Адам Бид.
Книга пятая.
Глава XXXVIII. Розыски.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга пятая. Глава XXXVIII. Розыски. (старая орфография)

ГЛАВА XXXVIII.
РОЗЫСКИ.

Первые десять дней после отъезда Гетти прошли на Большой Ферме тихо и мирно, как всегда. Адам ходил ежедневно на свою работу и был тоже спокоен. Они все так и разсчитывали, что Гетти пробудет в отлучке не меньше недели, десяти дней, а может быть даже и немного подольше, если Дина решит ехать с ней, так как Дину могло что-нибудь задержать в Сноуфильде. Но когда прошло две недели, а Гетти не возвращалась, это начало всех удивлять: должно быть общество Дины оказалось для нея занимательнее, чем можно было предполагать. Адам-же, кроме того, не на шутку стосковался по ней и, наконец, решил, что если она не возвратится на другой день, в субботу, то в воскресенье утром он сям отправится за ней. Дилижансы но воскресеньям не ходили, но если он выйдет до света, да по дороге его еще, может быть, подвезут (на что всегда можно было разсчитывать), он будет в Сноуфильде к вечеру, а на другой день привезет Гетти - и Дину тоже, если она решила ехать. Гетти давно пора быть дома, и он готов потерять свой понедельник, лишь-бы она поскорей возвратилась.

На ферме, куда он ходил в субботу вечером, вполне одобрили его план. Мистрис Пойзер строго наказывала ему не возвращаться без Гетти: девочка и так уже слишком долго загостилась, принимая во внимание, что ее ждет дома целый ворох вещей, которые надо сшить к половине марта, а чтобы проветриться и отдохнуть, за глаза довольно недели. Что касается Дины, то мистрис Пойзер мало надеялась, чтоб та согласилась приехать, - разве что им удастся ее убедить, что в Гейслопе народ вдвое несчастнее, чем в Сноуфильде. "Впрочем", прибавила в заключение мистрис Пойзер, "вы можете, пожалуй, сказать ей, что тетка у нея только одна, да и та стала похожа на тень, от работы; да еще скажите, что к будущему Михайлову дню мы, может быть, очутимся еще дальше от нея, миль за двадцать отсюда, умрем там с горя среди чужих людей и оставим детей круглыми сиротами".

-- Нет, нет, наше дело не так еще плохо, подхватил мистер Пойзер, который, безспорно, меньше всего имел вид человека, способного умереть с горя; - наше дело не так еще плохо. Ты смотришь совсем молодцом и с каждым днем толстеешь... Но я, конечно, буду рад, если Дина приедет, потому-что она поможет тебе няньчить ребят: они удивительно как к ней привязались.

И так, в воскресенье на разсвете Адам пустился в путь. Сет проводил его мили за две от дома; мысль о Сноуфильде, надежда скоро увидеть Дину, волновала Сета, и он разсчитывал, что эта прогулка с братом, на свежем утреннем воздухе, в воскресный день, когда оба они были в своем праздничном платье, возвратит ему тихую ясность помыслов воскресного дня. Это было последнее утро февраля, с низко нависшим серым небом и с легкой изморозью на зеленой траве вдоль дороги и на черных кустах живых изгородей. До братьев доносилось журчанье надувшагося ручья, сбегавшого но холму, и слабое чириканье просыпавшихся птиц, ибо они шли в молчании, хоть радостное сознание взаимной близости и не покидало их.

-- Прощай, брат, сказал Адам, когда они остановились перед тем, как разстаться. Он положил руку на плечо Сету и с любовью смотрел на него. - Хотелось-бы мне чтобы мы с тобой прошли всю дорогу вместе, и чтоб ты был так-же счастлив, как я.

-- Я не жалуюсь, Адди, отвечал Сет весело; - я доволен своей судьбой. Каждому свое: у тебя будет семья, а я, вероятно, останусь старым холостяком и буду играть с твоими детьми.

Они разстались, и Сет пошел домой неторопливым шагом, напевая, мысленно, один из своих любимых гимнов.

