Адам Бид.
Книга четвертая.
Глава XXXV. Тайный страх.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга четвертая. Глава XXXV. Тайный страх. (старая орфография)

ГЛАВА XXXV.
ТАЙНЫЙ СТРАХ.

Хлопотливое это было время для Адама - от начала ноября до февраля: в этот промежуток он видался с Гетти почти-что только по воскресеньям. Но все-таки счастливое время! С каждым днем оно приближало его к марту, когда они должны были пожениться, и каждый новый маленький вклад в их будущее хозяйство отмечал приближение желанного дня. К старому дому пристроили две комнаты, так как в конце концов было решено, что мать, и брат будут жить с молодыми. При одной мысли, что ей придется разставаться с сыном, Лизбета так жалобно плакала, что наконец Адам пошел к Гетти и спросил ее, не попробует-ли она, из любви к нему, помириться с причудами его матери и не согласится-ли жить с нею. К великой его радости, Гетти отвечала: "Хорошо, пусть живет с нами, если хочет, - мне все равно". На сердце у Гетти лежал в то время тяжкий гнет, и ей было не до причуд бедной Лизбеты, Таким образом, Адам утешился в своем недавнем огорчении за Сета, который вернулся из Сноуфильда и сказал ему, что "все напрасно: сердце Дины не лежит к браку". А когда он передал матери, что Гетти охотно соглашается, чтобы им жить всем вместе, и что теперь нечего думать о разлуке, старуха сказала таким довольным тоном, какого он не слышал от нея с того дня, как было решено, что он женится: "Ты увидишь сынок, я притихну, как старая мышь: меня не будет ни видно, ни слышно. Я и с услугами своими не стану соваться, - буду себе делать черную работу, которую ей не захочется делать. Нот как все чудесно устроилось! И по суды не придется нам рознить: будет стоять себе на полках вся вместе, как стояла еще раньше, чем ты родился".

и не желает ничего лучшого, а когда они встречались в следующий раз, она казалась особенно оживленной. Очень может быть, что она просто переутомилась от домашних хлопот, потому что вскоре после святок мистрис Пойзер опять простудилась, схватила воспаление и должна была просидеть в своей комнате весь январь. Гетти пришлось вести все хозяйство, убирать весь нижний этаж, да еще исполнять половину работы за Молли, так как эта добродушная девица ходила за больной, и она с таким рвением отдавалась своим новым обязанностям, работала с таким несвойственным ей постоянством, что мистер Пойзер часто говорил Адаму: "Это она хочет вам показать, какая она будет хорошая хозяйка. Боюсь только, что девочка немножко пересаливает", прибавлял он: - "непременно надо ей дать отдохнуть, как только её тетка поправится и сойдет вниз".

Это желанное событие - появление мистрис Пойзер в нижнем этаже - воспоследовало в первой половине февраля, когда несколько выпавших теплых деньков растопили последнюю залежь снега на Бинтонских холмах. В один из этих дней, вскоре после того, как её тетка опять взяла бразды правления в свои руки, Гетти отправилась в Треддльстон закупить к свадьбе кое-что из хозяйственных вещей. Тетка и то уже бранила ее, что она не заботилась об этом раньше. "А все оттого, говорила она, - что эти вещи не на показ, а то ты бы давно их купила".

Было около десяти часов, когда Гетти вышла из дому. Легкий белый иней, покрывавший с утра все изгороди, исчез, как только солнце поднялось выше на безоблачном небе. В чувстве надежды, которое несут с собой ясные февральские дни, есть сила обаяния, какой вы не испытываете ни в какую другую пору года. Так радостно стоять под кроткими лучами солнца, смотреть через плетень на терпеливых лошадей, заворачивающих плуг у конца борозды, и думать, что впереди перед тобой еще целое прекрасное лето. Должно быт, и птицы чувствуют то-же самое; их голоса так чисто звенят в чистом воздухе! На кустах я деревьях нет еще листьев, но как весело за то зеленеют поля, и как хорошо их оттеняет красновато-коричневый цвет вспаханной земли и оголенных сучьев! Каким счастливым должен казаться мир путешественнику, проезжающему по холмам и долинам среди оживающей природы! Я часто думал об этом, путешествуя в чужой земле, где поля и леса так напоминали мне нашу Англию и Ломшир, где богатая почва возделывается с такою-же заботливостью, и леса спускаются мягкими склонами к зеленым лугам. Я думал об этом всякий раз, как один предмет, попадавшийся мне на дороге, напоминал мне, что я не в Ломшире: я говорю о распятии - об этом символе великих страданий - крестных страданий Христа. Распятие стояло то подле группы цветущих яблонь, то в открытом поле, все освещенное солнцем, то на повороте дороги, у опушки леса, над светлым, журчащим ручейком; и явись в наш мир путешественник, не имеющий понятия о человеческих страданиях на земле, наверно он подумал-бы, что этот образ страдания совсем не у места среди такой веселой природы. Ведь он не знал-бы, что за цветущими яблонями, или в золотых колосьях пшеницы, или под темным сводом леса, может скрываться страждущее, замирающее от боли человеческое сердце, - быть может, молоденькая, цветущая девушка, не знающая, где ей укрыть свой быстро надвигающийся позор, так-же мало смыслящая в житейских делах, как какая-нибудь глупая заблудившаяся овечка, которую ночь застигла на пустыне и которая бредет все дальше и дальше, сама не зная куда, - а между тем уже изведавшая самое горькое, что только есть в человеческой жизни.

