В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга I. Мисс Брук.
Глава IV.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга I. Мисс Брук. Глава IV. (старая орфография)

IV.

-- Мне кажется, что сэр Джемс начал решительно плясать по твоей дудке, сказала Целия, когда оне вместе с сестрой возвращались в карете домой после осмотра вновь строющагося коттеджа.

-- Он добрый человек и в нем гораздо более здравого смысла, чем может показаться с первого раза, отвечала необдуманно Доротея.

-- Значит, по твоему, он кажется глупым?

-- Нет, нет, возразила Доротея опомнившись и положив свою руку в руку сестры, - но он не одинаково хорошо говорит о всех предметах.

-- По моему, люди одинаково хорошо говорящие обо всем - пренесносные люди, заметила Целия, сделав гримасу. - Жить с ними вместе, должно быть, скучно. Подумай только! За завтраком, за обедом, вечером, всегда и везде одно красноречие!

Доротея засмеялась.

-- Кисанька, а ты ведь престранное создание! сказала она, ущипнув Целию за подбородок. В минуты веселого расположения духа, сестра играла в глазах Доротеи роль хорошенького, невинного херувима. - Я согласна с тобой, что постоянно щеголять красноречием не следует, но дело в том, что по манере выражаться можно тотчас-же угадать - умен или глуп человек, особенно, когда он начнет стараться говорить хорошо.

-- Ты хочешь намекнуть этим, что сэр Джемс старается быть красноречивым и что ему это не удается?

-- Я говорю не об нем, а вообще о людях. Что ты пристаешь ко мне с сэром Джемсом? Ведь не я составляю цель его исканий?

-- Додо, неужели ты, в самом деле, так думаешь? спросила Целия.

-- Конечно. Он глядит на меня, как на будущую свою свояченицу - вот и все.

Доротея до сих пор ни разу еще не намекнула сестре об этом предмете, выжидая со свойственной каждой девушке в подобных случаях застенчивостью, чтобы представился удобный случай заговорить решительно.

Целия вспыхнула.

-- Додо, прошу тебя, разуверься, наконец, в своем заблуждении. Тантрип, убирая мне наднях голову, говорила, что камердинер сэра Джемса узнал через горничную м-с Кадваладер, что сэр Джемс женится на старшей мисс Брук.

-- Ну, можно-ли допускать, чтобы Тантрип переносила тебе сплетни, Целия! возразила с негодованием Доротея. Ее сердило всего более то, что слова сестры пробудили в ней воспоминания, подтверждающия это неприятное открытие. - Верно ты ее разспрашивала? Ведь это унизительно.

по её милости, ошибаешься на каждом шагу. Я, например, убеждена, что сэр Джемс собирается сделать тебе предложение, и что он уверен в успехе, особенно с тех пор, как он решил, что угодил тебе сочувствием к твоим планам. И дядя тоже, я знаю, ожидает этого предложения. Один слепой не заметит, что сэр Джемс по уши влюблен в тебя.

Переворот в мыслях Доротеи был до того силен и мучителен, что она залилась слезами. Все её мечты были теперь отравлены, а сэр Джемс разом опротивел ей, особенно, когда она принуждена была сознаться, что сама как-будто поощряла его ухаживание. Кроме того, ей было обидно и за Целию.

-- Как он смеет разсчитывать на успех! крикнула она вне себя. - Я с ним никогда ни в чем не сходилась, кроме планов о постройках. Я была с ним просто вежлива, и более ничего.

-- Но согласись, сестра, что ты была им очень довольна в последнее время; немудрено, если он вообразил, что ты его любишь.

-- Что я люблю его! Целия! как ты могла решиться выговорить такую отвратительную фразу, сказала с жаром и вся раскрасневшись Доротея.

-- Господи Боже мой, Додо, да разве ты не вправе любить человека, которого ты можешь назвать впоследствии своим мужем?

-- Меня оскорбляет то, что ты решилась сказать, будто сэр Джемс уверен в моей любви. Притом, любовь совсем не то чувство, которое должен внушать мне человек, избранный моим сердцем.

-- Положим; в таком случае мне очень жаль сэра Джемса. Я считала нужным сказать тебе все это потому, что ты вечно паришь в облаках и не замечаешь, что у тебя под носом делается. Ты всегда видишь то, чего нет; всегда всем недовольна; а между тем, самых простых вещей не понимаешь. Право, так, Додо!

