Адам Бид.
Книга шестая.
Глава XLIX. На большой ферме.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга шестая. Глава XLIX. На большой ферме. (старая орфография)

Книга шестая,

ГЛАВА XLIX.
НА БОЛЬШОЙ ФЕРМЕ.

Было после обеда первого осенняго дня 1801 года. Прошло более восемнадцати месяцев с того дня, когда Адам простился с Артуром в Эрмитаже. Солнце заливало ярким светом двор Большой Фермы, и бульдог неистово лаял и рвался на цепи, потому что наступил час, когда коров пригоняли с поля к полуденному подою. Неудивительно, что бедные терпеливые животные метались по двору, как угорелые, ибо к устрашающему лаю собаки примешивались и другие, более отдаленные звуки, которые, в представлении этих робких созданий со свойственною их женскому полу наклонностью к предвзятым мнениям, тоже имели некоторую связь с их движениями; эти звуки были: оглушительное щелканье бичей погонщиков телег, горланящие голоса, какими они понукали своих лошадей, и грохот телег, когда, выгрузив гору золотистых снопов, они съезжали порожнем с хлебного двора.

Мистрис Пойзер очень любила смотреть, как доят коров, и в этот час, когда погода была мягкая, она всегда выходила на крыльцо с вязаньем в руках и подолгу простаивала таким образом в спокойном созерцании, интерес которого только обострялся в ту минуту, когда приступали к процедуре связывания задних ног блудливой рыжей корове, что делалось в виде предупредительно карательной меры, так как эта негодная тварь уже перевернула однажды ногой полный подойник драгоценного молока.

Но сегодня мистрис Пойзер довольно равнодушно смотрела, как загоняли скот, уделяя этому зрелищу лишь часть своего внимания, ибо как раз в это время она была занята весьма оживленным спором с Диной, которая пришивала воротники к рубахам мистера Пойзера, и уже три раза с удивительным терпением отнеслась к тому обстоятельству, что Тотти оборвала ей нитку. Тотти сидела с ней рядом на своем высоком стульчике и поминутно дергала ее за руку, требуя, чтобы она взглянула на её "дочку", т.-е. на большую деревянную куклу, в очень длинном платье, но без ног, - чью лысую голову нежная маменька усердно целовала и прижимала к своей собственной пухленькой щечке. Девочка подросла на целых два года с тех пор, как вы познакомились с ней. Теперь из под её длинного фартучка выглядывает черное платьице; мистрис Пойзер тоже вся в черном, и это еще резче выставляет фамильное сходство между нею и Диной, но всех других отношениях в наружности наших друзей не произошло почти никакой перемены, точно так же, как и в общем виде уютной старой кухни, сверкающей попрежнему полированным дубом столов и светлым оловом посуды.

-- В жизнь свою не видывала такой упрямицы, как ты, Дина, - говорила мистрис Пойзер: - раз ты забрала себе что-нибудь в голову, тебя ничем не сдвинешь, точно пень с корнями. Ты можешь говорить, что хочешь, но я никогда не поверю, чтобы в этом состояла религия. Чему же нас учит нагорная проповедь, которую ты так любишь читать вслух нашим мальчикам, как не тому, чтобы мы делали для других то, что хотим, чтобы они делали для нас? Если-бы тебе предъявили какое-нибудь нелепое требование, в роде того, чтобы ты сняла и отдала последнюю рубаху, или подставила лицо для удара, я знаю, ты с радостью исполнила-бы его; ты упорствуешь только в тех случаях, когда в том, о чем тебя просят, есть какой-нибудь здравый смысл и польза для тебя.

-- Да, нет-же, тетя, милая, - с улыбкой отвечала Дина, не отрываясь от работы, - могу вас уверить, что ваше желание было-бы для меня достаточной причиной уступить во всем, в чем я не видела-бы вреда.