Такия вещи скрываются иногда среди улыбающихся полей и в цветущих садах, и может быть, сквозь веселое журчание ручейка - если вы пойдете поближе вон к тому зеленому местечку за кустом, - ваше ухо различит отчаянные человеческия рыдания... Неудивительно, что в человеческой религии так много скорби. Неудивительно, что ей нужен страдающий Бог.

Гетти, в своем красном плаще и теплой шляпе, с корзинкой на руке, сворачивает к воротцам, что виднеются невдалеке от Треддльстонской дороги, - но не за тем, чтобы подольше насладиться сиянием солнца и с радостной надеждой думать о долгом теплом лете, которое ждет ее впереди. Едва ли она даже сознает, что солнце светит над ней; а надежда?!.. Вот уже несколько недель, как она ни на что не надеется; если-же надежда и посещает ее, так это надежда на такой исход, перед которым она сама содрогается и трепещет. - Ей нужно только отойти подальше от большой дороги, чтобы можно было идти потихоньку и не бояться, что кто-нибудь прочтет у нея на лице её мучительные мысли. А через эти воротца она выйдет на боковую тропинку, что тянется за густой, широкой изгородью. Её большие темные глаза блуждают но полям, ничего не видя: так могут глядеть глаза покинутой, безприютной девушки, никем не любимой, а не счастливой невесты хорошого, доброго человека. Но в них нет слез: она выплакала все свои слезы в ту злополучную ночь, над письмом. У следующих воротец тропинка разветвляется; теперь перед ней две дороги; одна вдоль изгороди. - эта скоро выведет ее опять на большую дорогу; другая - совсем в сторону, на перерез через поля: по ней она придет на Зеленую Пустошь - низкий сырой луг, где она не встретит ни души. Она выбирает вторую тропинку и прибавляет шагу, как-будто вдруг припомнив, что у нея есть цель впереди, к которой надо спешить... Вот и оеленая Пустошь. Широкий луг постепенно спускается вниз; она бросает тропинку и идет по этому склону. Подальше, в самой низине, виднеется как-будто группа деревьев; к ней-то она держит свой путь... Нет, это не деревья, а большая черная лужа, до того переполненная от зимних дождей, что нижния ветки ростущого подле куста бузины покрыты водой. Она садится на траву у самой воды, прислонившись спиной к стволу высокого дуба, склонившагося над черной поверхностью лужи. Много раз в течение последняго месяца думала она об этой луже по ночам, и вот наконец пришла взглянуть на нее. Обхватив руками колени, она нагнулась вперед и, не отрываясь, глядит в черную воду, как будто старается отгадать, хорошо-ли будет лежать там её молодому цветущему телу.

чтоб ее не нашли.

Когда ее впервые посетил её великий страх, спустя несколько недель после её помолвки с Адамом, она ждала, долго ждала, в слепой, неясной надежде, что что-нибудь случится... что-нибудь такое, что освободит ее от этого страха. Но дольше ждать было нельзя. Вся энергия её натуры сосредоточилась в одном усилии - скрыть... скрыть во чтобы то ни стало, и в непобедимом ужасе она отступала перед всяким шагом, который мог повлечь за собой разоблачение её позорной тайны. У нея мелькала мысль написать Артуру, но она всякий раз отталкивала ее: он ничего не мог сделать, что бы спасти ее от позора и презрения её родных и соседей - всех тех, кто опять составлял её маленький мир теперь, когда её воздушный замок рухнул. Воображение не рисовало ей больше счастья с Артуром, Нет, случится что-нибудь другое, - что-нибудь должно-же случиться, чтоб избавить ее от этого ужаса. В неопытной, ребячески-юной душе всегда живет слепая вера в случай: ребенку так-же трудно поверить, что его постигнет большое горе, как поверить, что он должен когда-нибудь умереть.

