у нея никогда больше не было бы поводов сердиться. И вдруг, когда Тотти убрали, Гетти поймала его взгляд, кивнула ему головой, и все её лицо просияло одною из самых лучезарных улыбок. Это было просто кокетство: она знала, что Мэри Бурдж смотрит на них. Но на Адама эта улыбка подействовала как вино.