Адам шел гораздо быстрее, и всякий, кому случилось-бы повстречать его в это утро на Окбурисисой дороге, порадовался-бы, глядя, как этот высокий, широкоплечий человек шагает вперед твердо и прямо, не хуже любого солдата, окидывая живыми, веселыми глазами темно-синия вершины холмов, по мере того, как оне выдвигаются перед ним. Мало выдавалось минут в жизни Адама, когда лицо его было-бы до такой степени свободно от всякого облачка заботы, как в это раннее утро, и - как это обыкновенно бывает с практическими умами, склонными к творчеству, - отсутствие заботы заставляло его тем живее подмечать все мелочи окружающого и наводило его на новые мысли относительно его излюбленных планов всевозможных работ. Его счастливая любовь, - сознание, что каждый шаг приближает его к Гетти, и что скоро она будет его женою, - действовало на его мысли так-же, как чистый, утренний воздух на его самочувствие: оно давало ему ощущение довольства, радости бытия, при которой движение становится наслаждением. Минутами в нем подымался прилив горячей любви к Гетти, прогонявший все образы, кроме её образа, и вместе с этой волной сильного чувства являлась благоговейная признательность за то, что ему дано столько счастья, что жизнь человеческая так хороша. Ибо у Адама была верующая душа, хоть он и не любил разговоров о религии; нежнейшия струны его сердца так близко соприкасались с его религиозным чувством, что когда заговаривало одно, непременно откликалось и другое. Но как только чувство находило таким образом исход, изливаясь в благодарственной молитве, деятельная мысль начинала работать с удвоенной силой. В это утро она работала над планами улучшения окрестных дорог, которые сильно в этом нуждались. Да, много пользы могут принести усилия одного человека, сельского хозяина, если он серьезно задастся целью провести хорошия дороги но своей земле, - думал Адам.

Он почти не заметил, как прошел первые десять миль до Окбурна, - хорошенького городка, с широким видом на голубые холмы. В Окбурне он остановился позавтракать. Дальше местность становилась все более и более пустынной: ни лесов, ни даже отдельных развесистых деревьев подле домов, ни живых изгородей; только низенькия стены из серого камня пересекают тощия пастбища, да унылые каменные дома, тоже серые, торчат там и сям на изрытой почве, где были прежде рудники, теперь упраздненные. "Голодная страна", думал Адам. "Уж я скорее переселился-бы на юг, где, говорят, земля плоская, как ладонь, чем жить в таком месте Впрочем, Дина, пожалуй, и права, предпочитая жить там, где она может делать больше добра; я думаю, этим голодным людям должно казаться, что она сошла к ним прямо с неба, как те ангелы в пустыне, которых Бог посылал утешать голодных". И когда, наконец, перед ним открылся Сноуфильд. он сказал себе, что этот город - "родной сын своей матери", хотя над ручейком, пробегавшим в долине, где стояла бумагопрядильня, ландшафт оживлялся зеленью, радовавшей глаз. Город раскинулся на крутом склоне холма, - весь каменный, угрюмый, открытый всем ветрам. Адам не пошел в город: он знал, что Дина там не живет, и Сет рассказали" ему, как ее найти, Она жила в маленьком, крытом соломой коттедже, за городом, недалеко от бумагопрядильни; домик был очень старый, и при нем небольшой огород под картофелем. Дина помещалась тут у одной пожилой четы методистов, и если бы случилось, что её и Гетти не окажется дома, Адам мог спросить, куда оне ушли и когда возвратятся. Может быть Дина ушла куда-нибудь на проповедь, и Гетти сидит дома одна. Адаму очень хотелось, чтоб это было так, и когда он узнал коттедж у дороги, как его описывал Сет, лицо его осветилось невольной улыбкой предвкушения близкой радости.

Ускоренным шагом прошел он узкую тропинку, которая вела к коттеджу, и постучался в дверь Ее отворила чистенькая старушка с трясущейся головой.

-- Дома Дина Моррис? спросил Адам.

