В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга I. Мисс Брук.
Глава III.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга I. Мисс Брук. Глава III. (старая орфография)

III.

Если-бы в голове м-ра Казобона твердо засела мысль, что мисс Брук может быть подходящей ему женой, то между ними образовалось-бы полное сочувствие, потому-что в мозгу у мисс Брук находились уже зачатки той-же самой мысли, а на следующий день вечером, зачатки эти превратились в почки и зацвели. Все это явилось результатом продолжительного разговора, который они вели между собой в то время, когда Целия, нелюбившая общества м-ра Казобона с его бледно-желтым лицом, покрытым веснушками, ускользнула в дом викария, для того чтобы поиграть там с плохо-обутыми, но веселыми детьми приходского священника.

Доротея, между тем, окунулась в пучину умственного резервуара м-ра Казобона и увидела там туманное отражение своих собственных качеств; она раскрыла перед своим собеседником плоды своей опытности и, в свою очередь, выслушала от него изложение плана его будущого великого творения, столь-же запутанного и таинственного, как лабиринт. Речь м-ра Казобона была поучительна, как повествование Мильтонова ангела; м-р Казобон поведал Доротее, с каким-то неземным веянием, что ему предназначено разъяснить людям, что все до сих пор существующия пифическия системы или ошибочные пифическия воззрения суть ни что иное, как искаженное предание первобытных веков (все это доказывалось учеными и прежде, но не с такой полнотой, не с такой точностью в выводах и не с такой правильностью постановки фактов, как у м-ра Казобона). "Нужно отыскать прежде всего, говорил он, исходную точку, стать на нее твердой ногой, и тогда обширное поле пифических толкований сделается совершенно открытым; оно осветится, так сказать, надлежащим светом". А так-как собирать колосья на этой необозримой ниве истины дело нелегкое и требующее долговременного труда, то из однех заметок м-ра Казобона образовался громадный ряд томов; но для увенчания творения необходимо выжать весь сок из многотомных, постоянно накопляющихся материалов, как из нового винограда и слить его в небольшое число книг, которые могли-бы уместиться на одной полке. Объясняя все это Доротее, м-р Казобон выражался почти тем-же слогом, какой он употреблял в разговорах с товарищами студентами, потому-что иначе говорить он не умел; правда, приводя какую-нибудь греческую или римскую цитату, он немедленно переводил ее по-английски и при том чрезвычайно тщательно, но это было его обычной привычкой, от которой он не отступал никогда. Ученый священник, живущий в провинции, во всех своих знакомых видит лордов, рыцарей и прочих благородных и достойных мужей, которым латынь известна только по слуху.

Доротея была поражена необъятностью замысла своего собеседника. Он готовил что-то, выходящее из ряда обыкновенной школьной литературы; перед ней стоял второй Боссюэт, творение которого должно было примирить науку с благочестием; - современный Августин, окруженный ореолом славы доктора и человека святой жизни.

Благочестивое направление проявлялось в нем повидимому также ясно, как и ученость. Когда Доротея, давно чувствовавшая потребность передать кому-нибудь свои сомнения на счет некоторых вопросов, с волнением изложила их ему, он выслушал ее с большим вниманием, во многом согласился с нею, сказав однако, что к этим вопросам нужно относиться без увлечения и крайне осмотрительно, в доказательство чего привел несколько исторических примеров, которые до тех пор были ей неизвестны.

"Да, наши мнения совершенно одинаковы, сказала сама себе Доротея, - с тою только разницей, что мысли его, обнимающия целый мир, также похожи на мои, как предмет похож на свое изображение в дешевом маленьком зеркальце. Его чувства, его опытность в сравнении с моими, - это необозримое море, поставленное рядом с крошечным ручейком".

Мисс Брук, как и все молодые девушки её лет, незадумавшись строила свои выводы на одних словах, не имея никакого понятия о действиях человека, произнесшого перед ней эти слова. Слово, само по себе, имеет определенные границы, но коментироват его можно до бесконечности. В девушках, с страстной пламенной натурой, слова могут пробуждать чувства удивления, надежды и веры, безпредельных как небо; горсть небольших сведений, в их глазах, принимает форму глубокого знания. Впрочем, оне не всегда ошибаются; самому Синбаду удавалось быть точным в своих описаниях, почему-же нам, бедным смертным, не набресть иногда случайно на истину; сбившись с настоящого пути, мы делаем скачки, описываем кривые линии и все-таки попадаем туда, куда следует. Положим, что мисс Брукк несколько поспешила своим заключением относительно м-ра Казобона, но тем не менее мы должны сознаться, что он не совсем был недостоин такого высокого мнения о нем.

