В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга I. Мисс Брук.
Глава V.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: В тихом омуте - буря (Мидлмарч). Книга I. Мисс Брук. Глава V. (старая орфография)

V.

Вот в чем состояло содержание письма м-ра Казобона:

"Дорогая, мисс Брук! писал он.

"Ваш опекун дал мне разрешение обратиться к вам с вопросом, поглотившим все мое сердце. В странном совпадении того времени, когда во мне впервые родилось сознание, что в моей жизни есть какой-то пробел, и тем временем, когда началось мое знакомство с вами, я вижу нечто в роде высшого предопределения и верю, что это так. С первой минуты моей встречи с вами, я почувствовал, что вы несомненно и почти исключительно созданы для того, чтобы пополнить этот пробел (чувство это пробудило необыкновенную деятельность в моем сердце, деятельность, которую не могли даже заглушить серьезные труды по части моего специального сочинения, требующого полнейшого сосредоточения); наблюдая за последующими обстоятельствами, я убедился еще глубже в верности моего предчувствия и это убеждение усилило пробудившуюся деятельность моего сердца, о которой я выше упомяпул. Из моих разговоров с вами вы достаточно ясно поняли главный смысл моей жизни и моих планов - смысл, положительно недоступный для людей дюжинного ума. Но я открыл в вас такую возвышенность мысли и такую наклонность к благочестию, которые, до сих пор, казались мне несовместными с ранней молодостью и женской грацией; меня особенно влечет к вам именно это соединение наружных качеств с качествами умственными. Признаюсь, я никогда еще не смел надеяться найдти в одном лице такое редкое соединение основательного ума и увлекательных свойств, двух достоинств, могущих служить мне опорой в трудах и отрадой в свободные часы; что-ж касается самого знакомства моего в вашем доме (повторяю снова, я верю, что тут действовала не одна потребность пополнить пробел моей жизни, но что меня влекло к вам предопределение, как-бы указывавшее мне ступень к довершению цели жизни), - и так, что касается до знакомства моего в вашем доме, то вероятно, без него, я прожил-бы весь свой век, не добиваясь возможности согреть мое уединение, тихим светом супружеского союза.

"Вот вам, дорогая мисс Брук, точное изложение моих чувств; надеюсь, что вы будете так снисходительны, что позволите мне спросить, на сколько ваши чувства согласуются с моим счастливым настроением. Я считаю высшей небесной наградой право назвать вас своей супругой и быть на земле охранителем вашего благосостояния. Взамен этого я предлагаю вам привязанность безграничную и твердо обещаю посвятить вам жизнь, хотя не богатую содержанием, но неимевшую в своем прошлом ни одной страницы, читая которую вы-бы могли почувствовать горечь оскорбления или могли-бы покраснеть от стыда. Буду ожидать вашего ответа со страхом, который следовало-бы по благоразумию (если-бы только это было возможно) разсеять, удвоенным против обыкновения, трудом. Но в этом отношении я еще слишком молод, и страшась неудачи, чувствую заранее, что мне будет крайне тяжело примириться с своим одиночеством, после того, что я прожил несколько времени в светлом мире надежды.

Доротея, дрожа прочитала это письмо, затем упала на колени и заплакала. Молиться она не могла; подавленная сильным волнением, она чувствовала, что мысли и образы путаются в её голове и потому ей оставалось одно, - преклониться перед Провидением и с детской верой просить его о поддержке. Она простояла в этом благоговейном положении, до тех пор, пока звонок к обеду не заставил ее очнуться.

Ей не до того было, чтобы перечитывать вновь письмо или разбирать критически это признание в любви. Она помнила одно, что перед ней открывается новая, широкая дорога и что она не более как неофит, вступающий на высшую степень просвещения. Теперь-то будет где разгуляться её энергии, подавленной до сих пор собственным её невежеством и несносными требованиями светских приличий.

Теперь ей можно будет посвятить себя обширным, но определенным занятиям; ей можно будет вращаться в том светлом умственном мире, который внушал ей всегда благоговение к себе. Ко всем этим мечтам примешивалось чувство гордости и счастья, что она, не смотря на свою живость и молодость, была избрана человеком, возбуждавшим в ней восторженное удивление. Сердечная страсть Доротеи прошла чрез горнило ума, стремившагося к идеальной жизни; она выбрала предметом своей любви первого человека, который более других подходил к уровню её идеала; но главным двигателем, превратившим эту склонность в решительную любовь, было негодование на настоящия условия её жизни.