-- А?... Нет, отвечала старушка, разглядывая высокого незнакомца с таким удивлением, что даже не сразу ответила на его вопрос. - Не угодно-ли войти? прибавила она. как будто спохватившись, и отступила от двери, пропуская его. - Да вы не брат-ли того молодого человека, что приезжал к нам недавно?

-- Да, брат, отвечал Адама", входя. - Тот был Сет Бид, а я - Адам. Он поручил мне передать его привет вам и вашему мужу.

-- Кланяйтесь ему от нас, - он очень милый, молодой человек. Вы на него похожи, только вы потемнее. Садитесь - вот сюда, на кресло. Мой муж еще не вернулся с митинга.

Адам сел, не желая торопить эту трясущуюся старуху своими вопросами, по с нетерпением поглядывая на узенькую витую лестницу в углу комнаты: она" думал, что может быть Гетти услыхала его голос и сойдет вниз.

-- Так вы пришли к Дине Моррис? продолжала старуха, стоя против него. - Разве вы не знали, что её нет дома?

-- Не знал, отвечал Адам, впрочем, - я так и думал, что могу её не застать, потому-что сегодня воскресенье. Ну, а другая молодая девушка, - дома она, или ушла с Диной?

-- Ушла с Диной? повторила она. - Да ведь Дина уехала в Лидс. Это большой город - верно вы слыхали, - и там много наших Божьих людей. В пятницу было две недели, как она уехала; ей прислали денег на дорогу. Хотите взглянуть на её комнату? - продолжала старуха, отворяя дверь и не заметив, как подействовали её слова на Адама.

Он встал, подошел к двери и окинул жадным взглядом маленькую комнатку, с узкой кроватью, портретом Уэсли на стене и немногими книгами, сложенными кучкой на толстом томе Библии. У него явилась было нелепая надежда, что Гетти может оказаться здесь. Увидев, что в комнате никого нет, он в первую минуту не мог говорить от волнения; его охватил смутный страх: что-нибудь случилось с нею в дороге. Но старуха была так неречиста и так туго соображала, что она могла его не понять, и может быть Гетти еще окажется в Сноуфильде.

-- Как жаль, что вы не знали об отъезде Дины, - сказала она. - Это вы нарочно шли, чтоб повидаться с ней?

-- Но Гетти... Гетти Соррель, - она где? перебил ее резко Адам.

-- Я не знаю никакой Гетти Соррель, отвечала старуха с удивлением - Кто это? Вы слышали о ней в Сноуфильде?

-- Разве к Дине Моррис никто не приезжал в пятницу, две недели тому назад? Не приезжала к ней молодая женщина - очень молоденькая и хорошенькая?

-- Нет, я не видала никакой молодой женщины.

-- Вполне-ли вы уверены? Припомните: - молодая девушка - восемнадцати лет, с темными глазами и темными курчавыми волосами, в красном плаще, с корзинкой. Вы не забыли-бы ее, еслиб видели.

-- В пятницу было две недели, говорите вы? - В этот самый день Дина уехала... Нет, никто не приезжал. Никто до сих пор не спрашивал Дину, - вы первый - потому-что у нас все знают, что она уехала... Господи, помилуй! Случилось что-нибудь?

Старуха увидела, наконец, испуганное, помертвелое лицо Адама, но, несмотря на свой испуг, он не растерялся; он только придумывал, куда ему броситься, чтобы разузнать о Гетти.

-- Да, отвечал он, - две недели тому назад, в пятницу, эта молодая девушка уехала из наших мест к Дине. Я теперь пришел за ней. Я боюсь, что с ней что-нибудь случилось, мне нельзя оставаться, - прощайте.

И он выбежал из коттеджа. Старуха проводила его до калитки и стояла, со своей трясущейся головой, следя грустным взглядом, как он почти бежал к городу. Он решил справиться о Гетти в гостиннице, где останавливался Окбуриский дилижанс.

