Адам Бид.
Книга шестая.
Глава LI. Воскресное утро.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Адам Бид. Книга шестая. Глава LI. Воскресное утро. (старая орфография)

ГЛАВА LI.
ВОСКРЕСНОЕ УТРО.

Легкая простуда Лизбеты была не настолько серьезна, чтобы удержать у нея Дину на вторую ночь: скоро она должна была разстаться с Большой Фермой и хотела последние дни побыть с теткой. Таким образом, на второй день, вечером, двум друзьям пришлось проститься - "надолго!" сказала Дина, так как она сообщила Лизбете о своем решении.

-- Значит навсегда; больше я тебя не увижу, сказала на это Лизбета. - Надолго! Мне и жить-то осталось недолго! Когдя я заболею, тебя здесь не будет; я так и умру, не увидев тебя.

Такова была основная нота всех её жалоб, не прекращавшихся весь день: Адама не было дома, и она могла позволись себе эту маленькую вольность. Она в конец измучила бедную Дину, безпрестанно возвращаясь все к тому-же вопросу, - зачем ей уезжать, - и не хотела слышать никаких резонов, называя их капризом и упрямством. Но еще больше изводила она ее своими сетованиями на ту тему, что "отчего-бы ей не выйти замуж за одного из мальчиков и не сделаться её дочерью?"

-- Ты не хочешь быть женой Сета, говорила она; может быть, он не довольно умен для тебя; но я знаю, он был-бы тебе добрым мужем. И руки у него золотые: как ловко он управляется с хозяйством за меня, когда я больна! А библии и все эти церковные чтения он любит не меньше, чем ты. Но, может быть, тебе пришелся-бы больше по душе такой муж, который не был-бы так похож на тебя. Известное дело: бегущий ручей в дожде не нуждается. Адам, - вот кто был-бы тебе под пару. Уж я знаю, что так. И я думаю, он мог-бы тебя полюбить, если-бы ты только осталась. Но с ним надо время, - разом он не поддастся: его, как железный брус, не согнешь, покуда он сам не согнется, в какую сторону захочет. А уж какой-бы вышел из него муж! Умен, все его уважают, - завидный муж для всякой жены, будь она хоть принцесса. Да и он любил-бы жену, как редко кто любит. У меня, у его матери, и то становится светло на душе, когда он только ласково на меня взглянет.

Дина старалась ускользнуть от проницательных взглядов и разспросов Лизбеты, придумывая себе всевозможные занятия по хозяйству. Таким образом, за целый день она почти не присела, а вечером, как только Сет вернулся домой, она надела шляпу и собралась уходить. Ее очень взволновало прощанье; но еще больше была она растрогана, когда, выйдя в поле и обернувшись назад, увидела старуху, которая все еще стояла у дверей и смотрела ей вслед, - смотрела, вероятно, до тех пор, пока фигура Дины не обратилась для её старых, ослабевших глаз в едва заметную черную точку. "Да пребудет с ними Бог мира и любви!" прошептала Дина, обернувшись назад в последний раз перед поворотом дороги. "И да ниспошлет Он им радость, как в свое время ниспослал скорбь. Воздай им, Господи, за те годы, в которые они видели зло. Ты указуешь мне разстаться с ними: да будет воля Твоя!"

Лизбета наконец вернулась в дом и присела в мастерской рядом с Сетом, который был занят прилаживанием точеных частей рабочей шкатулки, принесенной им с собой из деревни, и предназначавшейся в подарок Дине перед отъездом.

-- В воскресенье утром ты еще увидишь ее прежде, чем она уедет, - были первые слова Лизбеты. - Если-бы ты был на что-нибудь годен, ты привел-бы ее с собой вечерком, чтобы я могла еще раз взглянуть на нее.

-- Нет, мама, ничего об этом и толковать: Дина и сама-бы пришла, если-бы считала это нужным. Она думает, что новое прощанье только хуже разстроит тебя.

-- Я знаю, нам и прощаться было-бы не зачем, если-бы Адам полюбил ее и женился на ней; но у нас все и всегда делается наперекор, - сказала Лизбета с неожиданным взрывом досады.