Целия расхрабрилась под влиянием какого-то особенного чувства; она теперь не щадила сестры, между тем, как в обычное время она сильно робела перед нею.

-- Как это досадно, сказала Доротея, задетая за живое наставлениями сестры. - Теперь мне нечего и думать о постройках; мне даже следует быть с ним менее предупредительной; я должна сказать ему, что мне дела нет до его коттеджей. Ах, как это досадно! воскликнула она опять, и на глазах у нея навернулись слезы.

-- Погоди, не торопись. Обдумай все хорошенько, возразила Целия. - Ты ведь знаешь, что он уезжает дня на два к своей сестре! в его имении останется один Ловгуд. - Целии вдруг стало жаль сестру. - Бедная ты моя Додо, сказала она ласковым голосом, - я понимаю, как тебе это больно; черченье планов - твой любимый конек.

-- Черченье планов - конек! повторила Доротея. - Не воображаешь-ли ты, что постройка домов для бедных моих ближних составляет для меня игрушку - и больше ничего! Я сознаюсь, что иногда ошибалась, но что-ж можно делать истинно доброго, христианского, если нас окружают люди с самыми мелочными взглядами на вещи!

Сестры замолчали. Доротея была слишком раздражена, чтобы могла скоро успокоиться и сознаться, что она отчасти во многом сама виновата. В эту минуту ей казалось, что она жертва людской низости, что общество, окружавшее ее, близоруко до-нельзя; что Целия совсем не херувим, а хорошенькая ничтожность, уколовшая ее в самое больное место. "Уверять вдруг, что черченье планов составляет мой конек! Ну, зачем жить после этого! разсуждала молодая девушка, - зачем питать в себе такую глубокую веру в добро, когда участь наших хороших действий зависит от какой-нибудь глупой сплетни!" Когда Доротея выходила из кареты, её лицо было бледно, а веки красны. Она могла служить художнику олицетворением скорби, и очень-бы напугала дядю, если-бы рядом с нею не шла невозмутимо-спокойная, хорошенькая Целия. Дядя не замедлил решить, что слезы Доротеи, вероятно, вызваны религиозным восторгом. Он только-что вернулся из города, куда его вызывали для разсмотрения просьбы о помиловании какого-то преступника.

-- И так, мои друзья, сказал он ласково, целуя по очереди подошедших к нему племянниц, - я надеюсь, что в мое отсутствие с вами ничего неприятного не случилось?

-- Ничего, дядя, отвечала Целия, - мы ездили в Фрешит осматривать постройки. А мы вас ждали домой к завтраку.

-- Я возвращался через Ловик и завтракал там; разве я вам не говорил, что поеду назад на Ловик?.. Я тебе, Доротея, привез две брошюры; я их оставил в библиотеке, на столе.

От последних слов дяди по всему телу молодой девушки пробежала дрожь, как-бы от действия электрического тока; она прямо перешла от отчаяния к радости. Брошюры касались эпохи древней истории церкви. Колкости Целии, сплетни Тантрип и вся история с сэром Джемсом были забыты в одно мгновение, и она прямо отправилась в библиотеку. Целия пошла наверх. М-ра Брука кто-то задержал в передней, и когда он вошел в библиотеку, то нашел Доротею уже сидящею в кресле и глубоко погруженною в чтение одной из брошюр, поля которой были исписаны рукою м-ра Казобона. - Она упивалась чтением брошюры, как упиваются запахом букета из свежих цветов, после долгой прогулки в душный летний день. Она мысленно улетела далеко от земли и витала в горних высях нового Иерусалима.

М-р Брук опустился в спокойное кресло, вытянул ноги перед камином, где ярко пылали разгоревшиеся дрова, и потирая тихо руки, нежно поглядывал на Доротею, с выражением человека довольного, которому нечего говорить особенного. Заметив наконец присутствие дяди, Доротея закрыла книгу и приготовилась уйдти. В обыкновенные дни она отнеслась-бы с большим интересом к служебным делам дяди и непременно начала-бы его разспрашивать о судьбе преступника, но сегодня она была как-то разсеяна.

-- А я ведь через Ловик проехал, заговорил м-р Брук, не с тем намерением, чтобы удержать племянницу, но по привычке повторять. Эта слабость, свойственная многим из нас, была особенно заметна в м-ре Бруке.