-- Нет, там не видали никакой молодой женщины, похожей на Гетти. Не произошло-ли две недели тому назад какого-нибудь несчастного случая с дилижансом? - Нет. И в этот день он не может ехать в Окбурн: последний дилижанс уже отошел. - Ну, что-ж, он отправится пешком: он не может оставаться в этом нестерпимом бездействии... Но хозяин гостинницы принял участие в происшествии со всем интересом человека, который большую часть своего времени проводит, заложив руки в карманы и созерцая все одну и ту-же монотонную улицу. Видя тревогу Адама, он предложил доставить его в Окбурн в тот-же-вечер, в собственной тележке. Еще не было пяти часов: Адам мог успеть пообедать и к десяти вечера быть в Окбурне. Хозяин сказал, что он все равно собирался ехать завтра в Окбурн, и что ему даже удобнее выехать сегодня, потому-что тогда в его распоряжении останется целый день. Адам, после безуспешной попытки поесть, кончил тем, что положил в карман бутерброд, выпил глоток пива и объявил, что он готов. Когда они проезжали мимо домика Дины, ему пришло в голову, что не мешало-бы узнать у старухи Динин адрес в Лидсе, так как в случае какого несчастия у Пойзеров (он, впрочем, почти не допускал этой мысли) они, вероятно, пожелают выписать Дину. Но оказалось, что Дина не оставила своего адреса, и старуха, у которой память на имена была очень слаба, не могла даже припомнить имени "святой женщины" бывшей главным другом Дины в их общине в Лидсе.

Во время этого длинного, длинного путешествия в тележке, Адам успел перебрать в уме всевозможные догадки и все еще ломал голову, безпрестанно переходя от страха к надежде. В первую минуту потрясения, когда он узнал, что Гетти нет в Сноуфильде, мысль об Артуре пронизала его острой болью; но он сейчас же отогнал эту нестерпимую мысль и некоторое время не давал ей овладеть собой, пытаясь объяснить страшный факт другими причинами, не имевшими с нею ничего общого. Наверное произошла какая-нибудь несчастная случайность: Гетти могла ошибкой сесть в Окбурне не в тот дилижанс; может быть по дороге она захворала и не написала об этом родным, не желая их напугать. Но вскоре этот хрупкий оплот невероятных, смутных вероятностей, которым он старался себя оградить, был опрокинут неудержимым приступом, определенного страха: Гетти обманывала себя, согласившись выйти за него замуж и воображая, что она может его полюбить; она все время любила Артура, и вот теперь, в своем отчаянии, в ужасе перед приближавшейся свадьбой, она убежала, - к нему. Опять в душе Адама проснулись вся его ревность, все негодование, а вместе с этим явилось подозрение, что и Артур был не без греха в этом деле, - что он писал Гетти, сманил ее приехать к нему, потому-что не мог примириться с мыслью, что она достанется другому. Возможно, что он был даже главным виновником, - что он-то все и подстроил, - дал ей указания, как разыскать его в Ирландии (Адам знал, что Артур уехал в Ирландию три недели тому назад: не так давно ему сказали об этом в замке). Каждый грустный взгляд Гетти со дня их помолвки воскресал теперь перед ним со всею преувеличенностью тяжелых воспоминаний. Да, он был безумно самонадеян и тороплив. Очень возможно, что бедняжка долгое время сама хорошенько не знала, что она чувствует, - думала, что забудет Артура... Может быть на один миг ей даже показалось, что она может полюбить человека, предлагавшого ей свое покровительство и верную любовь... Нет, ее он ни в чем не винит, - она не хотела причинить ему таких жестоких страданий. Вся вина лежит на том, кто так себялюбиво играл её сердцем, кто, может быть, сознательно сманил ее бежать.