Сет покраснел, бросил работать и посмотрел на мать.

-- Послушай, мама, - она что-нибудь тебе говорила об этом? - спросил он тихим голосом.

-- Говорила! конечно, нет. Это только мужчины никогда ничего не видят; им все надо разжевать и в рот положить.

-- Но если так, то почему-же ты это думаешь, мама? С чего это пришло тебе в голову?

-- Дело вовсе не в том, с чего это пришло мне в голову. Я еще, слава Богу, не совсем поглупела и не могу не видеть, что делается у меня под носом. Я так-же верно знаю, что она его любит, как знаю, что воздух входить через эту открытую дверь. И он бы женился на ней, если-бы знал, что она его любит; но он никогда и не подумает догадаться, если его не надоумит какой-нибудь добрый человек.

Догадка матери насчет чувств Дины к Адаму не удивила Сета: та мысль, что Дина, может быть, любит Адама, не была для него новой мыслью; но последния слова матери встревожили его: он испугался, как-бы она не вздумала заговорить об этом с Адамом. В чувствах Дины Сет не был уверен; но думал, что он знает чувства Адама.

-- Нет, мама, нет, - сказал он решительно; нельзя говорить об этом с Адамом; ты должна выкинуть эту мысль. Ты не вправе вмешиваться в дела Дины, раз она ничего не говорила тебе о своих чувствах; да и Адаму это было-бы только неприятно. К Дине он очень привязан и очень ей благодарен, но у него и в помышлении нет жениться на ней, да, я думаю, и Дина навряд-ли бы за него вышла. Я думаю, она никогда не выйдет замуж.

-- Ну да. ты так думаешь потому, что она отказала тебе, - заметила с досадой Лизбета. Все равно за тебя она не выйдет: значит ты сделал-бы лучше, если-бы пожелал счастья брату.

Эти слова обидели Сета.

-- Мама, - сказал он с упреком, - не говори этого, не будь несправедлива ко мне. Я был-бы так же счастлив иметь ее сестрой, как ты - дочерью. Меньше всего в этом случае я думаю о себе, и мне будет очень больно, если ты еще когда-нибудь это скажешь

-- Ну хорошо, хорошо; только и ты меня не серди, - не говори, что этого нет, когда я знаю, что есть.

-- Но и ты. мама, будешь неправа относительно Дины, если скажешь Адаму то, что ты думаешь. Из этого не вый дет добра: Адаму будет только неприятно и неловко, если он не чувствует к ней того-же, что она к нему. А я вполне убежден, что ничего подобного он не чувствует

быть он и сам не знает, что она ему так нужна. Разве он знает, что я кладу соль ему в похлебку? А ведь, небось, сейчас заметит, если я подам без соли. Конечно, ему никогда не придет в голову жениться, если его не навести на эту мысль, и если-бы ты хоть сколько-нибудь любил свою мать, ты надоумил-бы его и не допустил-бы ее уехать, зная, что она успокоит меня на старости лет, пока я не лягу под белый куст, рядом с моим стариком.

-- Нет, мама, не думай, что я тебя не люблю; но я бы поступил против совести, если-бы взял на себя говорить о чувствах Дины. И кроме того мне кажется, что вообще заговаривать с Адамом о женитьбе значило-бы обидеть его; советую и тебе этого не делать. Не говорю уже о том, что ты могла ошибиться и насчет чувств самой Дины; судя по тому, что она сказала мне в прошлое воскресенье, я уверен, что она совсем не думает о замужестве.

-- Ах, Боже мой! И ты, как все, - лишь-бы спорить! Я знаю, будь это что-нибудь такое, чего-бы мне не хотелось, все было-бы сделано живой рукой.

Тут Лизбета поднялась со скамьи и вышла из мастерской, оставив Сета в большой тревоге насчет того, как-бы она и впрямь не смутила Адама, заговорив с ним о Дине. Впрочем, он скоро успокоился, вспомнив, что все последнее время с того дня, когда Адама постигло его горя, мать была очень осторожна и деликатна с ним во всем, что касалось его чувств, и что едва-ли она отважится заговорить с ним о таком щекотливом предмете. Да даже если бы это и случилось, он надеялся, что брат не обратит внимания на её слова.