Он просидел у них долее, чем думал, задержанный довольно настойчивым приглашением м-ра Брука взглянуть на его проекты о предохранении хозяйственных машин от ломки и стогов сена от горения. Хозяин увел м-ра Казобона в библиотеку, чтобы он мог собственными глазами видеть груды бумаг, откуда хозяин вытаскивал на удачу то одну, то другую, читая вслух отрывки, перескакивая с одного места на другое, не кончив периода и безпрестанно прерывая чтение словами: "Да, да, а вот теперь тут". Наконец проекты были отложены в сторону, и м-р Брук раскрыл журнал своих "Путешествий по континенту", написанный им в юношеские годы.

-- Посмотрите, говорил он, - вот описание Греции. Рамнус... развалины Рамнуса... это вам интересно, ведь вы теперь великий грекофил... Не знаю, сильны-ли вы в топографии... А я употребил очень много времени на составление моих путевых записок. Вот, например, Геликон... слушайте: "на следующее утро мы отправились на Парнас, двуглавый Парнас..." Вся эта часть посвящена Греции, продолжал он, подавая своему гостю книгу и щелкнув по ней пальцем.

насмешки; словом, он держал себя почтительно и прилично, помня, что такая неуместная выставка разнокалиберных сведений проистекает от местных обычаев, и что человек, производивший перед ним эту неестественную умственную скачку, был не только любезный хозяин, но и значительный землевладелец. Быть может, мысль, что м-р Брук дядя Доротеи, не мало помогла гостю вынести это временное испытание.

М-ра Казобона все более и более тянуло к разговору с молодой девушкой; он, не замечанию Целии, силой заставлял Доротею высказаться до тла, и, глядя на нее, тихая улыбка не редко освещала его бледное лицо, точно так, как осеннее туманное солнце освещает землю. На следующий день он долго ходил с мисс Брук по терассе, усыпанной песком; во время беседы с нею он как-то кстати заговорил о невыгодах одиночества, о необходимости иметь при себе оживленного товарища, какое-нибудь молодое существо, присутствие которого могло-бы придать жизнь и разнообразие сухому труду зрелого человека. Он высказал все эти мысли с такой точностью и последовательностью, как будто он был дипломатический посол, каждое слово которого должно иметь влияние на окончание дела. Вообще м-р Казобон не привык повторять или переделывать на другой лад то, что он раз уже сообщил или о себе лично или о своих взглядах на жизнь. Высказавшись откровенно о чем-нибудь, положим хоть 2 октября, он чрез какой-бы то ни было промежуток времени, уже не считал нужным повторять свои слова, а запоминал только число, когда происходил разговор; он имел такую громадную память, что без преувеличения мог назваться гигантским справочным энциклопедическим словарем; это качество казалось удивительным для всех его знакомых, потому-что у многих из них, как и у большинства людей, память - непромокаемая бумага, на которой остаются только чернильные следы старых писем. В настоящем случае признание м-ра Казобона не могла быть перетолковано неправильно, так-как Доротея внимала его словам с живейшим интересом и удерживала их в памяти с жаром, свойственным однем нетронутым молодым натурам, для которых каждый новый житейский опыт составляет эпоху.

Было три часа, на дворе стояла прекрасная осенняя погода, освежаемая легким ветром; м-р Казобон собрался ехать в свой Ловикский приход, в пяти милях от Тинтона; Доротея, накинув на плечи шаль и надев шляпку, побежала чрез цветник и парк с тем, чтобы погулять на опушке соседняго леса в полном уединении; за ней шел по пятам Монк, большая сен-бернарская собака, которая постоянно сопровождала молодых леди в их прогулках. В воображении молодой девушки возникало будущее, к которому она стремилась, дрожа, от волнения и надежды, и ей страстно захотелось наедине, в мечтах, провести несколько минут в этом фантастическом мире. Она быстро шла по дороге, свежий ветер дул ей прямо в лицо, вызывая яркий румянец на щеках; её соломенная шляпка (на которую современники наши взглянули-бы с любопытством, так она напоминала старую корзину) съехала до затылок. Вот легкий очерк её наружности: густые, каштановые волоса были гладко зачесаны назад и заплетены в одну косу, что придавало всей её голове какое-то строгое и вместе смелое выражение; это особенно бросалось в глаза в ту эпоху, когда мода требовала, чтобы женщины украшали себе голову целыми башнями, составленными из мелких кудрей и бантов, - прическа, с которой могло соперничать разве только великое негритянское племя Фиджи, с особенной заботливостью уродующее свою прическу. И только в манере убирать себе голову проявлялась теперь черта аскетизма мисс Брук. Её открытые блестящие глаза горели жизнью; во всех чертах её лица не было ничего аскетического, особенно в то мгновение, когда она глядела в даль, погруженная в свои мечты и освещенная торжественным вечерним солнцем, длинные лучи которого пронизывали насквозь высокия липы, тихо склонившияся друг к другу.