В Окбурне хозяин гостинницы "Королевский Дуб" припомнил, что слишком две недели тому назад совершенно такая молодая женщина, как описывал Адам, приехала с Тредльстонским дилижансом (да и трудно забыть такую красотку - таких не всякий день видишь). С Букстонским дилижанском, который проходит через Сноуфильд, она не уехала - это хозяин утверждал положительно, но вскоре после того он потерял ее из вида (когда водил поить лошадей) и больше уже не видал. Тогда Адам пошел в гостинницу, из которой выходил дилижанс в Стонитон. Стонитон, был во всяком случае, первым пунктом, куда могла направиться Гетти, какова-бы ни была цель её пути, так как едва-ли она решилась-бы путешествовать иначе, как по главным дорогам. В этой гостиннице ее тоже заметили; помнили даже, что она взяла наружное место и села рядом с кучером. - Можно-ли видеть этого кучера? - Нет, нельзя, потому что последние три или четыре дня, вместо него ездит другой; но, вероятно, его можно разыскать в Стонитоне: надо там справиться в гостиннице, где останавливался дилижанс. Но дилижанс в Стонитон выходил только на другой день в одиннадцать часов. И так, нашему бедному, убитому горем Адаму пришлось волей-неволей подавить свою тревогу и подождать до утра.

В Стонитоне новая задержка: старика кучера, с которым уехала Гетти, не оказалось в городе, и он должен был вернуться только к вечеру. Наконец, он приехал. Он тоже хорошо помнил Гетти, - припомнил даже шутку, с которою он к ней обратился, и которую теперь несколько раз повторил Адаму, ни разу не забыв при этом прибавить, что он так и подумал тогда, что "тут что-нибудь не спроста", так как "девочка" не засмеялась его шутке. Но в заключение он объявил (как и все остальные в гостиннице), что потерял ее из вида, как только она сошла с дилижанса. Часть следующого утра ушла на справки во всех гостинницах, откуда выходили дилижансы (на справки, оказавшияся безплодными, ибо, как вам уже известно, из Стонитона Гетти вышла пешком на разсвете), и затем на ходьбу по всем Стонитонским дорогам до первой заставы, в тщетной надежде встретить там человека, который, быть может, припомнит беглянку. Но нет: в Стонитоне след её положительно терялся. Теперь Адаму предстояла тяжелая задача вернуться домой и сообщить печальную весть на Большой Ферме. Что-же касается дальнейших его планов, то, среди сумятицы мыслей и чувств, обуревавших его во время этих безплодных розысков, он пришел покамест к двум определенным решениям. Он решил, во-первых, никому не говорить без крайней необходимости того, что ему было известно о поведении Артура относительно Гетти (ведь Гетти могла еще вернуться, и в этом случае разоблачение её тайны могло ей повредить или оскорбить ее), и, во-вторых, - возвратившись домой и устроив свои дела, немедленно ехать в Ирландию: если по дороге он не нападет на след Гетти, тогда он проедет прямо к Артуру и удостоверится, насколько тот ознакомлен с её планами. Несколько раз у него мелькала мысль посоветоваться с мистером Ирвайном, но в этом случае пришлось-бы рассказать ректору всю правду и, следовательно, выдать тайну отношений Артура и Гетти. Может показаться странным, каким образом у Адама, до такой степени поглощенного мыслью о Гетти, ни разу не промелькнуло догадки, что она могла поехать в Виндзор, не зная, что Артура там уже нет. Это объясняется, по всей вероятности, тем, что ему не приходило в голову, чтобы Гетти могла отправиться к Артуру незванная; он не мог себе представить причины, которая толкнула-бы ее на такой шаг после письма, полученного ею в августе. Он допускал только две вероятности: или Артур писал ей опять и просил ее приехать, или-же она убежала сама, испугавшись приближения своей свадьбы, - убежала, потому-что убедилась, что она не может любить его, Адама, и в то-же время боясь, что родные разсердятся, если она откажет ему.

насчет местопребывания Гетти и о своем намерении последовать за ней, ему необходимо было иметь по крайней мере право сказать им, что он проследил её путь так далеко, как только мог.