Сет быт прав, разсчитывая, что страх перед сыном послужит некоторой уздой для языка Лизбеты. К тому-же в течение последующих трех дней промежутки времени, когда ей представился случай поговорить с Адамом, были так коротки, что она даже подвергалась особенно сильному искушению. Но в долгие часы одиночества мысли её так настойчиво возвращались к её заветной мечте - возможности брака Дины с Адамом, - что приобрели наконец ту степень напряженности, когда мысль уже нельзя обуздать, когда ей становится не под силу таиться, и она каждую минуту может прорваться наружу. И вот, в воскресенье утром, когда Сет ущел в Треддльстон, в часовню, удобный случай представился.

Воскресенье было для Лизбеты самым счастливым днем в неделе: так как служба в Гейслопской церкви начиналась только после полудня, то Адам целое утро был дома и проводил время за чтением, - занятие, которое Лизбета не считала особенно важным и потому осмеливалась прерывать. В этот день она всегда стряпала к обеду что-нибудь получше, - очень часто для себя и для Адама, потому-что Сет большею частью пропадал на весь день, - приятный запах говядины, жарившейся на светлом огоньке в чистенькой кухне, мирное тиканье часов, каким оно всегда бывает в воскресные дни, - её любимец Адам, сидящий в своем праздничном платье возле нея, за книгой, так что она каждую минуту могла подойти погладить его по голове и встретить в ответ ласковый взгляд и улыбку, при чем Джип всегда ревновал и всякий раз старался просунуть морду между нею и сыном, - все это составляло земной рай бедной Лизбеты.

По воскресеньям Адам чаще всего читал свою большую библию с картинками, и в это утро она лежала перед ним на сосновом столе, в кухне, где он сидел, несмотря на то, что там было очень жарко от печки: он знал, что матери приятно видеть его около себя, а воскресенье было единственным днем в неделе, когда он мог доставлять ей это удовольствие. Я думаю, вам тоже было-бы приятно взглянуть на Адама за его библией. По будням он никогда её не раскрывал, так что чтение библии было для него по истине праздничным чтением, заменявшим ему историческия и биографическия книги и произведения поэзии. Обыкновенно он сидел, заложив одну руку за борт жилета, между тем как другая была на-готове перевернуть листа, и интересно было наблюдать за сменой выражений на его лице в такия минуты. То вдруг губы у него начинали шевелиться, как будто он собирался заговорить (это случалось тогда, когда он читал чью-нибудь речь и представляя себе, что он сам мог-бы сказать ее, - предсмертную речь Самуила к народу, или что-нибудь в этом роде; то брови его приподымались слегка, а углы губ опускались с выражением скорбного сочувствия в таких трогательных местах, как, например, встреча Исаака с сыном. Когда он читал Новый Завет, лицо его принимало торжественное выражение; он одобрительно кивал головой, его свободная рука невольно поднималась и опять падала таким-же безсознательным движением. А иногда, когда он углублялся в апокрифическия книги, которые очень любил, резкия слова сына Сирахова вызывали довольную улыбку на его лицо, хотя по некоторым вопросам он позволял себе не соглашаться с апокрифическими писателями, ибо Адам, как и подобает доброму церковнику, был хорошо знаком со всеми тезисами своей веры.

Лизбета, в свои свободные минуты между стряпней, усаживалась против сына и не спускала с него глаз, пока наконец желание приласкать его и обратить на себя его внимание становилось так сильно, что она уже не могла утерпеть и подходила к нему. В это утро Адам читал Евангелие от Матфея, и мать уже несколько минут стояла подле него, нежно поглаживая его густые, в этот день особенно блестящие волосы и поглядывая на раскрытую страницу большой книги в безмолвном изумлении перед тайной испещрявших ее букв. Старуха позволила себе продлить свою ласку потому, что когда она подошла к сыну, он откинулся на спинку стула, с любовью посмотрел на нее и сказал: "Какой у тебя сегодня здоровый и счастливый вид, мама!.. Смотри, смотри! Джип ревнует: положительно он не выносит мысли, что я могу любить тебя больше, чем его". Лизбета промолчала, потому-что ей уж слишком многое хотелось сказать. Тем временем Адам дочитал страницу до конца и перевернул лист; на новой странице оказалась картинка - ангел, сидящий на большом камне у гроба Христа. Эта картинка была особенно памятна Лизбете, потому-что она вспомнила про нее, когда в первый раз увидела Дину, и едва успел Адам перевернуть страницу и слегка приподнять книгу, чтобы мать могла лучше разсмотреть ангела, как она вскрикнула: "это она - Дина, как живая!"