И юноши и старики (мы говорим о людях эпохи до реформы) невольно залюбовались-бы глазами и румяным лицом девушки, возбужденной мечтами своей первой любви: не даром тогдашние поэты так усердно воспевали Хлою и Тирсиса, олицетворяя в них нежных любовников. Мисс Пиппин и юный Пумкин, предмет её страсти, долго служили героями драм, над которыми наши дедушки и бабушки просиживали целые дни; эти герои являлись у всех авторов, только под другими именами и в других костюмах. Стоило только изобразить Пумкина с такой наружностью, к которой чрезвычайно шел-бы фрак с короткой тальей и с фалдами à l'alouette, чтобы читательницы заранее были убеждены, что он выставится образцом добродетели, человеком необыкновенного ума и, главное, до гробовой доски верным деве своего сердца. Но теперь едва-ли-бы нашелся кто нибудь в окрестностях Типтона, кто-бы сочувствовал экзальтированным мечтам девушки, составившей свое собственное понятие о замужестве. Под влиянием пламенного воображения, Доротея видела в браке только конечную цель жизни, совершенно забывая о наружной обстановке девушки-невесты. Она не заботилась ни о приданом, ни о фасоне сервизов, которые ей купят; мало того, она забывала даже о счастии и тихих радостях, которые ожидали ее, как будущую молодую мать.

Доротее только теперь пришло в голову, что м-р Казобон, кажется, желает иметь ее своей женой, и эта мысль наполняла её душу каким-то чувством благоговения и благодарности. "Какой он добрый! думала она, - это просто ангел, появившийся на пути моей жизни и протянувший мне руку". Давно уже томилась она под бременем неясного стремления сделать жизнь свою полезною, и это чувство застилало её ум густым туманом. Она мучилась, спрашивая себя: что я могу делать? что мне следует делать? Она едва начинала жить, а ужь натура её требовала деятельности, а тревожный ум не удовлетворялся тесной рамкой девичьяго образования. Будь она немного поглупее и потщеславнее, она сейчас-бы постаралась себя убедить, что молодая леди с состоянием и христианка по убеждению должна искать идеал своей жизни в делах милосердия к деревенским жителям, в покровительстве скромным лицам духовного звания, в чтении святых книг и, наконец, в заботах о своей душе, сидя за вышиваньем в изящном будуаре, и, наконец, вступить в брак с человеком, хотя-бы и не столь глубоко погруженным в дела высокого благочестия, но, тем не менее, способным усовершенствоваться под влиянием её просьб и увещаний. Но Доротею далеко нельзя было удовлетворить этим. Напряженное состояние её религиозного настроения, печать воздержания, которую оно наложило на всю её жизнь, были только признаками натуры пламенной, систематической и интеллектуально-последовательной: я имея такую-то натуру, она должна была выдерживать борьбу, отягощаемая бременем оков пустого воспитания; должна была держаться узкой рамки общественной жизни, которая представляла лабиринт ничтожных интересов; должна была скрываться за каменной стеной, имея перед глазами сеть тропинок, неизвестно куда ведущих. Выйдти-же решительно из такого положения, - это значило поразить всех своим увлечением и безразсудством. Всякую мысль, казавшуюся ей хорошей, она старалась уяснит себе полнейшим анализом её; она не хотела жить только в видимом подчинении правилам, никем несоблюдаеным. В эту-то минуту душевного голода зародилась её первая пламенная страсть; союз, привлекавший ее с такой силой, мог избавит ее разом от невежества, поработившого ее с детства, и дать ей свободу добровольно покориться руководителю, который поведет ее по великому пути жизни.

