Адам Бид.
Книга пятая.
Глава XLVI. Часы неизвестности.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга пятая. Глава XLVI. Часы неизвестности. (старая орфография)

ГЛАВА XLVI.
ЧАСЫ НЕИЗВЕСТНОСТИ.

В воскресенье утром, когда Стонитонские колокола звонили к обедне, Бартль Масси, куда-то ненадолго выходивший, вернулся на вышку Адама и сказал:

-- Адам, там кто-то тебя спрашивает.

Адам сидел спиною к двери; он вздрогнул и быстро обернулся; лицо его горело, в глазах был тревожный вопрос. Он еще более похудела, и осунулся с тех пор, как мы его видели, но сегодня он выбрился и умылся.

-- Что-нибудь новое? спросил он с тревогой.

-- Не волнуйся, мой мальчик, не волнуйся, сказал Бартль: - это не то, что ты думаешь; там пришла из тюрьмы молодая женщина-методистка. Она внизу; говорит, что хочет тебя видеть, потому-что имеет что-то тебе сообщить по поводу той... осужденной. Она не хотела войти без твоего разрешения; она думает, что, может быть, ты предпочтешь выйти к ней сам. Нельзя сказать, чтобы эти проповедницы всегда отличались такою деликатностью, про бормотал мистер Бартль себе под нос.

-- Попросите ее сюда, сказал Адам.

Он стоял лицом к двери, и когда Дина вошла и подняла на него свои кроткие, серые глаза, она сейчас-же заметила, как страшно изменился этот крепкий человек с того дня, когда она в последний раз видела его в его доме. Она взяла его за руку, и её чистый голос дрожал, когда она сказала ему:

-- Радуйтесь, Адам Бид: Господь не покинул ее.

-- Благослови вас Бог за то, что вы к ней пришли, ответил Адам. - Я еще вчера узнал от мистера Масси, что вы у нея.

Ни тот, ни другая не могли сказать ничего больше и молча стояли друг против друга. И даже Бартль Масси, который успел надеть свои очки, как будто прирос к месту и стоял, не сводя глаз с лица Дины. Однако, он опомнился первый; он подал ей стул и сказал: "садитесь, сударыня, садитесь", а сам отошел и сел на свое всегдашнее место на койке.

-- Благодарю вас, друг, я не сяду, отвечала Дина; - я очень спешу: она просила меня поскорей возвращаться. Я пришла, Адам Бид, чтобы просить вас придти к бедной грешнице проститься. Она хочет просить вас простить ей. и лучше будет, если вы пойдете сегодня, чем завтра, когда останется так мало времени.

Адам весь дрожал; он опустился на стул.

-- Этого не будет, не может быть, проговорил он;придет отсрочка... быть может, помилование. Мистер Ирвайн говорит, что не все еще потеряно; он мне сказал, чтобы я не терял надежды.

-- Какое-бы это было счастие! сказала Дина, и глаза её наполнились слезами. Ужасно думать, что душа её так скоро предстанет на Суд Божий... Но что бы ни случилось, добавила она, - вы наверно не откажетесь придти выслушать то. что лежит у нея на сердце, потому что хоть душа её еще блуждает во мраке и наполнена помыслами о земном, но сердце смягчилось: она во всем мне созналась и кается в своем грехе. Её гордость смирилась, - она жаждет света, ищет поддержки. Это наполняет мое сердце надеждой: мне кажется, что наши братья ошибаются, измеряя милосердие Божие степенью разумения грешника. Она хочет писать своим друзьям на Большой Ферме и просит, чтобы я передала им письмо, когда её не станет. А когда я сказала ей, что вы здесь, она отвечала: "Мне хотелось-бы с ним проститься и попросить ого. чтобы он меня простил". Вы придете, Адам? Может быть, пойдем вместе сейчас-же?

-- Не могу, сказал Адам. - Я не могу прощаться, пока есть еще надежда. Все сижу здесь и жду и прислушиваюсь, - ни о чем больше думать не могу... Она не может умереть этой позорной смертью, - я не могу с этим помириться.

-- Я приду, Дина... завтра утром... если до тех пор ничто не изменится. Если это должно случиться, я найду в себе силы придти. Скажите ей, что я прощаю ее; скажите, что я приду... перед концом.