Адам улыбнулся и, вглядевшись внимательнее в лицо ангела, сказал:

-- Правда, есть сходство; только Дина, по-моему, лучше.

-- Так отчего-же, если ты находить ее такою хорошенькой. - отчего ты не любить ее?

Адам с удивлением взглянул на мать.

-- Почему-же ты думаешь, что я ее не люблю?

-- А к чему послужит, еслибы даже ты ее и любил, - сказала Лизбета, пугаясь собственной смелости, но чувствуя, что лед сломан, и поток должен прорваться, все равно, какой-бы он потом ни наделал беды, - к чему это послужит, когда она будет за тридцать миль от тебя? Если бы ты любил ее, как следует, ты не допустил-бы ее уехать от нас.

-- Какое-же я имею право мешать ей в том, что она считает для себя лучшим? - сказал Адам, поглядывая на книгу с таким видом, как будто он собирался читать.

Он предчувствовал, что сейчас начнутся бесконечные жалобы, которые не могут ни к чему привести. Тогда Лизбета опустилась на стул против него и сказала:

-- Но она не сочла-бы этого лучшим для себя, еслиб не твое упорство.

Лизбета еще не отваживалась идти дальше таких туманных намеков.

-- Мое упорство, мама? - переспросил Адам, взглянув на нее с новой тревогой. - Но что-же я сделал? Что ты хочешь сказать?

-- Только то, что ты ничего не видишь, ни о чем не думаешь, кроме своих счетов да книг, - отвечала Лизбета почти со слезами. - Уж не думаешь-ли ты всю жизнь так прожить? Ведь ты не из дерева. Что ты будешь делать, когда я умру, и некому будет о тебе позаботиться, некому даже сварить тебе похлебку на завтрак?

-- Послушай, мама, в чем дело? - сказал с нетерпением Адам, которому, наконец, надоело это причитанье.

Я ровно ничего не понимаю. Разве я еще не все делаю, что ты хочешь, и что в моей власти?

-- Конечно, не все. Ты мог-бы так устроить, чтобы облегчить мою старость, - чтобы у меня был человек, который присмотрел-бы за мной, когда я больна, который бы заботился обо мне.

-- Но кто-же виноват, мама, что у тебя нет помощницы в доме? Уж никак не я. Я тебе об этом тысячу раз говорил. Нас эта издержка не раззорила-бы, да и для всех было-бы покойнее со служанкой.

допущу, чтобы наемная служанка обряжала меня после смерти.

Адам промолчал и взялся за книгу. Это был самый резкий протест, какой он мог себе позволить по отношению к матери в такой день, как воскресенье. Но Лизбета зашла слишком далеко, чтобы остановиться, не договорив до конца и, помолчав с минуту, опять начала:

-- Ты-бы и сам легко мог догадаться, кого я хотела бы иметь подле себя. В нашем приходе, кажется, не так уж много людей, к которым-бы я засылала гонцов с просьбой меня навестить. Вспомни, сколько раз тебе приходилось ходить за ней самому.

-- Я знаю, мама, ты говоришь о Дине. Но напрасно ты забрала себе в голову то, что неисполнимо. Еслибы даже Дина захотела остаться в Гейслопе, она едва-ли соглаеилась-бы уйти от тетки, где на нее смотрят, как на родную дочь, и где, во всяком случае, ее удерживают гораздо более крепкия привязанности, чем её привязанность к нам. Конечно, еслибы она вышла за Сета, это было-бы большое счастье для нас, но не все в жизни складывается так, как нам хочется, и тебе придется примириться с мыслью обходиться без Дины.