Во вторник, в первом часу ночи, Адам приехал в Треддльстон и, не желая безпокоить в такой поздний час мать и брата (не говоря уже о том, что ему неприятно было-бы отвечать на их разспросы), он не пошел домой, а бросился, не раздеваясь, на кровать в трактире "Опрокинутая телега" и от усталости заснул, как убитый. Но он проспал не больше четырех часов: еще не было пяти, и на дворе только начинало светать, когда он уже шел по дороге к дому. Он всегда носил в кармане ключ от своей мастерской, так-что мог теперь войти, никого не потревожив, а ему этого-то именно и хотелось: он знал, что если мать проснется, ему придется рассказать ей о случившемся, чего он всячески старался избежать; он думал прежде повидаться с Сетом и попросить его сказать ей все, когда будет нужно. Тихонько перешел он двор и тихонько повернул ключ в замке, но - как он и ожидал, - Джип, спавший в мастерской, громко залаял. Впрочем, умный пес сейчас-же замолчал, увидев, что хозяин грозит ему пальцем, и стал тереться об его ноги, за неимением другого способа выразить свою собачью радость.

Адам был слишком убит, чтоб обращать внимание на ласки Джипа. Он опустился на скамью и тупо глядел на доски, стружки и другие, окружавшие его, следы прерванной работы, спрашивая себя, будет-ли он когда-нибудь опять находить удовольствие в этой работе. Джип между тем, смутно понимая, что с хозяином его что-то неладно, положил свою косматую, серую голову к нему на колени и смотрел на него из под приподнятых бровей. До сих пор, с вечера воскресенья, все время Адама проходило в чужих местах, среди чужих людей; мелочи его повседневной жизни не напоминали ему о себе; но теперь, когда он опять сидел дома, при свете нового нарождающагося дня. окруженный знакомыми предметами, которые, казалось, навсегда утратили для него свою прелесть, действительность - суровая, неотвратимая действительность - предстала перед ним во всей своей безотрадной наготе и давила его новым гнетом. Прямо против него стоял неоконченный комод, который он делал для Гетти в свободные часы, мечтая о том времени, когда его дом будет её домом...

Сет не слыхал, когда вошел Адам, но его разбудил лай Джипа, и вскоре Адам услышал, что он зашевелился наверху, одеваясь. Первая мысль Сета была мысль о брате: сегодня Адам наверно вернется, - он ведь знает, что без него станет все дело, но во всяком случае приятно было думать, что праздник его вышел длиннее, чем он разсчитывал. Приедет-ли с ним Дина? Сет говорил себе, что это было-бы величайшим для него счастьем, хоть он и не имел ни малейшей надежды, что она когда-нибудь полюбит его настолько, чтоб выйти за него замуж; но ведь он постоянно говорил себе и то, что лучше быть другом и братом Дины, чем мужем любой из других женщин. Еслиб только он мог быть всегда подле нея, жить в одном с нею городе, - кажется, ничего больше он-бы и не желал.

Он сошел вниз, отворил дверь из кухни в мастерскую с тем, чтобы выпустить Джипа, и остановился на пороге, пораженный видом Адама. Адам по прежнему, не шевелясь, сидел на скамье, бледный, немытый, с ввалившимися мутными глазами, точно пьяница после запоя. Но Сет мгновенно сообразил, что означали эти признаки: брат его не был пьян, - над ним стряслась большая беда. Адам взглянул на него, но ничего не сказал. Сет подошел к нему: он и сам так дрожал, что язык не слушался его.

-- Господи, умилосердись над нами! - вымолвил он наконец тихим голосом, опускаясь на лавку рядом с братом. - Адди, что случилось?

Адам не мог говорить: сердце сильного человека, привыкшого не давать воли никаким проявлениям своего горя, переполнилось, как сердце ребенка, при первом слове сочувствия; он упал к брату на шею и зарыдал.

Сет был теперь готов к худшему, потому-что никогда, насколько он помнил, - даже в детстве, - Адам не плакал так страшно.

-- Адам, это смерть? Она умерла? - спросил он все тем-же тихим голосом, когда Адам перестал рыдать и поднял голову.

-- Нет, голубчик, она не умерла, но она ушла... ушла от нас совсем. Она не была в Сноуфильде. В пятницу, две недели тому назад, Дина уехала в Лидс, - в тот самый день, когда Гетти выехала из дому... Я не могу понять, куда она могла скрыться из Стонитона, потому-что до Стонитона я ее проследил.