После обеда, пока Целия разыгрывала на фортепиано какую-то арию с вариациями, род музыкального перезвона, свидетельствующого о степени эстетического образования молодой леди, Доротея убежала к себе в комнату с тем, чтобы отвечать на письмо м-ра Казобона. Зачем откладывать ответ, думала она. Три раза переписывала она письмо, и не потому, чтобы ей хотелось изменить некоторые выражения, а потому что её рука сильно дрожала и она боялась, чтобы м-р Казобон не подумал, что у нея дурной нечеткий почерк. Красивый и четкий почерк составлял слабость Доротеи; теперь она особенно заботилась о придании ему еще большей красоты для того, чтобы не утруждать слабых глаз м-ра Казобона. Вот содержание её письма:

"Дорогой мой мистер Казобон.

"Я чрезвычайно вам благодарна за вашу любовь и уверенность, что я достойна быть вашей женой. Для меня впереди одно счастье - это счастье жить с вами. Прибавлять что-нибудь к этим словам, значит только повторить сказанное, а теперь, у меня одно в голове - это желание быть на всю жизнь

Поздно вечером она последовала за дядей в библиотеку с тем, чтобы отдать ему письмо и попросить прочитать его утром. Дядя очень удивился, хотя удивление его выражалось тем, что он помолчал несколько минут, разбросал какие-то вещи у себя на письменном столе и наконец, ставь спиной к огню, надел очки на нос, посмотрел на адрес письма, поданного ему племянницей и спросил:

-- Хорошо-ли ты обдумала все дело, душа моя?

-- Мне нечего было долго думать, дядя, отвечала Доротея. - Меня ничто теперь не поколеблет. Если мои мысли изменятся, то причиной тому будет какое-нибудь необыкновенное и неожиданное происшествие.

-- А-а! протянул дядя. - Следовательно, ты приняла предложение? А Читаму не повезло? Ужь нн оскорбил-ли тебя чем-нибудь Читам? Понимаешь. Не оскорбил-ли он тебя? Почему это ты так не благоволишь к нему?

-- В нем все мне не нравится, отвечала резко Доротея.

Доротея заметила это движение и поспешила оправиться.

-- То есть, он не на столько мне нравится, чтобы я желала быть его женой, сказала она. - Он очень добрый человек, повидимому, охотно принялся за постройки котеджей, вообще человек благонамеренный.

-- Понимаю, прервал ее, дядя, - а нам нужен муж ученый, профессор! Впрочем, это семейная слабость. Я сам с молоду любил науку, был любознателен - пожалуй, и через-чур; я зашел слишком далеко. Но такого рода наклонности редко передаются в женское поколение, оне больше проявляются в сыновьях. Не даром говорят: у умной матери всегда умные сыновья. А встарину я было порядком вдался в науку. Впрочем, душа моя, заключил м-р Брук, - я и прежде тебя говорил, что в супружеском вопросе каждый человек должен действовать по своему усмотрению, до известной степени, конечно. В настоящем случае я, как твой опекун, не мог-бы согласиться на твой брак, если-бы партия была неподходящая. Но у Казобона репутация хорошая, положение не дурно. Одного боюсь, чтобы Читам не оскорбился и чтобы леди Кадваладер не осудила меня.

В этот вечер Целия ничего не узнала о происходившем в доме. Заметив вечером, что Доротея очень разсеянна и что глаза её еще более заплаканы чем утром, она приписала все это последствиям их разговора о сэре Джемсе и о котеджах и старалась уже более не огорчать сестру. Притом, у Целии было обыкновение - высказавши один раз, более не возвращаться к неприятному разговору. Еще ребенком, она никогда не ссорилась с другими детьми и только удивлялась, зачем все к ней пристают, как индейские петухи. Дав им время успокоиться, она тотчас-же принималась бегать с ними в кошку-мышку. Доротея-же, напротив, постоянно придиралась к словам сестры, хотя Целия каждый раз внутренно была убеждена, что она ей ничего лишняго не сказала; но для Додо достаточно было иногда одного слова, чтобы оскорбиться. В ней было одно хорошее свойство: она не была злопамятна. Не смотря на то, что обе сестры в течение вечера почти не разговаривали между собой, Доротея, сидевшая на низеньком стуле и все время размышлявшая (размышления мешали ей даже работать и читать), заметив, что Целия складывает свое шитье и собирается идти спать (она ложилась раньше сестры), вдруг, обратилась к ней и густым нежным контральто, придававшим её простым словом форму речитатива, сказала:

-- Целия, душа моя, поцелуй меня, и при этом раскрыла объятия.

Целия стала на колени для большого удобства и слегка поцеловала сестру, между тем как Доротея нежно обняла ее за талью и с некоторой важностью поцеловала ее в обе щеки.

-- Не засиживайся долго, Додо, заметила без малейшого оттенка пафоса практичная девочка, - ты сегодня что-то очень бледна. Ложись пораньше спать.