-- Нет, я не могу с этим примириться, когда вижу, что она как будто нарочно создана для тебя, и ничто на свете не заставит меня отказаться от мысли, что Бог послал ее на землю именно для тебя. Что-ж такое, что она методистка? Может быть с замужеством эта её фантазия пройдет:

Адам откинулся на спинку стула и молча смотрел на мать. Теперь он понимал, куда она гнула с самого начала их разговора. Это было такое безразсудное, неосуществимое требование, каких до сих пор она еще не предъявляла; но высказанная ею новая мысль все-таки взволновала его. Во всяком случае, прежде всего надо было, пр возможности, скорее заставить ее забыть эту мысль.

-- Мама, - заговорил он серьезно, - ты говоришь не подумав. Пожалуйста никогда больше не повторяй мне подобных вещей. Что пользы толковать о том, чего никогда не может случиться! Дина не хочет выходить замуж; она твердо решила идти совершенно другою дорогой.

-- Еще-бы! - сказала с досадой Лизбета, - мудрено хотеть выдти замуж, когда тот, за кого-бы ты вышла, тебя не берет. Я и сама весь век осталась-бы в девках, если-бы твой отец не женился на мне; а Дина любит тебя нисколько не меньше, чем я когда-то любила моего бедного Тиаса.

Вся кровь бросилась в лицо Адаму, и несколько и нут он не вполне сознавал, где он: и мать, и кухня все исчезло из его глаз; он видел перед собой только лицо Дины, обращенное к нему. В нем как будто воскресла умершая радость. Но он скоро пробудился от этого волшебного сна (пробуждение было очень печальное). Безразсудно было-бы с его стороны верить матери: то, что она сказала, наверно не имело ни малейшого основания. И он высказал ей свои сомнения в очень резких словах быть может потому, что ему хотелось заставить ее привести доказательства, если они у нея были.

-- Зачем ты говоришь такия вещи, мама, не имея на то никаких оснований? Ведь ты не знаешь ничего такого, что давало-бы тебе право так говорить.

-- Не знаю? - Да. Но ведь это все равно, как с погодой: я не знаю ничего такого, что давало бы мне право сказать, переменится она или нет, но я с утра чувствую, когда она должна перемениться. Сета она не любит, ведь так? И не хочет идти за него? Но я вижу, что с тобой она совсем не та, что с Сетом. Сет-ли к ней подойдет, или Джип, она принимает это одинаково; но когда ты за завтраком сядешь с нею рядом или посмотришь на нее, она сейчас-же смутится - вся так и вспыхнет. Ты думаешь, мать так глупа, что ничего не знает; может быть оно и так, а все-таки я раньше тебя на свет родилась.

-- Но почему же ты думаешь, что смущение означает непременно любовь? - спросил Адам с волнением.

-- А что-же другое может оно означать? Не ненависть, я надеюсь. И отчего ей тебя не любить? Кого-же и любить, если не тебя? Где найдется человек красивее и умнее тебя? А что она методистка, так в этом нет беды: укроп похлебки не испортит.

Адам сидел, заложив руки в карманы, и смотрел в раскрытую книгу, лежавшую на столе, но ничего в ней не видел. Он дрожал, как искатель золота, который видит много признаков, сулящих ему близкое открытие золотоносной жилы, но в то же время видит и печальную возможность разочарования. Он не мог положиться на проницательность матери: она всегда видела то, что ей хотелось видеть. А между тем теперь, когда его натолкнули на эту мысль, ему вспомнилось многое, - тысячи незначительных мелочей, неуловимых, как рябь на воде, поднятая легким ветерком, но из которых каждая, как ему теперь казалось, подтверждала слова его матери.

Лизбета заметила, что он задет за живое, и продолжала:

-- Ты увидишь, как тебе будет недоставать её, когда она уедет. Ты любишь ее больше, чем думаешь. Твои глаза следят за ней повсюду, как глаза Джипа за тобой.