-- Вреда! Ты положительно выводишь меня из терпения. Хотела-бы я знать, какой и кому будет вред, если ты останешься у друзей, которые чувствуют себя только счастливее, когда ты с ними, и были-бы рады тебе даже в том случае, если-бы твоя работа не окупала с избытком твоего содержания, потому-что ешь ты, как воробей, а одеваешься, как нищая. И любопытно, кому на свете обязана ты помогать, кого поддерживать, если не свою плоть и кровь? А ведь я тебе родная тетка, единственная твоя родня на земле, и каждую зиму я стою одной ногой в гробу... И не жаль тебе этого ребенка? взгляни на нее, не жаль подумать, как она будет плакать, когда ты уедешь? Уж я не говорю о том, что не прошло и года со смерти деда, и что дядя будет без тебя, как без рук, потому что, кто же будет за ним ухаживать и набивать ему трубку? И это как раз в ту минуту, когда я уже совсем было могла сдать тебе на руки молочную, когда я положила столько трудов, чтобы научить тебя этому делу, когда в доме столько шитья, что придется, чего доброго, брать чужую девушку из Треддльстона, и все это только из за того, что тебе загорелось вернуться в эту трущобу, где одни голые камни, и куда не залетают даже вороны, потому что им нечем там поживиться.

-- Милая тетя Рахиль, - сказала Дина, взглянув в лицо своей тетке, - вы только по своей доброте говорите, что я вам полезна. Теперь я вам в сущности совсем не нужна: Нанси и Молли прекрасно справляются с хозяйством и вы, слава Богу, совершенно здоровы. Дядя тоже оправился от своего горя и повеселел, да и кругом у вас столько добрых друзей и соседей: почти каждый день кто-нибудь заходит с ним поболтать. Право, вы легко без меня обойдетесь, а в Сноуфильде мои братья и сестры в нужде, без всякой поддержки и помощи, которые вас здесь окружают. Я чувствую, что призвана вернуться туда, где прошли мое детство и юность; меня опять тянет к горам, где я впервые узнала великое счастье приносить слова утешения несчастным и грешникам.

-- Ты чувствуешь, еще-бы! - сказала мистрис Пойзер, бросая мельком взгляд на коров и сейчас-же переводя его на Дину. - У тебя всегда одна причина, когда ты хочешь что-нибудь сделать наперекор. Мало, что-ли, тебе здесь дела с твоими проповедями? Разве ты не ходишь каждое воскресенье, Бог тебя знает куда, проповедывать и молиться? Мало тебе в Треддльстоне твоих методистов, на которых ты можешь любоваться, сколько твоей душе угодно; если уж лица церковников слишком хороши, чтобы быть тебе по вкусу? Да и в нашем приходе разве мало людей, которые только тобою и держатся и которые опять продадут душу чорту, как только ты от них отвернешься? Взять хоть бы Бесси Крэнедж: я головой ручаюсь, что стоит тебе уехать, и не пройдет трех недель, как она опять нацепит на себя всяких финтифлюшек, потому что она так же мало способна идти без твоей поддержки новой дорогой, как собака стоять на задних лапах, когда на нее не смотрят. Впрочем, должно быть, души здешняго народа ценятся на том свете дешевле, иначе ты осталась бы с теткой, которая далеко не так безгрешна, чтобы не могла сделаться лучше.

Тут в голосе мистрис Пойзер почувствовалось нечто, чего она не желала обнаруживать перед своею слушательницей; поэтому она круто повернулась налево кругом, взглянула на часы и сказала: - однако пора и чай пить. Если Мартин еще не ушел со двора, он будет, я думаю, не прочь выпить чашечку. Пойди сюда, Тотти, пойди ко мне цыпочка, я надену тебе шляпку: сбегай на хлебный двора.; взгляни, там-ли отец, и скажи ему, чтоб шел нить чай; да смотри не забудь и про братьев.