-- Душа моя, я так, так счастлива! отвечала Доротея страстным тоном.

"Тем лучше, подумала Целия. Но странно, что Додо так быстро переходит из одной крайности в другую"!

На следующий день, за завтраком, буфетчик, подовая что-то м-ру Бруку, доложил: "Сэр, Иона вернулся и привез это письмо".

М-р Брук прочитал письмо и, значительно кивнув головой Доротее, сказал:

-- Это, душа моя, записка от Казобона, он будет у нас сегодня к обеду; распространяться в письме он не желал - понимаешь! не желал.

Целия не удивилась, что дядя предупредил сестру о приезде гостя; но взглянув по тому направлению, куда были обращены глаза дяди, она не знала, чему приписать странное впечатление, произведенное на Доротею его словами. Додо сначала побледнела, потом вспыхнула. Тут Целия в первый раз смекнула, что между м-ром Казобоном и её сестрой происходило нечто особенное, кроме простого взаимного интереса разговоров и чтения вдвоем. До сих пор она ставила на одну доску этого урода и ученого господина с m-r Лире, их бившим учителем в Лозанне, который был такой-же урод и ученый. Бывало Додо без устали слушала старика Лире, между-тем как у Целии ноги ныли от холода и по спине бегали мурашки при виде, как кожа двигается взад и вперед по обнаженному черепу учителя.

-- Вероятно м-р Казобон внушает сестре то-же чувство, что и m-r Лире, думала Целия. - Надо полагать, что все ученые представляются молодежи в виде учителей.

Но в настоящую минуту в голове девочки мелькнуло подозрение. Вообще она отличалась необыкновенной сметливостью и, наблюдая за всеми, умела по самым ничтожным признакам тотчас догадаться в чем дело. Не воображая еще, что м-р Казобон уже жених Додо, она почувствовала какое-то отвращение к нему, при одной мысли, что сестра явно склоняется на его сторону.

-- На что это похоже, разсуждала мысленно Целия; - положим, что она сделала хорошо, отказав сэру Джемсу Читаму, но мечтать о замужестве с м-ром Казобоном!.. ведь это просто стыдно и даже смешно. Нельзя-ли мне как-нибудь отклонить Додо от этой эксцентричной выходки? я знаю по опыту, что она действует часто под влиянием увлечения.

Погода была сырая, выйдти гулять было невозможно и потому обе сестры отправились сидеть в небольшую угловую комнату. Целия тотчас заметила, что Додо, вместо того, чтобы по обыкновению заняться чем-нибудь прилежно, облокотилась локтем на раскрытую перед ней книгу и начала смотреть в окно, сквозь стекла которого серебрился старый кедр, весь спрыснутый дождем. Целия уселась вырезывать куклы из бумаги для детей священника, с видимым намерением не спешить с объяснениями. Доротея в это время обдумывала, как-бы половчее сказать Целии, что положение м-ра Казобона в их доме несколько изменилось после последняго его визита; оставить сестру в неведении о происшедшем было неловко, тем более, что она могла-бы заметить некоторую перемену в обращении гостя с нею самой; но приступить к объяснению по этому поводу было также не совсем приятно. Доротея сознавала вполне, что ей недостойно трусить перед сестрой, а между-тем, в настоящую минуту ей было необходимо призвать на помощь все свои душевные и умственные силы, чтобы начать говорить первой, до того ее страшила простая логика прозаической Целии.

Размышления её были прерваны ничтожным замечанием, произнесенным Целией, как-бы мимоходом, вполголоса, и про себя.

-- Не приедет-ли к нам обедать еще кто-нибудь кроме м-ра Казобона, сегодня? сказала она.

-- Не думаю, отвечала вдруг Доротея.

-- Как-бы я желала, чтобы кто-нибудь еще приехал. Тогда, по крайней мере, я не услышу, как он станет есть свой суп.

ученый Локк делал то-же самое, но я не завидую тем несчастным, которым приходилось в это время сидеть против него.

-- Целия, сказала Доротея с видом необыкновенного достоинства, - прошу тебя не делать никаких замечаний.

-- А почему, позволь узнать? Ведь я говорю правду, возразила Целия, считавшая нужным отстоять свои слова, хотя внутренно она ужь начинала немного робеть.

-- Мало-ли есть на свете вещей, всем известных, но на которых обращают внимание только люди пустые, заметила гордо Додо.

-- Значит, люди пустые все-таки на что-нибудь да годятся. Жаль, что мать м-ра Казобона была не пустая женщина, иначе она отучила-бы его от этой привычки.

Доротея вышла из себя и удерживаться долее ужь была не в состоянии..

-- Нужно тебя предупредить, Целия, произнесла она слегка дрожащим голосом, - что я помолвлена с м-ром Казобоном.