-- Я там завтракал, продолжал он, - осматривал библиотеку м-ра Казобона и разные другия вещи в его кабинете. Холодно было ехать сегодня. Что это ты, душа моя, не сядешь? спросил он Доротею. - Мне кажется, что ты озябла.

Доротее самой захотелось сесть. Бывали дни, когда дядя не только не раздражал ее своим равнодушием, но даже успокоивал ее. Она сняла с себя плащ и шляпу, уселась рядом с ним и с удовольствием стала греться у камина, прикрывая лицо от огня своими красивыми руками, сложенными над головой. У нея были не тоненькия, маленькия ручки хрупкого создания, а напротив, изящные, сильные, настоящия женския руки. Казалось, что это сидит грешница, умоляющая небо простигь ей страстное желание познать, наконец, где добро и где зло.

-- Дядя, что новенького привезли вы на счет судьбы овцекрада? спросила наконец, опомнившись, Доротея.

-- О ком? о бедном Бунче? спасти его, кажется, нет никакой возможности - его повесят.

Доротея нахмурила брови. Лицо её приняло выражение глубокого страдания.

книгах, этот Казобон. Не так-ли?

-- Когда человек занят наукой и готовится написать знаменитое сочинение, он должен поневоле отказаться от света. До того-ли ему, чтобы искать новых знакомств, возразила Доротея.

-- Твоя правда, сказал дядя, - но ведя такую жизнь человеку не трудно и опуститься. Я, например, всю свою жизнь провел холостяком, но у меня такая натура, что я никогда не опущусь; я принял за правило ходить всюду и во всем принимать живое участие. Я никогда не опущусь, а Казобон сильно опускается, уверяю тебя. Ему нужен товарищ - ты понимаешь - товарищ?

-- Я нахожу, что он окажет большую честь тому, кого он выберет себе в товарищи, отвечала с жаром Доротея.

-- А он тебе нравится? спросил вдруг м-р Брук, не выразив впрочем, при этом ни удивления, ни особенной радости. - Слушай-же, что я тебе скажу, продолжал он: - я Казобона знаю уже целые десятки лет, словом, с тех пор как он поселился в Ловике. Но во все это время я не добился, чтобы он высказал какую-нибудь ясную идею - уверяю тебя. А между-тем, я убежден, что он человек высокого ума, может быть его епископом сделают или чем-нибудь еще выше, особенно если удержится министерство Пиля. А об тебе, моя душа, Казобон имеет весьма высокое мнение.

Доротея не могла выговорить ни слова.

-- Дело в том, что он, действительно, очень высокого мнения о тебе, повторил дядя. - Прекрасноречиво говорит этот Казобон! Он обратился ко мне на том основании, что ты несовершеннолетняя. Я обещал ему переговорить с тобой, предупредив однако, что я не жду большого успеха. Я считал своим долгом сказать это. Моя племянница, говорю, очень молода и прочее, и прочее. Входить в излишния подробности я не счел нужным. Толковали мы, толковали с ним и наконец, он обратился ко мне с просьбой - разрешить ему сделать тебе предложение... Понимаешь, предложит тебе свою руку и сердце, заключил м-р Брук, одобрительно кивнув головой. - Я почел за лучшее передать тебе его слова, душа моя.

М-р Брук был совершенно спокоен в продолжение всей своей речи, но ему, повидимому, очень хотелось проникнуть в мысли своей племянницы, а в случае нужды подать ей совет, пока время еще не потеряно.

Видя, что Доротея молчит, он снова повторил:

-- Я почел за лучшее передать тебе его слова, душа моя.

-- Благодарю вас, дядюшка, отвечала Доротея ясным, твердым голосом, - Я очень благодарна м-ру Казобону. Если он делает мне предложение, я принимаю его. Этот человек возбуждает во мне такое чувство удивления и уважения, какого во мне не возбуждал еще никто!

М-р Брук помолчал с минуту и затем издал какое-то восклицание.

-- Д-да, произнес он протяжно, - эта партия довольно хороша. Но ведь и Читам завидный жених; притом он наш сосед по имению. Я не смею, конечно, протестовать против твоего выбора, душа моя. Каждый человек может иметь свой собственный взгляд на супружество - но до известной границы. Мне-бы очень хотелось, чтобы ты составила себе выгодную партию; и я имею основательные причины предполагать, что Читам думает тоже посвататься за тебя. Но я это только так говорю, к слову.