С ним исчезнет все пошлое в жизни; каждая безделица превратится в моих глазах в нечто великое. Выйдти за него замуж - ведь это все равно, что выйдти за Паскаля. Я увижу теперь истину в её настоящем свете, так как она являлась великим людям. А когда состареюсь, я буду иметь уже определенный круг занятий. Он научит меня жить возвышенной жизнью - даже здесь, в Англии. До этих пор и положительно не знала, как делать добро; мне все казалось, что и окружена людьми, говорящими на незнакомом мне языке; мне оставалось одно - строить для бедных людей: не подлежит сомнению, что это истинно доброе дело. Надеюсь, что современем мне удается обстроить, как можно лучше, всех бедных в Довике! На досуге я непременно начерчу несколько планов для будущих достроек.

Но вдруг Доротея замолчала; ей стало как-то совестно заранее распоряжаться тем, что еще не наверно принадлежало ей; к тому-же мысли её приняли другой оборот при виде всадника, скачущого на повороте дороги, в лес. Прекрасная караковая лошадь под всадником, за них грум и два красных сетера не оставляли никакого сомнения, что это был никто иной, как сэр Джемс Читам. Он издали увидал Доротею, соскочил с лошади и, бросив поводья груму, пошел навстречу к молодой девушке, неся что-то белое в своих руках; оба сетера прыгали вокруг него и неистово лаяли.

-- Какая приятная встреча, мисс Брук, сказал сэр Джемс, приподнимая свою шляпу и обнажая при этом волнистые белокурые волосы. - Эта неожиданность только ускорила удовольствие, которого я ждал с таким нетерпением.

Мисс Брук стало очень досадно, что так не кстати прервали её мечты. Хотя любовный баронет и мог считаться очень выгодным женихом для Целии, но он черезчур надоедал своим старанием понравиться старшей сестре. Как-бы вы ни дорожили будущим своим зятем, но он становится вам в тягость, как только вы заметите в нем постоянное желание угождать вам и готовность соглашаться с вами во всем, даже тогда, когда вы явно ему противоречите.

Между тем, сэру Джемсу и в голову не приходило, что он делает сильный промах, ухаживая за Доротеей, и что эта девушка, привыкшая к умственной деятельности, требует совсем другого рода внимания. В эту-же минуту он показался ей особенно навязчивым, а его мягкия руки с ямочками возбудили в ней даже отвращение. Кровь бросилась ей в лицо от негодования в то время, когда она отдавала ему гордый поклон.

С этими словами он показал на маленькое существо, спрятанное у него под рукой: это был щенок мальтийской породы, нечто в роде живой игрушки.

-- Мне больно смотреть на этих несчастных созданий, возразила Доротея довольно резко; - оне родятся только затем, чтобы вечно быть игрушками людей (Сейчас можно было заметить, что мнение это возникло у нея под влиянием неостывшого еще гнева).

-- О! почему-же! сказал сэр Джемс, идя вперед, рядом с нею.

Я радуюсь при мысли, что животные имеют своего рода особенную жизнь, что у них, как и у нас, есть свои заботы и свои радости, что иногда оне могут даже быть нашими товарищами, как Монк, например. А это не животные, а паразиты.

-- Очень рад, что вы их не любите, сказал добродушно сэр Джемс. - Я таких собаченок никогда не стал-бы держать для самого себя, но ведь, говорят, дамы смертные охотницы до мальтийских собак; Джон, возьмите щенка, заключил он, подавая его своему груму.

Стоило только мисс Брук решить, что щенок ни к чему не годен, и сэр Джемс уже поспешил отделаться от него, хотя черные глаза и черная мордочка собачки были очень выразительны. Доротея, впрочем, поспешила оговориться:

-- Прошу вас однако не думать, что Целия одного мнения со мной, сказала она. - Я наверное знаю, что она очень любит комнатных собачек. У нея когда-то был карлик терьер, которого она чрезвычайно холила. За то, для меня, он составлял истинное мучение: я постоянно боялась раздавить его при моей близорукости.

-- Как вы самостоятельны в своих мнениях, мисс Брук, и как верен всегда ваш взгляд, произнес сэр Джемс.

-- Знаете-ли, что я вам завидую, продолжал он, идя скорым шагом, рядом с молодой девушкой.

-- Я вас не совсем ясно понимаю, отвечала Доротея, - что вы хотите этим сказать?

-- Я говорю о твердости, с которой вы всегда выражаете какое-нибудь мнение. Я, например, составляю мнение о людях по тому - люблю их или не люблю. А когда приходится высказывать свое суждение о каких-нибудь других предметах, то и не редко становлюсь в тупик, особенно когда противная сторона представляет разумные опровержения.