-- Я не стану настаивать, верно так говорит вам голос вашего сердца, сказала Дина. - Прощайте, мне надо спешить. Просто удивительно, как она привязалась ко мне: ни на минуту не отпускает. Прежде она всегда была ко мне холодна, но теперь несчастие смягчило ее. Прощайте, Адам, да подкрепит вас Господь и да пошлет Он вам силы вынести самое худшее.

Дина протянула руку, которую Адам, молча, пожал.

Бартль Масси хотел было встать, чтобы помочь ей приподнять тяжелую дверную щеколду, но прежде, чем он успел подойти, она была уже у дверей и, кинув ему на ходу своим нежным голосом: "Прощайте, друг!" спустилась с лестницы легкими шагами.

-- Ну, сказал Бартль, снимая очки и положив их в карман, - уж если нельзя на свете без баб, которые баламутят людей, то справедливость требует, чтобы были между ними и такия, которые приносят нам утешение; и эта - такая, эта - такая. Жаль, что она методистка; впрочем, нет такой бабы, у которой не было-бы своего гвоздя в голове.

Адам в эту ночь совсем не ложился; волнение ожидания, возраставшее с каждым часом, который приближал его к роковой минуте, было слишком сильно, и не смотря на все упрашиванья Адама, не смотря на все его обещания вести себя смирно, школьный учитель тоже не спал.

-- Что мне значит, мой милый, какая-нибудь лишняя безсонная ночь? говорил Бартль. - Скоро уже я буду спать в земле сном непробудным. Позволь-же мне, пока еще можно, разделить с тобой твое горе.

Долго тянулась эта печальная ночь для Адама. Он, то шагал на коротком пространстве маленькой комнатки от стены до стены, то сидел, закрыв лицо руками. В комнате не слышно было ни звука, кроме тиканья часов на столе, да шороха перегорающого угля в камине, за которым тщательно присматривал школьный учитель. Минутами волнение Адама разрешалось бурною, безсвязною речью.

-- Еслиб я мог только что-нибудь сделать, чтобы спасти ее, я принял бы какие угодно мучения! Но знать все это и сидеть сложа руки, - это выше человеческих сил!.. Сидеть и думать, что было бы теперь, еслиб не он... О, Боже! ведь сегодня мы должны были венчаться!

-- Да, да, мой мальчик, проговорил нежно Бартль; - это большое горе, тяжелое горе. Но помни: когда ты думал жениться на ней, ты не знал, какая у нея натура. Ты не подозревал, что она может до такой степени ожесточиться в такое короткое время и сделать то, что она сделала.

-- Знаю, знаю, сказал Адам. - Я думал, что у нея любящее, нежное сердце, что она не способна солгать ни словом, ни делом. Мог-ли я думать иначе? Да еслибы не он. еслиб он не смутил ее своими ухаживаниями, еслибы я женился на ней и окружил ее любовью и заботами, она, может быть, никогда бы не сделала ничего дурного. Что за беда, еслиб даже мы жили с ней несовсем ладно? Все было-бы пустяки в сравнении с этим...

-- Никогда нельзя знать, парень, никогда нельзя знать, что может случиться. Горе твое теперь слишком живо; понадобится время, - много времени, - чтобы залечить твою рану. Но я всегда был хорошого мнения о тебе: я уверен, что ты все перетерпишь и станешь опять человеком. И мы не можем предвидеть, что выйдет из всего этого.

-- Что же еще из этого может выйти! воскликнул с гневом Адам. - Чтобы ни вышло, для нея это ничего не изменит; она должна умереть. Терпеть не могу этой манеры во всем находить утешение. Лучше-бы сделали люди, еслибы поняли наконец, что сделанное зло ничем не поправишь. Когда человек испортил жизнь своему ближнему, он не имеет права утешать себя мыслью, что из этого может выйти добро для других. Ничье благополучие не снимет позора с пси и не спасет ее от смерти.

-- Ну, успокойся, успокойся, мой мальчик, - проговорил Бартль кротким голосом, представлявшим странный контраст со свойственной ему авторитетной манерой и страстью к противоречию. - Очень может быть, что я говорю глупости; я - старик, и давным давно позабыл, как люди волнуются и страдают. Поучать терпению других всегда легко.

-- Простите меня, мистер Масси, сказал Адам с раскаянием в голосе; - я погорячился. Я не должен был с вами так говорить, - не сердитесь на меня!

-- Нет, нет, мой мальчик, я не сержусь.