Сет молчал, пораженный: он не мог придумать никакой причины, которая могла-бы заставить Гетти бежать.

-- Догадываешься-ли ты, что крайней мере, зачем она это сделала? - спросил он наконец.

-- Должно быть она не могла меня полюбить; должно быть мысль о нашей свадьбе угнетала ее... и чем дальше, тем больше, - отвечал Адам. Он твердо решил молчать о другой возможной причине.

-- Нет, не сейчас, отвечал Адам. Он поднялся со скамьи и откинул назад волосы, стараясь оправиться. - Теперь я не могу говорить с ней об этом, и потом... я сегодня-же опять уезжаю, - только побываю в деревне и на Большой Ферме. Я не могу тебе сказать, куда я еду, а ты скажешь потом матери, что я уехал по делу, про которое никто не должен ничего знать... Теперь я пойду помоюсь. - Он пошел было к двери, но, сделав несколько шагов, обернулся и, встретив тихий, грустный взгляд Сета, сказал: - Вот что, брат: мне придется забрать все деньги из жестяной копилки, но если что со мной случится, ты так и знай - все остальное твое и матери: я знаю, ты съумеешь позаботиться о ней.

Сет был бледен и дрожал: он понял, что тут кроется какая-то страшная тайна.

-- Брат, проговорил он слабым голосом (он никогда не называл Адама "братом", кроме самых торжественных случаев), - брат, я надеюсь, ты не сделаешь ничего такого, на что ты не мог бы испросить благословения Божия.

-- Нет, милый, не бойся, отвечал Адам. - Я сделаю только то, что я обязан сделать.

ему, как она всегда это предсказывала) - эта мысль возвратила ему до некоторой степени его обычную твердость и самообладание. Но дороге домой он почувствовал себя несовсем хорошо и потому остался ночевать в Треддльстоне - сказал он матери, когда она сошла вниз, и объяснил свою бледность и мутные глаза головной болью, которая будто-бы не совсем еще прошла.

Он решил, что прежде всего сходит в деревню, пробудет там с час в мастерской, скажет Бурджу, что ему необходимо на время уехать, и затем уже пойдет на Большую Ферму. Ему не хотелось придти туда к завтраку: в этот час вся семья собиралась на кухне - и дети, и слуги, - и все начнут ахать и охать, когда услышат, что он вернулся без Гетти. Итак, он дождался в мастерской Бурджа, чтобы пробило девять часов, и тогда пошел на ферму прямиком по полям. Подходя к усадьбе, он увидел, что на встречу ему идет мистер Пойзер, и почувствовал огромное облегчение, так как это избавляло его от неприятной необходимости входить в дом. Мистер Пойзер шел скорым шагом - веселый и бодрый, потому-что была весна и начало весенних работ; он шел взглянуть хозяйским оком, как куют его новую лошадь, и на ходу размахивал киркой, которую прихватил на всякий случай, как полезного товарища. Он очень удивился, увидев Адама, но не встревожился. Мартин Пойзер был не из тех людей, которые легко поддаются скверным предчувствиям.

-- Нет, не привез, отвечал Адам, поворачивая назад и давая этим понять мистеру Пойзеру, что он не желает входить.

-- Да, отвечал Адам с усилием, - случилась очень неприятная вещь: я не нашел Гетти в Сноуфильде.

На добродушной физиономии мистера Попзера выразились удивление и испуг.

-- Как не нашли! Что с ней случилось? спросил он. не представляя себе ничего другого, кроме несчастного случая в пути.

-- Я даже не знаю, случилось с ней что нибудь, или нет. Она и не ездила в 0ноуфильд; она проехала в Стонитон. До Стонитона я ее проследил, но куда она делась после того, как вышла там из дилижанса, - я не знаю: никто не мог мне этого сказать.

Да, я думаю, что это так, отвечал Адам. - Я думаю, что она не хотела выходить за меня замуж, - она ошиблась в своих чувствах.