-- То есть, опровержения, кажущияся вам разумными, отвечала Доротея, - потому-что мы не всегда ясно можем отличить здравый смысл от безсмыслицы.

-- Именно так! воскликнул сэр Джемс, - но все-таки вы обладаете особенной способностью ясно выражать свои суждения...

-- Напротив, я также не редко бываю в затруднении высказать решительно свое мнение, прервала его Доротея, - хотя это часто происходит от моего невежества. Я чувствую где истина, но осязать ее не могу.

-- Впрочем, многие-ли из нас способны даже чувствовать где истина! заметил сэр Джемс. - Да, кстати, Ловгуд, недалее как вчера, передал мне, будто вы знаете толк в деревенских постройках. По его мнению, это редкое достоинство в молодой леди. У вас, горят, чистое призвание к этому занятию. Ловгуд уверял меня также, будто вы очень желаете, чтобы м-р Брук выстроил несколько новых коттеджей у себя в имении, но он сильно сомневается, чтобы ваш дядюшка согласился на это. А я, напротив, только и мечтаю об этом, но конечно с условием, чтобы постройки делались у меня в имении. Нельзя-ли вам показать мне ваши планы: я-бы очень желал воспользоваться ими. Конечно для этого потребуется пропасть непроизводительных расходов; немудрено, что все землевладельцы так горячо возстают против новых построек; нашим арендаторам будет не по силам выплачивать ренту, которая равнялась-бы процентам на затраченный капитал, но за то, дело-то какое хорошее!

-- Еще-бы не хорошее! им стоит заняться! воскликнула с жаром Доротея, тотчас-же забывшая свою досаду на сэра Джемса. - Посмотрите, в каких ужасных домах живут рабочие: не прямая-ли обязанность людей достаточных и честных позаботиться, чгоб их бедные собратья имели просторные и здоровые помещения.

-- Конечно, покажу. Но боюсь, что вы в них найдете иного ошибок. Я пересмотрела всевозможные издания, с планами по части деревенских построек и выбрала все, что было лучшого. Ах! какое-бы это было счастье, если-б вы выстроили зты дома здесь, на этом самом месте, прибавила она, осматриваясь кругом.

Доротея чрезвычайно оживилась. Мысль о том, как сэр Джемс, её будущий зять, начнет строить образцовые коттеджи в своем имении; как, быть может, такие-же дома будут строиться в Ловике, а затем, другие землевладельцы последуют их примеру из подражания, - эта мысль радовала ее до нельзя. "Это будет что-то волшебное! восклицала она мысленно. - Точно дух добра поселится в приходе для облегчения жизни бедняков"!

Сэр Джемс действительно пересмотрел все планы Доротеи и взял с собой один, для того, чтобы посоветоваться с Ловгудом. Ему почему-то вообразилось, что он все более и более выигрывает в глазах мисс Брук. Мальтийского щенка он не поднес Целии, что чрезвычайно удивило Доротею и она мысленно осудила себя в том, что через-чур напугала сэра Джемса. "Впрочем, думала она, все-таки лучше, что щенка нет у нас, а то пожалуй я раздавила-бы его".

Целия присутствовала во время разсматриванья планов и самодовольный вид сэра Джемса бросился ей в глаза. "Он воображает верно, что Додо обращает на него внимание, сказала она себе, - а ей только нужно, чтобы её планы пошли в ход. Впрочем, я еще не знаю наверное, может быть она и не откажется выйдти за него замуж, особенно если он даст ей полную волю осуществить все её планы. А как сэру Джемсу будет жутко тогда! Терпеть не могу всех этих фантазий".

с её стороны против истинного добра. Но в удобные минуты, отрицательная мудрость Целии все-таки благодетельно влияла на Доротею и младшей сестре приходилось не раз вырывать старшую из за облачного мира, напоминая ей, что она обращает на себя всеобщее внимание и что люди не слушают ее, а только таращат на нее глаза. Целия была натура не очень подвижная; она спокойно ждала своей очереди, чтобы высказаться и выражалась всегда ровно, гладко, хотя не совсем связно. Слушая разговор людей энергических и восторженных, она более следила за выражением их лиц и за их жестами, чем за словами. Она никогда не могла понять, как это благовоспитанные люди соглашаются петь, когда для этого упражнения нужно так смешно разевать рот и топорщить губы.