Девочка пустилась в припрыжку, причем огромные поля её шляпы качались в такт её бегу, а мистрис Пойзер выдвинула дубовый сияющий стол и принялась разставлять на нем чашки.

-- Ты говоришь, что эти девчонки Нанси и Молли прекрасно справляются с своим делом, - продолжала она прерванный разговор. - Тебе хорошо говорить: Все оне на один лад: будь у них хоть золотые руки, на них ни на минуту нельзя положиться; за ними нужен глаз, да глаз, если хочешь, чтобы все было в порядке. А представь, если я опять заболею, как в позапрошлую зиму, кто за ними присмотрит без тебя? Уж я и не говорю о бедном ребенке, с ней-то уж наверно что-нибудь приключится! Или оне ее уронят в огонь, или обварят кипятком из котла, или вообще как-нибудь на всю жизнь окалечат, и все по твоей милости, Дина.

-- Тетя, - сказала Дина, - я обещаю вам вернуться зимой, если вы захвораете. Вы знаете, что я вас не брошу, если вы будете действительно нуждаться во мне. Но, право, мне необходимо, для собственного моего душевного покоя, разстаться с жизнью, исполненной довольства и роскоши, которую я теперь веду, по крайней мере, хоть на время. Никто не может знать лучше меня, что нужно для моей души, и какие соблазны всех опаснее для меня. Ваше желание, чтобы я осталась с вами, не есть для меня призыв к долгу, которому я отказываюсь повиноваться, потому что он идет в разрез с моими собственными желаниями, по искушение, с которым я должна бороться, если не хочу, чтобы любовь к земному застлала мою душу мраком и стала между мной и светом небесным.

-- Я решительно отказываюсь понять, что ты разумеешь, говоря о довольстве и роскоши, - сказала мистрис Пойзер, разрезывая хлеб и намазывая маслом ломти. - Ты здесь сыта - это правда; надеюсь, никто еще не говорил про меня и не скажет, чтобы у меня в доме кто-нибудь голодал; по как только у нас где-нибудь случайно завалялись, какие-нибудь объедки, черствая корка, на которую никто не польстится, можно заранее быть уверенным, что ты возьмешь именно ее... Смотрите пожалуйста! Ведь это Адам Бид тащит девочку! каким это ветром его занесло в такую рань?!..

Мистрис Пойзер, желая доставить себе удовольствие полюбоваться своей любимицей лишний раз, быстро направилась к двери, с глазами, любовно устремленными на ребенка, но с готовым выговором на губах.

-- Как тебе не стыдно, Тотти! Большая, пятилетняя девочка, и позволяет себя носить! Право, Адам, она сломает вам когда-нибудь спину: она ведь страшно тяжелая. Поставьте ее на землю. Фу, какой срам, Тотти!

-- Да, нет-же, мне не тяжело, уверяю вас, - сказал Адам; - я мог бы легко снести ее на руке, - не то что на плече.

Тотти, сохранявшая все это время невинно-равнодушный вид жирного беленького щенка, была спущена на порог, и мать, чтобы придать больше силы своему наставлению, принялась осыпать ее поцелуями.

-- Вы, кажется, удивлены, видя меня в этот час? - спросил Адам.

-- Нет, нет, - отвечал Адам, направляясь к Дине и протягивая ей руку.

Увидев его, она инстинктивно отложила работу и встала навстречу ему. Слабый румянец проступивший было у нея на щеках, успел сбежать, когда она подала ему руку и робко взглянула на него.

-- Меня прислали к вам, Дина, - сказал Адам, не выпуская её руки и, повидимому, совершенно этого не замечая. - Матери нездоровится, и она непременно хочет, чтобы вы пришли к ней ночевать, если можете. Я обещал ей что зайду к вам на обратном пути из деревни. Она совсем заработалась: я никак не могу ее убедить взять на подмогу девочку. Просто не знаю, как с ней и быть.