Но теперь суровая необходимость толкала ее на решительный шаг: день её свадьбы приближался, она не могла успокаивать себя долее слепою верой в случай. Надо бежать, надо спрятаться в такое место, где ни одни знакомые глаза не могли-бы увидеть ее... И тут только страх перед неведомым миром, в котором ей придется блуждать совершенно одной, заставил ее серьезно подумать о возможности уехать к Артуру, - и эта мысль немного успокоила ее. Она чувствовала себя такою безпомощной, до такой степени неспособной представить себе свое будущее, что возможность броситься к кому-нибудь за поддержкой являлась для нея облегчением, бывшим сильнее её гордости. И пока она сидела над холодной черной водой, содрогаясь от одного её вида, надежда, что Артур примет ее ласково, - будет заботиться о ней и думать за нее, - повеяла на нее убаюкивающим теплом, заставившим ее забыть об всем остальном. И она стала придумывать, как-бы ей вернее осуществить свой план побега.

она прочла это письмо своему дяде, он сказал: "Как-бы я хотел, чтобы Дина опять приехала к нам; она была-бы большой поддержкой для твоей тетки теперь, когда тебя не будет с нами. Как ты думаешь, девчурка, не съездить-ли тебе к ней, когда тетка понравится? Может быть, ты уговорила-бы ее приехать. Хоть она там и пишет, что ей нельзя бросить своих, а все-таки тебе, может быть, и удалось-бы ее убедить: ты могла-бы ей сказать, что она очень нужна тетке". Гетти совсем не улыбалась мысль ехать в Сноуфильд; к Дине ее тоже не тянуло, поэтому она ответила только: "Это так далеко, дядя". Но теперь она подумала, что эта поездка могла-бы послужить ей удобным предлогом уйти из дому. Когда она вернется домой, она скажет тетке, что ей хотелось бы, разнообразия ради, съездить в Сноуфильд на неделю или дней на десять. А там, добравшись до Стонитона, где ее никто не знает, она разспросит, какие дилижансы ходят в Виндзор: Артур в Виндзоре, и она поедет к нему.

Как только она остановилась на этом плане, она поднялась с травы, взяла свою корзинку и пошла по дороге в Треддльстон: ей все-таки нужно купить к свадьбе те вещи, за которыми она шла, хоть оне никогда ей не понадобятся. Теперь для нея самое главное - не возбудить подозрений; сохрани Боже, если догадаются, что она решила бежать. Мистрис Пойзер была очень приятно удивлена, услышав, что Гетти желает повидать Дину и уговорить ее приехать на свадьбу. Но уж если ей ехать, так ехать скорее, пока стоят такие хорошие дни. В тот-же день вечером пришел Адам и, узнав о предполагаемой поездке, сказал, что если Гетти может собраться завтра, так он выберет время проводить ее до Треддльстона и сам усадит ее в Стонитонский дилижанс.

-- Как жаль, что я не могу ехать с вами. Гетти, говорил Адам на другое утро, стоя у дверцы дилижанса. - Но вы ведь не очень долго пробудете, не больше недели?.. Как будет тянуться для меня это время!

Он с любовью смотрел на нее, и его сильная рука сжимала её руку. Его присутствие действовало на нее успокоительно: его покровительственная нежность наполняла ее чувством покоя и безопасности, - она давно уж к этому привыкла. Ах, если-б она могла вычеркнуть свое прошлое! Если-б она не знала другой любви, кроме своей тихой привязанности к Адаму... Слезы показались у нея на глазах. когда карета тронулась, и она взглянула на него в последний раз.

"Благослови ее Боже за то, что она любит меня!" думал Адам, возвращаясь к своей работе в обществе неизменного Джипа.

любящим человеком, который отдавал ей всю свою жизнь, и вынуждавшей ее, как какую-нибудь жалкую просительницу, обращаться за помощью к тому, для кого необходимость заботиться о ней будет несчастьем.

В три часа того-же дня Гетти сидела на империале дилижанса, который, как ей сказали, должен был доставить ее в Лейчестер. Это была только часть долгого, долгого пути до Виндзора, и она не могла отделаться от смутного страха, что этот безотрадный, утомительный путь приведет ее, может быть, только к началу новый страдании.

Но ведь Артур в Виндзоре... Наверно он не разсердится за то, что она приедет к нему. Если он и не любит ее теперь, как любил прежде, так все-таки он обещал, что всегда будет ей другом.