Через несколько дней м-р Казобон снова явился с утренним визитом в дом м-ра Брука; затем его пригласили на следующую неделю обедать и ночевать, словом, почти на целый день. Доротее, таким образом, пришлось иметь с ним сряду три разговора, давшие ей возможность убедиться, что она не ошиблась в первом своем впечатлении насчет его. Он был именно тем, чем она его воображала: каждое его слово равнялось слитку золота, каждая мысль могла служить надписью к дверям музея, внутри которого хранились древния сокровища; вера в его умственное богатство все сильнее и сильнее действовала на увеличение привязанности Доротеи к нему, особенно, когда она убедилась, что он ездит к ним собственно для нея. Такой образец совершенства удостоивал своим вниманием молодую девушку, он брал на себя труд беседовать с нею; он не говорил ей пустых комплиментов, а вызывал ее на обмен мыслей и нередко поучал ее, исправляя её суждения. Какое наслаждение иметь такого собеседника! Для м-ра Казобона все тривиальное было непонятно; он не умел поддерживать болтовни тупоумных мужчин, напоминающей черствый, сладкий пирог, который пахнет затхлостью. Он говорил только о том, что его лично интересовало, вообще-же он больше молчал или снисходительно вежливо кивал головою. В глазах Доротеи он был очаровательно естествен, ей казалось, что он из религиозного принципа воздерживается от искуственности, заражающей душу притворством. Она взирала с одинаким благоговением на превосходство религиозного направления м-ра Казобона, на его умственное развитие и ученость. Говоря с нею, он вполне одобрял некоторые её благочестивые мысли, подкрепляя свое одобрение приличным текстом; он сознавался, что в молодости ему самому приходилось бороться с сомнениями. Словом, Доротея все более и более убеждалась, что она в нем, как в муже, найдет человека одного направления с собой, что он будет ее любить и руководить ею. Одной, только одной любимой мечте её грозила опасность не осуществиться!

дать заметить Доротее, что она затеяла дело безполезное. Проводив гостя, молодая девушка начала с волнением думать о его необъяснимом равнодушии к такому важному вопросу. "У нас климат непостоянный, разсуждала она сама с собой, - требования жизни совсем другия; тогда нравы были грубые и притом деспоты-язычники угнетали народ. Не представить-ли мне все эти аргументы м-ру Казобону, когда он опять приедет к нам?" - Но, поразмыслив хорошенько, она решила, что с её стороны было очень самонадеянно требовать от него, чтобы он обращал внимание на такое дело. - "Вероятно, он не осудит меня, если я займусь постройкой в свободное время, говорила она, - как другия женщины занимаются шитьем платьев или вышиваньем - по крайней мере, он не запретит..." но тут Доротея запнулась и покраснела, ей стало вдруг совестно распоряжаться тем, что еще не было у нея в руках. - "Правда, он приглашал дядю к себе в Ловик дня на два, заключила она. - Быть не может, чтобы он искал общества старика ради беседы с ним о равных проектах. Быть этого не может!.."

Однако, это маленькое разочарование расположило Доротею несколько в пользу сэра Джемса, выказавшого такую полную готовность содействовать её планам. Сэр Джемс ездил к ним гораздо чаще м-ра Казобона, и Доротея примирилась с его присутствием с тех пор, как он так серьезно принялся за постройки. Ловгуд составил ему смету, сам-же он отнесся к вопросу с большим практическим смыслом и был чудо как послушен. Доротея предложила ему построить сначала вчерне два домика, затем посоветовала перевести куда нибудь на время, из деревни, два беднейших семейства, снести их старые дома и на этих местах поставить новые.

-- Именно так! произнес ей сэр Джемс в ответ, и молодая девушка отнеслась благосклонно к такому странному лаконизму.

"Все эти люди, лишенные самостоятельного мнения, решила она с улыбкой по уходе гостя, - могли-бы быть очень полезными общественными деятелями, под руководством женщины, но для этого им следует запасаться дельными свояченицами". Трудно определить, почему Доротея с таким упорством продолжала отрицать возможность, чтобы сэр Джемс относился к ней иначе, чем к будущей свояченице. Жизнь её была в настоящую минуту полна надежд и деятельности; она не только возилась с своими планами, но безпрестанно таскала из библиотеки ученые сочинения и наскоро читала их, чтобы не показаться невеждой в разговорах с м-ром Казобоном. Среди чтения, она нередко останавливалась и начинала допрашивать свою совесть, не слишком-ли она преувеличивает результаты своих трудов и не относится-ли она сама к себе с излишним самодовольствием, этим верным признаком невежества и глупости.