Целия сроду так не пугалась, как теперь; она вся помертвела. Бумажный человечек, которого она держала в руках, непременно пострадал-бы от ножниц, выпавших у нея из рук, если бы она, с свойственной ей предусмотрительностью, не успела во время уберечь его. Положив на стол игрушку, девушка опустила руки и умолкла на несколько минут. Слезы навернулись у нея на глазах.

-- Дай Бог тебе счастья, Додо, произнесла она ласково. Весь её гнев был заглушен чувством жалости к сестре.

-- Значит, это совсем ужь решено? спросила Целия испуганным, тихим голосом. - И дядя это знает?

-- Я приняла предложение м-ра Казобона. Дядя привез мне от него письмо, содержание которого он знал заранее.

-- Прошу у тебя прощения, Додо, если я тебя оскорбила, произнесла Целия, слегка вспыхнув. Что за странные мысли пришли ей в голову в эту минуту. Ей представилось, что кого-то хоронят, а что м-р Казобон, над которым она только-что так неприлично насмехалась, совершает погребальный обряд.

-- Полно, кися, не горюй, заметила довольно ласково Додо. - Мы с тобой никогда не сойдемся во вкусах. А что касается до насмешек, то ведь и я иногда тебя оскорбляла; я часто выражалась слишком резко на счет людей, которые мне не нравятся.

"Впрочем, весь тинтонский околодок будет против моего замужества, подумала она; ведь все эти люди совсем иначе, чем я, смотрят на жизнь и на её условия".

Однако к вечеру Додо развеселилась. Впродолжение своего tête-à-tête с женихом, длившагося слишком час, она разговорилась с ним развязнее, чем прежде и радостно призналась, что она уже теперь мечтает, как-бы посвятить ему всю свою жизнь и как-бы побольше поучиться, чтобы быть в состоянии делить с ним его великие труды. М-р Казобон пришел в умиление (какой мужчина не сделал-бы того-же самого?) от такого детского пламенного увлечения, и его вовсе не удивило (женихи все на один покрой), что он сам и есть предмет этих чувств.

-- Дорогая моя леди... мисс Брук... Доротея!.. говорил он сжимая в своих руках её прекрасную руку; - я никогда в жизни не воображал, что меня ожидает такое великое счастье. Думал-ли я когда-нибудь встретить в вас существо, одаренное таким богатством ума и красоты? У вас есть все - нет, больше чем все - качества, отличающия, по моему мнению, женщин необыкновенных. Высшими, очаровательнейшими свойствами вашего пола я считаю способность любить с полным самоотвержением и способность слиться с существованием мужа, забыв почти о себе. Я до сих пор не знал других радостей, кроме радостей умственных; у меня не было других развлечений кроме развлечений, доступных одинокому ученому. Мае не хотелось рвать цветов, которые стали-бы блекнуть у меня в руках: за то я теперь готов с жадностью собирать целые букеты, чтобы усыпать ими ваш путь.

Смысл всей этой речи был весьма благороден, хотя реторика в конце немного портила дело. Может быть, с нашей стороны будет слишком поспешно сделать заключение, что в этом длинном обращении, похожем на сонет, не звучало ни одно слово истинной страсти и что все эти сладкие звуки напоминали бряцание какой-то мандолины. Сердце Доротеи дополнило то, что было недосказано в словах м-ра Казобона.

и вы подадите мне совет как действовать. Не бойтесь, прибавила она, как-бы угадав мысли жениха, - я вас не часто буду безпокоить, я буду говорить тогда только, когда вы сами скажете, что расположены слушать меня. Вам, я думаю, и без того надоело возиться с отвлеченными вопросами. Позвольте мне поработать с вами, тогда я верно научусь многому.

вполне соответствующее его стремлениям. Его невольно привлекала эта непочатая натура, действовавшая без всяких разсчетов и без желания бить на эффект. Благодаря свойству своей натуры, Доротея, в глазах строгих судей, казалась даже глупым ребенком, не смотря на приобретенную ею репутацию умной девушки. К чему, например, хоть теперь, она, так сказать, повергалась в прах перед м-ром Казобоном?

Вместо того, чтобы проверить, стоит-ли её м-р Казобон, она робко спрашивала сама себя, достойна ли она быть женой такого человека, как Казобон.

На следующий день было решено, что сватьба их назначается через шесть недель. И зачем откладывать^? Дом м-ра Казобона был готов. Это был не приходский, общественный домик, а большое, просторное здание с надворными строениями и с значительным количеством земли. В приходском домике квартировал священник, несший на себе всю тяжесть службы, исключая проповеди, которая говорилась по утрам в церкви, самим Казобоном.