В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга I. Мисс Брук.
Глава II.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга I. Мисс Брук. Глава II. (старая орфография)

II.

-- Сэр Гемфри Дэви? сказал мистер Брук после супа с своею легкою, улыбающеюся манерой в ответ на замечание сэра Джема Читама о том, что он изучает теперь. "Земледельческую химию" Дэви. - Как-же, я хорошо знаю сэра Гемфри Дэви: я обедал с ним, много лет тому назад, у Картрайта; и Водсворт был тоже тут... поэт Водсворт, вы, мерно, знаете его произведения. И представьте, какая странность! Я был в Кембридже в одно время с Водсвортом и не встречал его там ни разу... а через двадцать лет после выхода из университета обедаю с ним вместе у Картрайта! Бывают странные случайности. Так вот, и Дэви был тут: тоже поэт. И так, выходит, что Водсворт был один поэт, а Дэви другой. Как хотите понимайте, а все верно выйдет!

Доротея чувствовала себя не совсем ловко, несравненно стеснительнее, чем обыкновенно. В самом начале обеда, когда гости еще не разговорились и в комнате было очень тихо, подобные атомы, выделявшиеся из мозгов её дядюшки, были уж слишком заметны своею уродливостию. Доротее хотелось знать, как примет такия пошлости человек, подобный м-ру Казобону? Его манеры и приемы казались, ей такими почтенными, а седые волосы и глубокия впадины глаз сообщали ему сходство с портретом Локка. М-р Казобон был худощав и бледен, как подобало ученому, - совершенная противоположность с цветущим англичанином рыжебакенбардного типа, воплощавшагося в сэре Джемсе Читаме.

-- Я читаю "Земледельческую химию", сказал этот милейший баронет, - потому, что хочу лично заняться обработкой земли при одной моей ферме... Я хочу попытаться, нельзя-ли достигнуть каких-нибудь результатов, показав на практике моим арендаторам образец хорошого сельского хозяйства. Одобряете вы мое намерение, мисс Брук?

-- Большое заблуждение Читам, вмешался м-р Брук, предупреждая Доротею, которая желала ответить на обращенный ж ней вопрос. - Неужели вы думаете, что может что-нибудь выйдти, если вы приметесь проводить электричество по своей земле и обращать хлева в гостиные! Не годится. Я сам пускался-было одно время в науку, но увидал: не годится. Наука ведет ко всяким неудобствам. Раз вы начали, вы уже не можете оставить чего-нибудь в стороне. Нет, нет! лучше присматривайте, чтобы ваши фермеры не продавали свою солому; дайте им черепичные сточные трубы; это будет дело. Но ваши фантазии об улучшении сельского хозяйства - одни пустяки, тоже, что очень дорогая дудка, которую вы сегодня купите, а завтра бросите; по мне на эти деньги лучше стаю собак завести.

-- Во всяком случае, сказала Доротея, - лучше тратить деньги на отыскивание средств к наибольшему извлечению пользы из земли для людей, которых она содержит, чем бросать их на содержание собак и лошадей единственно для того только, чтобы сломя голову скакать по этой земле. Не грех раззоряться на опыты, если этим достигается общая польза.

Она говорила с большею энергиею, чем можно было ожидать от молодой девушки, но сэр Джемс спрашивал её мнения и она высказала его, как всегда, искренно. Сэр Джемс имел привычку советоваться с нею, и она часто раздумывала, что ей легко будет побудить его на многия добрые дела, когда он сделается её зятем.

М-р Казобон заметно обратил внимание на Доротею во время её возражения; казалось, что он только-что заметил ее и стал наблюдать за нею.

-- Молодые девушки мало смыслят в политической экономии, не так-ли? сказал м-р Брук, улыбаясь м-ру Казобону. - Помню я, как мы все читали Адама Смита. Это ведь тоже книга, знаете. В то время я ухватился разом за все новые идеи... известно, хотелось постичь человеческое совершенство... Иные говорят, история совершает круговращение; эту идею можно и должно сильно поддерживать; я сам ее поддерживал. Дело в том, что человеческий разум может занести вас немножечко далеко... через край, в сущности. И меня разом порядочно занесло; но я понял, что все вздор. И вырвался; вырвался во-время. Не слишком только резко. Я всегда держался такой теории: нам нужна мысль; иначе, мы попятимся назад, в темные времена. Но, кстати, о книгах. Есть у меня "Война на полуострове", Соути. Я читаю ее по утрам. Вы знаете Соути?