Адам не мог усидеть долее. Он встал, взял шляпу и вышел в поле.

Солнце сияло, - то раннее осеннее солнышко, которое - мы это чувствуем, - даже не глядя на пожелтевшия липы и орешник, светит уже не по летнему, то утреннее воскресное солнышко, которое приносит с собою более, чем осеннюю, тишину для рабочого человека и которое оставляет капли росы на тонких нитях паутины в тени живых изгородей.

Адам нуждался в его мирном влиянии; он был сам изумлен, с какою силою им овладела эта новая мысль о возможности любви к нему Дины. В душе его не оставалось других чувств, кроме страстного желания убедиться, что она любит его. Странно, что до этой минуты ему никогда не приходило в голову, что они могли-бы полюбить друг друга; за то теперь все его помыслы устремились к этой возможности. В нем не было ни колебаний, ни сомнений насчет того, чего он желал, как нет их у птицы, направляющей в темноте свой полет к источнику света.

Воскресное осеннее солнце его успокоило, не тем, что заранее примирило его с разочарованием на тот случай, если-бы оказалось, что мать его, что он сам ошибался насчет чувств Дины. Нет, оно его успокоило, влив в его душу надежду. Её любовь была так похожа на этот тихий солнечный свет, что она составляла для него как-бы одно целое, и он одинаково верил в то и другое. И потом, мысль о Дине была всегда так тесно связана для него с грустными воспоминаниями прежней любви, что любовь к ней не только не ослабляла их, но как будто освящала, делала еще дороже. Да, любовь его к ней выросла из прошлого: то была заря светлого утра, наставшого для него теперь.

Но как примет это Сет? Очень-ли он огорчится? Едвали: в последнее время он совсем успокоился, и в нем никогда не было себялюбивых чувств ни ревности, ни зависти; он никогда не ревновал мать за её предпочтение к брату, которого она любила больше, и не завидовал ему. Но подозревал-ли он что-нибудь похожее на то, о чем сейчас говорила мать? Адаму страшно хотелось это узнать, потому что он думал, что на наблюдательность Сета он может больше положиться. Да, необходимо поговорить с Сетом прежде, чем идти к Дине, и с этою мыслью он вернулся домой и спросил Лизбету:

-- Говорил тебе что-нибудь Сет, когда он вернется домой? Придет он к обеду?

-- Не знаешь-ли ты, в какую сторону он пошел?

-- Нет, но, кажется, он часто ходит через общий выгон, тебе лучше знать, чем мне, какой дорогой он ходит.

Адаму очень хотелось пойти на встречу Сету, но делать было нечего, приходилось ждать - бродить по полю по близости от дома, чтобы заметить его, как только он покажется. Раньше, чем через час, он навряд-ли вернется, потому что он приходил всегда к самому обеду, т.-е. к двенадцати часам, в те дни, когда обедал дома. Но Адам не мог заставить себя приняться за чтение и то ходил вдоль ручья, то стоял, облокотившись на изгородь и глядя перед собой и кругом внимательными, жадными глазами; казалось, он зорко присматривается ко всему окружающему, но он не видал ни ручья, ни из, ни полей, ни облаков на небе. Вновь и вновь заглядывал он в свою душу и изумлялся силе своего чувства, этой новой любви, заставлявшей так сладко замирать его сердце, радостно изумлялся, как изумляется человек, когда убедится, что он не утратил своей прежней сноровки в искусстве, которое было им почему-нибудь надолго заброшено. Отчего это поэты говорят так много прекрасных вещей о первой любви и так мало о второй? Разве их первые поэмы лучшее из того, что было ими написано? И не выше-ли стоят те их творения, которые явились плодом более зрелой мысли, более широкого опыта и привязанности, пустивших глубокие корни? Серебристый, как флейта, тоненький детский голосок имеет свою весеннюю прелесть; но от взрослого человека мы ждем музыки сильнее и богаче.

Наконец вдали показался Сет, и Адам быстро пошел ему на встречу. Сета это удивило, и он подумал, не случилось-ли чего-нибудь; но когда Адам подошел поближе, лицо его сказало ему, что во всяком случае ничего страшного не случилось.