Адам замолчал и выпустил руку Дины, ожидая ответа; но прежде, чем Дина успела открыть рот, мистрис Пойзер сказала:

-- Вот видишь! Я тебе говорила, что и в нашем приходе найдется кому помогать, и что для этого не стоит забираться чуть не на край света. Вот хоть-бы мистрис Бид: ты знаешь, как она подалась в последнее время, - а она никого не подпустит близко к себе, кроме тебя. Я думаю, твои земляки в Сноуфильде легче обойдутся без тебя, чем она, - ведь они уже привыкли жить без тебя.

-- Я сейчас надену шляпку и буду готова идти, если только я вам не нужна, тетя, - сказала Дина, складывая работу.

-- Конечно, нужна: я хочу, чтобы ты выпила чашку чаю, дитя. Выпейте-ка и вы, Адам, если не очень торопитесь.

-- С удовольствием, если дадите. Я пойду с Диной, потому-что мне надо домой - свести счеты на партию запроданного леса.

-- Как! это ты, Адам? Как ты здесь очутился, мой мальчик? сказал мистер Пойзер, входя. Он был без куртки, весь красный и потный; следом за ним шли два черноглазые мальчугана, по прежнему похожие на него, как только могут походить два маленьких слона на большого. - Каким это чудом ты попал к нам так задолго до ужина?

-- Я пришел по поручению матери, - сказал Адам. - У нея что-то расходился её ревматизм, и она просит Дину придти побыть с ней...

-- Ну, что-ж, пожалуй, твоей матери мы ее и уступим, сказал мистер Пойзер, - но больше никому, кроме мужа.

-- Какого мужа? Ведь у Дины нет мужа, - заметил Марти, находившийся в том прозаическом, положительном периоде детства, который решительно отказывается понимать шутки.

-- Ты говоришь - не уступим, - сказала мистрис Пойзер, поставив на стол сдобный хлеб и присаживаясь разливать чай. - Придется, кажется, уступить, и даже не мужу, а собственному её сумасбродству... Томми, ты это что-же делаешь с куклой сестры? Верно, завидно стало, что она умница, - так хочется раздразнить? Ты останешься без сладкого хлеба, если будешь так себя вести.

Томми, с истинно-братской заботливостью, забавлялся тем, что заворачивал юбки Долли на её плешивую голову, выставляя её искалеченное тело на всеобщее посмеяние, - жестокость, уязвившая Тотти в самое сердце.

-- Как ты думаешь, что мне сейчас сказала Дина? - продолжала мистрис Пойзер, взглянув на мужа.

-- Ну, я плохой отгадчик, ты знаешь, - отвечал мистер Пойзер.

-- Она мне сказала, что едет опять в Сноуфильд работать на фабрике и голодать, как какая-нибудь бездомная нищая.

Мистер Пойзер но сразу нашел слова для выражения своего горестного изумления; он сидел и молчал, поглядывая то на жену, то на Дину, которая тем временем подсела к Тотти, чтобы защитить ее от братской шутливости Томми, и поила чаем детей. Еслибы мистер Пойзер склонен был делать общие выводы, он пришел бы к тому заключению, что в Дине была какая-то перемена, ибо прежде она не имела обыкновения краснеть. Но добродушный толстяк заметил только, что она покраснела, и подумал, что румянец ей очень к лицу. Это был нежный, едва заметный румянец, - не ярче цвета лепестков месячной розы. Может быть она покраснела оттого, что дядя смотрел на нее слишком пристально? как знать? Как-бы то ни было, в эту минуту Адам, сказал тоном спокойного удивления:

-- Да что вы? А я-то надеялся, что Дина навсегда останется с нами. Я думал, она уже отказалась от мысли возвращаться на прежнее место.

-- Вы думали? - понятно, - заметила мистрис Пойзер: - всякий, у кого есть хоть какой-нибудь смысл в голове, подумал бы то-же. Но, вероятно, надо быть методистом, чтобы предвидеть, как поступит методист в том или другом случае. Трудно угадать наперед, куда полетит летучая мышь.