-- Нет, отвечал м-р Казобон, который отчаялся уследить за стремительными скачками ума м-ра Брука и схватил только вопрос его о книге Соути. - У меня теперь нет времени следить за подобной литературой. Я утомил свое зрение разбором древней печати, работая преимущественно при свечах. Мне необходим теперь чтец для моих вечерних занятий, но я разборчив на голоса и не могу переносить дурного чтения. Это несчастие в некотором смысле: я слишком зарылся в старых книгах, живу слишком много с умершими. Душа моя подобна тени древняго мужа, которая скитается по миру и старается духовно возсоздать его таким, каким он был в его время; его ничто не останавливает: ни развалины, в которые обратились дорогие ему памятники былого величия, ни происшедшия перемены... Но мне крайне необходимо заботиться о моем зрении.

М-р Казобон сегодня в первый раз произнес такую длинную речь. Он говорил чрезвычайно отчетливо, как-бы делая публичное заявление, и размеренный, точный выговор его нараспев, с вторившими ему, по временам, покачиваниями головы, выдавался еще резче от контраста с шершавою аляповатостью речи доброго м-ра Брука. Доротея думала, про себя, что м-р Казобон был интереснейшим человеком из всех, кого ей приходилось видеть до сих пор, не исключая даже г. Дире, валденского патера, который на своих беседах читал девушкам историю валденцев. Возсоздать мир усопший и, конечно, с целию достижения высокой цели - истины, - это был в её главах подвиг, при котором отрадно было только присутствовать... хотя-бы в качестве простого слуги, которому поручено держать в руках лампу! Такая возвышенная мысль помогла Доротее легче перенести неприятность укора в незнании политической экономии, этой никогда, впрочем, невыяснимой для нея науки, которую, однакож, накидывали, как гасильник, на все её познания.

-- Но вы любите ездить верхом, мисс Брук, нашел возможным ввернуть свое слово сэр Джемс. - Я полагаю, поэтому, что вы согласитесь принять некоторое участие в охотничьих удовольствиях, которые у нас затеваются. Не позволите-ли вы мне прислать вам одну караковую лошадку на пробу! Она выезжена под дамское седло. Я видел в субботу, что вы галопировали по холму на коне, вовсе вас недостойном. Мой грум будет ежедневно приводить к вам Коридона; вы только назначьте, в котором часу.

-- Благодарю вас, вы очень любезны. Я думаю вовсе отказаться от верховой езды. Да, более не поеду, отвечала Доротея, вызванная на такую внезапную решимость маленькою досадою на то, что сэр Джемс отвлекал к себе её внимание, которое она желала всецело подарить м-ру Казобону.

-- О, вы слишком сурово относитесь в себе, сказал сэр Джемс с упреком, в котором слышалось глубокое участие. - Не правда-ли, ваша сестра переходит границы в самоотвержении? продолжал он, обращаясь к Целии, которая сидела у него по правую руку.

-- Кажется, что да, отвечала Целия нерешительно. Она боялась сказать что-нибудь такое, что может не понравиться её сестре, и покраснела очень миловидно под цвет своего ожерелья. - Она любит отказывать себе...

-- Если-бы это было так, Целия, то мои отказы выходили-бы просто потачкой моим склонностям, а не самоотречением, возразила Доротея. - Но можно и по хорошим побуждениям избирать для себя то, что не слишком приятно.

М-р Брук говорил в это время с м-ром Казобоном, но было очевидно, что м-р Казобон наблюдает за Доротеей; от нея не укрылись эти наблюдения.

-- Именно так, сказал сэр Джемс,. - Вы отказываете себе во многом, руководясь исключительно возвышенным, благородным побуждением.

она злилась на противного сэра Джемса. Зачем не занимался он с Целией и мешал Доротее слушать м-ра Казобона... впрочем, в том только случае, если-бы достопочтенный ученый муж стал сам говорить, а не продолжал-бы слушать болтовню м-ра Брука, который в слишком длинной и безсвязной речи доказывал ему, что реформация или имела смысл, или его не имела, что сам он, м-р Брук, истый протестант, но что католицизм - тоже факт; что-же касается отказа в какой-нибудь десятине земли для римской часовни, то ведь всем людям требуется узда религии и т. д.

-- Одно время я ревностно изучал богословие, заключил м-р Брук, как-бы в пояснение своей точки зрения на религиозные вопросы. - Знаком немного со всеми школами. Я знал Уильберфорса в его лучшее время. Вы знакомы с Уильберфорсом?