С минуту Мартин молчал, глядя в землю и безсознательно выкапывая траву своей киркой. Обычная медленность его речи всегда удваивалась, когда предмет разговора был неприятен ему. Наконец он поднял голову, взглянул Адаму в лицо и сказал:

Если так, - она не стоила тебя, парень. Я чувствую и себя виноватым, потому-что она была моя племянница, и я всегда желал, чтоб ты женился на ней. Я ничем не могу утешить тебя, - тем хуже: я знаю, что для тебя это жестокий удар.

Адаму нечего было на это сказать, и мистер Пойзер, пройдя несколько шагов, продолжал:

качая головой; - я не думал, что она опять вернется к этой мысли, после того, как она дала тебе слово, и мы все приготовили к свадьбе.

Адам имел самые веския основания не оспаривать догадки мистера Пойзера; он даже и себя старался уверить, что она могла быть справедлива: ведь у него пока еще не было доказательств, что Гетти убежала к Артуру.

-- Во всяком случае лучше, что так вышло, раз она чувствовала, что не может меня полюбить, проговорил он так спокойно, как только мог. - Лучше убежать от свадьбы, чем каяться потом. Надеюсь, вы не будете к ней слишком суровы, если она возвратится, - а этого всегда можно ожидать: жить вдали от родных может оказаться слишком тяжело для нея.

-- Я не могу относиться к ней, как относился прежде, сказал Мартин решительным тоном. - Она дурно поступила с тобой и со всеми нами. Но я не отвернусь от нея: она еще ребенок, и это первая неприятность, какую она доставила мне... Трудно мне будет сказать об этом её тетке... Отчего Дина не приехала с тобой? - при ней все обошлось бы глаже; она бы съумела успокоить жену.

-- Дины нет в Сноуфильде; вот уже две недели, как она уехала в Лидс, и старуха, её хозяйка, не могла мне сказать её тамошняго адреса, а то я доставил-бы его вам.

-- Теперь я должен с вами проститься, мистер Пойзер; - у меня много дела сегодня.

-- Да, да, или к своей работе, голубчик; я сам скажу хозяйке, когда вернусь домой. А трудная это будет задача для меня!..

-- Вот о чем я вас попрошу, мистер Пойзер, сказал Адам: - еще недельку, две, не рассказывайте ничего никому из соседей. Я еще ничего не говорил моей матери, и - как знать, какой оборот примет дело?

я дал за возможность исправить то зло, которое мы тебе сделали.

людей было исполнено взаимного понимания.

Ничто теперь не задерживало Адама в Гейслопе. Он наказал Сету сходить в замок и оставить там записку для сквайра с уведомлением, что Адам Бид был принужден неожиданно уехать по делу. То же самое должен был Сет говорить и всем остальным, кто станет справляться о его брате. Что-же касается Пойзеров, то, узнав об его отъезде, они, конечно, догадаются, что он отправился разыскивать Гетти.

Разставшись с мистером Пойзером, Адам хотел было идти прямо в Треддльстон, никуда не заходя, но вдруг у него опять мелькнула мысль, неоднократно приходившая ему и раньше, мысль пойти к мистеру Ирвайну и откровенно рассказать ему все. Это был последний случай посоветоваться с ректором, и Адам боялся его упустить. Он уезжал в далекий путь, - за море, - и ни одна живая душа не знала, куда он едет. Что, если что-нибудь с ним случится? Или если ему понадобится помощь в чем-либо касающемся Гетти?.. На мистера Ирвайна можно положиться; правда, было очень неприятно разоблачать её тайну перед кем-бы то ни было, но это чувство должно стушеваться перед необходимостью для нея-же иметь защитника, который, в его, Адама, отсутствие, был-бы готов вступиться за нее в крайнем случае. Относительно Артура (еслибы даже за ним не оказалось новой вины) Адам не считал себя обязанным хранить молчание, коль скоро интересы Гетти заставляли его говорить.

"Да, необходимо это сделать", сказал себе Адам, когда на него нахлынули все эти мысли, копившияся понемногу в течение долгих часов его грустного странствования; "это будет хорошо. Я не могу дольше нести один это бремя".