-- Теперь пойдемте в тюрьму, мистер Масси, сказал Адам, когда стрелка часов подошла к шести. - Если есть что-нибудь новое, мы там узнаем.

На улицах уже было движение: народ шел все в одну сторону, к одной цели. Адам старался не думать о том, куда шли эти люди, то и дело обгонявшие его во время этого короткого перехода от его квартиры к тюрьме.

Он вздохнул с облегчением, когда тюремные ворота затворились за ним, и он не мог больше видеть этой жадной до зрелищ толпы.

Нет, в тюрьме не было ничего нового: ни отсрочки, ни помилования не пришло.

Адам по крайней мере полчаса пробыл на тюремном дворе, не решаясь послать сказать Дине, что он пришел. Вдруг он услышал чей-то голос, говоривший: "Телега тронется в половине восьмого".

Надежды не было: надо идти, - надо сказать ей последнее "прости" перед вечной разлукой.

Десять минут спустя Адам был у дверей камеры. Дина прислала ему сказать, что она не может выйти к нему, - она ни на минуту не может оставить Гетти; но Гетти готова его принять.

Когда он вошел, он не сразу увидел ее: волнение парализовало в нем все внешния чувства, и ему показалось, что в камере совершенно темно. Когда дверь за ним затворилась, он простоял с минуту, ошеломленный и весь дрожа.

Но мало по малу он стал привыкать к полутьме и разсмотрел темные глаза, опять глядевшие на него, но теперь без улыбки. Господи, как они были печальны! В последний раз он видел их в тот день, когда прощался с нею, с сердцем, полным любви, радости и надежды; тогда они улыбались ему сквозь слезы с милого, розового детского личика. Теперь лицо это было точно из мрамора; нежные губки судорожно подергивались - бледные, полуоткрытые; прелестные ямочки пропали, а глаза... Самое ужасное было то, что они были так похожи на глаза Гетти! Это были её

Она крепко прижималась к Дине, как будто в ней одной была вся сила и надежда, какие у нея еще оставались, а жалость и любовь, сиявшия на лице Дины, казались видимым залогом невидимого искупления и прощения.

Когда глаза их встретились, когда Адам и Гетти взглянули друг на друга, она тоже заметила в нем страшную перемену, и это еще усилило её страх. В первый раз Гетти видела человеческое лицо, на котором, как в зеркале, отразились её собственные страдания. Адам стоял перед ней воплощением ужасного прошлого и ужасного будущого. Взглянув на него, она стала дрожать еще сильнее.

-- Заговори с ним, Гетти, сказала ей Дина. - Разскажи ему все, что у тебя на сердце.

Гетти повиновалась, как ребенок.

Адам ответил с рыданием:

-- Я прощаю тебя, Гетти, - давно простил.

В первую минуту, когда он увидел ее, когда он встретил этот скорбный взгляд её глаз, он думал, что мозг его не выдержит, что он сойдет съума от муки; но звук её голоса, произносившого слова покаяния, затронул в его сердце струну, которая была не так сильно натянута: он почувствовал как-бы облегчение страдания, которое становилось невыносимым, и слезы брызнули из его глаз, - редкия слезы: он ни разу не плакал с тех пор, как разрыдался на груди Сета в самом начале своего горя.

Гетти сделала невольное движение к нему: ей возвращалась частица той любви, которою некогда она была окружена... Не выпуская руки Дины, она подошла к Адаму и робко сказала:

Адам взял протянутую ему исхудалую бледную ручку, и они дали друг другу торжественный поцелуй вечной разлуки.

-- Скажите ему, продолжала Гетти более твердым голосом, - потому что никто, кроме вас, ему не скажет, - скажите ему, что я пошла к нему, но не могла его найти, и что я возненавидела его и прокляла; но Дина говорит, что я должна ему простить... и я стараюсь... потому-что иначе и меня Господь не простит.

В эту минуту у дверей послышался шум; ключ повернулся в замке, и когда дверь отводилась, Адам, как в тумане, увидел входивших людей. Он был слишком взволнован, чтобы разсмотреть, кто были эти люди, - он даже не заметил между ними мистера Ирвайна. Он понял, что начинаются последния приготовления, и что ему нельзя оставаться. Вошедшие молча перед ним разступились, и он вернулся в свою печальную комнату, предоставив Бартлю Масси присутствовать при конце.