-- Нет, отвечал м-р Казобон.

-- Ну, Уильберфорс не был, может быть, вполне мыслителем, но если-бы и я вошел в парламент, как меня о том просили, я занял-бы место на скамье независимых, как это сделал Уильберфорс, и работал-бы по части филантропии.

М-р Казобон наклонил голову в знак согласия и заметил, что это поле обширное.

-- Да, сказал м-р Брук с легкою улыбкою, - у меня есть интересные документы. Я давно уже принялся собирать документы. Их надо привести в порядок, это правда... При каждом поражавшем меня вопросе, я писал к кому-нибудь и получал ответ. У меня куча документов. Окажите на милость, как вы сортируете свои документы?

-- Я раскладываю их по различным полкам и клеткам в моем висячем шкапу, отвечал м-р Казобон с усилием, - обозначая каждый отдел особой литерой.

-- О, такия полки никуда не годятся. Я пробовал их, но все перепутывается именно потому, что эти полки совсем неудобны. Никогда не упомнишь, где лежит известный документ, под литерою А или под литерой Z.

-- Отчего, дядя, не дадите вы мне разобрать ваши бумаги? сказала Доротея. - Я обозначила-бы различные отделы разныии литерами, а затем сделала-бы самое точное росписание, из которого-бы легко было узнавать, куда положен известный документ.

М-р Казобон улыбнулся с видом серьезного одобрения и сказал м-ру Бруку:

-- Видите, какой отличный секретарь находится у вас под рукой.

-- О, нет, нет, возразни м-р Брук, тряся головою. - Я не могу доверять своих документов молодым девушкам. Молодые девушки слишком ветрены.

Доротее стало обидно. М-р Казобон мог подумать, что у её дяди были особые поводы к выражению такого мнения о ней, между тем, она хорошо знала, что это замечание сорвалось с его языка так-же легко, как оторванное крылышко какого-нибудь насекомого срывается случайным ветерком с листа, к которому оно прицепилось. Она знала, что замечание дяди было отнесено к ней таким-же случайным ветерком.

Когда девушки остались вдвоем в гостиной, Целия заметила:

-- Как дурен этот м-р Казобон!

-- Целия! это одна из самых благороднейших физиономий, какие мне только случалось видеть. Он чрезвычайно похож на портрет Локка. Такие-же впалые глаза.

-- Неужели у Локка такия-же два белые родимые пятна с волосами?

-- Может быть... ответила Доротея, отходя немного в сторону.

-- У этого Казобона такое желтое лицо.

-- Еще лучше! Тебе нравятся, вероятно, люди с поросячьим цветом лица?

-- Додо! воскликнула Целия, смотря на нее с изумлением. - Я не слыхивала до сих пор от тебя подобных сравнений.

-- Я не делала их потому, что не представлялось к тому случая. Сравнение-же, мне кажется, не дурно: сопоставление отличное.

-- Больно видеть, Целия, что ты смотришь на человеческия существа, как-будто у них есть только одна наружность, точно они простые животные, которых отличают по цвету кожи или перьев; - что ты никогда не можешь прочесть на физиономии человека его великой души.

-- У м-ра Казобона великая душа? вскричала Целия: и у нея была своя доля наивной иронии.

-- Да, я полагаю так, отвечала Доротея решительным тоном. - Все, что я замечаю в нем, вполне соответствует его брошюре о библейской космологии.

-- Он так мало говорит, заметила Целия.

Целия подумала про себя: - Доротея совершенно презирает сэра Джемса Читама; я уверена, что она откажет ему. - И Целия решила, что ей будет весьма жаль, если Доротея так поступит. Целия никогда не заблуждалась на счет предмета исканий сэра Джемса. Иной раз ей приходило в голову, что Додо, может быть, не сделает счастливым мужа, который не будет разделять её образа мыслей, и заглушала в глубине своей души то сознание, что сестра её вообще слишком мистична для семейного спокойствия. Ей казалось, что душевные сомнения, подобно разсыпанным в доме иголкам, могут довести человека до того, что он станет бояться и ступить, и сесть, и даже есть.