-- Где ты был? - спросил Адам.

-- В общине, - отвечал Сет. - Сегодня Дина говорила проповедь перед небольшой кучкой слушателей, в доме у "Пороха", как его здесь зовут. Общинники никогда почти не ходят в церковь, но охотно слушают Дину. Сегодня она очень хорошо говорила; она взяла текст: "Я пришел не праведников призвать к покаянию, но грешников". Преинтересная, между прочим, вышла там сценка. Женщины приходят обыкновенно с детьми, и вот сегодня там был один здоровый, кудрявый мальчуган лет трех - четырех, которого я раньше никогда не видал. В начале, пока мы молились и пели, он страшно шумел; но как только все сели и Дина начала говорить, он замолчал, остановился, как вкопаный, и уставился на нее, разинув рот; потом вдруг как вырвется от матери, и прямо к Дине, и давай ее теребить за платье, точно собаченка, которая хочет обратить на себя внимание. Дина взяла его на руки и продолжала говорить, и все время, пока она говорила, он был как шелковый, не пикнул, так и заснул у нея на руках. Мать даже заплакала, глядя на них с Диной.

-- Как жаль, что ей самой не суждено быть матерью, - сказал Адам; - дети так ее любят. Как ты думаешь, Сет, она твердо решила не выходить замуж? Как ты думаешь, её решения ничто не может изменить?

-- Нет, этого я не думаю и никогда не скажу. Но если ты говоришь обо мне, то я давно*отказался от всякой надежды, что она когда-нибудь будет моею женой. Она меня любит, как брата, и с меня этого довольно.

-- Но как ты думаешь, может она полюбить кого-нибудь другого настолько, чтобы решиться выдти за него? спросил Адам нерешительно.

-- Вот видишь-ли, отвечал Сет после минутного колебания: - эта мысль часто приходила мне в голову в последнее время. Но я думаю, Дина не допустит себя увлечься земною любовью настолько, чтобы покинуть путь, предначертанный ей Богом. Если только она и в этом не будет видеть перста Божия, она едва-ли поддастся своему чувству. Мне кажется, ей всегда было слишком ясно её призвание - служить ближнему и не помышлять о земном счастьи для себя.

помешало-бы ей делать то-же, или почти то-же, что она делает и теперь. Ведь выходят-же замуж другия женщины её склада, т. е. не совсем такия, как она, но все равно - женщины-проповедницы, помогающия больным и несчастным; да хоть бы та-же мистрис Флетчер, о которой она так часто говорит.

Новый свет озарил Сета: он понял все. Он повернулся и, положа руку на плечо брату, спросил:

-- Послушай, ты говоришь о себе? Ты сам хотел-бы жениться на ней?

Адам нерешительно посмотрел в глаза Сету и сказал:

-- А ты-бы очень огорчился, еслибы оказалось, что она любит меня?

Несколько минут братья молча шли рядом. Наконец, Сет сказал:

-- Я никогда-бы не подумал, что ты захочешь жениться на ней.

-- Но согласится-ли она быть моею женой? Как ты думаешь, это она вообразила. Мне хотелось-бы знать, замечал-ли ты что-нибудь?

минуту прибавил: Но отчего бы тебе не спросить ее прямо? Она нисколько не оскорбилась моим предложением, а у тебя на это во всяком случае больше прав, чем было у меня. Одно только: ты не принадлежишь к общине. Но Дина не разделяет взгляда тех из братьев, которые ограничивают число избранных исключительно членами нашей общины. Она одинаково хорошо относится ко всякому, кто достоин войти в царствие Божие. Многие у нас в Треддльстоне даже недовольны за это на нее.

-- Не знаешь, где она проводит сегодняшний день? спросил Адам.

-- Она говорила, что весь день будет дома, потому что это её последнее воскресенье на Ферме. Она хотела почитать Библию детям.

"В таком случае я пойду к ней сейчас-же после обеда, потому что если я пойду в церковь, я всю службу буду думать о ней. Пусть уж пропоют антифон без меня" подумал Адам, но не сказал.