-- Мне невозможно выйдти за сэра Джемса Читама, отвечала Доротея. - Если он надеется жениться на мне, то он сильно ошибется.

-- То-то и есть, то-то и есть. Кто-ж это знал? А я был уверен, что Читам именно такой человек, предложение которого каждая женщина приняла-бы с радостью.

-- Прошу вас, не говорите мне об нем, дядя, прервала Доротея, чувствуя, что в ней снова закипает досада.

М-р Брук был очень удивлен и мысленно решил, что изучить характер женщины - невозможно. Это такая бездна, до дна которой он сам, несмотря на свою опытность и года, не мог еще добраться. Отказать такому молодцу как Читам - непостижимо!

-- Ну, что-жь делать, заговорил дядя. - Выходи за Казобона, но только не спешите вы со сватьбой. Правда, с каждым днем он стареет. Ведь ему уже за сорок пять лет; понимаешь, он почти двадцатью семью годами старше тебя. Конечно, если ты желаешь учиться, если ты стремишься к высшему образованию, то у меня мало средств, чтобы вполне удовлетворить твоему желанию, а у него доходы хорошие - у него есть прекрасное имение, совершенно отдельное от церковного имущества, доходы он получает хорошие. Не забудь только одного, что он ужь не молод и - не стану скрывать от тебя, душа моя - мне кажется, что здоровье у него не совсем крепкое. Вообще-же, я не имею ничего против него.

-- Мне-бы не хотелось иметь мужа почти одинаковых лет со мною, заметила Доротея серьезным, решительным тоном. - Я желаю выйдти за человека, который был-бы непременно выше меня и по уму, и по образованию.

М-р Брук опять издал легкое восклицание и прибавил:

-- А я воображал до сих пор, что у тебя взгляд на вещи выработался более самостоятельный, не так, как у прочих девушек. Мне казалось, что ты дорожишь им - понимаешь, что ты дорожишь им.

-- Я не могу себе представить возможности жить без своего собственного взгляда на вещи, возразила молодая девушка, - но я желаю, чтобы этот взгляд был основательный. Ученый муж поможет мне уяснить, что правильно и что неправильно, и научит меня жить согласно с истиной.

- Жизнь не выльешь в одну форму для всех, ее не уложишь по прямой или по косой линии, как кому вздумается. Я, вот, например, никогда не был женат, а хуже-ли вам всем от этого? Дело в том, что я никого в жизни так не любил, чтобы ради этого лица сунуться в петлю. А ведь супружество - петля, понимаешь? Наконец возьмем хоть характер человека. Ведь у каждого есть свой характер, а муж любит всегда быть главой.

-- Я знаю, дядя, что меня ждут испытания. Я понимаю супружество, как призвание к высшим обязанностям. Я никогда не смотрела на него, как на личное самоуслаждение, произнесла Доротея.

я совсем не против Казобона, это я и прежде тебе говорил. Кто знает будущее? У тебя вкусы совсем не такие, как у прочих молодых девушек; духовное лицо, ученый, будущий епископ, мало-ли что там еще - естественным образом, подходит к тебе более, чем Читам... Читам добрый малый, сердце у него золотое, понимаешь? Но он не далек по части разсуждений. Впрочем, ведь и я был таким-же в его годы. А вот глаза-то у Казобона слабы. Он их, я думаю, натрудил от излишняго чтения.

-- Чем более у меня будет причин служить ему помощницей, дядя, тем я сочту себя счастливее, сказала Доротея страстным голосом.

-- Я вижу, что ты все ужь хорошо обдумала, возразил дядя, - и потому, душа моя, я должен тебе сознаться, что у меня в кармане лежит письмо, адресованное на твое имя.

-- Не спеши со сватъбой, душа моя: обдумай все хорошенько, понимаешь?

По уходе молодой девушки, м-р Брук сообразил, что говорил с ней слишком сурово и слишком резко выставил перед ней невыгоды предстоящого брака. Впрочем, он был обязан высказать ей все это. А чтобы уметь заранее определить, с кем может быть счастлива молодая девушка, с Казобоном или с Читэмом, этого никакой дядюшка не съумел-бы сделать, не смотря на все свои путешествия, на современное образование и на знакомство с различными знаменитостями, теперь уже умершими. Одним словом, женщина есть проблема почти такая-же сложная, как проблема об изменениях неправильного твердого тела.