-- Что мы тебе сделали, Дина, что ты хочешь нас бросить? сказал мистер Пойзер который все еще сидел над своей чашкой, не дотрогиваясь до чая. - Это почти то-же, что взять назад свое слово, потому что тетка твоя была уверена, что теперь ты навсегда остаешься у нас.

-- Вы ошибаетесь, дядя, ответила Дина, стараясь казаться спокойной; - я с самого приезда говорила ей, что останусь на время, пока буду нужна.

чувствует в ней недостатка.

-- Нет, нет, напрасно ты так говоришь, - заметил мистер Пойзер, который всегда был противником крайних взглядов. - Круто-бы всем нам пришлось без нея в прошлом году на Благовещенье; мы должны быть ей и за то благодарны, - останется она у нас, или нет. Только я никак не возьму в толк, что ее гонит из дома, где она живет без нужды и заботы, и толкает в пустынный, голый край, где акр земли не приносит и десяти шиллингов валового дохода.

-- Вот потому-то она и хочет туда ехать, т. е. насколько я могла ее понять, - сказала мистрис Пойзер. - Она находит, что здесь слишком хорошо жить, потому-что, слава Богу, все сыты и не очень несчастны. На будущей неделе едет, что ты ей ни говори, ничто не берет. Эти тихони всегда так: легче сплющить мешок с перьями, чем убедить такого человека. А я все-таки скажу: это не религия, а упрямство, - не правда-ли, Адам?

-- Адам заметил, что Дина так взволнована, как он никогда не видал, чтобы она волновалась, когда дело шло о ней лично, и, желая придти ей на помощь, сказал, глядя на нее ласковым взглядом:

-- Право, мне кажется, что-бы Дина ни сделала, я все найду прекрасным. Сколько-бы мы с вами ни раскидывали умом, она всегда лучше нас знает, как следует поступить. Конечно, я был-бы ей благодарен, если-бы она осталась, но раз она считает за лучшее ехать, я бы не стал ей мешать и огорчать ее, ставя в необходимость отказывать в просьбе близкому человеку. Нет, не того она заслужила от нас.

Как это часто случается, слова, сказанные с искренним желанием помочь, оказались последней каплей горечи, переполнившей чашу: кроткие, серые глаза Дины наполнились слезами так быстро, что она не успела их скрыть. Она поспешно встала и вышла, как будто за шляпкой.

-- Мама, отчего Дина плачет? спросила Тотти. - Ведь плачут только гадкия девочки.

-- Это ты виновата: слишком далеко хватила, сказал мистер Пойзер жене. - Мы не имеем права мешать ей действовать, как она хочет. Небось, сама-же первая напустилась-бы на меня, скажи я ей хоть слово в осуждение по какому-бы то ни было поводу.

-- Потому и напустилась-бы, что ты-бы, вероятно, сделал это без всякого повода. А у меня он есть, иначе я-бы и не говорила. Хорошо тебе разсуждать! Разве ты можешь любить ее так, как любит ее родная её тетка? Я так к ней привыкла! Я знаю, когда она уедет, мне будет так-же не по себе, как овце после стрижки. И подумать только, что она хочет бросить приход, где пользуется таким уважением.

если я согрешила, что так говорю про нее.

-- А что же ты не разскажешь Адаму, что тебе недавно сказал мистер Ирвайн? проговорил мистер Пойзер шутливо и продолжал, обращаясь к Адаму: - Жена как-то сказала ему, что единственный недостаток, в котором можно упрекнуть Дину, - это её страсть проповедовать, а мистер Ирвайн ей и говорит: "Вы не должны ей этого ставить в упрек, мистрис Пойзер, не забывайте, что у нея нет мужа, которому она могла-бы читать проповеди. Я убежден, что мистеру Пойзеру не один раз пришлось выслушать от вас хорошую проповедь". Ловко-таки отбрил, нечего сказать, - добавил мистер Пойзер, закатываясь добродушнейшим хохотом. Я это рассказал Бартлю Масси, и еслибы ты видел, как он смеялся!