Когда мисс Брук явилась к чайному столу, сэр Джемс уселся возле нея; он нисколько не оскорбился резким тоном её ответов ему. Да и в самом деле, как-же он мог оскорбиться? Он верил, что он нравится мисс Брук, и потому нужна была слишком резкая перемена в её обращении, чтоб он мог разубедиться в её чувствах к нему. Она нравилась ему; к тому же, он, кажется, слишком преувеличивал свою привязанность к ней. Был он человек добрейший и обладал даже редким достоинством: он понимал, что пусти он в ход хотя все свои способности, от них не загорится самый ничтожнейший ручеек во всем графстве. На основании этого соображения ему хотелось иметь жену, которой он мог-бы говорить: "А как нам поступить"? в том или другом случае; - жену, которая могла-бы выводить мужа из затруднения своими знаниями и умом. Что-же касалось крайняго мистицизма, который ставился укором мисс Брук, то сэр Джемс имел весьма смутные понятия о его сущности и полагал, что он исчезнет тотчас-же после сватьбы. Одним словом, сэр Джемс полагал, что отдал свою любовь такой женщине, какая была ему необходима и был готов переносить её господство, которое, в конце концов, муж все-же может стряхнуть с себя, если захочет. Сэр Джемс правда, не допускал мысли, что ему захочется когда-нибудь свергнуть господство такой хорошенькой девушки, которая к тому-же очаровывала его своим умом; однакож мог допустить и принять свои меры. И это не удивительно. Ум мужчины, - если таковой у него имеется, - всегда обладает преимуществом уже потому, что он мужской ум, и подобно тому, как ничтожнейший березняк родом выше самой раскидистой пальмы, мужской ум даже при самой неразвитости его, считается более основательного качества, чем ум женский. Сэр Джемс еще не предавался таким соображениям: в нем замечался недостаток инициативы, но, как известно, даже самая ковыляющая личность имеет могущественного пособника в традиции, легко заменяющей и ум, и способность в соображению.

-- Позвольте мне надеяться, что вы измените еще свое решение на счет лошади, мисс Брук, сказал её настойчивый вздыхатель. - Могу вас уверить, что верховая езда самое здоровое из всех упражнений.

-- Я знаю, холодно ответила Доротея. - Я полагаю, что для Целии это упражнение было-бы полезно... если-бы только она научилась ездить верхом.

-- Вы ошибаетесь; я мало училась и лошадь меня легко может сбросить.

-- Тем более причины вам учиться. Каждой женщине следует быть превосходной наездницей для того, чтобы иметь возможность сопутствовать мужу.

-- Видите, до какой степени мы расходимся, сэр Джемс. Я решила, что мне незачем быть превосходной наездницей, и поэтому я никогда не сделаюсь похожею на вашу образцовую женщину.

Доротея смотрела прямо вперед и говорила с холодною резвостью; теперь она походила более на красивого мальчика, чем на женщину.

-- Весьма возможно, что я считаю ее неприличною именно для себя.

-- Почему-же? произнес сэр Джемс с нежным упреком.

М-р Казобон подошел к столу с чашкою чая в руке и слушал.

-- Мы не должны с излишним любопытством допытываться причин, заметил он своим сдержанным тоном. - Мисс Брук знает, что оне умаляются, если становятся общим достоянием: аромат их мешается с более грубою атмосферой. Прозябающее зерно следует удалять от света!

даже осветить принципы жизни обширнейшим знанием; человек, ученость которого достигала самых высших пределов человеческого знания!

затруднения, к тому-же осязал-ли кто-нибудь, во всей её микроскопической тонкости, паутину до-брачных знакомств?

-- Конечно, отвечал сэр Джемс, - никто не может заставить мисс Брук высказывать причины, которые ей угодно держать про себя. И я уверен, что эти причины такого рода, что делают ей честь.

Он нисколько не ревновал Доротею за то участие, с которым она смотрела на м-ра Казобона: ему в голову не приходило, чтобы девушка, на которой он думал посвататься, могла смотреть на этого высохшого, почти пятидесятилетняго буквоеда, иначе как на довольно известного и почтенного теолога.

Поэтому, когда мисс Брук вступила в разговор с м-ром Казобоном о валденском духовенстве, сэр Джемс подсел к Целии и стал говорить с нею о её сестре, о жизни в городе, и разспрашивал ее, почему мисс Брук не любит Лондона. Находясь далеко от сестры, Целия беседовала совершенно свободно и сэр Джемс думал про себя, что младшая мисс Брук также любезна, как и хороша собою, хотя, конечно, не умнее и не сердечнее старшей сестры, как то многие утверждали. Он сознавал, что Доротея была совершеннее во всех отношениях своей сестры. Прежде, чем он остановился на своем выборе, он долго искал. Каждый холостяк делает так, и если утверждает противное, то наверное он лицемерит - он величайший ханжа между холостяками.