-- Еще-бы! много-ли надо, чтобы разсмешить вашего брата мужчин, когда вы соберетесь всем миром сосать ваши трубки, да пялить глаза друг на друга, - заметила мистрис Пойзер. - Позволь только этому Бартлю Масси развязать язычек насчет женщин, так он еще и не того наговорит. Дай ему власть, так он, кажется, всех нас истолок-бы в одной ступе. Тотти, ступай наверх, к кузине Дине, - взгляни, что она делает, да смотри, покрепче ее поцелуй.

Это поручение было импровизировано специально для Тотти, как средство пресечь в самом зародыше опасные симптомы в виде легкого подергивания уголков её губ. Дело в том, что Томми, который не боялся больше остаться без сладкого хлеба, так как успел уже съесть свой кусок, старательно распяливал пальцами свои веки и ворочал глазами в сторону Тотти с таким явно преднамеренным видом, что она не могла не усмотреть в его действиях неприятно-личного элемента.

-- Кажется, у тебя полон рот дела, Адам? сказал мистер Пойзер. - Бурдж совсем плох; вряд ли он долго протянет с этой своей астмой.

-- Готов побиться об заклад, что новый дом, который Бурдж затеял строить на своей земле, предназначается для него с Мэри, - сказал мистер Пойзер. Скоро, я думаю, он ликвидирует свои дела и передаст тебе мастерскую с тем, чтобы ты выплачивал ему известную сумму в год. Вот увидишь, что не пройдет и года, как вы с матерью переселитесь в наше соседство.

-- Ну, что-ж, я-бы не прочь стать хозяином нашего дела. Не то, что-бы я особенно гнался за наживой: мы с братом и так хорошо заработываем, - даже откладывать можно, ведь, нас всего двое, да третья мать. Но я охотно взял-бы дело в свои руки; я бы попробовал тогда ввести кой-какие улучшения, о которых нечего и думать теперь.

-- А что ваш новый управляющий? Кажется, вы с ним хорошо ладите? спросил мистер Пойзер.

-- Да, он человек не глупый и знает толк в хозяйстве; теперь он занят дренажем. Вам следует сходить как-нибудь к Стониширской меже - посмотреть, что там сделано; вы найдете большие перемены. Но он ровно ничего не смыслит в постройках. Такая редкость встретить человека, у которого умещалось-бы в голове больше одной специальности; право, можно подумать, что люди, как лошади, ходят в наглазниках, которые позволяют им видеть только с одной стороны. Вот мистер Ирвайн, так тот понимает в постройке лучше любого архитектора, потому-что эти господа умеют только носы задирать, а сами в большинстве случаев не выведут тебе простой трубы так, чтобы она не мешала дверям. Я того мнения, что простой хороший плотник, у которого есть вкус, лучше всякого архитектора справится с обыкновенной постройкой. По крайней мере я лично в десять раз охотнее буду наблюдать за работой, когда я сам сделал план.

глаза, потому что, как только Адам замолчал, он поднялся со словами:

-- Однако, парень, мне надо с тобою проститься; пора за работу.

Адам тоже встал, потому что увидел входившую Дину в шляпке, с корзиночкой на руке и в сопровождении Тотти.

-- Вы, я вижу, готовы, Дина, сказал он; - так идемте, потому что, чем скорее я буду дома, тем лучше.

чтобы она его поцеловала.

Как видите, мистер и мистрис Пойзер не имели никакого понятия о правильном воспитании.

-- Смотри-же, Дина, возвращайся завтра, если ты не будешь нужна мистрис Бид, сказала мистрис Пойзер; - но, конечно, если она больна, ты можешь остаться подольше.

И так, распростившись со всеми, Адам и Дина вышли вместе со двора Большой Фермы.